НИКОЛО МАКИАВЕЛЛИ. ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

НИКОЛО МАКИАВЕЛЛИ. ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. НИКОЛО МАКИАВЕЛЛИ (1469—1527) — италь¬янский политический мыслитель, основатель свет¬ской политической науки. Широкое распростране¬ние получил термин “макиавеллизм”, под которым понимается тактика вероломного захвата власти, диктатура личной власти, авантюристическая внеш¬няя политика тайных сговоров, обмана союзников, лицемерие и цинизм; все может быть выражено девизом: “цель оправдывает средства”.< 6 > Политические позиции и воззрения Макиавелли отражали конкретно-историческую обстановку того времени.

В условиях раздробленной Италии XVI в. необходимы были, по мнению Макиавелли, и жест¬кая диктатура власти, и насилие в отстаивании идеалов республики, и использование иных мер, ко¬торые в другие времена были бы неоправданны.

На этапе раннебуржуазного развития политика, как и другие сферы общественной жизни, начина¬ет осознаваться как особая и крайне важная сфера человеческой деятельности. Ренессансные концеп¬ции общества и государства отрывались от своей теологической основы, бывшей господствующей в средние века. Одним из первых, кто откликнулся на политику как самостоятельную сферу жизни общества, был Макиавелли. Мыслитель из Флоренции в своих произведени¬ях фокусирует один из критических моментов гу¬манистической традиции — момент преодоления синкретизма Возрождения.

Так, из человеческих мотивов поведения на первое место выносятся два: страсть к приобретению (собственничество) и чес¬толюбие (чувство собственного достоинства). Эти два интереса, первый из которых является преоблада¬ющим, учитываются не только при анализе пове¬дения отдельных личностей, но и поведения широ¬ких масс. Деятельность собственника дистанцируется от деятельности власть имущих, но последние про¬должают сохранять свою опеку. “Он (государь) дол¬жен побуждать граждан спокойно предаваться тор¬говле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие — открывали свою торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами; более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или госу¬дарства”< 3 > . Еще более определенно Макиавелли отделял по¬литику от религии и морали. Им было положено начало секуляризации политической мысли, ее осво¬бождению от теологии.

В своем взгляде на соотно¬шение церкви и государства он резко расходился со средневековыми представлениями и ставил ре¬лигию на службу государству, а не государство на службу религии.

Макиавелли стал на исторически перспективную точку зрения в важнейшем для Европы XVI—XVIII вв. вопросе — о соотношении религиозной и государ¬ственной власти — и обосновал определяющую роль светской власти.

Политика имеет свои закономер¬ности, которые должны изучаться и осмысливать¬ся, а не выводиться из теологических постулатов, из Священного Писания. Макиавелли не выявляет природу экономической власти. Но есть анализ че¬ловека “политики”, включающего в себя то, что поз¬днее было названо Вебером понятием социальной роли и ролевой функции, которые так или иначе соотносятся с понятием личности новоевропейско¬го типа и культуры, индивида, принадлежащего самому себе. В традиционалистском обществе, как отмечают исследователи, нет “ролей”, которые не сливались бы с человеком в целом.

Макиавелли, сконструи¬ровав абсолютно нетрадиционалистского индивида, таким образом провозгласил смену принципов: принцип традиционализма уступал место принци¬пу личности. Признавалась не только сила “Фортуны” (судьбы), обстоятельств, которые заставляют че¬ловека считаться с силой необходимости, но и сила “доблести” (“вирту”) —человеческой энергии, уме¬ния, таланта. “Вирту” — активное и ведущее на¬чало в жизни человека и общества.

Макиавелли вводит один из ключевых терминов политической науки — государство. Го¬сударство означает политическое состояние общес¬тва. Необходимость тех или иных форм правления Макиавелли выводит из задач, стоящих на поли¬тической повестке дня. Для объединения государ¬ства лучшей формой правления выступает монар¬хия, но после объединения страны лучшей формой является республика. Деятельность государства — это такая сфера про¬явления интересов, чувств, настроений людей, групп, правительств, в которой действуют свои пра¬вила поведения, морали, отличающиеся от отноше¬ний между частными лицами.

