Видения

Теперь мы переходим от попыток глубинного человеческого разума высказать истину поверхностному сознанию к попыткам той же таинственной силы показать нам эту истину, или, выражаясь на языке психологии, от исследования слуховых непроизвольных проявлений к исследованию зрительных. Самое неоднозначное из слов – "видение" – с переменным успехом использовалось как сторонниками, так и противниками мистицизма для описания широкого спектра переживаний: от бесформенных интуиции через грубые оптические галлюцинации до сознательных визуализаций, которые так типичны для творческих людей. К видениям мы должны отнести и глубоко личностные тайные прозрения в суть Совершенной Любви, и великие ясновидческие картины будущего, которые даются очам наций – пророкам. По словам Дени из Карту, видения первого из этих двух типов следует скрывать, тогда как видения второго – делать всеобщим достоянием. Первые из них по существу скорее мистичны, вторые носят пророческий характер; и даже если мы не будем здесь останавливаться на рассмотрении видений второго типа, у нас останется великое множество переживаний, которые можно отнести к мистическим. Сюда легко могут быть причислены зыбкие бесформенные видения Троицы и видения конкретного образа Христа, которые выпали на долю св. Терезы, поэтические грезы Мехтильды Магдебургской, ясно очерченные аллегории Сузо и даже Блейково видение души блохи.

Поскольку никто, кроме самих визионеров, не в состоянии постичь природу видения, небезынтересно узнать все, что они говорят по этому поводу, и проследить, как их самонаблюдения согласуются с выводами психологии. Рассуждая о подобных феноменах, мы обычно забываем, что для всех, кто никогда не слышал голосов и ни разу в жизни не переживал видений, невозможно вразумительно объяснить, о чем здесь идет речь. По аналогии с этим невозможно передать обывателю упоение решающего сражения, потрясая перед ним окровавленными письмами фронтовика. Ни один отчет из вторых рук не может в полном объеме выразить подлинные или иллюзорные переживания, через которые прошел его автор. "Едва ли окажется для нас лишним, – говорит Ресежак, – еще одно напоминание о том, что мистический акт подразумевает неизреченный контакт с Абсолютом и Свободой. Мы никогда не узнаем, каким было в действительности состояние сознания жителя древнего мира, который сполна отдавался культу Священного Огня или какого-либо другого символа, пробуждающего чувство бесконечности". [32] По аналогии с этим, если нам не посчастливится лично пережить видение Трансцендентного, мы никогда не познаем великой тайны этого состояния сознания.

Когда мы приступаем к исследованию видений, нам прежде всего бросается в глаза, что мистики далеко не единодушны в своем отказе придавать значимость визионерским переживаниям. [33] Естественная робость и глубокая самокритика, с которой они подходят к голосам, в данном случае сильно возрастает. Уже одно только это их отношение, если оно правильно понято, может охладить пыл самых ревностных защитников и обличителей видений. "Если случится так, – говорит Хилтон, – что ты увидишь какой-либо яркий, невидимый для других свет своим телесным оком или воображением; если ты услышишь какой-то приятный звук телесным ухом; если неожиданно для себя ощутишь во рту вкус чего-то неземного; или если почувствуешь в груди своей тепло, словно там пылает пламя, или нечто подобное произойдет с какой-либо другой частью твоего тела; или если явится тебе в телесном обличье ангел, чтобы утешить или поцеловать тебя; или возникнет какое-либо другое чувство, о котором ты точно знаешь, что оно имеет отношение к тебе и не является телесным созданием, – будь тогда осторожен и прилежно внимай движениям своего сердца. Если окажется, что твоим сердцем движет стремление презреть добродетель, духовное знание и постижение Бога, желание видеть это новое видение или слышать этот новый голос и спокойно наслаждаться одним только его присутствием, полагая, что это телесное чувство заключает в себе небесную радость и ангельское блаженство... тогда это чувство весьма подозрительно и враждебно. Посему, даже если оно приятнее всего, что ты изведал в своей жизни, отвратись от него и не принимай его впредь". [34] Практически все наставники созерцания говорят нечто подобное, однако, по-видимому, никто из них не говорил так убедительно, как строгий и искушенный исследователь невидимого мира св. Иоанн Креста. Этот мистик до конца своих дней был непреклонен в разоблачении даже самых "возвышенных" иллюзий и стремился очистить от наименьших заблуждений разум и совесть человека.

