ПАТРИСТИКА (лат. patres — отцы) — направле­ние философско-теологической мысли 2—8 вв., связан­ное с деятельностью раннехристианских авторов — От­цов Церкви.

ПАТРИСТИКА(лат. patres — отцы) — направле­ние философско-теологической мысли 2—8 вв., связан­ное с деятельностью раннехристианских авторов — От­цов Церкви. Семантико-аксиологические источники оформления П. — античная философия (общерацио­нальный метод и конкретное содержание таких фило­софских течений, как платонизм и неоплатонизм, стои­цизм и др.), с одной стороны, и христианская телеологи­ческая доктрина (прежде всего идея откровения, а также семантические фигуры теизма, креационизма, телеологизма и др.) — с другой. В эволюции П. могут быть вы­делены три содержательных этапа: (1) — ранняя П., или апологетика (2—3 вв.), связанная с деятельностью таких авторов, как Юстин (ум. ок. 165, осн. соч.: "Апология" к Антонину Пию и "Апология" к Марку Аврелию, "Бесе­ды с Трифоном-иудеем" и др.); Татиан (ок. 120 — ок. 175, осн. соч.: "Обращение к грекам", свод четырех Евангелий "Диатессарон" и др.); Афинагор (ум. ок. 177, осн. соч.: трактат "О воскрешении мертвых" и "Посла­ние" к Марку Аврелию); Тертуллиан; Климент Алексан­дрийский (Тит Флавий, ум. до 215, осн. соч.: трактаты "Увещевание к эллинам", "Педагог", сборник эссе "Строматы" ("Лоскутный ковер"), беседа "Какой бога­тый спасется?"; Ориген. Центральная проблема П. — проблема соотношения христианства с античным насле­дием, в рамках решения которой оформились как на­правление, ориентированное на гармонический синтез христианской идеи откровения с философской традици­ей античного рационализма (Юстин, Афинагор, Кли­мент Александрийский и др.), так и направление, про­кламировавшее их несовместимость и резко дистанци­рующее христианство как "мудрость варваров" (Татиан) эллинской книжной учености (Татиан, Тертуллиан и др.); идея остро актуализировалась в христианской мис­тике, ценностно акцентировавшей "искреннее молчание безграмотного простолюдина" по сравнению с изощрен­но-спекулятивным мудрствованием ученого теолога с его "сладострастием слов" (Иероним) и рассудочностью вместо сердечной веры, а также в протестантизме в ран­них его версиях); (2) — зрелая П. (3—5 вв.), реализую­щая себя на греческом Востоке — в деятельности каппадокийского кружка: Василий Великий Кесарийский (ок. 330—379, осн. соч.: "О святом Духе", "Шестоднев"), его брат Григорий Нисский (ок. 335 — ок. 394), Григорий Богослов Назианзин (ок. 330 — ок. 390, осн. соч.: "О мо-

ей жизни", "О моей судьбе", "О страданиях моей ду­ши"), Амфилохий Иконийский и др., синтезировавшие христианское вероучение и философские методы антич­ности; а на латинском Западе — в деятельности Авгус­тина. Центральное направление в развитии П. этого пе­риода — борьба с ересями (арианство, монтанизм, докетизм, монофизитство, гностицизм и др.), что связано с обретением христианством статуса государственной ре­лигии и официальной формулировкой христианского Символа веры на Никейском вселенском Соборе (325), конституировавшем основные догматы вероучения. В рамках зрелой П. оформляются тексты Псевдо-Диони­сия Ареопагита ("Ареопагитики"), заложившие основы апофатической теологии и христианской мистики в це­лом; (3) — поздняя П. (5—8 вв.), центрирующаяся на проблеме систематизации христианского вероучения. Ключевая фигура — Иоанн Дамаскин (ок. 675—753) — византийский богослов и поэт, завершивший системати­ческое оформление основ христианской теологии; так­же Леонтий (ок. 475—543) на Востоке и Боэций (Анций Манилий Торкват Северин, ок. 480—525, осн. соч.: "Утешение философией") на Западе. Систематизаторская деятельность Иоанна Дамаскина и ориентация Бо­эция на античную философскую традицию (прежде все­го, комментарии к Аристотелю и Порфирию) заложили основы средневековой схоластики. Несмотря на то, что многие тезисы П. (особенно в раннем ее варианте) были осуждены после принятия Никейского Символа веры (идеи Оригена о множественности миров, всеобщем спасении, предсуществовании душ, приоритетности второй ипостаси — Бога-Отца — в структуре Троицы; отрицание Татианом двойственной природы Христа (в "Диатессороне" была опущена земная биография Хрис­та и сведения о его происхождении из рода Давидова) и его докетизм — учение об иллюзорности телесности Иисуса), П. сыграла выдающуюся роль в развитии хри­стианской культуры. В рамках П. были заложены осно­вы систематической христианской теологии как в катафатическом (от Климента Александрийского и Оригена до Иоанна Дамаскина), так и в апофатическом (от Авгу­стина до Псевдо-Дионисия Ареопагита) ее вариантах, сформирован исходный фундамент экзегетики (от Ори­гена до Григория Нисского), оформлены первые христи­анские катехизисы (см. Тертуллиан),введены многие основополагающие понятийные структуры христиан­ской теологии (например, Тертуллианом — касательно структуры Троицы). П. не только значительно способст­вовала содержательной стабилизации христианской догматики, но и существенно повлияла на развитие глу­бинного психологизма христианства с его рафинирован­ной культурой рефлексивной интроспекции (от Григо­рия Богослова до Августина). Именно в рамках П. окон-

чательно конституировалась концептуально фундамен­тальная для христианства идея приоритета индивида (см. Персонализм)по отношению к абстрактному чело­вечеству (антропология Григория Нисского). Проблема­тика П. во многом определила проблемное поле как пра­вославной (ср. паламитские дискуссии в рамках исихазма и анализ христологической проблемы в П.), так и в католической (ср. проблему воли и благодати в патристической и антилютеранской литературе) теологии. В целом содержание П. признано в христианстве (право­славие и католицизм) важнейшей составляющей Свя­щенного предания; изучение П. оформилось в рамках богословия в качестве дисциплинарной патрологии. Многие идеи П. актуализируются в рамках историко-философской традиции, как, например, просветитель­ская интерпретация христианства Климентом Александ­рийским в контексте гуманизма Ренессанса (Эразм Рот­тердамский, Мор и др.).

М.А. Можейко

ПЕРИПАТЕТИЧЕСКАЯ ШКОЛА (ЛИКЕЙ, ПЕРИПАТОС)(греч. peripatoi — крытая галерея) — по на­званию помещения гимнасия, служившего лекционным залом, — обозначение философской школы Аристотеля. Данная галерея и сад, окружавший ее, была куплена Феофрастом и впоследствии завещана им П.Ш. Изложение своего учения Аристотель осуществлял здесь. Наиболее известные представители П.Ш.: Феофраст (положил на­чало ботанике), Евдем (история астрономии и математи­ка), Аристоксен Тарентский (психологические исследо­вания в духе пифагореизма), Дикеарх (история, геогра­фия, политика), Стратон из Лампсака (физика и психо­логия), Аристон из Кеоса, Ликон из Троады (риторика), Гераклид Понтийский, Дикеарх, Деметрий Фалерский, Клеарх из Сол, Иероним из Родоса, Сотион из Алексан­дрии и др. Период существования П.Ш.: 4 в. до н.э. — 3 в. н.э. Сочетала организационно-научные и просветитель­ские функции. (Лекции Теофраста посещало иногда до 2 тысяч слушателей.) В 86 до н.э. после взятия Афин Суллой рукописи Аристотеля были вывезены в Рим, где гре­ческие исследователи Тиранион и Андроник Родосский составили "Свод Аристотеля", комментирование кото­рого в дальнейшем стало главным уделом представите­лей П.Ш. Упадок П.Ш. связан с переходом исследова­тельских приоритетов в реконструкции текстов Аристо­теля к представителям неоплатонизма.

