Эго-панцирь

Эго-панцирь призван стабилизировать нестабильную структуру (человека после грехопадения), возникающую вследствие диссоциации верха и низа, материи и сознания, добра и зла. За счет чего это достигается? Какова функция мышечных напряжений? С одной стороны, они обеспечивают движение, с другой, – блокируют импульсы, идущие от ядра к периферии. Т.е. позволяют поступать не в соответствии с принципом удовольствия (что захотелось, что приятно, то и сделал), а в соответствии с принципом реальности: что считает полезным, хотя может быть неприятным или безразличным, то и сделал.

Таким образом, система мышечного панциря, лежащая в основе Эго, расширяет сферу активного взаимодействия с миром: если раньше оно осуществлялось только на основе удовольствия-неудовольствия, то теперь еще и полезности. Раньше побудительным мотивом к действию могло стать: а) достижение приятного; б) избегание неприятного. Теперь это и а), и б), но еще и в) достижение неприятного, но полезного; г) избегание приятного, но вредного; а также д) и е) – достижение или избегание безразличного, но полезного или вредного.

Иначе говоря, акцент во взаимодействии с миром и с самим собой переносится с приятного на полезное. А полезно или вредно оценивается с точки зрения существующих стереотипов, установок, норм. Мышечный панцирь может заблокировать “вредные”, “опасные”, “не полезные” действия. Человек напрягается и: а) или не осознает возникающее побуждение, или б) удерживается от его реализации.

А какие побуждения-импульсы должны таким образом сдерживаться? Те, которые, как считает индивид, могут нанести ему ущерб. Уже обезьяны способны удерживаться от подобного рода спонтанных действий. Например, шимпанзе зажимает рот ладошкой, чтобы остановить рвущийся наружу вопль страха (это дает возможность в ситуации столкновения казаться противнику менее запуганным)[79]. Или еще: обезьяна-мать зажимает рот детенышу, который начинает шуметь в тот момент, когда стадо движется по границе своей территории, и вожак может наказать за нарушение тишины. Обезьяны обманывают “плохого” экспериментатора, который не делится с ними пищей, указывая ему руками неверное направление припрятанного лакомства и т.п.

Итак, уже животные пытаются – и на самом деле – блокируют реализацию некоторых импульсов. Что это дает? Это позволяет получать выигрыш или избегать проигрыша в определенных угрожающих ситуациях. Иначе говоря, повышает адаптацию.

Адаптируемость человека к условиям среды еще выше, чем у любых высокоразвитых животных. Он способен жить практически в любом климате и в очень широком диапазоне условий. Но за эту свою свободу он заплатил очень дорого: “Благодаря гораздо большей адаптируемости и способности поступать наперекор своим животным инстинктам, он может подавлять эти инстинкты до такой степени, что становится невротиком, вследствие чего его личность как целое не способна более нормально функционировать. Такую высокую цену человек платит за свою бульшую по сравнению с животными свободу. По этой причине и человеческое эго тоже постоянно оказывается перед искушением уклониться от следования инстинктам, что в итоге может привести к серьезным затруднениям в психической деятельности”[80].

Но, как и любое качество, так и данная способность (имеется в виду самоконтроль, позволяющий блокировать спонтанные импульсы) имеет свои плюсы и минусы. С плюсами понятно. А минусы? В случае злоупотребления этой способностью, человек превращается в систему, которая слишком много себе запрещает, слишком жестко себя контролирует, слишком ко многому себя принуждает, сводя до минимума объем действий, совершаемых ненасильственно, без самопринуждения, в соответствии с принципом удовольствия.

К чему это приводит? С одной стороны, субъект становится более успешным в социуме, который и базируется на этих постулатах (хорошо то, что полезно). Но с другой, – сама эта успешность непрочна и уязвима: слишком долгое и серьезное насилие над собой чревато срывом и тотальным выходом из-под контроля или уходом в болезнь[81]. Но даже если до взрыва дело не доходит, человек все увеличивает пропасть между собой и миром, в котором все построено на другом принципе (однако здесь следует заметить, что в гармоничной системе наибольшее удовольствие будет и наибольшей полезностью).

В чем же выход? Действовать по принципу удовольствия, не принуждать себя, и все будет хорошо? Совсем нет. Чтобы иметь право функционировать исключительно на основе этого принципа, не нанося ущерб ни себе, ни другим, нужно быть гармоничным существом. Только в этом случае внутренние тенденции и побудительные мотивы будут созвучны общемировым процессам, не разрушительны ни для себя, ни для других, ни для мира.