"Часто случается так, – говорит он, – что духовных людей со сверхъестественной настойчивостью преследуют чувственные представления и образы. Иногда они видят очертания и образы жителей иных миров, святых и ангелов, добрых и злых тварей или же просто необычайно яркие огни и свет. Они внимают неслыханным словам, иногда видя тех, кто их произносит, а иногда нет. Подчас у них проявляется чувственное восприятие изысканных благоуханий, источник которых установить не удается... И хотя все эти переживания могут представляться телесным чувствам по воле Божьей, мы никогда не должны наслаждаться ими или поощрять их. Нет, нам скорее следует избегать их и не пытаться определить, добро в них или зло. Ведь поскольку они – внешние и вещественные, постольку они по своей природе далеки от Бога. От Бога же подлинно исходит лишь чисто духовное общение, в котором больше пользы и безопасности для души, чем во всем, что приходит через органы чувств. Ибо в телесных чувствах обычно заключены заблуждения и опасность: чувства судят о духовных вещах, принимая их за себе подобные, тогда как в действительности они столь же различны, как тело и душа, ощущения и разум". [35]

И еще:

"В высшем состоянии любовного единения Бог не является душе в образах, подобиях или фигурах. Нет также и места, где это происходит, ибо единение с Богом возможно лишь лицом к Лицу, с глазу на глаз... Таким образом, душа, которая сподобилась этого совершенного единения, должна быть внимательна в том, чтобы не опираться на образы в ее воображении, те или иные формы и фигуры, которые доступны зрению, ибо все эти вещи не могут служить надлежащим и достойным подспорьем в достижении великой цели. Они, скорее, представляют собой препятствия на пути, и поэтому мы должны быть начеку и вовремя отвергать их". [36]

С этим перекликается сказанное св. Терезой:

"В этих делах нужно всегда опасаться заблуждений до тех пор, пока мы не убедимся, что видение воистину исходит от Духа Божьего. Поэтому вначале не следует поощрять никаких видений. Если же впоследствии окажется, что действует сам Бог, душа от этого лишь преуспеет в развитии, ибо испытание будет способствовать ее совершенствованию". [37]

Таким образом, подлинные созерцатели почитают видения в лучшем случае несовершенными, двусмысленными и ненадежными средствами постижения: они неуправляемы, непредсказуемы, чреваты заблуждениями, и чем ярче сопровождающая видение галлюцинация, тем более оно подозрительно. Однако мистики проводят грань между различными типами визионерского опыта и четко отделяют видение, которое скорее "чувствуется", чем видится, от обычных зрительных галлюцинаций, которые человек видит физическими глазами во внешнем пространстве.

Мы можем проследить в видениях, равно как и в голосах – так как эти феномены с психологической точки зрения во многом подобны, – стадии экстернализации тех концепций и интуиции, которые лежат в основе всех непроизвольных душевных состояний. Итак, существуют три типа видений, богато иллюстрированных в письменных свидетельствах мистиков: (1) мысленные [intellectual], (2) имагинативные, или воображаемые [imaginary] и (3) материализованные, или телесные [corporeal]. Этим разновидностям видений соответствуют три типа голосов: (1) субстанциальные, или неартикулированные; (2) ясно различимые внутренние и (3) внешние (exterior) слова. Сейчас мы займемся рассмотрением видений первый двух типов. О телесных же образах можно сказать, что они мало чем интересны для тех, кто изучает мистицизм. Как и "внешние слова", эти образы едва ли представляют собой нечто большее чем в той или иной мере сознательную экстернализацию воспоминаний, мыслей и интуиции. Даже какая-нибудь благочестивая картинка может запечатлеться в памяти чувствительного субъекта, а затем предстать перед ним в виде красочной зрительной галлюцинации.

