Идеолог веротерпимости

Идеолог веротерпимости. В ХVI в. Францию потрясали гражданские религиозные войны между католиками и протестантским меньшинством, исповедавшим кальвинизм и называвшим себя гугенотами.

Ненависть католических народных масс против гугенотов выразилась во многих кровавых насилиях. Знаменитая Варфоломеевская ночь запомнилась в истории жестокой резней. Король Франции Генрих IV Наваррский, который вначале по семейным, а затем и по политическим причинам переходил из протестанства в католичество и обратно, в 1598 году издал Нантский эдикт, утверждавший основы государственной политики веротерпимости.

Гугеноты в граждански правах были полностью уравнены с католиками и получили доступ ко всем государственным общественным должностям [2]. Длительный и горький опыт религиозных распрей, принесший огромное горе множеству людей и целым государствам, сделал Бейля религиозным защитником веротерпимости.

Подтверждением этого служит его главное произведение – знаменитый многотомный «Исторический и критический словарь» (1697), содержащий обширные исторические данные, интерпретируемые с позиции веротерпимости, осуждения насилия и религиозного фанатизма [1]. Основу этой позиции автора «Словаря», в сущности, составлял его глубокий религиозный индифферентизм – закономерная реакция на фанатическую нетерпимость католиков и протестантов друг к другу и тем более к не христианам.

Отсюда ненависть к Бейлю и травля его как со стороны его недавних союзников, гугенотов, так и их противников, католиков. «Философский комментарий на слова Иисуса Христа «Заставь их войти» (Евангелие от Луки, 14, 29) содержит в себе мужественную защиту начал веротерпимости. Слова эти использовались ревнителями христианства как основание для насильственного навязывания веры «еретикам» и другим инаковерцам. Бейль выражает свое возмущение: «Ведь ныне нашу религию навязывают посредством таких жестокостей и низостей, что от нее должно было отвернуться еще больше людей.

Нежелающих принять навязываемую им веру терзают, убивают, ссылаясь на заповедь Христа применять силу к каждому, кто добровольно не соглашается принять его религию. Огнем и мечом заставляют принять их веру не только католики, но и последователи других течений христианства, ведь каждое из них считает свое вероисповедание единственно истинным» [1, Т. 2. С. 304]. И далее: «Христианство изображало из себя кроткого и скромного, смиренного и доброго подданного, милосердного и угодливого.

Этими средствами оно в конце концов выбилось из ничтожества и даже высоко поднялось. Но, достигнув таким путем вершины, оно отбросило притворство и пустило в дело насилие, громя все, что пыталось ему противостоять, распространяя при помощи крестовых походов всюду и везде опустошение… и пытаясь ныне сделать то же самое с той оставшейся частью земли, которую оно еще не залило кровью, – в Китае, Японии, Татарии и т.д.» [1, Т. 2, С. 305–306]. За это сочинение Бейля клеймили как вероотступника, обвинили в безбожии, лишили права преподавать. 3. Об атеистах. «Парадокс Бейля» Наибольшую известность приобрел революционный для того времени тезис Бейля о том, что «разум без познания Бога иногда может убедить человека, что существуют благородные дела». Поэтому, считал он, «общество атеистов будет поступать в гражданской и нравственной области так же, как поступают другие общества», а зачастую уровень нравственности в обществе атеистов может быть более высоким, чем в обществе, проникнутом религиозными верованиями.

В подтверждение Бейль рассматривает примеры из прошлого (злодеяния участников крестовых походов) и современности (бесчеловечные жестокости и аморальное поведение противоборствующих религиозных течений во Франции в XVI и XVII вв.). Он доказывает, что христианская религия не только не мешала ее последователям зверствовать и творить подлости по отношению друг к другу, но злодеяния и низости в особенно больших масштабах совершались именно во имя этой религии, под ее влиянием.]. Мораль носит автономный характер, нравственные нормы меняются в ходе истории; евангельская же мораль абстрактна и неприменима в жизни.

Следуя истинной религии, люди ведут такой же безнравственный образ жизни, как и последователи ложных религий.

При этом среди самых отъявленных злодеев-христиан не оказалось ни одного атеиста. Среди христиан имеется некоторое количество подлинно добродетельных людей (так же, как и среди последователей других религий.

На многих примерах (Эпикур, Диагор, Ванини, Спиноза) Бейль показал, что безбожник вполне может быть нравственным человеком. Добродетельные атеисты оказываются в нравственном отношении выше не только язычников, но и христиан – как безнравственных, которых вера побуждает творить злодеяния и подлости, так и тех, чья добродетель покоится на расчете избегнуть кары и заслужить награду в ином мире. Исходя из такого понимания данной проблемы, Бейль ставит вопрос о «нравах общества, лишенного религии» и доказывает, что в таком обществе люди были бы не хуже, а лучше, чем в обществе, в котором все верят в Бога, да и жилось бы этим атеистам лучше, чем тем, кто живет в обществе верующих [3]. В «Словаре» дается характеристика атеиста – «суровый человек, далекий от наслаждений и суетностей земных», руководствуется «принципами милосердия и великодушия.

Он бережет свои воззрения либо для одного себя, либо для лиц, которых он считает вполне способными не дать этим воззрениям дурное употребление.

