Место Бога в философии Канта

Место Бога в философии Канта. Кант был искренним христианином, непримиримо относившимся к атеизму. И в то же время он без всяких оговорок должен быть признан одним из критиков и разрушителей религиозного мировоззрения.

Кант разрушал религию не как противник, а как серьезный и искренний приверженец, предъявивший религиозному сознанию непосильные для него нравственные требования, выступивший со страстной защитой такого бога, вера в которого не ограничивала бы свободу человека и не отнимала у него его моральное достоинство. Всю свою жизнь оставался верен высказанному им положению о том, что доказать существования Бога никак невозможно, что все теоретические построения в пользу божества не имеют никакого научного или теоретического основания.

Но в тоже время он считал, что идея Бога может быть полезной в моральном отношении, что “в моральном отношении следует признавать существование Бога”[1, стр. 130]. Кант считал Бога – полезной идеей, сущность самой религии определял как “осознание наших обязанностей, как божественных заповедей”[1, стр.161]. В стремлении разума постичь сверхчувственную основу мира Кант видит позитивный смысл.

Существуют ли Бог и бессмертная душа на самом деле, об этом мы никогда не узнаем, подчеркивает Кант. Однако у нас есть основания утверждать, что Бог, душа и мир в целом выступают в роли неких регулятивных идей, которые вносят в наш чувственный опыт момент целостности, системности, гармонии. Но у этих же идей есть и другая роль, считает Кант, осмысляя которую, мы должны покинуть область теории и обратиться к сфере человеческих поступков. Дело в том, что указанные идеи, согласно Канту, являются идеями не только теоретического, но и практического разума, которым человек руководствуется в своем поведении.

Эти идеи вносят гармонию в наш чувственный опыт и одновременно способствуют нашим устремлениям к Высшему Благу. И эти вопросы Кант специально рассматривает в своей «Критике практического разума». Кант считает, что душа, мир как целое и Бог — это "вещи в себе", объекты умопостигаемого мира, которые в принципе недоступны теоретическому познанию и какому-либо рациональному доказательству, поэтому и науки о них не являются действительными теоретическими науками, способными дать достоверные знания о мыслимых здесь объектах.

Заключительный раздел трансцендентальной диалектики Канта — "Критика рациональной теологии" — и посвящен анализу идеи о Боге, является, по Канту, только умопостигаемой идеей, которая, хотя и положена разумом в основу всех вещей и их полного определения, не является чем-то объективным, составляющим вещь. Понятие Бога может представляться, поэтому только как идеал, измышленный самим чистым разумом, и не более.

Как только мы пытаемся придать ему вид реального объекта, он делается предметом рациональной теологии, пытавшейся доказать бытие Бога. Понятие Бога и сама уверенность в его бытии могут существовать исключительно лишь в разуме, исходить только от него и привходить в нас не с помощью вдохновения и не с помощью сообщения из уст лица, каким бы высоким авторитетом оно ни обладало. Случится мне созерцать нечто подобное, например, Бога, что, насколько я знаю, мне не может дать природа, то в этом случае понятие Бога должно служить критерием того, совпадает ли это явление со всем тем, что характерно для божества.

Хотя, я совершенно не представляю, как это возможно, чтобы какое-то явление хотя бы качественно могло изобразить то, что можно всегда только мыслить, но никогда — созерцать, все же мне ясно, по крайней мере, что я буду должен сверять это самое явление с понятием разума о Боге и через это судить не столько об адекватности его последнему, а сколько о том, не противоречит ли оно ему для того, чтобы я смог определить, представляет ли собой Бога то, что мне является, что воздействует на мое чувство извне или изнутри.

Точно так же, если во всем том, в чем мне Бог непосредственно является, не было бы ничего, что противоречило бы его понятию, тем - не менее, это явление, созерцание, непосредственное откровение или как бы мы еще его ни называли никогда не будет доказательством бытия существа, понятие о котором (когда оно не определено надежно и отсюда должно подвергаться вмешательству возможных иллюзий) требует бесконечности величий по сравнению со всеми творениями, и этому понятию не может быть адекватен никакой опыт или созерцание, следовательно, он никогда не сможет однозначно доказать бытие подобного существа.