(1) Духовные видения. – Как и "субстанциальные слова", духовные видения, судя по словам мистиков, являются столь мимолетными, утонченными и бесформенными, что их очень трудно выделить на фоне акта созерцания, в ходе которого они чаще всего возникают. Эти душевные состояния – или, лучше сказать, способы восприятия душой – оказываются так тесно связанными между собой, что, проводя различие между голосом и видением, мы рискуем упустить из виду главное. Кажется, различие в данном случае свидетельствует всего лишь о стремлении различных индивидов иносказательно описать одно и то же переживание. Насколько мы можем его понять, духовное видение имеет место, когда нечто без предварительных волевых усилий оказывается перед внутренним взором души, которая постигает его не глазами и не слухом, а некоторой иной способностью, лежащей в основе и видения, и слуха. Это постижение интимно, но неописуемо; оно вполне определенно, но в то же время неопределимо. В Откровениях Анжелы Фолиньоской есть место, где она ярко описывает последовательность озаренных состояний, в которых она переживала "бесформные видения" и сопутствующие им "бесформные голоса". Ее описания намного лучше помогают нам понять природу этих феноменов, чем самый скрупулезный психологический анализ. "Подчас Бог приходит, когда душа Его не звала. Он заполняет ее теплом, любовью, а иногда нежностью, и тогда душа радуется и верит, что это пришло от Бога. Однако она все еще не знает и не видит, что Он пребывает в ней, она постигает только Его милость и восторгается ею. Кроме того, Бог может входить в душу и говорить ей сладостные слова, которым она премного радуется, ибо тогда чувствует Его. Это чувство Бога больше всего восхищает душу, однако даже в нем остается некоторое сомнение, ибо душа еще не уверена в том, что Бог пребывает в ней... Превыше этого душа получает дар видеть Бога. Бог говорит ей: "Виждь Меня!", и тогда душа постигает Его пребывающим в себе. При этом она видит Его более ясно, чем один человек видит другого. Ибо очи души зрят изобилие, о котором я не могу говорить, поскольку это изобилие не телесное, но духовное, и больше я ничего не могу сказать. И радуется тогда душа этому зрелищу неизреченной радостью, ибо такое изобилие есть свидетельство подлинного пребывания в ней Бога. И тогда душа не может смотреть больше ни на что, потому что вид этот преисполняет ее неописуемо. Такое созерцание, в котором душа не видит ничего другого, так значительно, что я опечалена тем, что не могу сказать о нем ничего. Оно не есть все то, что можно осязать или воображать, ибо оно неизреченно". [38]

Таким образом, духовные видения оказываются тесно связанными с "осознанием присутствия Бога", которое мы обсуждали в предыдущей главе, хотя сами созерцатели утверждают, что это различные состояния. [39] Духовные видения, очевидно, в той или иной мере отличаются от рассеянного сознания Божественной Имманентности тем, что, хотя они и не видимы глазами, их можно точно локализовать в пространстве. Обычное мистическое осознание Божества в данном случае оказывается сосредоточенным в одной точке, которой сразу же приписывается какой-то теологический или символический характер. В результате ощущение упомянутого присутствия оказывается таким конкретным, определенным и личностным, что, как говорит св. Тереза, оно более убедительно, чем видимое физическими глазами. Это невидимое присутствие обычно отождествляется христианскими мистиками не с бесформным Абсолютом, а с Образом Христа. "В молитве единения и покоя, – говорит св. Тереза, – иногда наблюдаются проблески Лика Божьего, тогда как в видении во благо нам и Себе в радость присутствует еще и Святой Образ". [40] "Человек, который никогда ни о чем подобном не помышлял, – продолжает она, – и не надеялся сподобиться такого видения, ясно осознает, что Иисус Христос стоит подле него, хотя он и не видит Его ни очами плоти, ни очами души. Не знаю почему, но такое видение называется духовным. В отличие от имагинативного такое видение не уходит быстро, но продолжается несколько дней, а порой и больше года... И хотя мне известны некоторые, я думаю, более утонченные дары, этот дар приносит с собой особое знание Бога. Его постоянное присутствие воспламеняет в душе самую нежную любовь к Нему, а желание посвятить всю свою жизнь служению Ему становится столь великим, что его невозможно описать. Осознание Его постоянного и сокровенного присутствия очищает совесть, ибо, хотя мы и знаем, что Бог видит все свершаемое нами, мы по своей природе легко забываем об этом, так как склонны к безответственности. Теперь же это становится невозможным, поскольку Господь наш дает душе понять, что все время находится подле нее". [41]

