Интуитивное знание в обыденном опыте, в науке и философии

В строгом смысле слова интуитивное знание не противостоит знанию рациональному.Рациональному знанию в самом широком смысле противостоит, с одной стороны, чувственное познание (перцепция и эмоция), а с другой — иррационалистические, разрушительные для человеческого общения и деятельности установки, о которых речь шла выше. Что же касается интуиции, то она вполне гармонично со­четается с рациональным познанием вплоть до выдвижения на пер­вый план понятия «рациональная интуиция» (или интеллектуальная интуиция), без которого новоевропейский рационализм (от Р. Декар­та до Э. Гуссерля) просто не может обойтись.

Интуитивное познание в силу этого не иррационально, а скорее внерационально, т.е. восполняет рациональное познание наподобие того, как гуманитарная рациональ­ность восполняет рациональность понятийную.По самому своему существу интуиция (оплат, intuitio — всматри­вание) есть способность сознания непосредственно постигать позна­ваемый предмет без опосредствующего влияния символического и доказательно-логического инструментария.

С этих позиций интуи­ция если и противостоит, то дискурсивному (или демонстративному) знанию, которое выводится из исходных посылок посредством ряда логически связанных этапов. В европейской философии наиболее последовательная попытка рассмотреть интуицию в качестве основной способности сознания бы­ла предпринята в интуитивизме А. Бергсона.В истории отечествен­ной мысли оригинальные и глубокие взгляды на сущность интуиции развивали.С.Л. Франки Н.О. Лосский.

В большинстве философских и психологических концепций различия между опосредствованным (дискурсивным) и непосредственным (интуитивным) путями получе­ния знания не абсолютизируются, хотя роль мгновенного озарения, инсайта в существовании человека признается исключительно важ­ной. В результате таких прозрений, чаще всего неожиданных для него самого (а потому и производящих впечатление чего-то иррациональ­но-мистического), человек обретает решение долго мучавшей его тео­ретической проблемы; находит верный выход из жизненной коллизии; создает художественные шедевры; проникает в сокровенные глубины психического мира чужого и собственного «Я»; а иногда вообще как бы рождается заново, обретая новый смысл и цель личного бьпия.

Многочисленные свидетельства подобного рода можно найти не толь­ко в религии, но и в истории науки и техники, в дневниках художни­ков и поэтов, а при желании — и в фактах собственной биографии.О значении интуиции в их собственном творчестве писали ученые А. Пуанкаре и А. Эйнштейн, философы Я. Бёмеи ПА Флоренский, психолог К.Г. Юнг, врач СП. Боткин, музыкант Д. Тартини.

Разнообразие интуитивного опыта столь велико, что с трудом под­дается какой-либо типологизации. В философской и психологической традиции чаще всего выделяют следующие виды интуиции, как они присутствуют в нашем обыденном, научном и философском опыте: чувственную, эмоциональную и рациональную (интеллектуальную). Чувственная интуиция.Она может трактоваться трояким образом.

В рамках эмпирико-сенсуалистической традиции она зачастую отож­дествляется с чувственным отражением предмета, с его непосредст­венной данностью в перцептивном опыте. Вряд ли такое понимание сегодня может быть информативным. Более интересной является вторая трактовка. При анализе характе­ристик объекта познания мы упоминали об интуитивном чувстве им­манентной «онтологической связности» с предметом познания.О нем писали многие ерропейские и русские философы (B.C. Соловьев, С.Л. Франк, М. Шелер), а в восточной философии выделяется особая познавательная способность под названием «праджня-интуиция», т.е. дар абсолютно непосредственного чувственного видения вещей таки­ми, какими они есть на самом деле, без всякого опосредствующего вли­яния культурно-рациональных установок и субъективных примесей.

Цель восточных психотехник как раз и состоит в достижении по­добного переживания своей слитности, неотчужденности от мира. Современный исследователь дзэн-буддизма Д.Т. Судзуки отмечает, что праджня есть «непостижимая абсолютная интуиция бесконечно­го, которое никогда не дано нам в повседневном опыте, определяемом конечными объектами и событиями»1. Если подобный интуитив­ный опыт — если только он действительно существует — является не­доступным для большинства людей, то третий аспект, который обыч­но связывается с феноменом чувственной интуиции, проливает свет на важнейшую сферу существования нашего «жизненного мира». Имеется в виду способность нашего сознания непосредственно — со всей эмоциональной страстностью — воспринимать и переживать куль­турно-символические (особенно художественные) образы и символы, как бы отождествляясь с предметом созерцания, душевно сращиваясь с ним. Подобную способность можно было бы назвать эстетической сим­патией.

Так, мы иногда сопереживаем героям какого-нибудь романа или фильма вплоть до соответствующих физиологических реакций в виде слез, восторженных восклицаний или сжатых кулаков.