Государство создается и сохраняется не только с помощью насилия, но и хитрости, коварства, обма¬на. “Надо знать, — пишет мыслитель, — что с вра¬гом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй — зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второ¬му. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека и зверя Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, сле¬довательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков”< 3 >. Макиавелли удалось выявить ряд общих зако¬номерностей политической жизни, поэтому многие положения не утратили своего исторического зна¬чения и в наши дни. Его работа “Государь” явля¬ется настольной книгой политических деятелей раз¬ных стран, что говорит о прозорливости автора и глубине его идей. “ГОСУДАРЬ” МАКИАВЕЛЛИ. “Первая задача — понять произ¬ведение так, как понимал его сам автор, не выходя за пределы его понимания.

Решение этой задачи очень труд¬но и требует обычно привлечения огромного материала.

Вторая задача — использовать свою временную куль¬турную вненаходимость. Включение в наш (чужой для автора) контекст”. М. М. Бахтин Как уже говорилось выше, основное произведение Макиавелли “Государь” и сегодня является настольной книгой для многих политических деятелей, служит своеобразным сво¬дом правил политического властвования.

Непосредственно Макиавелли занимают свойства чи¬стой индивидности. Именно в них — как в неустранимое условие—упирается решение его прикладной задачи. Индивид как субъект исторического действия и он же как “универсальный человек”, который должен ссохнуться до “государя”,— это как-никак один и тот же индивид. Обычный политик — конкретный “этот” — ограничен сво¬ей отдельностью; он, скажем, по природе склонен дейст¬вовать или обдуманно, медлительно, осторожно, или напористо и безоглядно.

Между тем выясняется, что лучше всего, если правитель был бы человеком, который спосо¬бен вести себя и так, и этак, и по-всякому, т. е. меняться по обстоятельствам, поступать, как он считает нуж¬ным,— и в этом смысле преступать границы своей при¬роды, с ее единичностью и готовностью, быть творцом самого себя. Его-то Макиавелли, как известно, и вообра¬жает, описывает, ожидает, о нем возвещает в трактате о “Государе”. Лишь такой человек может стать великим политиком и спасителем Италии. “Индивидуализм” Макиавелли не имел внутренних, духовных проблем, все проблемы Госу¬даря — во внешнем мире. Возрождение еще не знало понятия личности, но оно его подготавливало вплотную.

Основанием предощущения личности послужили концепции гумани¬стического диалогизма и “варьета”. Свернутые внутрь индивида, они дали в высшей степени парадоксальную концепцию “универсального человека”, т. е. своего рода ренессансного человека без свойств, индивида в качестве собственной возможности.

Это и было нечто вроде первого фантастического наброска идеи личности. Так вот: у Макиавелли можно наблюдать первый кри¬зис этой идеи. По Макиавелли, если подойти к природе индивида с за¬просами энергичного практического целеполагания, по¬требно ее коренное преобразование. “Фортуне” не в си¬лах противостоять природный индивид, сам являющийся лишь одним из моментов прихотливой натуралистиче¬ской комбинации случайностей.

Только свободная в от¬ношении к себе индивидуальность, не предопределенная готовыми парадигмами поведения, не ограниченная своей частичностью и малостью, только ее доблесть в состоянии бросить вызов судьбе. Нечто крайне важное именно для конституирования новоевропейской индивидуальной лич¬ности было преподано, таким образом, в “Государе” с не¬сравненной остротой. Исследователи Макиавелли, безусловно, давно приня¬ли во внимание, что в центре всех размышлений фло¬рентийца об истории и политике находился “доблестный” индивид, способный добиваться своих целей.

Однако изучение касалось исключительно то¬го, каким он виделся Макиавелли: что разуметь под “доб¬лестью”, в какой степени “фортуна” ставит пределы возможностям человека, что, собственно, такое эта “фортуна”, должны ли мы считать безукоризненно ра¬ционального и потому удачливого государя концентриро¬ванным образом реальности или, скорее, идеальным про¬ектом и так далее.

В этом же теоретическом кру¬гу всегда оставались попытки вскрыть пагубность (или, напротив, историческую вынужденность и оправдан¬ность) крайнего “индивидуализма” Макиавелли, не при¬знающего препон для восхваляемой им сильной личности. Хотя новому государю никак невозможно избежать жестоких мер, “тем не менее он должен вести себя уме¬ренно, благоразумно и милостиво. Или: “Госу¬дарь должен стараться, чтобы в его поступках обнару¬живались величие, сила духа, значительность и твердость”. “Госу¬дарь должен также выказывать себя поклонником даро¬ваний, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо искусстве или ремесле.

