Все свои потребности старается удовлетворять сам, не любит быть иждивенцем; однако подсознательно ему хочется, чтобы кто-то позаботился о его быте, комфорте и удобствах. Он живет в мире своих идей, и вещи его не особенно волнуют, он их как бы не видит. Способен долго искать в сумке и в карманах записную книжку, которая лежит рядом, на том же (пустом!) столе.
И вот если этот кто-то не позаботится, он может ходить голодным, грязным и растрепанным.[**] В его вещах может быть настоящий хаос, который ему по душе. Иногда по-настоящему страшно заходить в гости к одинокому ИЛЭ: кажется, там лет семьдесят сберегается в неприкосновенности экспозиция музея разрухи времен Гражданской войны.
На нужды своего тела тоже может внимания почти не обращать. Запросто забудет поесть или, приехав в гости, проделав тридцать километров по жаре на велосипеде, только через полчаса вспомнит о том, что «умирает от жажды».
Если он заболеет, вряд ли сможет рассказать о том, что у него болит: доктору виднее. Как бы ни был болен, если тот вынесет вердикт «здоров», ИЛЭ будет бегать как обычно, пока совсем не свалится.
Или вот сага о том, как ИЛЭ покупал ботинки. Надел один, повернул ногу туда-сюда. Так ничего и не решив, поднял голову, посмотрел на приятеля: «Ну как, мне не давит?»
Ну что здесь скажешь?
Однажды я попытался охарактеризовать себя — составил список из двух десятков определений, часть из которых противоречила друг другу.
А в заключение приведем слова одного ИЛЭ, и, честное слово, лучшей концовки не придумаешь:
Но это далеко не все, что имеет наглость называться мной.