A.A. Грицанов

ПЕРСОНАЛИЗМ(лат. persona — личность) — концепция человека в современной христианской фило­софии, фундированная характерной для теизма персо­нификацией Бога, инспирирующей остро значимую ак-

центировку неповторимости и максимальной ценности личности как таковой. Развивается мыслителями как ка­толической, так и отчасти протестантской ориентации, в единичных случаях оформляется на базе православия или как внеконфессиональная. Первое употребление термина "П." относится к "Речи о религии к образован­ным людям, ее презирающим", Шлейермахера (1799). Основы персоналистской парадигмы трактовки личнос­ти заложены в историко-философской традиции антифизикалистскими и антинатуралистическими установками интерпретации человека: "философия чувства и веры" Ф. Якоби, "теологическая этика" X. Тиллике, антрополо­гические идеи Б. Олкотта, "социальное христианство" III. Пеги, "этический П." и концепция надвитального предназначения человека Шелера и традиция экзистен­циализма. Выделяют: а) американскую ветвь П. (Б.П. Боун, Дж. Ройс, Дж. X. Хауисон, Р.Т. Флюэллинг, Э.Ш. Брайтмен, У. Хокинг); печатный орган — журнал "Personalist" (с 1920); б) французскую ветвь П. (Мунье, Ж. Лакруа, М. Недонсель, П.-Л. Ландсберг, Г. Мадине, Д. де Ружмон, Ж.-М. Доменак, в определенный период сво­его творчества — Рикер и М. Дюфрен); печатный ор­ган — журнал "Esprit" ("Дух", с 1932); в) могут быть за­фиксированы также представители П. в английской (Б. Коутс, Х.У. Керр), германской (В. Штерн) и русской (Бер­дяев) философских традициях. "Личностный метод", выражающий саму суть такого вектора мысли, как теизм, обретает в П. инструментальный статус, не только зада­вая трактовку человека как уникальной субъективности, но и определяя парадигмальные установки персоналист­ской концепции в целом. Фундаментальный для теизма принцип диалогичности сосуществования человека и Бога, наиболее наглядно проявляющий себя в мистичес­кой концепции, эксплицитно выступает основой фило­софской концепции П. как в сфере нравственно-этичес­кой проблематики, так и в рамках социально-философ­ской доктрины. Базовой для П. является коммуникатив­ная теория личности, фундированная идеями трансцен­дентности целей ее существования. Будучи тварной, личность характеризуется "вовлеченным существовани­ем", т.е. укоренена в земной контекст. Однако наряду с "вещным" в ней обнаруживает себя и "невещное" нача­ло — божественный духовный "свет Творца" (Быт. II, 7). В силу этой амбивалентности для личности характерны три вектора ее существования: 1) — экстериоризация, т.е. самоосуществление вовне, в миру ("деятельность че­ловека — это его завершение, ткань его жизни" — Му­нье); внешнее самовыражение может принимать любые творческие формы (например, искусство, позволяющее, по оценке Мунье, с помощью "косвенных знаков" выра­зить трансцендентное, которое "живет среди нас" и по­тому "поддается некоторой характеристике"), однако ав-

тохтонной сферой экстериоризации личности является личное общение, коммуникация, где "встреча Я с Ты", переживаемая в качестве ценности, задает в земном кон­тексте особые формы существования — прямое и не имеющее внешней цели соприкосновение двух Я — "не­заинтересованная деятельность, непосредственно не предусматривающая организации внешних отношений" (Мунье), живое общение "по ту сторону слов и систем", а горизонт коммуникативной сферы задается через пер­спективу трансценденции: "чтобы быть собой, следует быть, по меньшей мере, вдвоем; для того, чтобы быть в полной мере собой, необходимо, чтобы другим был Бог" (Недонсель), и именно в этом смысле личность пред­ставлена в П. как творческая и творящая ("creative per­sonality" у Флюэллинга); 2) — интериоризация, т.е. ду­ховная самоуглубленность, возможность реализовать се­бя во внутреннем душевном мире ("наиболее непреходя­щий, перманентный предмет в творении — это потреб­ность человеческой души в свободе" — Флюэллинг); од­нако "движение, которое создает личность, не замыкает­ся на себе самом, оно указывает на трансценденцию" (Мунье), выводя персональное сознание на надиндивидуальный, но при этом не перестающий быть персональ­но артикулированным уровень; 3) — трансценденция ("бездна личностной трансценденции" — Мунье), т.е. ориентация на высшую самореализацию, возможную в акте духовного единения (коммуникации) с Богом. Трансцендирование человека к Богу в акте веры получа­ет в П. свое глубокое экзистенциальное обоснование: "верование в Бога имплицировано в элементарнейшем и глубочайшем виде человеческого поведения — факте до­верия" (Лакруа), дополняясь в ряде случаев аргумента­цией герменевтического характера: "Человек — это тре­бование смысла, Бог — это смысл мира, мир — это язык Бога" (Лакруа). Внешний объективизм, т.е. восприятие мира вне его внутреннего смысла, "признание материи как первичного начала является удивительно простым и заманчивым объяснением мира, но в то же время самым опасным и ложным" (Флюэллинг). Коммуникативный потенциал личности во взаимодействии с внешним ми­ром проявляет себя как опыт: "все существующее есть опыт и проявление энергии личности, которая больше, чем природа" (Брайтмен). В этом контексте проблема объективности "может быть разрешена только с допуще­нием существования творческого космического разума", в качестве которого выступает "дух персональный, все­объемлющий и верховный" (Флюэллинг). Соответствен­но этому, и "вся история человечества в своем глубинном смысле есть история саморазвития персонального духа", асимптотически "стремящегося к достижению царства Божьего" (Флюэллинг). В этом отношении бытие лично­сти обретает свой центральный смысл посредством де-

терминации будущим, а — в обратном векторе — исто­рия выступает не как имманентная себе, но как "динами­ка личного существования" (Мунье). Коммуникативные ценности лежат и в основе социально-политической кон­цепции П., оформляя идеал "персональной и коммуника­тивной цивилизации" или "общества личностей" (Му­нье), который генетически восходит к идее Якоби о "не­посредственной данности" человеку в его земном бытии "знания и чувства" трансцендентного Абсолюта как ис­тока собственной личности, конституирования своей ин­дивидуальности посредством причастности ко всеобще­му. "Вечная Божественная Республика" базируется на "прокладке мостов между классами вопреки всем проти­востояниям материальных интересов" (Хокинг). В этой сфере, отдав дань марксизму, сформировавшему, по оценке Мунье, "трансисторический идеал" "прозрачнос­ти" отношений между людьми и, следовательно, про­зрачности личных сознаний друг для друга, П. тем не ме­нее выступает с критикой современного общества — вне его идеологической дифференциации — как поставив­шего безличное Мы выше интересов частной личности (коммунизм как "безличное счастье" у Флюэллинга, Му­нье о коммунистической идеологии как "философии тре­тьего лица" и др.). И в том случае, если внутри социаль­ной системы "личность как свободный дух будет проти­вопоставлена обществу и его притязаниям определять всю жизнь личности", "судьба личности будет противо­поставлена теории прогресса" (Бердяев), — сама демо­кратия может оказаться формой "тирании над личнос­тью" (Мунье). Еще более опасным и пагубным для ду­ховного мира и потенциала интериоризации личности является внутреннее деструктурирующее проникнове­ние "миражей" массового сознания в персональное со­знание: по определению Хокинга, "привычка собираться в толпы и принадлежать толпе стала угрозой цивилиза­ции и должна быть определена как специфическая бо­лезнь современного общества". В этой связи в рамках П. оформляется глубоко гуманистический тезис о свободе личности как критерии демократичности общества: "личность есть высшая сущность демократии" (Флюэллинг), что стимулирует тенденцию сближения П. как с социально ориентированными направлениями совре­менной философии (прежде всего, концепцией постин­дустриального общества), так и с экзистенциализмом и философской антропологией (программа Ж. Лакруа). Термин "П." в настоящее время используется не только в рамках христианской философии, обретая более широ­кое оценочно-семантическое звучание и выражая обще­аксиологическую установку на доминирование "челове­ка" над "человечеством" как абстракцией ("онтологиче­ский П." Парейсона). (См. также Мунье, Парейсон.)