Равно и худож­ник, создавая произведение, нередко всем существом уподобляется со­стояниям и переживаниям своего героя.

Известно, что Флобер рыдал, описывая смерть мадам Бовари.Способность сознания как бы чувствен­но-эмоционально раствориться в переживаемой предметности и испы­тать удивительное чувство духовного очищения от приобщения к высо­ким художественным ценностям лежит в основе любого эстетического творчества и сотворчества Аристотель вообще считал такое катарсичес-кое сопереживание сущностной характеристикой искусства Ее, правда, не следует переоценивать.

Полное отсутствие «дистан­ции» между переживаемой и подлинной реальностью может приводить и к курьезным (как в случае отождествления личности актера с сыгран­ной им ролью), а иногда и к опасным последствиям, когда, например, яркий негативный образ какого-нибудь народа в фильме порождает не­нависть к реальному народу у не очень умного и не очень образованно­го зрителя.Особую опасность для сознания в плане непосредственного эмоционального вживания в созерцаемую предметность может пред­ставлять виртуальная компьютерная реальность, уже до известной сте­пени способная заменять привычный перцептивный образ мира. Гарантией от тотального «симпатического» погружения сознания в виртуальную реальность может служить лишь критическая деятель­ность логического мышления и нравственный потенциал личности.

Эти же качества необходимы разработчикам компьютерных игр и виртуальных технологий, дабы продукт их деятельности стимулиро­вал духовный рост личности, а не разрушал ее «жизненный мир». Для полной же гарантии от эксплуатации нашей способности к чувствен­но-интуитивному слиянию с символической предметностью необхо­димы соответствующие юридические законы. Эмиагия.

Ее можно трактовать как способ­ность к психологическому вживанию в эмоционально-психологические движения чужого живого «Я» без опоры на традиционные средства язы­кового общения.Ясно, что в этом процессе огромную роль играют мои внешние ощущения, посредством которых мне даны телесно-символи­ческие обнаружения чужой душевной жизни — в речи, жестах, мимике лица и т.д. Однако каждому известны факты молчаливого понимания и глубинного сочувствия другому, особенно близкому человеку, внутрен­ние состояния которого никак не объективированы.

Вы можете нахо­диться к нему спиной и при этом прекрасно чувствовать его состояние.Из собственной биографии всем известны случаи как бы особо глубоко­го взаимопонимания, когда вы почти точно знаете, что произнесет собе­седник в следующую минуту, а сами, в свою очередь, удивляетесь, что он озвучивает мысль, за секунду до этого мелькнувшую в вашем сознании. При личной встрече одного из авторов с 98-летним ХГ. Гадамером тот обронил знаменательную фразу, что «молчаливый диалог между духов­но близкими людьми порой бывает более глубоким, чем языковая ими­тация диалога путем перекрещивающихся монологов». Существует также много фактов, свидетельствующих о способнос­ти людей реагировать на внутренние состояния других «Я», находя­щихся от них на расстоянии сотен и тысяч километров. Так, матери и жены, разлученные с близкими, часто безошибочно чувствуют их страдание и смерть.

Масса подобных фактов фиксируется во время войн и стихийных бедствий.

Какие-то физические материально-несу­щие основания подобных явлений, конечно, существуют и здесь, но они имеют явно внетелесный и внесимволический характер.Возмож­ность совершенно непосредственного эмоционально-интуитивного сопереживания и со-понимания признавали такие разные мыслите­ли, как Гегель и П.А. Флоренский, М. Шелер и И.О. Лосский.

Возвращаясь к сущности эмпатии, подчеркнем, что здесь происхо­дит как бы «резонансная» бессознательная «настройка» собственного «Я» на «тембр» звучания другой души, обеспечивающая тончайшее уча­стие-понимание.Вместе с тем каждому знакомо и чувство антипатии, дискомфорта, полной эмоциональной «нестыковки» с каким-то челове­ком. В его обществе ощущаешь себя скованно, неловко, неуютно, хотя внешне- символически это чувство неприятия никак не подкрепляется.

Несомненно, есть люди, обладающие особо обостренной эмоцио­нальной интуицией. Не исключено, что она может бьпь сознательно воспитуема.По-видимому, некоторые святые и подвижники обладали в высшей степени развитым даром подобного рода. Достаточно вспомнить знаменитый случай из жизнеописания св. Сергия Радо­нежского, когда он неожиданно в присутствии братии встал из-за сто­ла и кому-то отвесил глубокий поклон в пространство.