Но, как мы уже отмечали, человек утратил внутреннюю гармонию из-за радикальной трансформации внутренней природы (символический аналог – грехопадение). Теперь следование собственным импульсам без внутренних и внешних ограничений может оказаться чрезвычайно разрушительным как для него, так и для окружающего, поскольку сами импульсы (побудительные мотивы) дисгармоничны. Поэтому, как мне кажется, многие эзотерические доктрины и религии (духовные учения) проповедуют отказ от желаний как необходимую предпосылку спасения (просветления, самосовершенствования).

Если же исходить из той модели, которую я предлагаю, опасны не сами по себе желания и побуждения, а желания и побуждения дисгармоничной личности. А поскольку дисгармония – это, можно сказать, родовое качество человека, вкусившего от древа познания, постольку проблема самосовершенствования в духовных учениях и обусловливается отказом от желаний. Мне же кажется, что если человеку удастся совершить “обратный” путь – от внутренней диссоциации и дисгармоничности к целостности и гармонии, – ничего препятствующего совершенствованию в его желаниях не будет.

Итак, проблему дальнейшего развития сознания (в направлении большей свободы и внутренней гармонии) можно решать как за счет тотального отказа от желаний и побуждений, так и за счет трансформации природы личности (избавление от внутренней расщепленности, осознание иллюзорности своего “Я”). И то, и другое сложно, но достигается по-разному. Первое – за счет еще большего увеличения самоконтроля, подчинения буквально всех сфер жизнедеятельности диктату Эго. Второе – за счет трансформации природы личности. Это, как мне кажется, более мягкий путь. Конечно, и здесь отказ от определенных желаний и страстей будет происходить, но не за счет все большего самоограничения и зажимов, а за счет постепенного осознания пагубности, разрушительности некоторых желаний, страстей, побуждений не вообще для человечества, а конкретно для тебя. Разница в том, что в первом случае – это все то же самопринуждение. Во втором – это перевод действия по трансформации себя из сферы волевого управления в сферу действия принципа удовольствия, т.е. ненасильственного регулирования[82].

При этом есть возможность не только не увеличивать зажимы в собственном теле и психике, блокирующие отвергаемые побуждения и действия, но и уменьшить их, уменьшив степень принудительной регуляции. Тем самым, вместо усиления давления Эго, которым сопровождается увеличение мышечных и психических зажимов, можно достигнуть уменьшения его диктата и, следовательно, большей естественности, большей гармонии личности. Это, в свою очередь, приводит к тому, что разрыв между “Я” и миром уменьшается, а не возрастает, и, тем самым, увеличивается возможность адекватного и в то же время ненасильственного функционирования в мире. Иначе говоря, возрастает адаптированность человека без самопринуждения и самообособления. А это означает одну очень интересную вещь: та тенденция эволюции, которая сложилась после вкушения от древа познания и состояла в том, что рост адаптации достигался за счет самоограничения и самоконтроля, увеличения своей изолированности в мире, может измениться на противоположную: рост адаптации оказывается сопряжен с высвобождением личности[83].

По отношению к дисгармоничному, расщепленному человеку современной культуры ожидать совмещения внутренней свободы и соблюдения социальных норм наивно. Мне это напоминает коллизию из рассказа В.Ардова о лунатике и управдоме[84]. Там лунатик ночами ходит по крыше, а управдом требует от него, чтобы он не нарушал общественного порядка. А уж если он никак не может обойтись без своей странной привычки, то пусть или подаст заявление о том, что в нынешнюю ночь он отправится гулять, или хотя бы не выходит на крышу в ночной рубашке, а заранее приготовит костюм, переоденется в него, а уж потом отправляется на крышу.

Конечно, аналогия здесь относительная, поскольку явление лунатизма в нашей культуре оценивается как нарушение нормального положения вещей, а человеческая эволюция, безусловно, является естественным процессом. Но вот с такой оговоркой этот пример довольно удачно иллюстрирует утопичность ожиданий управдома, который просто не понимает природы лунатизма. Так же и мы не в полной мере представляем себе природу эволюционного процесса, если ожидаем, что могут быть совмещены рост личностной свободы расщепленного, дисгармоничного человека современной технократической цивилизации и соблюдение социальных норм.