М.А. Можейко

ПЕТР АБЕЛЯР(Abelard, Abailard) (1079—1142) — французский философ и теолог, при жизни получил из­вестность как блестящий полемист, имевший множест­во учеников и последователей. Основные произведения: "Да и нет", "Диалектика", "Введение в теологию", "По­знай самого себя", "История моих бедствий" (единст­венная средневековая автобиография философа-профес­сионала). П.А. рационализировал отношения веры и ра­зума, полагая обязательным условием веры понимание ("понимаю, чтобы верить"). Исходными принципами критики П.А. авторитетов церкви выступали сомнение в безусловной истинности положений веры и тезис о не­обходимости осмысленного отношения к священным текстам (так как "богословы часто учат тому, чего сами не понимают"). Радикальному сомнению П.A. подвер­гал любые тексты, кроме непогрешимого Священного Писания: могут заблуждаться даже апостолы и отцы церкви. В соответствии с концепцией "двух истин", П. А. полагал, что в компетенцию веры входят суждения о невидимых вещах, не доступных человеческим чувст­вам и, следовательно, находящихся за пределами реаль­ного мира. Безусловность авторитета Священного Писа­ния в решении спорных вопросов не исключает возмож­ность и даже необходимость существования другого способа достижения истины, который П.А. видит в диа­лектике или логике как науке о речи. Развивая свой ме­тод, он подчеркивал, что логика имеет дело только с именами и языковыми понятиями; в отличие от метафи­зики логику интересует не истина вещей, а истина вы­сказывания. В этом смысле философия П.А. является по преимуществу критическим лингвистическим анали­зом. Эта особенность обусловила решение П.А. пробле­мы универсалий в духе "концептуализма". Универса­лии, по П.А., не существуют в реальности как единич­ные вещи, однако они обретают статус бытия в сфере интеллектуального познания, образуя своего рода тре­тий — "концептуальный" — мир. (П.А. не отвергал и существование платоновских идей: по его мнению, не существуя в реальности, они существуют в божествен­ном уме как образцы творения.) В процессе познания человек рассматривает различные аспекты индивидуалий и путем абстрагирования создает смешанный образ, который выражается именем, словом, которое, согласно П.А., имеет не только физическое звучание (vox), но также и определенное языковое значение (sermo). Уни­версалии выполняют функцию предиката (сказуемого, способного определить многие вещи) в наших суждени­ях о единичных вещах (индивидуалиях), причем именно контекстуальная определенность позволяет выявить универсальное содержание, заключенное в имени. Сло­ва, однако, могут иметь множество значений, поэтому возможна контекстуальная двусмысленность (determina-

tio), которая обусловливает и внутреннюю противоречи­вость христианских текстов. Противоречивые и сомни­тельные места требуют анализа их языка с помощью ди­алектики. В случае неустранимой многозначности слова или высказывания П. А. предлагал обращаться в поисках истины к Священному Писанию. П.А. рассматривал ло­гику как необходимый элемент христианского вероуче­ния, апеллируя за доказательством к Евангелию от Ио­анна: "В начале было слово (Logos)". При этом он про­тивопоставлял диалектику софистике, которая занима­ется лишь "хитросплетением слов", скорее затемняя, чем открывая истину. Метод П.А. предполагает выявле­ние противоречий, их классификацию по вопросам и тщательный логический анализ каждого из них. Выше всего П.А.-диалектик ценил самостоятельность сужде­ний, свободное и критическое отношение к любым авто­ритетам (кроме Священного Писания). Вскрывая проти­воречивость христианской догматики, П.А. часто давал им толкование, отличное от общепринятого, что влекло за собой негативную реакцию католических ортодоксов (учение П.А. было дважды осуждено церковью на собо­рах в Суассоне и Сансе). П.А. провозглашал принцип веротерпимости, объясняя расхождения в вероучениях тем, что Бог направлял язычников к истине по другому пути, поэтому в любом учении содержится элемент ис­тины. Этические взгляды П.А. характеризуются стрем­лением решать вопросы морали без религиозного дикта­та. Сущность греха он определяет как осмысленное на­мерение совершить зло, преступить божественный за­кон, поскольку выбор должного и недолжного является результатом рационального осмысления и моральной оценки. (См. также Универсалии, Средневековая фи­лософия, Схоластика, Концептуализм.)

А.Р. Усманова

ПЕТР ДАМИАНИ(Damiani) (1007—1072) — ита­льянский средневековый схоласт, епископ в Остии, кар­динал. В полемике с "диалектиками" неортодоксально­го толка отстаивал необходимость скурпулезных теоре­тических реконструкций текстов Библии и писаний "От­цов церкви". Именно усилиями П.Д. формулировка Ио­анна Дамаскина о роли философии как служанки бого­словия была возведена в эпохальный мировоззренчес­кий принцип западноевропейской интеллектуальной традиции.

A.A. Грицанов

ПЕТР ЛОМБАРДИЙСКИЙ(1095—1160) — епис­коп парижский, "magister Sententiarum", один из извест­ных схоластов, своим творчеством во многом продол­жившим труды Петра Абеляра, повлиявший на дальней­шее развитие как теологии, так и философии вплоть до

16 в. Автор множества трудов, хрестоматийное значение из которых имеют: "Толкования на Псалмы", "29 Пропо­ведей" и, особенно, "Сумма сентенций, или учений о ве­щах и знаках", написанная между 1147 и 1151, представ­ляющая собой выдающуюся систематизацию (не без влияния св. Иоанна Дамаскина) учения Западной Церк­ви, которая широко использовалась в качестве энцикло­педии или авторитетного справочного, а для многих и учебного пособия. "Сумма...", переведенная на латынь в 1161, представляет собой дидактически собранный ма­териал: синтез Священного Писания, св. Отцов (по пре­имуществу западных: Августин, Амвросий, Иероним, Беда, Боэций, Григорий Великий, но есть и восточные, например, Иоанн Дамаскин) и известных ему теологов (особенно Ансельма Лаонского, Петра Абеляра). В этом произведении П.Л. отстаивает широкие права для разу­ма, учит о свободе как разума, так и воли. Разум, по П.Л., есть судья воли, часто действующей опрометчиво. П.Л. умело обрабатывает, казалось бы, противоречивые мнения так, что они стройно и логично складываются в цельную систему. Ему даже удалось завоевать симпатии Бернарда Клервоского, при вмешательстве которого был осужден Абеляр (см. Бернар Клервоский, Петр Абе­ляр).Секрет в том, что П.Л., в отличие от Петра Абеля­ра, был свободен от личностного пафоса и делал свое дело, соблюдая традиции, воздавая должное авторите­там и не провоцируя избыточных дискуссий. "Сумма..." состоит из нескольких книг: первая — о Троице и ос­новных атрибутах Бога, вторая — о творении и о грехе, третья — о происхождении человека и о райском, иде­альном бытии, четвертая — о таинствах и о конечных судьбах мира. Ко времени П.Л. количество таинств ис­числялось по-разному: от двух до двенадцати; а сам тер­мин "таинство" использовался в двух значениях: в узком — Крещение и Евхаристия, и в широком — множество других обрядов и треб. Важно обратить внимание на то, что П.Л. впервые в истории богословия вводит учение о седмиричности таинств, формальная сторона которого позже будет заимствована Востоком (через полемику с протестантами — в "Послание Восточных Патриар­хов"), хотя сам П.Л. в число "семь" включал не тот спи­сок, который мы имеем теперь. Авторитет "Суммы..." был настолько велик, что в последующем всякий уважа­ющий себя теолог считал своим долгом что-нибудь на­писать об этом произведении. Альберт Великий пишет свои "Комментарии", то же делает и его ученик Фома Аквинат: кроме собственных "Комментариев" он пишет еще и ряд других трактатов, посвященных тематике П.Л. ("О сущем и сущности", "О началах природы" и др.). Пишут свои комментарии и Скотт, и Уильям Оккам. Для изучения "Суммы..." учреждаются кафедры и даже ученые степени. Бывало даже так, что это произведение