Он должен побуждать граждан спокойно заниматься своими делами, будь то торговля, земледелие, или что- либо иное Он должен являть собой пример милосердия, щедрости и широты, но при этом твердо блюсти величие своего достоинства, которое должно присутствовать в каждом его действии”<3>. Макиавелли требует от правителя великодушия, в сущности, не менее, чем вероломства.

О щедрости он роняет: “ и многие другие достигли высочайших степеней”, ибо “были и слыли щедрыми”. Он пишет весьма характерно о щедрости, что эту добродетель нужно уметь “употреблять умело и как сле¬дует”<3> . “Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это оборачивается против него и если исчезли причи¬ны, побудившие дать обещание. Подобное наставление бы¬ло бы нехорошим, ежели люди были бы хороши; но так как они скверны и не стали бы держать данное тебе слово, то и тебе незачем его держать.

А благовидного предлога нарушить обещание — какому правителю и когда недо¬ставало? Можно было бы привести бессчетное множество свежих примеров ” и т. д. Всему этому предшествует общетеоретическое соображение: “Вы должны знать, что бороться можно двумя способами: во-первых, законно, во-вторых, насильственно. Первый способ присущ чело¬веку, второй — животным; но так как первого часто не¬достаточно, следует прибегать и ко второму.

Таким образом, государю необходимо уметь превосходно пускать в ход то, что свойственно и человеку и животному. Именно этому иносказательно учили государей древние авторы, рассказывавшие о том, как Ахилла и многих других го¬сударей в древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, чтобы он их взрастил и выучил. Что это значит иметь наставником полуживотпое, получеловека, как не то, что государь должен уметь совместить в себе обе эти природы, потому что одна без другой сделала бы его власть недолгой”<3>. Читатели Макиавелли всегда обращали и обращают внимание (что вполне естественно), на оправдание в трактате — вопреки общепринятой морали — насилия и обмана, “животной” природы государя.

Тем более что сам автор уделяет этому больше всего доводов и слов. Но очень важно понять, что упоминания и о другой, “человеческой”, благой и законной стороне государствен¬ной деятельности, никоим образом не имеют характера риторической уловки, пустой отговорки.

Теоретически равно необходимы обе “природы”: чтобы государь пред¬стал в образе Кентавра. Ведь без такой двойственности исчезло бы универсальное умение “употреблять” свои добродетели и пороки. После уже приводившей¬ся фразы, что “если добродетелями обладают и сле¬дуют им всегда, то они вредны; но если государь произ¬водит впечатление обладающего ими, то они полезны”, далее значится: “Иначе говоря, надо казаться сострадательным, вер¬ным слову, милостивым, искренним, набожным, и быть им на самом деле; но сохранять в душе готовность, если понадобится, не быть таковым, чтобы ты мог и сумел изменить это на противоположные качества”<3>. Ответ состоит не в том, что Макиавелли проповедовал какое-то неслыханное, дьявольское лицемерие, дело в том, что, по мысли Макиавелли, “мудрый государь” вообще вовсе не лицемерен.

Идеальный государь, который видится Макиавелли, действительно щедр, прямодушен, сострадателен и т.п.; и он же действительно скуп, хитёр, жесток.

Конечно, Макиавелли многократно напоминает, что правитель, желающий неуклонно следовать добру, неиз¬бежно потерпит поражение, ибо люди по природе злы; если же он прибегнет к насилию и обману, то сумеет по¬бедить и упрочить власть во благо тому же народу. Этот мотив в трактате есть. Но отнюдь не выбор в пользу зла составляет глубинную коллизию “Государя”. Такого аб¬солютного выбора Макиавелли вообще не делает. Правда, автор, не дрогнув, высказывается за порочное поведение политика, если оно сулит успех.

Набрать у Макиавелли соответствующих, внушающих нам отвращение цитат несложно. Но их нельзя по-настоящему истолковать вне цели и смысла его идейного построения в целом. В 19-й главе Макиавелли разбирает три примера добродетельных римских императоров и четыре примера императоров порочных. “Марк, Пертинакс и Александр были все людьми скромного образа жизни, любили спра¬ведливость, ненавидели жестокость, прилежали милосер¬дию и благости — и все, кроме Марка, кончили, плохо.