Как выясни­лось, он поприветствовал таким образом св. Стефана Пермского, проезжавшего неподалеку от Троице-Сергиевой обители. Сохрани­лись многочисленные свидетельства об эмоциональной проницатель­ности оптинских старцев, особенно о. Амвросия, нередко узнававше­го о душевных проблемах посетителя еще до того, как тот переступал порог его кельи.Внерациональный и глубоко личностный характер подобных видов знания делает их крайне сложным объектом научного и философского исследования, однако это еще не повод для того, чтобы в духе научно­го иррационализма отрицать сам факт их существования.

Правда, здесь исследователя подстерегает другая опасность: стремление во что бы то ни стало и как можно скорее найти подобным фактам «строгое научное» объяснение. Чаще всего последние не выдерживают ни тео­ретической критики, ни экспериментальной проверки.Научная ши­рота мышления, добросовестность, критичность и систематичность исследований — лучшие гаранты от обеих этих крайностей.

В случае же, когда предмет научного изучения оказывается псевдо­предметом, сама его невозможность должна быть, конечно, строго и беспристрастно доказана.Это понятие разраба­тывалось преимущественно в рамках рационалистической европей­ской традиции, а ее классическое определение принадлежит Р. Декар­ту. Для него она есть «понимание (conceptum) ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершенно ни­какого сомнения относительно того, что мы разумеем». Впоследствии понятие интеллектуальной интуиции, посредством которой усматриваются исходные непроблематизируемые начала и идеи в философии и науке, особенно интенсивно разрабатывалось в рамках феноменологической традиции.

Там к интуитивно-рациональ­но схватываемому содержанию относилось все то, что не встречается в наблюдении и не выводимо из последнего индуктивным путем.Ссылки на феномен интеллектуальной интуиции особенно харак­терны для так называемых дедуктивных наук (логики и математики), в частности для такого направления обоснования математического знания, как интуиционизм (Э. Брауэр, Г. Вейль, А. Гейтинг). Здесь ин­туиция трактуется как непосредственная очевидность элементарных логико-математических суждений типа «А = А», отношений типа «больше—меньше» и т.д. Одним из рационально очевидных матема­тических конструктов интуиционисты считали развертывающийся в потенциальную бесконечность натуральный ряд чисел.

В гештальтпсихологии, испытавшей влияние со стороны гуссерлев-ской феноменологии, под интеллектуальной интуицией (инсайтом) понимался ключевой момент в решении мысленной задачи, когда до­толе не связанные элементы связываются в новую структурную целост­ность. Однако связь творческих озарений с рациональной интуицией, понимаемой в феноменологическом духе, остается весьма проблема­тичной.

Ее истолкование как интеллектуальной самоочевидности представляется, во-первых, содержательно тривиальным, и, во-вторых, оно зачастую лишь оправдывает некритическую веру в собственные предрассудки, как это свойственно самим же феноменологам.

На это в свое время совершенно справедливо указал А.Ф. Лосев, критикуя гипо­тетичность якобы интеллектуально очевидных построений Э. Гуссерля. Гораздо более содержательное понимание интеллектуальной инту­иции в смысле умозрения восходит к Платону и неоплатоникам.Здесь под ним понимается «умное созерцание» (или «умное видение») каких-то сущностных структурно-генетических оснований мирового бытия (идей или эйдосов), определяющих как сами вещи и процессы, так, соответственно, и их целостное понимание. В таком акте «умно­го видения сущности» один или несколько ключевых мыслеобразов символически организуют и упорядочивают все «смысловое поле» по­стижения предмета, давая «ключ» к его последующему целостному и интерсубъективному вербально-понятийному пониманию.

Мыслеоб-раз2 здесь — это исходная наглядная «матрица смысла», как бы непо­средственно созерцаемый «скелет» понимания, на котором, грубо го­воря, держится все понятийное «мясо». Можно сравнить это с силовым полем магнита, упорядочивающего железные стружки, ког­да можно созерцать сами структурные принципы действия магнита.

По-видимому, именно дар умозрения при проникновении в «миро­вые формулы бытия» лежал в основе открытия спиралевидной структуры ДНК у Уотсона и Крика; таблицы химических элементов у Д. И. Мен­делеева; бензольного кольца у Кекуле.Гениальной философской эй­детической интуицией были наделены Платон, Николай Кузанский, ПА Флоренский.

Благодаря умозрению мыслителю открываются как бы «силовые» упорядочивающие информационные «каркасы» мирозда­ния; своеобразные «кристаллические решетки», обеспечивающие поря­док и гармонию бытия.Однако дар философского умозрения (у тех же Платона и Флоренского, не говоря уж о Я. Бёме или B.C. Соловьеве) оказывается тесно связанным с интуицией мистического толка и, соот­ветственно, с мистикой как особым типом внерационального знания.

Литература. 1.Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М 1987. 2.Налчаджан А.А. Некоторые психологические и философские проблемы интуитивного познания (интуиция в процессе научного творчества). М 1972. 3.Судзуки Д. Т. Лекции по дзэн-буддизму. М 1990.