было более читаемо, чем сама Библия. Однако судьба П.Л. не так безоблачна. Он имел при жизни множество оппонентов (Вальтер Сен-Викторский и др.). В 1125 IV Латеранский собор взял под защиту учение П.Л. о Тро­ице, что, несомненно, повысило его авторитет. Однако 15 других пунктов его учения не были приняты (напри­мер, мнение о тождестве любви к Богу и ближнему со Св. Духом).

о. Сергий Лепин

ПИКО ДЕЛЛА МИРАНДОЛА(Pico della Mirandola) Джованни (1463—1494) — итальянский фи­лософ и гуманист. Мистически верил в силу магии. Пре­клоняясь перед мудростью Каббалы, изучил древнеев­рейский, арабский и халдейский языки. Основные сочи­нения: "900 тезисов, навеянных философией, каббалой и теологией", "Речь о достоинстве человека" и др. (Не­которые из представленных тезисов были признаны ере­тическими и осуждены. П.д.М. был заключен в тюрьму, впоследствии освобожден и прощен в 1493 Папой Алек­сандром VI.) Ссылаясь в "Речи о достоинстве человека" на изречения Гермеса Трисмегиста (транслируемые Асклепием), П.д.М. пишет: "В арабских книгах я прочел, преподобные отцы, что Абдулла Сарацин, от которого потребовали, чтобы он указал на самое большое чудо мира, ответил, что нет ничего более изумительного, чем человек". Сходно звучит сказанное Гермесом: "Великое чудо, о Асклепий, человек". Обосновывает данную мысль П.д.М. таким образом: все Божьи творения онто­логически определены но сущности быть тем, что они есть, а не иным. Человек, напротив, единственный из творений, который помещен на границе двух миров. Свойства человека не предрешены, но заданы таким об­разом, что он сам лепит свой образ согласно заранее вы­бранной форме. И, таким образом, человек может воз­вышаться посредством чистого разума и стать ангелом, и может подниматься еще выше. Величие человека бу­дет, таким образом, заключаться в искусстве быть твор­цом самого себя, в самоконституировании. Согласно П.д.М., Бог, обращаясь к только что сотворенному чело­веку, изрек примерно следующее: "Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязан­ность ты имел по собственному желанию, согласно тво­ей воле и твоему решению. Образ прочих творений оп­ределен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определяешь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы от­туда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смерт­ным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и слав-

ный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, нера­зумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные". В человеке, со­гласно П.д.М., наличествует семя любой жизни. Если же он не удовольствуется ни качеством растения, ни судьбой животного, ни уделом ангела, то в этом случае он явит "единственный дух, сотворенный по образу и подобию Божьему, тот, что был помещен выше всех ве­щей, и остающийся выше всех вещей". Развивая идеи Фичино, П.д.М. внес в интеллектуальную традицию За­падной Европы ряд оригинальных подходов: 1) отнес к традициям магии и герметизма также и Каббалу, оказав­шую самое значительное воздействие на умонастроения той эпохи; 2) стремился активно использовать в новых философских программах как ряд положений Аристоте­ля, так и многие фрагменты схоластики. По мысли П.д.М., природа человека — "хамелеонова": "И спра­ведливо говорил афинянин Асклепий, что за изменчи­вость облика и непостоянство характера он сам был символически изображен в мистериях как Протей. От­сюда и известные метаморфозы евреев и пифагорейцев. Ведь в еврейской теологии то святого Эноха тайно пре­вращают в божественного ангела, то других превраща­ют в иные божества. Пифагорейцы нечестивых людей превращают в животных, а если верить Эмпедоклу, то и в растения. Выражая эту мысль, Магомет часто повто­рял: "Тот, кто отступит от божественного закона, станет животным и вполне заслуженно". И действительно, не кора составляет существо растения, но неразумная и ни­чего не чувствующая природа, не кожа есть сущность упряжной лошади, но тупая и чувственная душа, не кру­гообразное вещество составляет суть неба, а правиль­ный разум; и ангела создает не отделение его от тела, но духовный разум. Если ты увидишь кого-нибудь, ползу­щего по земле на животе, то ты видишь не человека, а кустарник... И если ты увидишь философа, все распоз­нающего правильным разумом, то уважай его, ибо не­бесное он существо, не земное. Это — самое возвышен­ное божество, облаченное в человеческую плоть. И кто не будет восхищаться человеком, который в священных еврейских и христианских писаниях справедливо назы­вается именем то всякой плоти, то всякого творения, так как сам формирует и превращает себя в любую плоть и приобретает свойства любого создания! Поэтому перс Эвант, излагая философию халдеев, пишет, что у чело­века нет собственного природного образа, но есть мно­го чужих внешних обликов. Отсюда и выражение у хал­деев: человек — животное многообразной и изменчивой природы". Отчетливый контекст магического герметиз­ма и каббалистики наложил явный отпечаток на гума­низм П.д.М., как и на весь возрожденческий гуманизм.

По мнению Я.Буркхардта, П.д.М. "был единственным, кто провозгласил и энергично ратовал за науку и истину всех эпох в противовес одностороннему превознесению классической древности".

A.A. Грицанов

"ПИР" — произведение Платона, содержащее одну из классических версий изложения базовых идей плато­новской философской концепции и занимающее в силу этого важнейшее место в системе его диалогов. По тра­диционным данным (К.Гильдебрандт, С.К.Апт), "П." написан не ранее середины 70-х и не позднее 60-х 4 в. до н.э., согласно современной трактовке, эту дату отно­сят к середине 80-х, т.е. его создание приходится как раз на платоновское акмэ (см. Платон)."П." является фун­даментальным текстом классической философской тра­диции (см. Классика — Неклассика — Постклассика)и типичным произведением в авторской системе отсче­та Платона. Так, логическая композиция "П." организо­вана как воспроизведение дискуссии мудрецов по пово­ду выявления сущности определенного, специально из­бранного феномена — в данном случае в качестве тако­вого выступает любовь (конкретно — персонифициро­ванный Эрос древнегреческого пантеона). Структурно диалог включает в себя: 1) сюжетно-композиционное введение: описание разговора Аполлодора с Главконом о пире в доме Агафона, на котором присутствовал Аристодем из Кидафии, друг Аполлодора; согласие послед­него воспроизвести рассказ Аристодема о происходив­шем на этом пиру, главным среди которого было произ­несение всеми присутствовавшими, по предложению Павсания, "похвальных речей" Эросу. Таким образом, "П." может быть отнесен к "симпосиям" (от греч. symposion — "совместное питье", что означало ту стадию пира, когда гости переходили от вкушания блюд к ин­теллектуальной или развлекательной беседе вокруг кра­тера с вином) — "застольным беседам" как литератур­ному жанру (ср. "Пир" Ксенофонта Афинского, "Пир семи мудрецов" и "Девять книг пиршественных вопро­сов" Плутарха, "Софисты за пиршественным столом" Атенея, "Сатурналии" Макробия, "Пир, или Кронии" Юлиана и т.п.), и в этом отношении традиционные пере­воды его исходного названия "Symposion" (русское "П.", французское "Bunquet" и др. — в отличие от лат. "соnvivium") не передают достаточно точно идеи его замыс­ла; II) содержательное изложение семи соответствую­щих панегириков: 1) речь Федра: древнейшее происхож­дение Эроса ("любящий божественней любимого, пото­му что он вдохновлен Богом"); 2) речь Павсания: два Эроса ("коль скоро Афродиты две, то и Эротов должно быть два... Из этого следует, что... Эротов, сопутствую­щих обеим Афродитам, надо именовать соответственно