Только Марк прожил жизнь и умер в величайшем поче¬те”<3>. Впрочем, ему не нужно было домогаться власти, он ее унаследовал — и сумел прочно удержать, “внушив по¬чтение своими многочисленными добродетелями” солда¬там и народу, так что “не было никого, кто его ненави¬дел бы или презирал”<3>. Но в другом случае: распущенные преторианцы не захотели сносить честную жизнь, к кото¬рой их принуждал Пертинакс, и убили его. Доброта Александра была такова, что за 14 лет правления он не казнил ни одного человека, зато сам был убит мятежны¬ми войсками. “Нужно заметить: добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными”<3>. Далее Макиавелли переходит к образчикам иного рода. “Если вы рассмотрите теперь, напротив, качества Коммода, Севера, Антонина Каракаллы и Максимипа, то найдете, что они отличались крайней жестокостью и хищностью, и все, кроме Севера, кончили, плохо”<3>. Там преуспел один из троих, здесь один из четверых; статистика, если можно так выразиться, даже не в пользу порока О добродетельнейшем Марке Аврелии, философе на троне, Макиавелли отзывается с уважением.

Север, который “вел себя, то как свирепейший лев, то как хитрей¬шая лиса”,— человек в его глазах тоже заслуживающий восхищения.

Вот два государя, которые действовали противоположными способами, но оба восторжествовали. А также: вот правители, которые действовали одинаково, но один победил, другие проигра¬ли. Каждый поступал в соответствии со своим характе¬ром, но обстоятельства всякий раз были несходные.

Кому же должен подражать “мудрый государь”, Мар¬ку или Северу? “ Новый государь в новом государстве не может подражать действиям Марка и ему незачем уподобляться Северу; но ему следует заимствовать у Севера те качества, которые необходимы для основания государства, а у Марка — те достойные и славные каче¬ства, которые пригодны для сохранения государства, уже установившегося и прочного”<3>. Значит, ни Север, ни Марк, ни сплошной порок, ни стойкая добродетель — сами но себе еще не пример госу¬дарственного человека.

Макиавелли пишет: “Пусть никто не думает, будто можно всегда принимать безошибочные решения, напро¬тив, всякие решения сомнительны; ибо в порядке вещей, что, стараясь избежать одной неприятности, попадаешь в другую. Мудрость заключается только в том, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо”<3>. Нет абсолютных решений, нет безусловно полезных способов поведения.

Выбрать в каж¬дый момент наименьшее зло — это и значит быть уни¬версальным, объемлющим в себе все человеческое, впро¬чем, не актуально, а про запас, до востребования. Итак, нужен “редкостный человек” И если Госу¬дарь в конечном счете не милостив, не жесток, не кова¬рен, не прямодушен, не щедр, не скуп, а таков, каким требуют быть меняющиеся обстоятельства,— это никоим образом не означает просто обезличенности. Государст¬венная “мудрость” нуждается в особой концентрации личных дарований. “Государю прежде всего следует каждым поступком создавать впечатление о себе, как о великом и знаменитом человеке”<3>. Надо исходить “из себя”. В интеллектуальном отношении — и во всех отношениях. “ Только те спосо¬бы защиты хороши, надежны и прочны, которые зависят от тебя самого и от твоей доблести”. Соответст¬венно те, кто потерял власть, пусть винят в этом себя. Воспользоваться шансами, которые время от времени предоставляет фортуна, способен только какой-то необык¬новенный, господствующий над собственной природой, не зависящий от себя и вместе с тем всецело исходящий из себя индивид.

У всех наслуху, что, по Макиавелли, “цель оправды¬вает средства”. Макиавелли действительно высказал не¬что подобное.

Очень легко возразить и тысячу раз возражали, что самая наилучшая цель пятнается, извращается дур¬ными средствами, поскольку цель заложена уже в средствах, средства же входят в химический состав цели, они системно нераздельны и пр. Все это элементарно и справедливо.

Однако у Макиавелли настоящая и, пожа¬луй, совершенно новая проблема не в том, что Государь должен, если надо, прибегнуть к насилию, обману, но в том, что, когда он прибегает к милосердию, это тоже рас¬четливая политическая акция, а не органика индиви¬дуального поведения. Личность правителя выступает в качестве средства, как бы он себя ни вел. Политика, по Макиавелли, делает необходимым такое превращение, а это бесконечно глубже, чем выбор между честным или бесчестным средством.

