Структурализм: происхождение, развитие, основные школы

Структурализм - направление в языкознании, возникшее в начале ХХ в. и определившее во многом не только лингвистическую, но и философскую и культурологическую парадигмы всего ХХ века. В основе С понятие структуры как системной взаимосвязанности элементов.Возникновение С. было реакцией как на кризис самой лингвистики конца ХIХ в так и на весь гуманитарно-технический и философский кризис, затронувший почти все слои культуры ХХ в. С другой стороны, С. играл в ХХ веке особую методологическую роль благодаря тому, что культурно-философская ориентация ХХ в. в целом - это языковая ориентация.

Мы смотрим на мир сквозь язык, и именно язык определяет то, какой мы видим реальность (тезис гипотезы лингвистической относительности). Происходящие ныне во многих областях социального и гуманитарного знания процессы свидетельствуют о стремлении ученых разобраться в критериях его точности, строгости, научности, выявить их сходства и отличия от критериев естественнонаучного знания.Эта острота постановки методологических проблем в значительной мере характеризует и такое своеобразное научное и социально-культурное явление, как структурализм.

Его цель – именно выявление логики порождения, строения и функционирования сложных объектов человеческой духовной культуры. В самом общем виде применение структурных методов ставит целью ниспровержение привычных в области гуманитарного познания иллюзий субъективизма, антропоцентризма, психологизма.В методологическом плане этим установкам соответствует первенство исследования отношений над элементами синхронных структур над их диахроническими изменениями, инвариантов преобразований структур над конкретными способами осуществления этих преобразований и пр. Структурализм в гуманитарном познании - это явление межнаучное и международное.

Наиболее четкой организационной и теоретической общностью отличались основные школы лингвистического структурализма (пражская, копенгагенская, американская и др.), некоторые структуралистические течения в литературоведении (например, "новая критика" в Англии и Франции), а также психологии, теоретической этнографии, искусствознании.

Все эти школы и течения были, однако, ограничены рамками специально-научного исследования и не имели того широкого общественного резонанса, который отличал французский структурализм 1960 - 1970-х годов. Как правило, именно он теперь имеется в виду даже тогда, когда речь идет о структурализме вообще.Это вызвано рядом обстоятельств методологического, социально-психологического философско-мировоззренческого плана.

Мы будем называть С. направление в литературоведении начала 1960-х - конца 1970-х гг взявшее основные методологические установки, с одной стороны, у классической структурной лингвистики де Соссюра и, с другой стороны, у русской формальной школы 1920-х гг. Первым и главным произведением С. л. принято считать "Курс общей лингвистики" языковеда из Женевы Фердинанда де Соссюра.Характерно, что книга эта реконструирована учениками покойного тогда уже ученого (1916) по лекциям, записям и конспектам - такова судьба сакральных книг, "Евангелий", например, или "Дао де цзина", лишь приписываемого легендарному основателю даосизма Лао-цзы). В книге Соссюра даны три основополагающие оппозиции, важнейшие для всего дальнейшего понимания языка лингвистикой ХХ в. Первая - это то, что в речевой деятельности (Langage; русский термин "речевая деятельность" принадлежит Л. В. Щербе) необходимо разделять язык как систему (lange) и речь как реализацию этой системы (parole), как последовательность "правильно построенных высказываний", если говорить в терминах более позднего направления, генеративной лингвистики.

Задача С. л как ее понимал Соссюр, состояла в изучении языка как системы (подобно тому, как Витгенштейн в "Логико-философском трактате" ставил задачу изучения логического языка как системы). Вторым компонентом, речью, С. л. занялась уже в свой постклассический период, 1950 - 1960-е гг.; теория речевых актов, лингвистика устной речи. Второе фундаментальное разграничение - синхроническое и диахроническое описания языка.

Синхрония, статика соответствовала приоритетному подходу к языку как системе, диахрония, динамика - интересу к языковым изменениям, которыми занимается сравнительно-историческая лингвистика, или компаративистика.

Третью оппозицию образуют синтагматическая и парадигматическая оси языковой структуры.Синтагматика - это ось последовательности, например последовательности звуков: о-с-е-л; или слогов па-ра-линг-вис-ти-ка; или слов: он вошел в дом. Скажем, чтобы приведенное предложение могло существовать как факт языка, нужно в определенных словах согласовать их грамматические формы.

Из класса местоимений третьего лица (он, она, оно) выбрать мужской род, придать этот род глаголу и т.д. Классы грамматических (фонологических, семантических) категорий, из которых мы выбираем, и называются парадигматической системой языка.Язык существует на пересечении этих двух механизмов, которые графически обычно изображают как взаимно перпендикулярные: парадигматика - вертикальная стрела вниз, синтагматика - горизонтальная стрела слева направо.

Заслугой Соссюра было еще и то, что он одним из первых понял, что язык - это форма, а не субстанция, то есть система отношений, нечто абстрактное, и что структурами, подобными языковым, обладают многие классы объектов, которые должны изучаться наукой, названной им семиологией и сейчас широко известной как семиотика. После первой мировой войны С. л. "раскололась" - так можно сказать лишь условно, потому что она никогда и не существовала как нечто единое - на три течения, которые интенсивно развивались в период между мировыми войнами и составили классическое ядро С. л. Первое течение - американский дескриптивизм Эдуарда Сепира и Леонарда Блумфильда - родилось вследствие необходимости описания и систематизации многочисленных языков индейских племен, лишенных письменности (что, в свою очередь, было обусловлено повышенным интересом ХХ века к архаическим культурам). В этом смысле дескриптивизм в лингвистике тесно связан с бихевиоризмом, господствующим направлением американской психологии, а также прагматизмом, наиболее популярной в США философской доктриной.