небесным и пошлым"), — данный постулат Платона оказал неизгладимое влияние на историю интерпрета­ции любви в европейской культурной традиции, во мно­гом определив не только концептуально-содержатель­ные векторы ее эволюции, но и многие ее проблемные узлы, включая типичные для европейского менталитета фобии и комплексы (см. Любовь);3) речь Эриксимаха: Эрос разлит во всей природе ("Эрот... живет не только в человеческой душе и не только в ее стремлении к пре­красным людям, но и во многих других ее порывах, да и вообще во многом другом на свете — в телах любых жи­вотных, в растениях, во всем, можно сказать, сущем, ибо он Бог великий, удивительный и всеобъемлющий, причастный ко всем делам людей и богов"), — идеи данного фрагмента "П." послужили важнейшей пред­посылкой формирования эманационных концепций не­оплатоников (см. Эманация)и мистической традиции христианства; 4) речь Аристофана: Эрос как стремле­ние человека к изначальной целостности ["когда-то на­ша природа была не такой, как теперь... Люди были трех полов, а не двух, как ныне, — мужского и женско­го, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез и от него со­хранилось только имя, ставшее бранным — андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наиме­нование обоих полов — мужского и женского. [...] Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов... И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ни­ми... Наконец Зевс... стал разрезать людей пополам, как разрезают перед засолкой ягоды рябины... Вот с ка­ких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пы­тается сделать из двух одно и тем самым исцелить че­ловеческую природу. Итак, каждый из нас половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину. Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней...", — данная легенда, предложенная Платоном, наложила глубокий отпечаток на художественную традицию Запада, подвергая лю­бовь различным на протяжении истории романтичес­ким интерпретациям: от средневекового сюжета о Три­стане и Изольде и куртуазной лирики трубадуров до пушкинского письма Татьяны к Онегину ("То в высшем суждено совете, // То воля неба: я — твоя") и современ­ных кинематографических мелодрам]; 5) речь Агафона: совершенство Эроса ("Эрот, который сначала был сам прекраснейшим и совершеннейшим Богом, стал потом источником этих же качеств для прочих"); 6) речь Со­крата: цель Эроса — овладение благом (".. .Любовь — это всегда любовь к благу. [...] ...Все люди беременны

как телесно, так и духовно, и, когда они достигают из­вестного возраста, природа наша требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в пре­красном, но не в безобразном. [...] Любовь — стремле­ние родить и произвести на свет в прекрасном. [...] Вот каким путем нужно идти в любви — ... от одного пре­красного тела к двум, от двух — ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это — пре­красное"); — данная "речь" репрезентирует авторскую позицию Платона (изложение которой, как это харак­терно для платоновских диалогов в целом, вложено в уста Сократа), — позицию, во многом определившую: в системе отсчета философской традиции — не только платоновскую трактовку блага, но и европейский иде­ализм в целом (см. Идеализм); в системе отсчета за­падного типа ментальности — не только историю фи­лософских интерпретаций любви, но и эволюцию представлений о любви в целом, наложивших сущест­венный отпечаток на специфику ментальности запад­ного типа, включая и характерные для нее романтиче­ские идеалы (непременно сопрягающие любовь с "высшим благом"), и своего рода трансцендентализацию любви (классическим образцом которой являются тексты писем А.Блока к жене), и даже стереотипы эро­тического поведения, — не случайно П.Слотердайк к числу важнейших задач современных интерпретаци­онных стратегий в отношении любви называет ее декогнитизацию (см. Любовь); 7) речь Алквиада: пане­гирик Сократу ("он похож на тех силенов... которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то вну­три у него оказываются изваяния богов..."); III) ком­позиционное заключение, подводящее фабульный итог рассказа о пире в доме Агафона. Центральным моментом философского содержания "П." является развитие Платоном эйдотической концепции (см. Эйдос). К моменту создания "П." идея эйдоса как таковая была уже выдвинута Платоном (диалог "Федон" и др.), заложив основу философского идеализма в его классическом понимании (см. Идеализм). В контекс­те "П." данная идея существенно обогащается трак­товкой эйдоса в качестве предела (в математическом смысле этого слова) бытия вещи, — и последнее пони­мается в данном случае именно как процессуальное стремление к эйдосу. Кроме того, "П." может быть рассмотрен как первый историко-философский преце­дент полноты и корректности постановки вопроса о соотношении общего и отдельного, без которого не были бы возможны такие феномены европейской ис-

торико-философской традиции, как диалектика Гегеля и диалог номотетической и идиографической парадигм в философии истории.

М.А. Можейко

ПИРРОН (ок. 360—280 до н.э.) — древнегреческий философ из Элиды (Пелопоннес). Верховный жрец Элиды. Один из основателей античного скептицизма и автор словоформы "акаталепсия" (осознание собственного не­знания). Важнейшим источником для возможной рекон­струкции взглядов П. традиционно полагаются "Пирроновы положения" Секста Эмпирика, в значительной сте­пени основанные на записях ученика П. — Тимона (320—230 до н.э.). По мнению П., "в силу примесей на­ши чувства не воспринимают точной сущности внеш­них предметов. Но не воспринимает их также и разум, главным образом потому, что ошибаются его руководи­тели — чувства; кроме того, может быть, и сам он про­изводит какую-нибудь присущую ему примесь к тому, что ему сообщают чувства". Согласно П., "мудрость и знание не являются делом человеческим, и искать их на­до только у богов". Существование всего различного и разнообразного обусловливается произвольными чело­веческими обычаями и установлениями. Недоступность вещей нашему познанию делает единственно правиль­ным метод воздержания от суждений: по П., "текучесть и непрерывная качественная неустойчивость вещей ве­дут к их нечеткой же различимости в восприятии, а по­тому и невозможности судить о них с точки зрения кате­горий "истины" и "лжи". Так что лучше всего — воздер­живаться от однозначно-определенных утверждений и пребывать в невозмутимости духа и полной свободе суждений". П. утверждал, что ничто не является ни пре­красным, ни безобразным; ни справедливым, ни неспра­ведливым, — ибо все в себе одинаково и в действитель­ности ни в чем ничего не существует ("ничуть не более это, чем то"). Творчество П. индоктринировало в интел­лектуальную культуру Европы понятие "пирронизма" или "искусства обсуждать все вопросы, всегда приходя к воздержанию от суждений" (по Бейлю). Как отмечал Паскаль, "...люди не удивляются немощи своего разуме­ния. Они серьезнейшим образом следуют всем заведен­ным обычаям, и вовсе не потому, что полезно повино­ваться общепринятому, а потому, что твердо убеждены в правильности и справедливости своих действий. Еже­часно попадая впросак, они с забавным смирением ви­нят в этом себя, а не те житейские правила, постижени­ем которых так хвалятся. Этих людей очень много, они слыхом не слыхивали о пирронизме, но служат вящей его славе, являя собой пример человеческой способнос­ти к самым бессмысленным заблуждениям: они ведь да­же и не подозревают, насколько естественна и неизбеж-

на эта немощь их разумения, — напротив, неколебимо уверены в своей врожденной мудрости". Три ведущих вопроса философии П. — "Как устроены вещи? Как мы должны к ним относиться? Какую пользу приносит пра­вильное обращение с вещами?" — были, как известно, впоследствии воспроизведены Кантом: "Что я могу знать? Что я должен делать? На что могу надеяться?"