У Макиавелли — пожалуй, именно благодаря тому, что вопрос был поставлен в пределах узкой политической целесообразности, а не в метафизическом плане - политик пугающе свободен от всего, что мог¬ло бы ограничить его индивидуальное веление, от бога, от принятой морали, от собственной природы, от всего, кроме обстоятельств. Зато эта же невиданная свобода превращает его потенциально во все то, чем новоевропей¬ская история и культура позволят стать отдельному человеку. Итак, поскольку автор “Государя” создал поразитель¬ную модель индивида, который совершенно свободен по отношению к себе и сам решает, как себя вести, каким ему быть в конкретной обстановке, по исходному опреде¬лению это нечто весьма нам знакомое, напоминающее об идеализованном гуманистическом индивиде, способном “стать тем, чем хочет”. Но гуманисты брали “доблестного” и “героического” че¬ловека наедине с собой (а также в абстрактно-риториче¬ском отношении к общине и согражданам, в сосредото¬ченных творческих занятиях или посреди более или менее условной “деятельной жизни”, в пасторальных грезах или, может быть, в кругу семьи,). А Макиавелли размыкает этого индивида и грубо швыря¬ет в поток истории<1>. Макиавелли, кажется, единственный, кто в ренессансной культуре, низведя “универсального человека” до “государя”, тем самым придал нарождающейся личности это неожиданное экспериментальное измерение. Мимо жестких соображений флорентийца не мог, начиная с Шекспира, Сервантеса и Спинозы, пройти никто, кого волновало испытание индивидуальной жизни и души со¬циальной практикой.

Не случайно трактат о “Государе”, невзначай оброненный уходящей ренессансной эпохой, стал знаменитым и насущным уже за ее пределами.

В конечном счете Макиавелли не столько исказил или сузил центральную проблему гуманизма, сколько ради¬кально преобразил ее и вывел через узкую протоку Воз¬рождения непосредственно на просторы культуры после¬дующих веков, включая, конечно, и наш трагический век.<1> ПОНЯТИЕ “МАКИАВЕЛЛИЗМА”. МАКИАВЕЛЛИЗМ — образ, схема политического по¬ведения, пренебрегающая нормами морали для до¬стижения политических целей.

Отличительной особенностью макиавеллизма, его основанием явля¬ется тезис: “цель оправдывает средства”, когда ради достижения поставленных целей считаются оправ¬данными и приемлемыми любые средства, включая вероломство, коварство, жестокость, обман полити¬ческого противника.<6> Главным механизмом борьбы за власть и ее осу¬ществлением является сила. Именно сила позволя¬ет гарантировать стабильность власти, а при ее ут¬рате трудно возвратить власть.

Основа власти государя — хорошие законы и хорошее войско.

Страсть к завоеваниям — дело естественное и обыч¬ное, а “крепкая и решительная власть никогда не допустит раскола”. Макиавелли довольно подробно описывает пра¬вила, которыми руководствуется государь в зави¬симости от обстоятельств и времени правления, ста¬дий борьбы за власть и пользования властью. При этом он выделяет негативные и положительные качества государя, условия их взаимопревращения друг в друга.

Так, на пути к власти щедрость необ¬ходима, а при достижении власти она вредна. Го¬сударю следует избегать следующих пороков: пре¬зрения и ненависти подданных, злоупотребления милосердием и других. Презрение возбуждается непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, ма¬лодушием и нерешительностью. Государь наделя¬ется и набором положительных качеств: верность данному слову, прямодушие, неуклонная честность, сострадательность, милостливость, искренность, благочестивость, великодушие, бесстрашие, муд¬рость и др. МАКИАВЕЛЛИЗМ И СОВРЕМЕННОСТЬ ( ПРОБЛЕМЫ МОТИВАЦИИ ЛИДЕРОВ). Конкретные исследования пока¬зывают, что властолюбие или карьеризм далеко не всегда явля¬ются единственными или главными движущими силами вхожде¬ния человека в политику и его дальнейшей деятельности в дан¬ной сфере.

Политики, воплощающие подобную мотивацию, так сказать, в “чистом”, законченном виде, обычно легко распозна¬ются общественным мнением (или хотя бы наиболее проница¬тельной его частью) и как бы выделяются им в особую категорию.