Американский философ Р. Уэллс остроумно заметил по поводу дескриптивизма, что он был не системой, а "набором предписаний для описаний". Важнейшим теоретическим открытием дескриптивистов было разработанное ими учение об иерархичности языковой структуры - от низших уровней к высшим (фонемы, морфемы, слова, словосочетания, предложения и их смыслы). В дальнейшем генеративная лингвистика Н. Хомского и его последователей, сохранив идею иерархии, изменила последовательность на противоположную - согласно учению генеративистов, речь порождается от высших уровней к низшим. Второе течение - датская глоссематика (от древнегр. glossema - слово) было полной противоположностью американскому дескриптивизму.

Это была предельно абстрактная аксиоматическая теория языка, металингвистическая по своему характеру, то есть в принципе претендовавшая на описание любой знаковой системы (см. семиотика). Основоположник глоссематики Луи Ельмслев в книге "Пролегомены к теории языка" сделал также ряд важнейших открытий, касающихся изучения не только системы языка, но и любой знаковой системы (см. знак, семиотика). В первую очередь, это учение о разграничении плана выражения (языковая форма) и плана содержания (языковая материя). Затем это противопоставление двух противоположных механизмов, действующих в языке коммутации и субституции - в плане выражения.

Если со сменой одного элемента языковой формы меняется значение другой формы (другого элемента), то эти элементы находятся в отношении коммутации (так, в предложении " Он пришел" мужской род местоимения коммутирует с мужским родом глагола). Если с изменением одного элемента значение другого элемента не меняется, то эти элементы находятся в отношении субституции, свободной замены.

Можно сказать: "Он пришел", или "Коля пришел", или "Кот пришел" (ср. выше с действием механизмов парадигматики и синтагматики у Соссюра) - значение глагола от этого не меняется.

Наконец, Ельмслев разработал учение о трех типах зависимости между элементами плана выражения: 1) координация, или взаимная зависимость (такой зависимостью является, например, синтаксическое согласование - он пришел); 2) детерминация, односторонняя зависимость (например, грамматическое управление, когда определенный глагол в одностороннем порядке управляет определенным падежом существительного - в словосочетании "пришел в школу" глагол "прийти" управляет винительным падежом с предлогом, то есть детерминирует появление этого падежа); 3) констелляция, или взаимная независимость (в синтаксисе это примыкание; в словосочетании "бежал быстро" планы выражения не зависят друг от друга или находятся в отношении субституции случаи координации и детерминации осуществляют коммутацию). Глоссематика Ельмслева была первой лингвистической теорией, которая имела несомненное философское значение (типологически она тесно связана с аналитической философией). Третье классическое направление С. л. развивал Пражский лингвистический кружок, возглавляемый русскими учеными Н. С. Трубецким и Р. О. Якобсоном.

Основным тезисом пражского функционализма было утверждение о том, что язык является средством для достижения определенных целей, а основной задачей – разработка учения об этих средствах - функциях языка (ср. структурная поэтика). Главное достижение пражской лингвистики - создание Н.С. Трубецким подробного и цельного учения о фонологии.

Немаловажным было открытие, сделанное чешским ученым В. Матезиусом, касающееся так называемого поверхностного синтаксиса высказывания учение об актуальном членении предложения (лингвистика устной речи). Философией пражского структурализма была феноменология. Интересно, что три направления С. л. существовали совершенно независимо друг от друга (такая же судьба была у основных направлений философии ХХ века - аналитической философии, экзистенциализма, феноменологической герменевтики; совсем по-другому, например, складывалась ситуация в квантовой физике, где ученые разных направлений и стран активно взаимодействовали друг с другом). К середине ХХ века классическая С. л. исчерпала себя, ей на смену пришла генеративная лингвистика, которая в большей степени отвечала оперативным задачам, возникшим после второй мировой войны (машинный перевод, искусственный интеллект, автоматизированные системы управления). Формальная школа - неофициальное название группы русских литературоведов и лингвистов, объединившихся в конце 1910-х гг. в Петербурге и Москве на общих методологических основаниях и, в сущности, сделавших из литературоведения науку мирового значения, подготовив пражскую структурную лингвистику, тартуско- московскую структурную поэтику и весь европейский структурализм в целом.

Главным идейным вдохновителем Ф. ш. был Виктор Борисович Шкловский.

История Ф. ш. начинается с его статьи 1914 г. "Воскрешение слова" и официально заканчивается его же статьей 1930 г. "Памятник одной научной ошибке", в которой он поспешил из-за изменившейся политической атмосферы отступить от позиций Ф. ш. Шкловский был чрезвычайно сложной фигурой в русской культуре, В годы первой мировой войны он командовал ротой броневиков, а в 1930-е гг. струсил и предал свое детище - Ф. ш. Тем не менее, он был одним из самых ярких представителей русской словесной культуры и оставался таким всегда - и в качестве адепта, и в качестве предателя.

Когда в середине 1910-х гг. он пришел учиться в семинарий известного историка литературы Венгерова, тот предложил ему заполнить анкету.

В этой анкете Шкловский написал, что его целью является построение общей теории литературы и доказательство бесполезности семинария Венгерова.

Формализм поначалу был очень шумным течением, так как развивался параллельно с русским футуризмом и являлся разновидностью научного авангарда (см. авангардное искусство). "Откуда пошел "формализм" писал один из деятелей Ф. ш стиховед и пушкинист Борис Викторович Томашевский в своеобразном некрологе Ф. ш Из статей Белого, из семинария Венгерова, из Тенишевского зала, где футуристы шумели под председательством Бодуэна де Куртенэ.

Это решит биограф покойника.

