Философско-культурная концепция науки Кассирера. Главная особенность концепции Э. Кассирера в том и состоит, что наука включается ею в культуру в качестве одной из основных ее форм. Рассматривая кон¬цепцию Кассирера о науке как форме культуры, сле¬дует начать с истоков — с некоторых основных исход¬ных положений философии Канта, а также учения Когена о культуре и «культурном сознании», с его поисков «логических оснований культуры». Особенность теории познания, как она сформули¬рована Кантом, заключается в том, что теория позна¬ния исследует способ познания предметов.
Различные виды постижения мира—научное знание (математика, естествознание) и философия (теоретическая и практи¬ческая) оказываются разделенными друг от друга в самом основании—потому, что в них нашли выраже¬ние различные способности души и различные формы познания.
По этой причине различны их объекты. Так, различие между математическим и философским ви¬дами познания (равным образом опирающимися на чистый разум) заключается в «их форме, а не осно¬вывается на различии меж¬ду их материей, или предметами.
Форма математиче¬ского познания есть причина того, что оно может быть направлено только на количества » . По той же при¬чине различен характер их объективности. И наука, и фи¬лософия—метафизика, этика, эстетика, религия—по со¬держанию своему объективированы от отдельных субъ¬ектов познания. Однако философское познание в этой объективации может достичь лишь общезначимости, философское суждение не может быть безусловно от¬несено к самому предмету (данному в созерцании априорно или как предмет возможного опыта), ибо оно «не основывается на понятиях об объекте», ибо вообще «философия держится только на общих поня¬тиях» и т. п. Но философское суждение тем самым не обесценивается: философия есть познание из прин¬ципов, и благодаря им она обеспечивает единство зна¬ния в науке, этике, эстетике, религии, единство, без которого не может обходиться наш разум.
Только научное знание обладает достоверностью, т.е. помимо субъективной достаточности, имеет объ¬ективное основание; и потому только оно не просто общезначимо, но и претендует на то, что его содержа¬ние относится к предмету познания.
Научное знание возможно благодаря определенным формам мышле¬ния (чистым рассудочным понятиям, категориям) и основоположениям. Они обеспечивают объективность знания в смысле отчужденности его от познающего субъекта: всякое утверждение, сообразное с этими формами, может быть понято (и обсуждено, принято или отвергнуто) «всяким, кто только обладает разу¬мом». Но эта внутренняя определенность научного знания имеет одно очень важное дополнение, благо¬даря чему объективированное, отчужденное от субъек¬та знание становится объективным знанием. Это дополнение заключается в том, что научное знание непременно должно быть применимо к предметам воз¬можного опыта.
Это относится, равным образом, и к. естествознанию, и к математике. У Канта имеется одно очень важное замеча¬ние о предметной содержательности математики.
Математика, естествознание и даже эмпирические знания человека. имеют высокую ценность как средства главным образом для слу¬чайных целей, а если они в конце концов становятся средством для необходимых и существенных целей человечества, то это дости¬гается не иначе как при посредстве познания разума на основе од¬них лишь понятий, которое есть не что иное, как метафизика. Хотя Кант не исключает, что возможно и рассмотрение математики только как некоего формального построе¬ния, однако он отвергает эту возможность.
Все математические понятия, по его мнению, сами по себе не знания, если только не предполагать, что существуют вещи, ко¬торые могут представляться нам только сообразно с формой чистого чувственного созерцания. Но в прост¬ранстве и времени вещи даются лишь постольку, по¬скольку они суть восприятия (представления, сопровож¬дающиеся ощущениями), стало быть, посредством эм¬пирических представлений». Кант формулирует это положение о пред¬метной содержательности знания в отношении естест¬вознания, непременным условием которого является применение рассудочных форм к «эмпирическому созерцанию», к опы¬ту. Кантом сформулированы теории научности: научное знание непременно содержит в себе два момента—оно построено сообразно с правила¬ми и принципами мышления, и его понятия относятся к предметам, данным в чувственном созерцании.
Эти формулировки одновременно являются внутринаучными. критериями объективности.
