Предмет физики

Предмет физики. Аристотель стремится отделить физику от метафизики и от математики. Метафизика и математика имели у него, то общее, что изучали неподвижные сущности, физика же, по Аристотелю, в отличие от метафизики и математики изучает подвижные предметы, которые к тому же в отличие от метафизических сущностей вовсе не способны существовать отдельно от материи.

Как поясняет Аристотель, курносость не может быть без носа. Один из важнейших элементов физики Аристотеля – учение о целесообразности в природе. Хотя принцип целесообразности распространяется у Аристотеля на все бытие и даже возводится, в конечной инстанции, к богу, учение Аристотеля о целесообразности представляет собой новый шаг по сравнению с учением Платона. Отмечая целесообразность природы в целом, Аристотель вразрез с учением Платона о сознательной целенаправляющей душе мира выдвигает понятие внутренней и бессознательной целесообразности природы.

Примеры целесообразности Аристотель усматривал в явлении роста организмов как закономерном процессе раскрытия внутренне присущих живым телам особенностей их строения, обнаруживающихся в зрелом возрасте, в различных проявлениях целесообразно действующего инстинкта животных, взаимной приспособленности их органов. Аристотель стремится по вполне понятной причине отличить природу как естественное от искусственного.

Говоря, что «природа есть известное начало и причина движения и покоя, для того, чему она присуща первично, а не по совпадению» (Физика II, 1, с. 23). На первый взгляд, такая трактовка природы противоречит вышеназванной физической догме Аристотеля, согласно которой, «всё что движется, имеет источник движения вне себя, а в конечном итоге – в неподвижном перводвигателе». Но, по-видимому, Аристотель делает акцент на отличии естественных сущностей (имеющих независимую от человека причину своего возникновения), от искусственных, причина которых заключена в деятельности человека. Аристотель колеблется в трактовке проблемы природы.

С одной стороны «она есть первая материя, лежащая в основе каждого из тел, имеющих в себе самом начало движения и изменения», но с другой стороны» она есть форма и вид согласно понятию» (Физика II, 1, с. 24). В своих колебаниях Аристотель занимает и промежуточную позицию дуализма, говоря, что «природа двояка: она есть форма и материя» (Физика II, 2, с. 26). Однако и в «Физике» в Аристотеле побеждает идеалист, который сначала с оттенком нерешительности замечает, что всё же «скорее форма является природой, чем материя», а затем уже решительно провозглашает, что «форма есть природа» (Физика II, 1, с. 25). Назвав в «Физике» четыре первоначала, Аристотель озабочен тем, не упустил ли он чего-либо, ведь «называют также в числе причин случай и самопроизвольность, говоря, что многое и существует, и возникает случайно и самопроизвольно» (Физика II, 4, с. 29).Различие самопроизвольности и случайности представляет собой пример схоластической тонкости у Аристотеля.

Вместо того чтобы различить самопроизвольность и случайность принципиально, Аристотель их отождествляет, а если и различает, то как род и вид. Аристотель связывает случайность исключительно с деятельностью человека, как сознательного существа, имеющего возможность выбирать и принимать решения, ставя перед собой сознательные цели и осуществляя их. Только в этом и возможна случайность в собственном смысле слова.

Самопроизвольность же свойственна и неодушевленным предметам, и живым существам, например детям, т.е. всему тому, что совершает целенаправленные действия, не имея способности выбора.

Узкое понимание случайности, свойственное Аристотелю, не привелось в науке. 6. Космология Аристотеля Учение Аристотеля о природе, о бесконечности, пространстве, времени, движении применяется им к построению картины мира – космологии. Это самая слабая часть его мировоззрения.

Ныне, когда космические телекамеры проходят через кольца Сатурна, космология Аристотеля рождает даже чувство неловкости при всей скидки на его время, ибо и для того времени Аристотель отнюдь не был на высоте. Позиция Аристотеля в космологии, увековеченная его авторитетом, надолго задержала развитие науки – вплоть до эпохи Коперника, Бруно, Кеплера и Галилея. Аристотель увековечил геоцентризм, признав, правда, шарообразность земли, конечность и замкнутость космоса в пространстве (но не во времени), отрицание материального единства мира. В этом он был ниже атомистов, отстаивающих мысли о бесконечности универсума в пространстве, о бесчисленности заключенных в этом бесконечном пространстве миров, о материальном единстве универсумов.

Атомисты развивали также космогонию, отсутствующую у Аристотеля. Они говорили, что земля находится в центре нашего мира, но вовсе не в центре всех миров, не в центре универсума, ибо в бесконечном пространстве центра быть не может.