Но несомненно, что крики младенца слышались везде". В Петербурге-Петрограде Ф. ш. дала знаменитый ОПОЯЗ - Общество изучения поэтического языка, объединившее лингвистов и литературоведов Е. Д. Поливанова, Л. П. Якубинского, О. М. Брика, Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова.

В Москве возник МЛК - Московский лингвистический кружок, куда входили С. И. Бернштейн, П. Г. Богатырев, Г. О. Винокур, в работе его принимали участие Б. И. Ярхо, В. М. Жирмунский, Р. О. Якобсон, будущий организатор Пражского лингвистического кружка, создатель функциональной структурной лингвистики.Ф. ш. резко отмежевалась от старого литературоведения, лозунгом и смыслом ее деятельности объявлялась спецификация литературоведения, изучение морфологии художественного текста.

Формалисты превращали литературоведение в настоящую науку со своими методами и приемами исследования.Отметая упрек в том, что Ф. ш. не занимается сущностью литературы, а только литературными приемами, Томашевский писал: "Можно не знать, что такое электричество, и изучать его. Да и что значит этот вопрос: "что такое электричество?" Я бы ответил: "это такое, что если ввернуть электрическую лампочку, то она загорится". При изучении явлений вовсе не нужно априорного определения сущностей.

Важно различать их проявления и осознавать их связи. Такому изучению литературы посвящают свои труды формалисты.Именно как науку, изучающую явления литературы, а не ее "сущность", мыслят они поэтику". И далее: "Да, формалисты "спецы" в том смысле, что мечтают о создании специфической науки о литературе, науке, связанной с примыкающими к литературе отраслями человеческих знаний.

Спецификация научных вопросов, дифференциация историко-литературных проблем и освещение их светом хотя бы и социологии, вот задача формалистов. Но, чтобы осознать себя в окружении наук, надо осознать себя как самостоятельную дисциплину". Что же изучали деятели Ф. ш Круг их тем и интересов был огромен.Они построили теорию сюжета, научились изучать новеллу и роман, успешно занимались стиховедением, применяя математические методы (см. система стиха), анализировали ритм и синтаксис, звуковые повторы, создавали справочники стихотворных размеров Пушкина и Лермонтова, интересовались пародией, фольклором, литературным бытом, литературной эволюцией, проблемой биографии.

Ранний формализм (прежде всего в лице Шкловского) был довольно механистичен.По воспоминаниям Лидии Гинзбург, Тынянов говорил о Шкловском, что тот хочет изучать литературное произведение так, как будто это автомобиль и его можно разобрать и снова собрать (ср. сходные методики анализа и синтеза в генеративной поэтике). Действительно, Шкловский рассматривал художественный текст как нечто подобное шахматной партии, где персонажи - фигуры и пешки, выполняющие определенные функции в игре (ср. понятие языковой игры у позднего Витгенштейна). Такой метод изучения литературы лучше всего подходил к произведениям массовой беллетристики.

И это была еще одна заслуга Ф. ш привлечение массовой культуры как важнейшего объекта изучения. Вот как, например, Шкловский анализирует композиционную функцию доктора Ватсона в рассказах Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе (в главе "Новелла тайн" книги "О теории прозы"): "Доктор Ватсон играет двоякую роль; во-первых, он рассказывает нам о Шерлоке Холмсе и должен передавать нам свое ожидание его решения, сам он не участвует в процессе мышления Шерлока, и тот лишь изредка делится с ним полурешениями [ ]. Во-вторых, Ватсон нужен как "постоянный дурак" [ ]. Ватсон неправильно понимает значение улики и этим дает возможность Шерлоку Холмсу поправить его. Ватсон - мотивировка ложной разгадки.

Третья роль Ватсона состоит в том, что он ведет речь, подает реплики, т. е. как бы служит мальчиком, подающим Шерлоку Холмсу мяч для игры". Важным понятием методологии Ф. ш. было понятие приема.

Программная статья Шкловского так и называлась: "Искусство как прием". Б. В. Томашевский в учебнике по теории литературы, ориентированном на методы Ф. ш писал: "Каждое произведение сознательно разлагается на его составные части, в построении произведения различаются приемы подобного построения, то есть способы комбинирования словесного материала в словесные единства.

Эти приемы являются прямым объектом поэтики". Наиболее яркий и знаменитый прием, выделенный Шкловским у Льва Толстого и во всей мировой литературе это остранение, умение увидеть вещь как бы в первый раз в жизни, как бы не понимая ее Сущности и назначения.Блестящим исследователем сюжета был формально не примыкавший к Ф. ш. Владимир Яковлевич Пропп (см. также сюжет), создавший замечательную научную трилогию о происхождении, морфологии и трансформации волшебной сказки.

Вот что он писал: "Персонажи волшебных сказок [ ] делают по ходу действия одно и то же. Этим определяется отношение величин постоянных к величинам переменным. Функции действующих лиц представляют собой постоянные величины, все остальное может меняться. Пример: 1. Царь посылает Ивана за царевной. Иван отправляется 2. Царь " Ивана " диковинкой. Иван " 3. Сестра " брата " лекарством.Брат " 4.Мачеха " падчерицу " огнем.

Падчерица " 5. Кузнец " батрака " коровой. Батрак " И т. д. Отсылка и выход в поиски представляют собой постоянные величины. Отсылающий и отправляющийся персонажи, мотивировка и пр величины переменные. Ф. ш. построила теорию поэтического языка. Вот как, например, Ю. Н. Тынянов разграничивал стих и прозу: "Деформация звука ролью значения - конструктивный принцип прозы. Деформация значения ролью звучания - конструктивный принцип поэзии.Частичные перемены соотношения этих двух элементов – движущий фактор и прозы и поэзии". В книге "Проблема стихотворного языка" Тынянов ввел понятие "единства и тесноты стихового ряда". Это была гипотеза, в дальнейшем подтвержденная статистически.