И, соответственно, умопо¬стигаемым сущностям, полагаемым в идеях разума, не¬возможно приписать объективность, потому что они не могут быть даны в чувственном созерцании (для естест¬вознания—в эмпирическом чувственном созерца¬нии, в опыте); этим умопостигаемым сущностям (по сути дела, не только философским, но и всяким обще¬теоретическим обобщениям) можно приписать лишь гипотетическое существование. Уже Гегелем была по¬казана ограниченность такого понимания объективно¬сти (Гегель так и называл ее—«кантовская объектив¬ность») . Эту же проблему Канта Кассирер излагает в терминах «объективации»: это, так сказать, «научная объективность»—неко¬торая абстракция, которая успешно работает в весьма узких рамках общей методологии науки; между тем как философские трудности, встающие перед научным познанием, требуют доказательства то¬го, что научная картина мира имеет объективное содер¬жание в смысле отражения в ней независимой от поз¬нающего субъекта действительности, того, что действи¬тельность такова, как она представлена в научной кар¬тине мира. Но доказательство этого не может быть по¬лучено средствами логико-методологического и теоре¬тико-познавательного анализа, как это пытались сде¬лать Кант и кантианцы.
Вопрос о том, свойственна ли человеческому мышлению предметная истина, говорил Маркс, вовсе не есть вопрос теории, а вопрос практи¬ческий.
Внутринаучные критерии объективности дейст¬вительно способны вывести наше знание из пределов субъективности в объективный мир предметов, явлений и их сущности (и на эти критерии опирается «каждо¬дневная» работа естествоиспытателя), но это не есть имманентная нашему мышлению способность; это про¬исходит потому, что сами эти критерии (научные спосо¬бы экспериментирования и теоретизирования) сложились исторически, на основе общественно-исторической практики.
В неокантианстве же был подмечен факт «научной объективности», и превращен был в само¬довлеющий факт. А этот факт можно проиллюстрировать следующим образом: наше знание об атомах, элементарных частицах, двойной спирали, гипотетических чер¬ных дырах, кварках и т. п. имеет объектив¬ное содержание, потому что существование всех этих «сущностей» доказано (или может быть обсуждено, до¬казано или опровергнуто) в научном познании, теми средствами экспериментирования и теоретизирования, которые сложились в науке и которые составляют суть «научности». И наоборот, утверждения о дьявольской силе и пр. в принципе находятся за пределами этих средств и, соответственно, знания, и именно поэтому эти сущности не обладают существованием.
B марбургской школе неокантианства, к которой принадлежал Кассирер, нашла выражение кантовская идея о совпадении объек¬тивного содержания знания с процессом познания—с мысленным построением предмета познания.
Так, «закон нау¬ки» и «закон природы» в определенном смысле употребля¬ются как синонимические. В изложении Кассирера, именно проблема доступности или способа данности нам, должна предшествовать проблеме объективности Вместо того чтобы сравни¬вать материю и дух или противопоставлять их друг другу, мы должны сравнить и противопоставить спо¬собы физического и метафизического мышления.
Отсюда Кассирер развивает идею о культурном созна¬нии: наука (научное знание) есть только одна из форм объективации сознания; искусство, религия и нравст¬венность также являются формами, в которых снят, «элиминирован», отчужден отдельный субъект. Это все общие формы объективированного сознания обществен¬ного человека, и в них осуществляется общественная жизнь человека.
Эти формы, взятые конкретно, вполне самостоя¬тельны; присущий каждой из них свой способ видения мира («данности своего предмета») обеспечивает внут¬реннее ее единство (синтез) и ее отличие от других форм. Однако самосознание каждой из них происходит в соответствующей науке—в юрис¬пруденции, в науке о прекрасном (эстетике), в теоло¬гии, и потому исследование логических оснований науки оказывается достаточным для обоснования всего куль¬турного сознания.
Более того, при этом исследовании в качестве идеала науки имеется в виду «точное естест¬вознание». В философии Кассирера находит дальнейшее развитие кантовская идея о заданности форм восприятия и мыш¬ления как условий возможности опыта и познания. По¬добно тому, как кантовские априорные формы восприя¬тия и мышления определяют «мир для нас», так и «формы культуры» Кассирера суть единственно возможные фор¬мы существования «мира для нас»; потому и они суть формы именно культуры, т. е. мира, созидаемого общественным человеком.
Характерные особенности критического идеализма Кассирера можно сформулировать следующим образом: 1) расши¬рение области применения критического анализа; 2) по¬пытка построить на основании философии Канта (и да¬же вывести из «критического, или трансцендентального, идеализма Канта») философию культуры и философию истории; 3) отказ от сведения форм культурного созна¬ния к логическим основаниям науки; и наоборот, поиск оснований всей культуры в исторически первичных, «низших» ее формах.
Эти формы, «содержащие в себе систему символов, призваны не просто отображать мир, в них отложились различные основные способы мышления, понимания, представления, вооб¬ражения и описания» мира человеком; они (каждая из них) составляют тот целостный мир, в которых осу¬ществляет себя человек и в которых он живет. 2.