В таком состоянии – к которому едва ли применимо понятие "видение" – сознание пребывает на высочайшем уровне и практически отсутствуют все признаки галлюцинирования. При этом даже своим внутренним взором человек ничего не видит, во многом подобно тому, как ничего не слышит в случае "существенных слов". Речь идет о чистом восприятии: в первом случае – Образа, во втором – знания. "Непосредственное видение открывшегося Лика Божьего, – говорит Сузо о духовном видении, – вне всяких сомнений представляет собой чистую истину. Видение следует считать тем более возвышенным, чем более оно духовно, свободно от образов и приближается к состоянию чистого созерцания". [42]

Св. Терезе мы обязаны самым подробным и тонким описанием этого необычайного состояния осознания. Оно низошло на нее неожиданно после длительного душевного смятения и казалось ей ответом на ее неотступные молитвы о том, чтобы ее "вели" каким-то другим путем, потому что путь "внутренних слов" казался ее наставникам "весьма подозрительным". "Я не могла заставить себя, – говорит она, – желать этих изменений; и не могла я поверить, что нахожусь под влиянием Сатаны. Хотя я делала все от меня зависящее, чтобы верить в одно и желать другого, не в моих силах было это сделать". Из этого затруднения она вышла тем, что полностью предалась Божьей воле. По-видимому, именно вследствие этого отвержения себя, в виде добровольной капитуляции, и последовавшего затем выхода из стрессового состояния у св. Терезы впервые проявилась новая разновидность медиумизма. Это непроизвольное психическое проявление не только подтвердило подлинность ее голосов, но и принесло спокойствие и уверенность ее встревоженному поверхностному сознанию.

"Это случилось со мной по истечении двух лет, проведенных всеми нами в молитве о том, чтобы Господь показал мне другой путь или же явил истину этого – ибо теперь я очень часто слышала голос Господа. Однажды в славный праздник св. Петра я молилась и увидела рядом с собой Христа, или, лучше сказать, почувствовала Его, потому что не видела Его ни очами тела, ни очами души своей. Мне казалось, что Он стоит подле меня, и я видела также, что именно Он разговаривает со мной. Поскольку доселе я пребывала в неведении в отношении того, что такое видение возможно, поначалу я очень испугалась и только плакала. Когда же Он сказал мне в утешение одно только слово, я пришла в себя, перестала бояться и стала снова спокойной и уверенной в себе, как всегда. Мне стало казаться, что Иисус Христос всегда находится со мной рядом. Поскольку видение не было порождением воображения, я не видела никакого образа, но очень ясно чувствовала, что Он всегда находится от меня по правую руку и наблюдает за всем свершаемым мною. После этого, если я только хотя бы немного сосредоточивалась и не слишком отвлекалась, я не могла забыть о Его близком присутствии. Я сразу же пошла к своему духовнику и в великой тревоге рассказала ему об этом. Он спросил меня, в каком виде я вижу Господа нашего. Я ответила ему, что не вижу никаких образов. Тогда он спросил, откуда я знаю, что это Христос, на что я ответила, что сама не знаю откуда, и все же не могу усомниться в том, что Он пребывает подле меня... У меня не нашлось других слов, чтобы сказать об этом, ведь мы, женщины, знаем так мало. Возможно, муж более ученый объяснил бы это явление лучше.

Ибо если я говорю, что вижу Его не очами плоти и не очами души – ведь это не было одно лишь мое мечтание, – то как я могу уразуметь, что Он стоит подле меня, и быть более уверенной в этом, нежели в том случае, если бы я видела Его глазами? Если скажут, что такое видение подобно знанию человека слепого или человека, пребывающего во тьме, о присутствии подле него кого-то другого, я отвечу, что такое сравнение неточно. Подобие при этом лишь поверхностное потому что слепой узнает о присутствии кого-то подле себя от других чувств – такой человек может услышать слова или шорохи другого или же прикоснуться к нему. В моем же случае темнота никак не ощущается, ибо Он являет Себя душе посредством некоторого знания Себя, и это знание ярче солнца. Я не хочу сказать, что вижу солнце или какую-то другую яркую вещь. Я говорю здесь о свете невидимом, который озаряет собой наше разумение, чтобы душа могла постигать столь великое благо. И видение его несет с собою огромное блаженство". [43]