В разных стихотворных размерах различные по количеству слогов и месту ударения слова имеют разную комбинаторику.Например, в 3-стопном ямбе невозможно сочетание слов "пришли люди" или "белое вино" (внутри строки). Ю. Тынянов был по своему научному сознанию тоньше и глубже, хотя и "запутаннее" , Шкловского.

Видимо, поэтому Тынянов выдвинулся уже на этапе зрелого формализма, когда "морфология" была уже отработана и нужно было изучать более тонкие и сложные проблемы взаимодействия литературных жанров и процессы эволюции литературы, связь литературы с другими социальными практиками. Но это уже был закат классической Ф. ш. Судьбы членов и участников Ф. ш. были разными.Но все они так или иначе внесли вклад в мировую филологию. Шкловский прожил дольше всех. Он умер в 1983 г. достаточно респектабельным писателем, автором биографии Льва Толстого в серии "ЖЗЛ" и весьма интересных "повестей о прозе", где перепевались его старые идеи. Ю. Тынянов стал писателем и создал замечательный роман о Грибоедове "Смерть Вазир-Мухтара". Умер он в 1943 г. от рассеянного склероза.

В. Пропп дожил до мировой славы, повлияв на французских структуралистов, изучавших законы сюжета. Сам Клод Леви-Стросс посвятил ему специальную статью, на которую Пропп (очевидно, по политическим соображениям) ответил бессмысленными полемическими замечаниями.

Самой блестящей была судьба Р. Якобсона.Он эмигрировал в Прагу, создал там совместно с Н. Трубецким Пражский лингвистичесхий кружок и возглавил одну из классических ветвей лингвистического структурализма (см. структурная лингвистика). Переехав в США, стал профессором Гарвардского университета, участвовал в создании универсальной фонологической системы, несколько раз приезжал в Советский Союз и умер в глубокой старости в 1982 г. знаменитым на весь мир ученым, собрание сочинений которого было опубликовано еще при его жизни.

Литературоведческие идеи Ф. ш. переняла структурная поэтика, прежде всего Ю. М. Лотман и его школа. С. п. имела три основных географических центра: Париж, Тарту и Москву.Французская школа (Клод Леви-Стросс, Ролан Барт, отчасти Р. О. Якобсон, Альгирдас Греймас, Цветан Тодоров, Юлия Кристева) была наиболее философски ориентированной, и структурализм здесь довольно быстро перешел в постструктурализм.

Московская и тартуская школы развивались в тесном контакте, так что можно говорить о московско-тартуской школе. Главными представителями С. п. в Москве были Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский, А. М. Пятигорский, И. И. Ревзин; в Тарту - Ю. М. Лотман, З. Г. Минц, Б. М. Гаспаров, П. А. Руднев, И. А. Чернов.Основными центрами С. в СССР были кафедра русской литературы Тартуского университета и сектор структурной типологии языков Института славяноведения и балканистики АН СССР. Со структурно-семиотической проблематикой связана концепция стихотворной речи известного математика А.Н.Колмогорова, в которой разновидности ритма выступают как варианты устойчивого метра – инварианта; широкая картина пространства и времени в «Поэтике древнерусской литературы» Д.С.Лихачева; с нею соотносятся некоторые положения М.М.Бахтина (полифонический роман как «диалог» сознаний, знаковая природа ситуаций в мениппее, оппозиция духовного «верха» и материально-телесного «низа» и др. С. п. была тесно связана с семиотикой (в определенном смысле для России это даже было одно и то же, не даром получил широкое распространение термин «структурно-семиотические исследования»), но в политическом смысле на советской почве она была поневоле интеллектуальным движением антиофициозного, внутриэмигрантского толка.

Зародившись в оттепель 1960-х гг она сумела пережить 1968 г а к концу 1970-х гг. приобрела черты модной респектабельности, чего-то вроде отечественного товара, предназначенного на экспорт.

Основным тезисом С. п. был постулат о системности художественного текста (и любого семиотического объекта), системности, суть которой была в том, что художественный текст рассматривался как целое, которое больше, чем сумма составляющих его частей.

Текст обладал структурой, которая мыслилась в духе того времени как похожая на структуру кристалла (говорили, что в начале своего пути литературоведы-структуралисты изучали основы кристаллографии, чтобы лучше понять то, чем они занимаются сами). Важнейшим свойством системности, или структурности (это в общем тоже были синонимы с некоторыми обертонами), считалась иерархичность уровней структуры.

Это положение тоже было взято из структурной лингвистики, но естественный язык в чем-то более явно структурированное образование, и в лингвистике тезис об иерархичности уровней вначале не вызывал сомнений, а потом, как раз когда его взяла на вооружение С. п был пересмотрен генеративной лингвистикой.

Уровни были такие (их число и последовательность варьировались в зависимости от того, какой исследователь принимался за дело): фоника (уровень звуков, которые могли приобретать специфически стихотворное, поэтическое назначение, например аллитерировать - "Чуть слышно, бесшумно шуршат камыши" - К. Д Бальмонт; метрика (стихотворные размеры - см. подробно система стиха), строфика, лексика (метафора, метонимия и т.д.), грамматика (например, игра на противопоставлении первого лица третьему - "Я и толпа"; или прошедшего времени настоящему - "Да, были люди в наше время,/ Не то, что нынешнее племя"); синтаксис (наименее разработанный в С. п.); семантика (смысл текста в целом). Если речь шла о прозаическом произведении, то фоника, метрика и строфика убирались, но зато добавлялись фабула, сюжет, пространство, время (то есть особое художественное моделирование пространства и времени в художественном тексте). Надо сказать, что излюбленным жанром С. п. был анализ небольшого лирического стихотворения, которое действительно в руках структуралиста начинало походить на кристаллическую решетку.