Таким образом, никто не может быть убежден в его существовании, в первую очередь, с помощью какого-либо созерцания. Вера разума должна предшествовать, и лишь тогда известные явления или откровения могли бы дать повод для исследования вопроса о том, вправе ли мы принимать за божество то, что говорит или представляется нам для того, чтобы затем подтвердить эту веру по усмотрению.

Отрицая известные теоретические доказательства бытия Бога, Кант при этом утверждал: я решил ограничить разум, чтобы дать место вере. Иначе говоря, Бога нельзя постичь с помощью науки, в него можно только верить. Но, отбросив известные доказательства бытия Бога, Кант тут же предложил новое доказательство, Бог — это такой нравственный идеал, без устремленности к которому человек оказывается зверем.

Здесь стоит вспомнить великий роман — «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского, в котором речь идет о том, что если Бога нет, то все позволено. Именно так рассуждал и Кант, у которого Бог выступает в роли воплощенного нравственного закона, а доказательством бытия Бога становится сам факт существования нравственности. Но в таком случае в учении Канта вопрос веры и вопрос нравственности оказываются одним и тем же вопросом.

А постулаты «Бог существует» и «Моя душа бессмертна» становятся этическими постулатами, или, как выражается Кант, постулатами практического разума. Освободив строгую науку от решения богословских вопросов, Кант перемещает их в сферу этики. Однако, настаивая на том, что вера в Бога есть основа нравственности, а бытие Бога — аксиома нравственного сознания, Кант создает новые проблемы. Причем некоторые из них были осознаны уже самим Кантом.

В одной из поздних работ, «Религия в пределах только разума», Кант отмечает, что упование на загробное воздаяние и всесправедливейшего устроителя мира искажает чистоту морального мотива. Ведь нравственный долг не предполагает никаких дополнительных желаний и надежд. Иначе говоря, нравственный ригоризм Канта оказывается трудно совместимым с религиозным сознанием его современников. Кант расходится с христианством и в трактовке милосердия, которое, по его мнению, унижает человека и лишает его инициативы.

Но наиболее наглядны расхождения Канта с традиционным христианским вероучением там, где речь идет о внутреннем содержании нравственного закона и его трактовках. Не трудно заметить, что все те трактовки, которые приводит Кант, проникнуты пафосом буржуазной эпохи с ее проповедью свободы и автономии личности. В одном случае нравственная максима выражается формулой: человек для человека должен быть только целью, но не средством. В другом случае Кант дает формулировку: «Поступай так, чтобы максима твоего поведения на основе твоей воли могла стать общим естественным законом». В третьем случае речь идет о совпадении индивидуальной воли с основой всеобщего законодательства. Везде, как мы видим, сутью нравственного закона оказывается буржуазный идеал свободы и равенства.

А потому выдержать чисто формальную линию и точку зрения в области этики Канту так и не удается Высшим проявлением нравственной силы Кант столкнул религию и теологию с глубочайшими внутренними противоречиями религиозного сознания.

Тем самым он поставил не только религию и теологию, но и самого себя, как религиозного мыслителя, перед неразрешимыми трудностями. Основной вопрос, смущавший религиозную совесть Канта, состоял в следующем: не является ли вера в бога соблазном на пути к полной нравственной самостоятельности человека? Ведь как существо всесильное бог не может не искушать верующих к исканию его милостей. Как существо всезнающее Бог совращает к мольбам человека, является стоическое мужество в ситуации, безысходность которой он осознал ("борьба без надежды на успех"). Но для верующего эта позиция оказывается попросту недоступной, ибо он не может не надеяться не то, что бог способен допустить и невероятное.

Сама вера исключает для него возможность того ригористического поведения и внутренней чистоты мотива, для которых нет препятствий у неверующего.