(2) Имагинативные видения, равно как и "внутренние слова", также не являются галлюцинациями органов чувств. Душа в самом деле видит при этом ясно и отчетливо, однако во время видения она отдает себе отчет в том, что рассматривает видение драгоценным органом восприятия – "внутренним оком, которое дарит покой одиноким". [44] Имагинативное видение представляет собой спонтанный и непроизвольный акт той силы, которой наделены все люди искусства и люди с воображением. Во всем, что касается механизма возникновения видения, наблюдается очень незначительная разница между видением "танцующих нарциссов" у Вордсворта и видением пляшущих ангелов у Сузо, которые "хотя и высоко воспаряли в своем танце, со стороны при этом выглядели очень грациозно". [45] И тот, и другой образ являются прекрасными примерами "пассивного воображаемого видения", хотя в первом случае визионер осознает, что источником видения является его память, а во втором видение возникает из подсознания спонтанно, как сон, и содержит в себе элементы, которые могут быть отнесены к любви, вере и прямому интуитивному восприятию истины.

Итак, пассивными воображаемыми видениями мы будем называть спонтанно возникающие ментальные картины, на которые душа смотрит отстраненно и безучастно. Такие видения у мистиков могут быть двух типов: (а) символические и (б) личностные.

(а) Символические видения не могут быть обманчивыми, потому что, переживая такое видение, душа осознает, что видит истину "в образе". Символика многих видений великих пророков-мистиков – например, св. Хильдегарды – настолько сложна, что для их интерпретации необходимы немалые умственные усилия. В некоторых случаях такая интерпретация "приходит" вместе с видением. Так, нам известно, что "Видение пяти скал" у Ралмена Мерсвина пришло к нему в виде отчетливой картины, аллегорический смысл которой был явлен его разуму тогда же. Сузо многократно переживал подобные символические видения. Создается впечатление, что он жил на грани мира воображения и с готовностью воспринимал новые истины в символической форме. Например: "Однажды утром Слуга в видении увидел себя окруженным сонмом небесных духов. Он попросил у одного из самых ярких Небесных Принцев показать ему, как Бог пребывает в его душе. На что ангел ему сказал: "Тебе следует лишь радостно обратить взор к себе и созерцать, как Бог ведет игру любви в твоей любящей душе". Он так и сделал, и увидел, что его тело в области сердца чисто и прозрачно, как кристалл. Он узрел прекрасную Божественную Мудрость, царственно восседающую на престоле в самом центре его сердца. Подле нее находилась исполненная возвышенных желаний душа Слуги, она благоговейно почивала в Боге, Который обнимал ее и любовно прижимал к Своему Сердцу. Так она оставалась погруженной в божественную любовь и преисполненной этой любовью в объятиях своего возлюбленного Бога". [46]

В подобном видении отражена мистическая страсть к Абсолюту и проблески Его присутствия в душе наряду с аллегорическими образами, которые порождает поэтическое воображение. Такое видение фактически представляет собой некую визуализацию стихотворного произведения, возникшую во вдохновенном постижении истины. Сходным образом были созданы многие умозрительные модели Вечности, с помощью которых созерцатели и мистики всецело устремленного к трансцендентому типа пытались запечатлеть свое глубокое видение реальности. В таких воображаемых видениях образ иносказательно представляет трансцендентную Реальность, которую душа еще не способна видеть. Вот что Беатриче сказала Данте, когда он пережил великое видение Реки Света:

И свет предстал мне в образе потока,
Струистый блеск, волшебною весной
Вдоль берегов расцвеченных широко.

Живые искры, взвившись над рекой,
Салились на цветы, крутом порхая,
Как яхонты в оправе золотой;

И, словно хмель в их запахе впивая,
Вновь погружаясь вглубь чудесных вод
И чуть одна нырнет, взлетит другая.