На самом деле количество и последовательность уровней структуры художественного текста были не так важны.

Важнее в истории С. п. было другое: что она в глухое брежневское время, когда литература настолько протухла, что сделалась нехитрым объектом, впрочем, квазиполитических манипуляций (знаменитая трилогия Л. И. Брежнева), вернула литературе ее достоинство - ее художественность, право и обязанность быть искусством для искусства.

Советский школьник, которого тошнило от Ниловны или "образа Татьяны", попав на первый курс русского отделения филологического факультета Тартуского университета, мог с удивлением обнаружить, что литература - это очень интересная вещь. Одним из важнейших лозунгов С. п. был призыв к точности исследования, применению основ статистики, теории информации, математики и логики, приветствовалось составление частотных словарей языка поэтов и индексов стихотворных размеров.

В этом плане структуралисты (в особенности стиховеды) разделились на холистов (целостников), считавших, что художественный текст возможно разбирать только в единстве всех уровней его структуры, и аналитиков (дескриптивистов), полагавших, что следует брать каждый уровень по отдельности и досконально изучать его. Эти последние и составляли метрические справочники и частотные словари.Неудержимое стремление к точности вскоре стало порождать курьезы, своеобразный "правый уклон" в структурализме.

Так, например, в 1978 г. в г. Фрунзе (ныне Бишкек) вышло методическое пособие для математического анализа поэтических текстов, в котором предполагалось предать тотальной формализации все уровни и единицы структуры поэтического текста. При этом авторы пособия вполне всерьез предлагали брать за единицу "художественности" текста 1/16 от художественности стихотворения А. С. Пушкина "Я помню чудное мгновенье". Называлась эта единица - 1 керн. Как это представляется теперь, наиболее позитивной и важной стороной С. п. были не ее методы и достижения (методы были взяты напрокат, а достижений, как правило, добивались вопреки методам), а ее открытость другим направлениям, просветительский пафос.

Так, структуралисты заново открыли миру М. М. Бахтина (ср. карнавализация, диалогическое слово, полифонический роман), гениальную ученицу академика Н. Я. Марра О. М. Фрейденберг (ср. миф, сюжет); они готовы были подвергать структурному анализу все на свете: карточные гадания, шахматы, римскую историю, функциональную асимметрию полушарий головного мозга, законы музыкальной гармонии и обратную перспективу в иконографии (кстати, именно в тартуских "Трудах по знаковым системам" начали еще в 1970-х годах потихоньку публиковать труды репрессированного отца Павла Флоренского). Тартуско-московская С. п. удивила мир тем, что в тухлой брежневской империи, как оказалось, формируются яркие гуманитарные идеи и работают профессиональные, порой выдающиеся гуманитарные интеллекты.

Структурализм в России заменил и политику, и философию, которыми нельзя было заниматься всерьез.

Большую роль в развитии отечественной С. сыграли исследования Ю. М. Лотмана, посвященные С. русского быта ХVIII и ХIХ вв. и С. русской литературы ХIХ в. Вот как он, например, интерпретирует "школьный конфликт" в романе Пушкина "Евгений Онегин" между Татьяной, Онегиным и Ленским.По мнению Ю. М. Лотмана, эти персонажи не понимали друг друга потому, что они использовали разные культурные знаковые системы: Онегин был ориентирован на английский байронический романтизм с его культом разочарованности в жизни и трагизмом, Ленский - на немецкий романтизм с его восторженностью и ученостью, а Татьяна, с одной стороны, на английский сентиментализм с его чувствительностью, порядочностью и "хорошими концами", а с другой - на русскую народную культуру (поэтому она из всех трех оказалась наиболее гибкой). Когда рухнула "Великая берлинская стена", разъединявшая Россию и Запад, С. п. сделалась достоянием истории науки.

В Россию хлынули свежие идеи с Запада и из собственного исторического прошлого.

Анализировать стихотворения перестало быть самым интересным занятием.Отчасти реанимировать С. п. удалось А. П. и М. О. Чудаковым, учредившим Тыняновские чтения, проходившие с 1982 г. (по сию пору) и в чем-то заменившие Летние школы семиотики в 1960-е гг. в Кяэрику под Тарту, а главное, локализовавшие С. п. под знаменем формальной школы, а не присвоившие ее изобретение себе, как это сделал Лотман.

Но в целом изменить ничего уже было нельзя, так как научный и идеологический кризис конца века захлестнул к началу 1990-х гг. весь просвещенный мир. Поскольку французский структурализм был хронологически далеко не первым среди других структуралистических течений в Европе и Америке, его задача заключалась не в выработке методов (это было уже сделано в структурной лингвистике), но в применении их на более обширном материале культуры.Вполне понятно, что такое использование своей первоначальной точности и строгости в исследовании самых различных продуктов человеческой деятельности произвело на общественную мысль гораздо большее впечатление, нежели кабинетные штудии глоссемантиков или дескриптивистов.

Как известно, Франция не имела собственной школ структурной лингвистики и не знала сколько-нибудь значительного распространения логического позитивизма с его внешним престижем строгой научности, и потому заимствование лингвистических методов поражало воображение, превращало структурализм в "моду". Кроме того, расширение в структурализме области объективного описания и научного исследования культуры было воспринято широкими слоями французской интеллигенции как позитивная альтернатива кризису философско-методологических схем экзистенциалистической и персоналистской ориентации.

Относительная стабилизация капитализма в послевоенной Франции потрясла устои мировоззрения среднего интеллигента, исконного хранителя прогрессистских традиций, ничуть не меньше, нежели раньше его очевидный кризис, и вызвала настроения пессимизма, нигилизма, отчаяния. В этой ситуации насущной задачей становится уже не индивидуальное спасение человеческой свободы, согласно рецептам экзистенциализма, т.е. посредством предельного напряжения внутренних сил и иррационального действия, но поиск "нового" человека, новых форм "перевода" неповторимого индивидуального опыта на общезначимый язык социального действия.