Аристотель уступал и негеоцентристу Филолаю, у которого земля вместе с другими планетами двигалась, правда не вокруг солнца, а вокруг центрального огня. Если атомисты предполагали существование множества миров, а пифагорейцы – движение Земли вокруг центрального мирового огня, то космология Аристотеля геоцентрическая, т.е. основывается на учении о центральном положении Земли в мире. По Аристотелю, шаровидная Земля есть неподвижный центр, вокруг которого происходит обращение Луны, Солнца, планет и неба и звезд.

Последний источник движения в мире, перводвигатель, по Аристотелю, бог. По учению Аристотеля, область между орбитой Луны и Землей есть область постоянной изменчивости, постоянных превращений и беспорядочных неравномерных движений, а все тела в этой области состоят из четырех низших элементов: земли, воды, воздуха и огня. Как наиболее тяжелое тело Земля занимает центральное место. Над Землей располагаются оболочки воды, воздуха и огня. Напротив, область между орбитой Луны и крайней сферой неподвижных звезд есть область равномерных движений, а сами звезды состоят из пятого совершенного элемента – эфира.

Надлунный мир – область вечного, непреходящего, совершенного. Этому различию надлунной и подлунной части мира соответствует различие происходящих в них движений. Первым и совершенным видом движения Аристотель объявляет равномерное движение по кругу. В наиболее чистой форме оно проявляется в суточном вращении сферы звезд. Менее отчетливо проявляется оно в движении планет вокруг Земли, которое отслеживается влиянием четырех земных элементов и потому неравномерно и петлеобразно.

Второй вид движения – сверху вниз, к центру Земли. К этому движению стремятся все тела, и только применение силы способно временно задерживать их падение к земному центру. Эти наиболее устаревшие части космологии Аристотеля – учение об иерархии надлунной и подлунной области, о центральном и положении Земли в мире, о её неподвижности – не были восприняты в дальнейшем средневековой философией и космологией.

При этом как в истине, так и в заблуждении Аристотель был не безоснователен. К мысли о шаровидности земли философ пришел как в результате наблюдений за тенью земли во время лунных затмений, так и на основе совершенно неверного умозрения. Космос у Аристотеля конечен, у него нет места, ибо его ничто не объемлет. Значит он нигде не находится, и хотя он конечен, вне его ничего нет, за исключением – перводвигателя-бога, который, таким образом приобретает у него не только метафизическое, но и физическое, пространственное существование.

Физика Аристотеля – продукт сознательно умозрительного метода: «Учение о природе должно быть умозрительным» («Метафизика», кн. VI. гл. 1, с. 181). 7. Политика Аристотеля Метод политики как науки у Аристотеля – метод анализа, выяснение из каких элементов оно состоит, исследование реально существующих форм политического устройства и создание социальных проектов, интересуясь при этом не только абсолютно наилучшими формами государственного устройства, но и лучшими из возможных.

Оправданием такого исследования является, как подчёркивает Аристотель, несовершенство существующих форм политического быта. Общение вполне завершенное, состоящее из нескольких селений, образует государство. Назначение его вполне самодовлеющее: государство возникает ради потребностей жизни, но существует оно ради достижения благой жизни. Отсюда следует, что всякое государство – продукт естественного возникновения и что оно уподобляется в этом отношении первичным общениям – семье и селению; оно является завершением их. Государство – продукт естественного развития и человек по природе своей – существо политическое (от греч. polis – город-государство с прилегающей к нему территорией); кто живет вне государства, тот или сверхчеловек, или существо, недоразвитое в нравственном отношении.

То положение, что человек есть существо, причастное к государственной жизни в большей степени, нежели всякого рода животные, живущие стадами, ясно из следующего: один только человек из всех живых существ одарен речью, с помощью которой он способен выражать то, что полезно и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо.

Это свойство людей, отличающее их от остальных живых существ, ведет к тому, что только человек способен к чувственному восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т.п. А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства.

Природа государства стоит впереди природы семьи и индивида: необходимо, чтобы целое предшествовало своей части. Уничтожь живое существо в его целом, и у него не будет ни ног, ни рук, сохранится только наименование их. Если индивид не способен вступить в общение или не чувствует потребности ни в чем, он уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством. Во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо.

Человек, нашедший свое завершение в государстве, – совершеннейшее из творений, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права, занимает жалчайшее место в мире. Ибо опирающееся на вооруженную силу бесправие тяжелее всего. Природа дала человеку в руки оружие – интеллектуальную и моральную силу, но он может пользоваться этим оружием и в обратную сторону; поэтому человек без нравственных устоев оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее критерием справедливости, является регулирующей нормой политического общения.