Таких деятелей отличают явные черты поведения: цинизм, вероломство, неразборчивость в средствах, жестокость. В политологии и политической психологии их относят к макиавеллическому типу лидеров (по имени флорентийца Никколо Макиавелли, рекомендовавшего в XVI в. именно такую линию поведения со¬временным ему властителям). Г.Г. Дилигенский В политико-психологической литературе <2> важнейшим мотивационным источником лидерства обычно признается потребность во власти.

С этим тезисом, вероятно, со¬гласится большинство людей, весьма да¬леких от научных политологических исследований и изысканий. Борьба за власть — явная или тайная — пронизывает политичес¬кую жизнь любого общества. Многие авторы считают стремление к власти присущим биологической природе человека, заложен¬ным в его генах. Они располагают убедительным доказательст¬вом — ведь ожесточенная борьба за лидерство в группе происхо¬дит и в животном мире. Подобный подход к психологии лидерства при всей внешней бесспорности, разумеется, не может решить проблему его моти¬вации. Скорее он ставит новые вопросы.

Во-первых, стремление к власти у одних людей сильнее, чем у других; у многих оно вооб¬ще отсутствует. Понять причины этих различий необходимо хотя бы для того, чтобы выяснить, кто и почему становится полити¬ческим лидером. Во-вторых, даже на уровне обыденного созна¬ния власть не признается единственно возможной целью поли¬тиков.

Весьма обычное в сегодняшней российской прессе и об¬щественном мнении осуждение политиков за то, что они думают только о власти, а, скажем, не о благе народа, равносильно при¬знанию, что хотя бы в принципе у них могут быть и иные, менее своекорыстные цели. Если это так, важно понять, как потреб¬ность во власти взаимодействует в психологии лидера с другими мотивами и с какими именно. Сильную потребность во власти, присущую потенциальным и реальным лидерам, проще всего объяснить их врожденными ин¬дивидуальными особенностями. И действительно, исходя из здра¬вого смысла невозможно отрицать, что условием достижения и осуществления лидерства является какой-то минимальный набор природных задатков: организационные способности, воля, сила убеждения, быстрота реакции, стиль общения и т.д хотя, как мы уже видели, этот “набор” различен в различных социально-исто¬рических условиях.

Способности же, как известно, трансформи¬руются в потребности: человек, способный осуществлять власть, испытывает потребность в ней. Однако в ходе своего развития политико-психологическая наука вышла за рамки “генетическо¬го” подхода.

С 30-х годов на исследование психологических пред¬посылок лидерства значительное влияние оказывают идеи фрей¬дистского психоанализа. Они побуждают искать эти предпосыл¬ки в условиях первичной социализации личности, в отношениях ребенка с непосредственной социальной средой. Так, в работах американского психолога Г. Лассуэла доказы¬вается, что психологической основой политической деятельнос¬ти является бессознательное вытеснение “частных конфликтов”, пережитых личностью, в сферу общественных объектов и после¬дующая их рационализация в понятиях общественных интересов.

По мнению этого автора, проявляющаяся во все более сильной форме потребность во власти имеет компенсаторное происхож¬дение: обладание властью психологически компенсирует ущер¬бность, фрустрацию, испытываемую личностью. Иллюстрацией к этим тезисам может служить высоко оцениваемая в США биог¬рафия президента В. Вильсона.

Стремление Вильсона к власти и характерные черты его полити¬ческого стиля: жесткость позиций, неумение идти на уступки и компромиссы авторы выводят из отношений будущего президен¬та с суровым и требовательным отцом. Эти отношения, сочетав¬шие идентификацию с отцом и подавленную враждебность к нему, породили в психике Вильсона фрустрацию, которую компенси¬ровало жесткое осуществление власти. Подобное психоаналитическое анатомирование собственных национальных лидеров приобрело широкое распространение в американской литературе.