Марксизм при этом оставался очень важной частью духовного багажа французской интеллигенции, однако многими ее представителями он ложно воспринимался в контексте "теорий", включавших его в годсподствующую идеологию и недооценивавших его революционные возможности.

В поисках подлинного эмоционально насыщенного человеческого бытия естественным было обращение к "третьему миру". Здесь было и ощущение вины перед "дикарем", близким к природе человеком с черной кожей, за то, что блага европейской цивилизации так долго были ему недоступны, и тревога за то, что ныне его первозданная свобода находится под угрозой. Весь этот комплекс социально-психологических настроений выплескивался в столь мощные социально-политические действия, как революционные выступления левой интеллигенции, студентов, рабочих в мае 1968 года. Он требовал осмысления нового отношения индивидуального человека к истории и социально-политическому действию в ней. Этот запрос был воспринят структурализмом.

На уровне идей и концепций специфика французского структурализма во многом определяется столкновением рационалистических традиций национальной культуры с иррационализмом экзистенциалистско-персоналистской ориентации.

В самом деле, Франция, как ни одна другая европейская страна, сохранила непрерывную традицию рационалистического мышления от Декарта до современных эпистемологов-неорационалистов.И вместе с тем Франция наиболее напряженно пережила полосу влияния иррационалистического субъективизма в эпоху второй мировой войны.

В силу этого непосредственно столкновения рационалистических традиций с пережитым опытом иррационализма критика трансцендентального субъекта рационализма с его вневременной познавательной способностью сосуществует во французском структурализме с критикой иррационализма с его эмпирико-психологическим субъектом, а структуралистский проект выявления условий и предпосылок гуманитарного познания развертывается как бы в промежутке между тем и другим.Во всяком случае, во французском структурализме мы встречаем далеко не столь безоговорочную апологию рационализма, как может показаться на первый взгляд.

Отношение французского структурализма к классическому буржуазному рационализму начинается с отталкивания.Осмысливая собственную практику специально-научных исследований, структурализм подвергает критике такие основные абстракции классического буржуазного рационализма, как, например, представление о линейном совершенствовании предзаданных свойств разума в истории культуры, о "прозрачности" для познающего субъекта собственного сознания, о сводимости всех слоев и уровней сознания к единому рациональному центру, о предустановленном единстве человеческой природы и принципиальной однородности всех цивилизаций с европейской цивилизацией нового времени.

Критика этих основных абстракций классического рационализма направлена у структуралистов на построение новой модели обоснования знания.Структурализм, взятый как целое, стремится рационально реконструировать как раз те стороны социальной действительности, в объяснении которых ограниченность классического буржуазного рационализма выявилась наиболее отчетливо.

Объектами научного анализа в структурализме становится экзотика пространственно-географическая - социальные организации и духовные структуры первобытных племен (К. Леви-Стросс); экзотика внутреннего мира человека со всеми глубинами бессознательных и неосознанных слоев его психосоматической структуры (Ж. Лакан); экзотика прошедших, качественно своеобразных периодов собственной культурной истории (Фуко, отчасти Р.Барт). При этом для структурализма характерно использование языка и некоторых методов его изучения как основы научности и в других областях гуманитарного познания, либо включающих естественный язык как составной элемент, либо понимаемых по аналогии с языком как знаковая, означающая система.

Наиболее четко и строго методологические приемы лингвистического анализа проводил в своей области - теоретический этнографии - основоположник структурного анализа во Франции Клод Леви-Стросс.

Это позволило ему по-новому описать некоторые духовные структуры первобытных племен, обнаружить рациональную основу в том, что его предшественники считали "пралогическим" мышлением.Исследование мифологии племен Южной и Центральной Америки привело исследователя к противопоставлению уровня наблюдений и уровня конструктов ( т.е. поверхностных структур, вариантов текстов их глубинным структурам , «инвариантам», «языку» мифа). Миф рассматривается как коллективно-бессознательная инвариантная структура, проявляющаяся в ряде вариантов в разных сказках, обрядах и др. жанрах, изучение которых и позволяет воссоздать структуру мифа. Отсюда – содержательные параллели с вариационной техникой и формой фуги в музыке.

Один из центральных разделов работы Леви-Стросса «Сырое и вареное» назван «Тема и вариации»: инвариант мифа – тема, его реализации в фольклоре – вариации.С. исследует коды, с помошью который передается сообщение: один и тот же миф может быть рассказан, изображен в драматическом действе, «спет» в ритуальных действах, «съеден» в ритуальном пире и т.д может быть истолкован через социальные (отношения родства), экономические, космологические реалии и структуры.

При построении определенного варианта мифа на каждом этапе избирается один из синонимичных элементов (ось выбора, вертикальная ось, парадигматика) и соединяется с предшествующим и последующим элементами (ось сочетания, горизонтальная ось, синтагматика). Важную роль в структуральном исследовании играет трансформационный анализ – установление «грамматик», т.е. совокупностей правил перехода от инварианта к вариантам, от одних вариантов к другим, от одного кода к другому.

Конечной конкретной задачей становилось нахождение механизма порождения текста. Вообще С. уделяет больше внимания отношениям между элементами структуры, чем самим элементам. «Структурный анализ исходит из того, что художественный прием – не материальный элемент текста, а отношение» (Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста, Л 1972, с. 24). Выявление внутритекстовых связей, выделение уровней структуры произведения и установление иерархических связей между ними, наконец, моделирование как отдельного текста, так и художественной структуры целых групп произведений, литературных направлений и даже целых эпох – все эти неотъемлемые от С. приемы и задачи предполагают анализ системы отношений элементов, составляющих художественную целостность.