A.A. Грицанов

ПИРС(Peirce) Чарльз Сандерс (1839—1914) — американский философ, логик, математик, "отец науч­ной философии США". Профессор в Кембридже, Балти­море и Бостоне. Член Американской академии наук и искусств (1877). Ввел в философию понятие "прагма­тизм" (а также и "прагматицизм", что не привилось) как обозначение нового философского направления. Основ­ные сочинения: "Как сделать наши мысли ясными" (1878), "Фиксация веры" (1877), "Исследования по ло­гике" (1883) и др. В 1931—1958 было издано 8-томное собрание сочинений П. Познание, по мнению П., неин­туитивно по собственной природе: из него должны быть элиминированы артефакты здравого смысла и априор­ные синтетические суждения. Реконструируя те пути и процедуры, которые ведут от сомнения к вере, П. вычле­няет 4 метода фиксации верований как таковых: а) сле­пой приверженности, б) авторитета, в) априорный, г) на­учный. Демонстрируя ненадежность трех первых, П. постулирует, что единственным корректным методом в этом контексте правомерно считать научный. П. отме­тил, что любое научное верование уязвимо для критики ("фаллибельно") — нет допущений либо гипотез, не подлежащих проверке и, в случае необходимости, опро­вержению. Приближение к истине, по П., — это процесс беспрестанного устранения ошибок, совершенствова­ние гипотез, обновление результатов. Эволюция же на­уки являет собой "кумулятивно-конвергирующий" про­цесс первоначального формирования общей структуры отношений между изучаемыми феноменами вкупе с дальнейшей "кумуляцией" уточнения численных значе­ний тех параметров, которые характеризуют эту струк­туру. Традиционные типы рассуждения П. подразделил на: дедукцию, индукцию, а также то, что было им обо­значено как "абдукция" (попытка синтезировать первую и вторую по схеме: 1) наблюдается необычный факт С; 2) если А истинно, то С естественно; 3) есть, таким об­разом, основание предполагать, что А истинно). В соот­ветствии со своей трехзвенной схемой "индукция — де­дукция — абдукция", П. подразделил основные катего­рии на три фундаментальных класса, "модуса бытия" или "Идеи": "первичности" (firstness), "вторичности" (secondness) и "третичности" (thirdness). "Первичность" у П. — понятие бытия или существования, не зависимо-

го ни от чего другого, "чистое присутствие феномена", свободное от апплицированных концептуальных схем. Встреча свободно играющего творческого духа с дейст­вительностью порождает самые разнообразные "качест­ва в возможности", "идеальные проекты" реальности, некие чистые формы. "Вторичность" — факт сам по се­бе как данность ("весомо, грубо, зримо"), воспринимае­мый и понимаемый исключительно через "отношение к": факт, осуществляющий экспансию в реальности в состоянии неизбывного противостояния, борьбы, оппо­зиции, соотнесенности с иной реальностью. Свободной игре духа противодействует "сопротивление действи­тельности", устойчивость и постоянство наших воспри­ятий. "Третичность" же, согласно П., — это интеллиги­бельное измерение (ипостась) реальности, царство уни­версалий, законов, сущностей, упорядочивающих и ор­ганизующих (в частности, через процедуры верифика­ции) любые множества. Трактуя их в совокупности как динамические фундаментальные характеристики объек­та ("phaneron"), П. вводит в оборот понятие "фанероскопия", занимающее центральное место в процедурах вы­явления универсальных и значимых характеристик ка­кого-либо опыта или высказывания. Космология П. ба­зировалась на его убеждении, что "все стремится обрес­ти привычное устройство" вопреки капризам природы. Данное положение конституировалось в принцип "тихизма" (греч. tyche — случай). Принцип "синехизма" (греч. syneches — непрерывный) П. выводил из того, что материальное и духовное начала в своей сопряженности подвержены перманентному структурированию, вос­произведению закономерностей и, таким образом, обре­тению "законов-привычек". Человеческое мышление П. полагал состоящим из знаков, сам человек может быть интерпретирован как знак — мышление невозможно вне знаков, ибо оно языковое по природе, а язык — пуб­личен по сути своей. Знаки репрезентируют объект в ка­ком-то его качестве. Ситуация коммуникации поэтому выглядит так: знак (первый компонент) как функция не­коего объекта (второго компонента), являющийся в оп­ределенном отношении к толкователю-интерпретатору (третий компонент). Триадическая природа знака обус­ловила и облик сопряженных семиотических таблиц П. П. подразделил знаки на: "qualisign" (знак сам по се­бе — знак, обозначающий какое-то качество); "signsign" (могущий выступать репрезентантом всякого объекта); "legisign" (знак — маркер ссылки на некий закон или ду­ховную конвенцию). Трактуя взаимоотношения знака и объекта, который он репрезентирует, П. увидел следую­щие варианты их отношений: знак как иконический об­раз (например, рисунок), знак как индекс (сигнал), знак как символ (книга). Связка "знак — толкователь (интер­претатор)" может выглядеть как "Rheme" (неопределен-

ность объекта в утверждении вкупе с определенным предикатом — А есть красное); "Dicisign" (субъект ука­зывает на явление или предмет, предикат же — на каче­ство); "Argument" (любой силлогизм — ряд "Dicisign", следующих друг за другом в соответствии с правилами вывода). Рациональный смысл словоформ (понятие) мо­жет быть осмыслено и постигнуто, по П., через выявле­ние возможных последствий его употребления в том или ином значении для реального жизненного поведе­ния людей, т.е. может быть определено посредством фиксации экспериментальных эффектов. Последние же — потенциально сводимы к возможным действиям. По утверждению П., "мы постигаем предмет нашей мысли, рассматривая те его свойства, которые предпо­ложительно имеют практическое значение; наше пред­ставление об этих свойствах и образует в целом понятие данного предмета" ("принцип П." или "прагматическая максима"). Речь не шла о одномерном редуцировании истины к "полезности". Истина (как "согласие абстракт­ного утверждения с идеальным пределом, к которому бесконечное исследование привело бы мнения ученых", или "вера, вызывающая действия, ведущие нас к опре­деленной цели") обрела у П. качество "совершаемости". Прагматистски окрашенное неприятие П. субстанциалистского подхода к фиксации логических форм и их значения, ярко проявившееся в его анализе соотноше­ния классического и неклассического в философии и ло­гике, наглядно продемонстрировало глубину его миро­понимания. П., видимо, одним из первых адекватно оце­нил философское звучание открытия неевклидовых гео­метрий: "Небольшая книга Лобачевского "Геометричес­кие исследования" отмечает эпоху в истории мысли тем, что она ниспровергает аксиомы геометрии. Философ­ские следствия из этого несомненно значительны и те­перь ученые признают, что она должна вести к новому пониманию природы, менее механистичному, нежели то, которое направляло развитие науки со времени от­крытий Ньютона". В целом теория П. оказалась доста­точно эвристичной и результировалась позднее в облике самых разнообразных методологий деятельности. (См. также Прагматизм, Неопрагматизм, Знак.)