Вот как поступают атеисты, придерживающиеся атеистической системы философских взглядов» [1, Т. 1. С. 153]. Этой гипотезе название «Парадокс Бейля» дал французский философ эпохи Просвещения Монтескье, который её не разделял [2]. 4. Бейлевский скептицизм; религия и «естественный свет» Поскольку философские взгляды П. Бейля складывались под влиянием Монтеня, принцип его мышления основывался на сомнении в поисках истины. Он подвергал сомнению религиозные догматы, христианство и другие вероисповедания, как источник возвышенной морали.

Скептицизм Бейля велел проявлять сдержанность по отношению к устоявшимся гипотезам и теориям, что позволило ему высказывать новые идеи, находить оригинальны аргументы, в частности, доказать: безбожники могут являться образцами высокой нравственности. Под влиянием деизма, служившим в том веке основной платформой свободомыслия, у Бейля родилась смелая и глубокая мысль о провозглашении совести как базы любой человеческой моральности, совершенно не зависимой от божественного озарения, от утверждений и положений Священного писания.

Он пишет: «…все совершенное вопреки голосу совести есть грех, т. к. очевидно, что совесть – это свет говорящий нам. Что то-то хорошо или дурно; и нет вероятности, чтобы кто-нибудь усомнился в таком определении совести. Не менее очевидно, что всякое создание, которое судит о каком-то поступке, хорош он или дурен, предполагает, что существует закон или правило, касающееся честности или бесчестности поступка.

И если человек не атеист, если он верит в какую-нибудь религию, он обязательно предполагает, что этот закон и это правило – в Боге. Отсюда я заключаю, что совершенно все равно сказать ли: моя совесть судит, что такой-то поступок нравится или не нравится Богу. Мне кажется, что это положения, которые все признают столь же истинными, как самые ясные понятия метафизики.

Первая и самая необходимая из всех наших обязанностей заключается в том, чтобы не поступать вопреки тому, что внушает нам совесть; всякий же поступок, совершенный вопреки совести, в высшей степени плох» [1, Т. 2, С. 323–325]. Главное моральное понятие деизма, «естественная религия» сужается автором «Философского комментария» до «естественного света совести», данного людям непосредственно, интуитивно [3]. «Свет» этот озаряет всех людей, прирожден им, запечатлен в сознании язычников и атеистов так же, как и христиан.

Многие нарушают входящие в состав этих прирожденных идей нравственные принципы под влиянием страстей, дурных наклонностей тела и дурных наклонностей, внушаемых обществом. «Естественный свет» представляет собой внутреннее «первоначальное и всеобщее правило суждения и различения истинного и ложного, хорошего и дурного» [1, Т. 2, С. 276], первоначальное, т.е. предшествующее всем другим идеям в нашем сознании, в том числе и откровению бога, запечатленному в Писании. «Учение, проповедуемое нам в качестве сошедшего с небес», должно «считаться вторым правилом, ссылающимся на первоначальное правило» [1, Т. 2, С. 286], т.е. на «естественный свет», который «не может быть ничем иным, кроме всеобщего разума, озаряющего все умы» [1, Т. 2, С. 274]. Все предписываемое откровением, религией вообще может быть признано, только если оно выдержит проверку «светом». При этом понятие естественного света как способности различения истинного и ложного у Бейля заключало в себе и общефилософское, гносеологическое содержание. «Верховный суд, выносящий обо всем, что нам предлагается, приговор в последней инстанции без права обжалования, – это разум, говорящий посредством аксиом естественного света или метафизики» [1, Т. 2, С. 268–269]. Философ, сочетавший скептицизм с рационализмом, одновременно выступал против всякого догматизма, как религиозно-богословского, так философско-метафизического [3]. Антифидеистическая философия, придававшая первостепенное значение научному знанию, опирающемуся на разум и опыт, формировалась в основном передовыми умами XVIII в однако П. Бейль был ее предшественником.

В течение двух столетий почти никто не сомневался в антифидеистической сущности бейлевского скептицизма.

Так расценивали этот скептицизм и Вольтер, и энциклопедисты, и Юм, и Фейербах.

Так же его трактуют в своих работах, посвященных Бейлю и вышедших в первой половине XX в не только В. Пиков и другие марксисты, но и А. Каз, Ж. Дельвольве, М. Раймон, П. Верньер и ряд других западных исследователей [3]. 5. Историческое значение идей П. Бейля Влияние Бейля испытали Вольтер, французские моралисты ХVIII в а также Л. Фейербах [5]. «Словарь» Бейля, представлявший собой образец меткой критики расхожих предрассудков, сыграл исключительную роль в развитии европейского свободомыслия.

Бесстрастный рационализм и тонкая ирония Бейля впоследствии часто служили источником для подражания Монтескьё, Вольтеру, Руссо, Дидро и многим другим писателям во Франции и за ее пределами.

Вольтер тонко подметил характер религиозного индифферентизма Бейля, сказав, что если сам Бейль не был атеистом, а был верующим, то он делает неверующими других [2]. На творчестве Фейербаха несомненно сказалось исследование Бейлем проблемы соотношения религии, морали и атеизма. Его высказывания созвучны идеям Бейля. Для Фейербаха мораль автономна по отношению к религии; более того, они несовместимы. Религия не может быть источником подлинной морали: мораль, войдя в сферу религии, приобретает лживый, лицемерный характер.

Фейербах отмечал вклад Бейля в историю философии и человечества, и посвятил ему специальный труд [6].