При структурном анализе в изучаемой структуре обычно выделяются две альтернативы – бинарная оппозиция.

В мифе это жизнь – смерть, свой – чужой, мужское – женское, сырое – вареное и т.д вплоть до важнейшей: природа – культура.В мифологии Леви-Стросс видит сложнейшую систему бессознательных логических операций, разрешающих противоречия бинарных оппозиций с помощью ряда приемов: 1) бриколаж («увертки»); 2) метафоризация; 3) медиация (прогрессирующее посредничество). Бинарным оппозициям С. придает универсальное значение.

Ролан Барт переносит эту методику с первобытных обществ на современные: он изучает прежде всего литературу, а также системы моды, еды, структуру города как особого рода означающие ансамбли, "социологика" которых в основе своей доступна рациональному постижению.Одна из вершин «структурно-семиотического» периода научной карьеры Барта – работа «Система моды». Это большое исследование по «психосоциологии одежды», замысел которого постоянно обогащался в ходе знакомства Барта с трудами П.Г. Богатырева, Н.С. Трубецкого, Р.О. Якобсона, Ельмслева, Бенвениста, Леви-Стросса и др. Стремление написать историю литературной политики буржуазии приводит его к тому, что из традиционного историка литературы он становится историком семиотических практик определенного класса.

Барт приходит к выводу, что любая деполитизация мира осуществляется в политических целях.В 60-х годах ученый проходит через увлечение научной семиотикой, что дает толчок разработке проблематики текста и письма как полноценных аналогов социальной революции. Т.е. литература для Барта – непассивный продукт общественного развития, но активное начало, по сути своей направленное на то, чтобы не дать миру застыть в неподвижности, одна из пружин, которые гарантируют развитие самой истории.

Жак Лакан таким же образом использует лингвистические аналогии в исследовании человеческой психики и ее патологических нарушений.Он уподобляет структуру бессознательного языковой структуре и ищет соизмерения между различными уровнями психики, пути их рационального объяснения.

Имя Л. традиционно связывается с концепцией «структурного психоанализа», а главной проблемой в его творчестве является обнаружение связей между языком и символом в структуре бессознательного.Основными тезисами Л. можно считать следующие: 1)Бессознательное структурировано как язык. 2)Чисто доязыковое бессознательное нам не дано. 3)Бессознательное – это речь «Другого». 4)Понятие другого многозначно (отец – культура). 5)Бессознательное вписано в культуру и до известной степени рационализировано. 6)Целью терапии Л. было подключение индивида к символическому порядку, языковая проработка душевного опыта. 7)«Структурный психоанализ» - культурное, а не практико-терапевтическое явление. 8)Л. видел условие объективности познания бессознательного в бесконечно далекой от осуществления формализации таких областей человеческого опыта, как межсубъектные взаимодействия и внутреннее время (темпоральность) субъекта.

Наконец, Мишель Фуко, самостоятельный и независимый представитель структурализма (сам он отрицает свою принадлежность к структурализму, так же как, впрочем, почти все другие "структуралисты", кроме Леви-Строссса), осуществляет этот перенос лингвистических приемов и понятий на область истории.

Он ищет в ней не эволюции тех или иных идей и представлений во времени, но их связной структуры в каждый исторический период, и интересуют его при этом не поверхностные различия между теми или иными мнениями, не их глубинное родство на уровне общих мыслительных структур данного периода.

Фуко, Мишель-Поль (род. 15 октября 1926 - 1984) – французский философ, историк и теоретик культуры. Преподавал в университетах Клермон-Феррана и Парижа. С 1970 г в Коллеж де Франс, на кафедре систем мысли. Основные работы: "Психическая болезнь и личность" (1964); " Безумие и неразумие: история безумия и классический век" (1961); "Раймон Руссель.Опыт исследования" (1963); "Рождение клиники: археология взгляда медика" (1963); "Слова и вещи: археология гуманитарных наук" (1966); "Археология знания" (1969); "Порядок речи" (1970); " Надзор и наказание" (1975); "Воля к знанию" (1976 - 1 том "История сексуальности). Статьи и выступления: "Предисловие к превзойдению" (1963); "Отстояние, вид, первоначало" (1963); "Мысль извне"(1966); "Философский театр" (1970); "Что такое автор" (!970); "Что такое автор" (1969); " Ницше, генеалогия, история" (1971); "Игра власти! (1976); "Запад и истина секса" (1976). Если отнести лингвистический структурализм к первому этапу европейского структурализма, а работы Леви-Строссса ко второму его этапу, тогда работа Мишеля Фуко "Слова и вещи" отойдет, пожалуй, уже к третьему этапу.

Для структуралистов этого поколения язык ("текст", "дискурсия") служит уже не столько источником собственно методологических схем, сколько метафорой для обозначения некоего общего принципа упорядочения, сорасчленения и взаимосоизмерения тех продуктов культуры, которые в готовом виде кажутся несоизмеримыми, в том числе различных идей и мнений в науке какого-либо отдельного периода.

Ф. Выделяет в европейской истории познания три познавательных поля (эпистемы) : Возрождение, рационализм и современность.

Главное основание для их сопоставления и противопоставления – специфика означающего механизма, соотношения «слов» и «вещей», и соответственно перипетии языка в культуре: язык как вещь среди вещей (Возрождение), язык как прозрачное средство выражения мысли (классический рационализм), язык как самостоятельная сила в современной эпистеме.