A.A. Грицанов

ПИСЬМО— одна из возможных версий перевода фр. слова écriture, могущего обозначать П., письмен­ность, Священное Писание. В широком смысле П. фик­сирует общую артикулированность, членораздельность в функционировании, работе психики, сознания, культу­ры. Артикуляция, членоразделение оказываются в этом контексте общим условием любого человеческого опы­та. (Такой подход впервые был явно задан Р.Бартом, предлагавшим легитимировать "артрологию" — или

"суставоведение — в статусе научной дисциплины, призванной изучать членоразделения любого типа в культуре.) В узко-классическом смысле П. предполагает расчленение потока речи на слова, звуки и буквы. П. как способность артикуляции расщепляет в языке все, что стремится быть континуальным, а также сочленяет в нем все разорванное. В истории человечества П. в ипо­стаси "письменности" являлось существенной характе­ристикой состояния общества: так, "дикарское общест­во", представляемое социальным типом "охотника", изобрело пиктограмму; "варварское общество" в лице "пастуха" использовало идео-фонограмму; "общество землепашцев" создало алфавит. Техника П., таким обра­зом, выступала важным фактором формирования обоб­щенного социального пространства, обусловливая до­минирующие репертуары общественной коммуникации. (Два типа П. — фонологизм и иероглифика — способст­вовали формированию разного типа культур и различ­ных форм этноцентризма.) Логоцентризм (см. Логоцентризм),присущий западной культуре, традиционно вы­теснял П. на статусную периферию: постулировалось, что П. суть вторичный феномен, находящийся в безус­ловном услужении у устной речи. Считалось, что П. — это всего лишь "знак знака": графический знак, замеща­ющий устный в его отсутствие. (Возможность осмысле­ния идеи об изначальности П. отнюдь не связана с фак­том хронологической первичности указанного обстоя­тельства. Вопрос о том, "предшествует ли письмо фоне­тическому языку", был, в частности, сформулирован во второй четверти 20 в. академиком Марром. Соответству­ющие выводы, сформулированные в первом издании Большой Советской Энциклопедии, позднее были под­вергнуты критике И.Сталиным.) В истории философии Платон, например, весьма низко оценивал функции П., трактуя его как служебный компонент языка, как вспо­могательную технику запоминания — hypomnesis. (Ср. у Ницше: "Сократ, тот, который не писал".) Пренебре­жительное отношение к П. было концептуально сфор­мулировано у Аристотеля: согласно Деррида, "для Ари­стотеля слова сказанные являются символами мыслен­ного опыта, тогда как письменные знаки есть лишь сим­волы слов произнесенных. Голос, производящий "пер­вые символы", состоит в сущностной и интимной связи с разумом... Этот первый означатель находится в особом положении по сравнению с другими означателями, он фиксирует "мысленные опыты", которые сами отража­ют вещи мира. Между разумом и миром существует от­ношение естественной сигнификации, между разумом и Логосом — отношение конвенционального символизма. Первой конвенцией, непосредственно связанной с есте­ственной сигнификацией, является устный язык, Логос. Как бы то ни было, именно естественный язык оказыва-

ется наиболее близким к означаемому, независимо от то­го, определяется ли он как смысл (мыслимый или жи­вой) или как вещь. Письменный означатель, по Аристо­телю, всегда лишь техничен и репрезентативен, он не имеет конструктивного значения". Именно Аристотель, по мысли Деррида, заложил интерпретацию П., до сих пор доминирующую в западной культуре, где "понятие письма... остается в рамках наследия логоцентризма, яв­ляющегося одновременно фоноцентризмом: в рамках представления об абсолютной близости голоса и Бытия, абсолютной близости голоса и значения Бытия, голоса и идеальности значения". По Аристотелю, речь непосред­ственно передает представления души; П. же всего лишь выражает то, что уже заложено в речи, в голосе. Данная интенция мышления транслировалась и христи­анством: истинным словом Бога полагалось его первое слово, слово сказанное. (Согласно Деррида, "письмо, буква, чувственное начертание всегда расценивалось за­падной традицией как тело и материя, внешние по отно­шению к духу, дыханию, глаголу и логосу. И проблема души и тела, несомненно, производна от проблемы письма, которое и наделило первую своими метафора­ми".) Р.Декарт, выдвигавший проект разработки всеоб­щего П., полагал, что ввиду своей произвольности П. не подвластно непосредственной интуиции и подлежит расшифровке. Неоднозначно оценивалась роль П. в творчестве Руссо: П., поставленное вслед за речью, по его мысли, суть маркер степени деградации культуры относительно природы. При этом Руссо полагал П. от­ветственным за многие проблемы общества, культуры и языка. По мысли Руссо, П. способно в известных ситуа­циях "восполнять" язык. Тесная взаимосвязь П. и чте­ния обращала на себя внимание многих мыслителей. Согласно Г.Гегелю, в рамках этих процедур сознание со­вершает восхождение к представлению об описывае­мых явлениях: "...произведения искусства достигают видимости жизни лишь на своей поверхности, а внутри являются обыкновенным камнем, деревом, холстом, или, как в поэзии, представлением, проявляющимся в речи и буквах". В целом классической западной метафи­зике присуще забвение и уничтожение П.: оно полага­лось несущественным, вторичным (в гносеологическом плане); подменой и маской (в моральном аспекте); спо­собом замены личного участия представительством (в политическом контексте). По мысли Деррида, логоцентризм — эта эпоха полной речи — всегда заключала в скобки и в конечном счете вытесняла любую свободную рефлексию относительно происхождения и статуса П., любую науку о П., если она не была технологией и исто­рией П. на службе речи, если она не шла вслед за речью, которая якобы стремится следовать за Бытием в попыт­ке зафиксировать присутствие человека при/в жизни ми-

ра. К примеру, по мнению Соссюра, язык не зависит от П. как способа изображения речи; единственным оправ­данием существования П. является речевая репрезента­ция. По схеме Соссюра, П. — это П. главным образом фонетическое, являющее собой систему произвольных и условных знаков. (Хотя Соссюр и признавал необхо­димость особого подхода к звуковой субстанции: "Са­мое существенное в языке... посторонне звуковому ха­рактеру языкового знака"; "в своем существе языковое означающее никоим образом не звук".) Как отмечал Деррида, "эпоха Логоса унижает, дискредитирует пись­мо, которое рассматривается лишь как медиация медиа­ции...". П. трактуется здесь "как то, что выпадает из зна­чения, оказывается посторонним, внешним значению". В строго определенном смысле наука о П. конституиро­валась в 18 в. — в период, характеризующийся вполне однозначным пониманием взаимоотношений устной ре­чи и описаний. Так, по Гуссерлю ("Происхождение гео­метрии"), П. есть условие возможности идеальных объ­ектов, условие научной объективности как таковой. Гус­серль стремился обосновать дихотомию экспрессивных и индикативных знаков; попытка оказалась не слишком удачной, ибо, как выяснилось, любая экспрессия оказы­вается захваченной в сети индикации. По мысли Дерри­да, различие между экспрессией (выражением) и инди­кацией (обозначением), т.е. различие, по Гуссерлю, между знаком и не-знаком, между словом и П. являет со­бой различие функциональное или интенциональное, но никак не сущностное. Ибо то, что должно отделять экс­прессию от индикации — непосредственное не-личное присутствие живого настоящего, — оказывается нефик­сируемым в языке. Из этой неудачи Гуссерля Деррида вывел перспективную возможность отождествления знака П. со знаком как таковым. В постструктуралист­ском литературоведении (в контексте идеи о "смерти ав­тора" — см. "Смерть Автора") обращение к феномену П. было обусловлено отказом от идеи связи языка с че­ловеком как его началом и источником. По Р.Барту, П. есть "точка свободы писателя между языком и стилем": пишущий находится в промежутке между языком, дан­ным ему как внешнее, и идущим "изнутри" стилем. Вы­бор в этой ситуации, согласно Барту, сводится к приня­тию формальной реальности П. Предложенная Деррида ("Нечто, относящееся к грамматологии", 1967) идея "грамматологии" как иной науки о П. означала качест­венно новый этап в его понимании. Дерридианская трактовка проблемы была нацелена на опровержение логоцентризма как идеи тождества логоса и голоса в ев­ропейской культуре: у Деррида идея П. фундирована от­казом от тезиса единства звука и смысла. По мысли Дер­рида, "фонетическое письмо — это арена великих мета­физических, научных, технических и экономических