Так, в одной из биографий Р. Никсона этот президент описывается как невротик, одолеваемый страстью к самоутверждению, страхом смерти и потребностью в эмоцио¬нальном враге, что порождало у него склонность к провоцированию политических кризисов, подозрительность, социальную изо¬ляцию и трудности в принятии решений1. Можно по-разному оценивать адекватность подобных выво¬дов. В американской политической психологии психопаталогический подход к феномену лидерства вызвал серьезные возраже¬ния. Один из ее видных представителей Р. Лэйн даже выдвинул в противовес этому подходу тезис, в соответствии с которым ус¬пешно действующими демократическими политиками становят¬ся люди со здоровой, уравновешенной психикой17. В любом слу¬чае было бы неверно недооценивать значение бессознательных внутрипсихических конфликтов в развитии и укреплении пот¬ребности во власти и различных черт личности, проявляющихся в ее осуществлении.

Современные американские исследователи разработали коэф¬фициент измерения уровня макиавеллизма, основанный на та¬ких показателях, как слабая роль эмоций в межличностных отно¬шениях, пренебрежение конвенциональной моралью, отсутствие идеологических убеждений, наслаждение, получаемое от мани¬пулирования другими людьми.

Наиболее благоприятными для проявления макиавеллизма считаются ситуации, в которых политик обладает относительной свободой действий в определенной сфере, например, если он возглавляет ведомство, обладающее относительно высоким уров¬нем автономности в государственном аппарате.

Именно таким, по мнению некоторых американских исследователей, было поло¬жение Г. Киссинджера в администрации Никсона, что и позво¬лило расцвести пышным цветом макиавеллическим чертам этого деятеля. За пределами американского контекста ситуации, благопри¬ятные макиавеллизму, легко обнаружить в условиях тираничес¬ких, абсолютистских и тоталитарных режимов. А также в обста¬новке крупных революционных катаклизмов, когда разрушены старые и еще не возникли новые “нормы-рамки” политической деятельности.

Достаточно вспомнить о таких отечественных во¬площениях макиавеллизма, как Сталин, Берия или Андропов. Именно специфика и ограниченность исторических (или адми¬нистративно-управленческих) условий, в которых проявляются деятели макиавеллического типа, показывают, что гипертрофи¬рованное властолюбие не может рассматриваться как единствен¬но возможная мотивация лидерства. С этой точки зрения особый интерес представляют мотивы революционных лидеров.

Эта проблема кажется достаточно слож¬ной. С одной стороны, обстановка революционного подполья, Жесткой дисциплины и конспирации создает предпосылки “во¬ждизма” и революционного макиавеллизма (по принципу “цель оправдывает средства”). С другой стороны, невозможно отрицать, что для многих рево¬люционных лидеров исходным мотивом их деятельности были бескорыстные мотивы борьбы за свободу и народное благо, которые в России утвердились в культуре и ценностных ориентациях разночинной интеллигенции.

Исследователи, принадлежащие к психоаналитическому направлению, склонны видеть в таких мо¬тивах лишь рационализацию личных неосознанных страстей, но это трудно доказать в каждом конкретном индивидуальном слу¬чае. В то же время очевидно, что наиболее революционные тече¬ния — и прежде всего большевизм — по мере своего становле¬ния, развития и особенно приобщения к борьбе за власть и ее осуществлению неизбежно порождали макиавеллический тип ли¬дерства.

Возможно, у многих революционных лидеров потребность во власти развивается и укрепляется не с раннего детства, а под влиянием тех лидерских ролей, которые они приобретают в рево¬люционном движении. Реальная власть, сначала над ближайшими сторонниками, а потом и над более широкой массой, превращается у них в способ самовыявления и самоутверждения, в потребность и устойчивую установку.

Такая динамика в общем не противоре¬чит современным научным представлениям о мотивации. Важно иметь в виду, что политика — далеко не единственная и даже не самая благоприятная сфера для удовлетворения пот¬ребности во власти. В демократическом “рыночном” обществе власть промышленного и финансового магната или менеджера крупной компании во многом не уступает, а по показателю ус¬тойчивости превосходит власть политического лидера. Люди, пос¬вятившие себя политике, прекрасно знают, что лишь немногие из них достигнут верхних этажей политического здания, где ин¬дивид (президент, премьер, министр, партийный лидер, губерна¬тор) является носителем реальной власти; даже члены высших законодательных органов обладают лишь властью коллективной вряд ли способной удовлетворить сильное личное властолюбие.

Кстати, эмпирические исследования, проводимые среди запад¬ных законодателей, не обнаруживают у них подобной мотива¬ции. Все это подтверждает многообразие и сложность мотивации политиков вообще и политических лидеров в частности.