Последнее превращение «языка» вместе с «жизнью» и «трудом» угрожают, как считает Ф единству человека: в современную эпоху вопрос о человеке как сущности невозможен. В этом смысл идеи «смерти человека» («человек умирает – остаются структуры»), воспринятой сторонниками и противниками Ф. как девиз структуралистского движения.Рубеж, отделяющий структурализм от П - события весны и лета 1968 г. Этот период характеризуется обострением чувствительности интеллектуала к социальным противоречиям.

Падает престиж науки, не сумевшей ни предсказать, ни объяснить социальные катаклизмы. П общее название для ряда подходов в философии и социогуманитарном познании в 1970 - 1980-х гг связанных с критикой и преодолением структурализма.Цель П осмысление всего "неструктурного" в структуре, выявление парадоксов. возникающих при попытке объективного познания человека и общества с помощью языковых структур, преодоление лингвистического редукционизма, построение новых практик чтения.

П. в основном французское направление мысли: его главные представители - Ролан Барт, Мишель Фуко, Жак Деррида, Жан Бодрийар, Юлия Кристева. "П. возник пишет Н. С. Автономова из осмысления известной сентенции периода майских событий: "Структуры не выходят на улицы". Коль скоро нечто важное, однако, совершается (кто-то строит баррикады и оспаривает существующий порядок), значит, самое главное в структуре - не структура, а то, что выводит за ее пределы. [ ] За рамки структуры как закона сообразности выходят случай, шанс, событие, свобода; за рамки структуры как логического построения выходят аффекты, тело, жест; за рамки структуры как нейтрального, объективного, познавательного выходят власть, отношения господства и подчинения. [ ] Среди ориентаций внутри П. особенно важны две - с акцентом на текстовую реальность и с акцентом на политическую реальность.

Девиз одной - "вне текста нет ничего" (вариант: "нет ничего, кроме текста" - Деррида), другой - "все в конечном счете - политика" (Делез)". Одной из главных задач П. становится критика западноевропейской метафизики с ее логоцентризмом, обнаружение за всеми культурными продуктами и мыслительными схемами языка власти и власти языка.

Логоцентризму, основанному на идее бытия как присутствия, данности, смысла, единства, полноты, в П. противопоставлены идеи различия и множественности. Наиболее последовательно и ярко эта разновидность П. представлена у Деррида.

Для того чтобы "перехитрить" метафизику, приходится нарушать междисциплинарные перегородки и политические запреты, выходя на уровень тела, действия, языка в его особом аспекте. Задача метода деконструкции заключается в том, чтобы показать в тексте значимость внесистемных, маргинальных элементов. "Всякий текст живет среди откликов, "перекличех", "прививок", " следов" одного текста на другом.След важнее и первичнее любой системы: это отсрочка во времени и промежуток в пространстве; отсюда столь существенный для Деррида глагол differer, означающий одновременно "различать" и "отсрочивать", и соответствующий неографизм diffAnce ("различение"). [ ] Все эти нарушения структурности и системности [ ] наводят на мысль, что структура либо не существует вовсе, либо она существует, но не действует, либо, наконец, действует, но в столь измененном виде, что именно "поломка", а не "правильное" ее функционирование становится "нормой". [ ] Под давлением контекста в тексте размываются границы "внешнего" и "внутреннего": на их место у Деррида и Делеза приходят многообразные мыслительные эксперименты с пространством - всевозможные "складки", "выпуклости-вогнутости", "вывернутые наизнанку полости" . Само обилие закавыченных понятий в предыдущей цитате ясно показывает последовательное стремление П. к обновлению не только методов и объектов исследования, но и самого метаязыка.

В научной обиход вводятся слова и понятия, существовавшие до этого лишь в обыденной речи, но при этом им придается новый смысл, дополняющий и одновременно ограничивающий прежний. "Лишившись гарантий и априорных критериев пишет Автономова философия, однако, заявила о себе как конструктивная сила, непосредственно участвующая в формировании новых культурных объектов, новых отношений между различными областями духовной и практической деятельности.

Ее новая роль не может быть понята до конца, пока не пережит до конца этот опыт. Нерешенным, но крайне существенным для ее судьбы остается вопрос: можем ли мы оспорить, проблематизировать разум иначе как в формах самого разума? можем ли мы жертвовать развитой, концептуально проработанной мыслью ради зыбкой, лишь стремящейся родиться мысли - без образов и понятий? В любом случае перед нами простирается важная область приложения умственных усилий: спектр шансов открытого разума.

К этому выводу приходит анализ необычной, своеобразной - и всячески подчеркивающей свое своеобразие - мыслительной практики П.". С. до сих пор остается полем оживленной полемики.

Основной пафос его сторонников: борьба за точное знание в гуманитарных науках.

Основная направленность его критиков: борьба против дегуманизации гуманитарных наук. Литература: 1.Автономова Н.С. Постструктурализм // Современная западная философия: Словарь М 1991. 2.Автономова Н.С. Структурализм // Современная западная философия: Словарь М 1991. 3.Барт Р. Избранное: Семиотика.Поэтика М 1989. 4.Иванов Вяч. Вс Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей М 1972. 5.Литературный энциклопедический словарь. – М 1987. 6.Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М. Лотман и тартуская школа М 1964. 7.Лотман Ю. М. Структура художественного текста М 1970. 8.Пропп В.Я. Морфология сказки. – М 1969. 9.Руднев В.П. Словарь культуры XX века. – М 1997. 10.Современная западная философия.

Словарь. – М 1991. 11.Соссюр Ф. де. Труды по общему языкознанию М 1977. 12.Труды по знаковым системам (Учен. зап. Тартуского ун-та) Тарту, 1965 - 1983 Вып. 2 - 20. 13.Успенский Б. А. Поэтика композиции М 1972. 14.Философский энциклопедический словарь. – М 1983. 15.Фуко М. Слова и вещи М 1994.