происшествий Запада". Стратегия деконструкции не могла не предполагать пафосный отказ от фоноцентризма: "система языка, ассоциирующаяся с фонетически-алфавитной письменностью, есть то, в рамках чего бы­ла создана логоцентристская метафизика, метафизика детерминирующая, определяющая смысл Бытия как присутствие" (Деррида). Суть концепции Деррида сво­дится к следующему. Между человеком и истиной суще­ствует весьма значимая череда посредников, располага­ющаяся в основном в сфере языка. "Наличие" — об­ласть данного и несомненного — находится на расстоя­нии бесконечности, с каждым шагом к ней отступая все дальше и дальше. Посредники эти являют собой ряд ступеней, каждая из которых не более чем "след" (см. След) предыдущей. Ступени-следы отличаются друг от друга тем, что возможно обозначать как "различие". Об­щая индивидуализирующая функция этих различий, со­гласно Деррида, именуется differance (см. Differance).Как отмечал Деррида, "это специфическое графическое вмешательство /differance — А.Г./ было задумано в про­цессе разработки вопроса о письме". Способом осуще­ствления differance и выступает П. (или "прото-П.", по­нимаемое Деррида как собственно сам принцип расчле­нения; как возможность записи, условие любой дискур­сивности, любой артикулированности). "П.", не распо­лагаясь в оппозиции к речи, акцентированно пред-поло­жено языку, всякие посредники, по Деррида, гасят зву­ковую речь. (По Деррида, "изучение функционирования языка, его игры предполагает, что выводится за скобки субстанция смысла и среди прочих возможных субстан­ций — субстанция звука". Ср. у М.М.Бахтина: "фонема почти совершенно уступает свои служебные функции — обозначать значение... графеме".) Нанесение следов-посредников — это тоже артикуляция. Деррида в этом контексте считает П. самые различные феномены: на­резки, насечки, гравировки и иные виды установления артикуляций — со(рас)членений. У Деррида П. объем-лет любую "графию": от стено-графии до спектрогра­фии, любую про-грамму (греч. пред-писание). В беседе с Кристевой Деррида отметил: "Зрительное начертание (gramme) делается таким образом наиболее общим по­нятием семиотики". Важной предпосылкой создания грамматологии явилось у Деррида осознание того, что всякий знак (и устный, и письменный) — знак знака, след следа, означающее означающего; звено-посредник в бесконечной цепи отсылок. (Согласно Деррида, "знак и божественность имеют одно и то же время и место рождения. Эпоха знака, в сущности, теологична. Она, может быть, никогда и не кончится. Однако историчес­кая ограда этой эпохи очерчена".) Любовь Деррида к па­радоксам и языковым играм сказалась и на его трактов­ке перспектив грамматологии. По мысли Деррида, пред-

ложенное им иное понимание П. — как того, что не дви­жется вслед за речью/присутствием, не стремится уло­вить присутствие и потому не принадлежит ни одной из форм присутствия, — делает неосуществимым проект грамматологии как науки. /Естественно, Деррида имеет в виду ту науку, классицистские амбиции которой он би­чует всеми возможными "поэтико-терминологическими" средствами — А.Г./ В книге "Письмо и различие" Деррида характеризовал П. как своеобычную сцену ис­тории и игры мира: сохранение обозначения "П." соот­ветствует, по его мнению, особой логике деконструктивистского анализа, которую он называет логикой "палеонимии", т.е. внесения в традиционные понятия ориги­нального содержания посредством некоторого отстране­ния, откладывания их прежнего содержания и прививки новых смыслов. (Ср. у Делеза и Гваттари, "проблема письма: неточные выражения совершенно необходимы, чтобы обозначать точно".) П. выступает в таком контек­сте как посредник в отношениях между настоящим и ре­презентацией, между жизнью и смертью. Деррида в данном случае отдает должное традиционалистскому взгляду на интересующий его предмет: речь движима живым дыханием, П. ассоциируется с омертвлением — оно по сути уже смерть, всегда "имеющее характер заве­щания". Деррида неоднократно подчеркивал, что речь не должна идти о восстановлении "первородства" П., необходимо говорить о границах грамматологии как своеобычной специальной науки о П. (См. Грамматоло­гия, Фоиологизм, Чтение, Языковые игры, Метафи­зика.)

A.A. Грицанов

ПИФАГОРСамосский (ок. 570 до н.э. — ок. 500 до н.э.) — древнегреческий философ из города Регия (на острове Самос около города Милет), основатель пифа­гореизма (см. Пифагореизм),религиозно-этический ре­форматор, политический деятель, ученик Анаксимандра. Прозвище П. (по-древнегречески — "убеждающий речью") связано с проводимыми в Дельфах общеэллин­скими музыкальными Пифийскими Играми. История жизни П. неотделима от легенд, в которых он считается как "основателем европейской научной традиции", так иногда и "шаманом", предводителем экстатических культов и тайных мистерий. Бежав из родного города от политической тирании Поликрата, после почти 30-лет­них скитаний П. необычайно расширил круг своих по­знаний. В оправдание его знаний тайных восточных до-крин ему приписывали длительное пребывание в Егип­те и Вавилоне (однако вполне возможно, что он обрел их у своих учителей из Милета). На 50-м году жизни П. поселился в южноиталийской колонии Кротон. Как пи­сал Э.Майнер, "... П. прибыл в Кротон в качестве рели-

гиозного и морального учителя... вероятно с некоторым опытом... политического агитатора. Он был человеком с сильными социальными и политическими предубежде­ниями и глубоким чувством собственной значимости. Он был избранным лидером, пророком, но не без хитро­сти и хорошего знания практических деталей и средств, которые только и могут объяснить его последующий фе­номенальный успех...". Дикеарх в своих "Фрагментах" (в передаче Порфирия) свидетельствует, что когда П. прибыл в Кротон, то "...он расположил к себе весь город как человек много странствовавший, необыкновенный и по своей природе богато одаренный судьбою, — ибо он обладал величавой внешностью и большой красотой, благородством речи, нрава и всего остального...". Там же П. основал братство своих последователей и учени­ков (около 1900 человек "посвященных"), где философ­ские и научные (в большей степени математические) изыскания неразрывно сочетались религиозно-магичес­ким ритуалом. П. был первым, кто назвал Вселенную "Космосом" по причине присущей ему упорядоченнос­ти. П., никогда ничего не писавшему и только читавше­му лекции, приписывают труды "О воспитании", "О го­сударстве", "О душе", "О мире", "О природе" и др. (Ис­торическая достоверность бесчисленных жизнеописа­ний П. сомнительна, поскольку сразу после смерти его имя и реальный облик утратили черты смертного чело­века, обретая взамен пророческие и божественные ха­рактеристики. Классическое античное выражение при­менительно к учению П.: "так сказал он". Уже Аристо­тель, не имея возможности сепарировать мысли самого П. от писаний и текстов его последователей, говорил о "так называемых пифагорейцах".) П. первым дал себе название "философ" ("любомудр"), вместо "мудрец" ("сведущий"). На место "мудрости" как осведомленнос­ти о практической жизнедеятельности общества и лич­ности, П. поместил чистое размышление (рассмотрение "мудрости" — sophia — как любимого предмета), что позднее было названо "философией" (phileo — люблю и sophia). В области астрономии П. и его школа вы