Примат разума

Примат разума. Параллельно с теологическим мировоззрением, ставившим во главу угла веру, в средние века развивается мысль, основанная «исключительно на принципах естественного разума и независимо от религиозного Откровения». Прекурсором такой линии, по мнению исследователя, является испанский философ 12 века Аверроэс (Ибн Рушд), заложивший начало философского рационализма. Можно сделать вывод о том, что этот философ пытался найти точки соприкосновения между философией и богословием, о чем свидетельствует его произведение «Согласие религии и философии». В нем Аверроэс проводит следующие идеи: - «определенное согласие между религиозной верой и философским разумом не является невозможным»; - «Откровение не только не осуждает философские рассуждения, но безусловно предписывает обращение к ним; религиозный закон императивно предписывает человеку изучать природу вещей с тем, чтобы он мог воспарить мыслию к познанию Создателя всего»; - «Закон Божий совершенно ясно делает обязательным наблюдение и толкование природы с помощью разума, благодаря чему мы можем сделать заключение о существовании Бога через его творение». Наследником Аверроэса стала другая «духовная группа» - Латинские аверроисты.

Их доктрину иногда называют «доктриной двойной истины», т.е. отдавали приоритет научному поиску, но и не возражали против религиозного объяснения.

Одним из основоположников этой «разновидности мыслителей» был французский философ Иоанн Жоденский.

О нем автор пишет следующее: «Всякий раз, когда в своих комментариях к Аристотелю он достигал тех критических точек, где его философия вступала в противоречие с выводами христианской теологии, Иоанн всегда подчеркивал свою полную преданность религиозной ортодоксии, но делал он это довольно странным образом»: он постоянно подчеркивал, что «просто верит, но не может доказать». Аверроэс и его Латинские последователи сыграли такую важную роль в философии средних веков, что, как считает Э.Жильсон, без них она была бы не только беднее, но и «если бы они не существовали, сам Фома Аквинский оказался бы совсем другим».