Так как форма государственного устроения то же самое, что и политическая система, последняя же олицетворяется верховной властью в государстве, то отсюда неизбежно следует, что эта верховная власть должна быть в руках или одного, или немногих, или большинства. И когда один ли человек, или немногие, или большинство правят, руководствуясь общественной пользой, естественно, такие формы государственного устроения суть формы правильные, а те формы, при которых имеются в виду личные интересы или одного лица, или немногих, или большинства, суть отклонения от правильных.

Ведь нужно же признать одно из двух: либо лица, участвующие в государственном общении, не суть граждане, либо, если они граждане, то должны принимать участие в общей пользе. Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкновенно называем царскою властью; власть немногих, но более одного – аристократией (или потому, что в данном случае правят лучшие, или потому, что правительство имеет в виду высшее благо государства и входящих в состав его элементов); а когда в интересах общей пользы правит большинство, тогда мы употребляем обозначение, общее для всех – вообще форм государственного устроения, – полития.

И такое разграничение логически правильно: одно лицо или немногие могут выделяться своею добродетелью, но преуспеть во всякой добродетели для большинства – дело уже трудное; легче всего эта высшая степень совершенства может проявляться у большинства в отношении к военной доблести, так как последняя встречается именно в народной массе.

Вот почему в политии наивысшая верховная власть сосредоточивается в руках военного сословия, именно пользуются этой властью лица, имеющие право владеть оружием. Отклонения от указанных правильных форм государственного устроения следующие: отклонение от царской власти – тирания, от аристократии – олигархия, от политии – демократия.

В сущности, тирания – та же монархическая власть, но имеющая в виду интересы одного правителя; олигархия блюдет интересы зажиточных классов; демократия – интересы неимущих классов; общей же пользы ни одна из этих отклоняющихся форм государственного устроения в виду не имеет. Вообще повсюду причиною возмущений бывает отсутствие равенства, коль скоро это последнее оказывается несоответственным в отношении лиц, находящихся в неравном положении; ведь и пожизненная царская власть есть неравенство, коль скоро она будет проявляться над лицами, стоящими по отношению к царю в равном положении.

И вот вообще для достижения равенства и поднимаются возмущения. Равенство же бывает двоякого рода: равенство (просто) по количеству и равенство по достоинству. Вообще ошибка – стремиться провести повсюду тот и другой вид равенства с его абсолютной точки зрения. И доказательством этого служит результат такого стремления: ни одна из форм государственного устроения, основанная на принципах такого рода абсолютного равенства, не остается устойчивой.

Как бы то ни было, демократический строй представляет большую безопасность и реже влечет за собою внутренние возмущения, нежели строй олигархический. В олигархиях таятся зародыши двоякого рода неурядиц: раздоры олигархов друг с другом и, кроме того, нелады их с народом; в демократиях же встречается только один вид возмущений – именно возмущение против олигархии; сам против себя народ – и это следует подчеркнуть – бунтовать не станет.

Сверх того, полития, основанная на господстве среднего элемента, стоит ближе к демократии, чем к олигархию. А полития из всех упомянутых нами форм государственного строя пользуется наибольшей безопасностью. Большинство полагает, что счастливое государство должно быть непременно большим по своим размерам. Но если даже это мнение справедливо, все, же является недоумение, какое государство должно считать большим и какое небольшим.

Величину государства измеряют количеством его населения; но скорее нужно обращать внимание не на количество, а на качество. Ведь и у государства есть свои задачи, а потому величайшим государством должно признавать такое, которое в состоянии выполнять эти задачи наилучшим образом. Опыт показывает, однако, как трудно, чтобы не сказать невозможно, дать правильно закономерную организацию слишком многонаселенному государству; по крайней мере, мы видим, что все те государства, которые славятся прекрасной организацией, не допускают чрезмерного увеличения их народонаселения.

Это ясно и на основании логических соображений: закон имеет в виду обеспечить известного рода порядок; хороший закон, очевидно, должен иметь в виду дать хороший порядок; а разве в чрезмерно большое количество может быть введен какой-нибудь порядок? Это было бы делом божественной силы, которая и в этом случае является силой, все объединяющей. Прекрасное обыкновенно находит свое воплощение в количестве и в пространстве; поэтому и то государство, в котором объединяются величина и благопорядок, должно быть считаемо наипрекраснейшим.