ФИЛОСОФИЯ НАУКИ. ВЫПУСК 6

Российская Академия Наук
Институт философии

ФИЛОСОФИЯ НАУКИ ВЫП. 6

Москва
2000

ББК 151.1

УДК–100

Ответственный редактор :

доктор филос. наук А. П. Огурцов,
доктор филос. наук В. М. Розин

 

Рецензенты:

доктор филос. наук Б.Г.Юдин

кандидат филос. наук П. Д. Тищенко

Ф–56 Философия науки. Вып. 6. — М., 2000. —000 c.

  ISBN 5–201–02036–4 © ИФРАН, 2000 Оглавление

II. Философия социальных наук

 

Сачков Ю. В. Научный метод и познание социальных явлений.

Абрамова Н.Т. Коммуникация и традиция.

Меркулов И. П. Феномен сознания: когнитивные истоки культуры.

Блюхер Ф. Н. Время в истории.

Никитаев В. В. К онтологии множественности миров.

Давыдов Ю. Н. Античная предыстория социальной науки.

 

III. Из истории философии науки

 

Огурцов А.П. Философия науки 20 века: успехи и поражения (статья 1).

Новиков А. А. Пять ипостасей русского интуитивизма.

Розин В.М. Опыт изучения творческого пути М.Фуко.

Маркова Л.А. Наука и логика смысла Ж.Делеза

раздел I теоретические проблемы философии современной науки (Материалы III Смирновских чтений) А.Ю.Севальников

Основная идея модальной интерпретации

Модальная интерпретация не предполагает чего-либо нового относительно квантовых состояний. Она лишь подчеркивает тот факт, что эти состояния… Мы сказали, что динамические состояния, вводимые при модальной интерпретации,… Согласно модальной интерпретации, измерение открывает нам динамическое состояние системы. Пользуясь терминологией…

Заключение

Выше модальная интерпретация квантовой механики рассматривалась с точки зрения ее “антиколлапсовских” возможностей. Сторонники модальной интерпретации, однако, указывают на преимущества этой интерпретации, проявляющиеся при осмыслении принципов работы квантовых компьютеров и квантовой телепортации. Эти вопросы выходят за пределы настоящей статьи.

 

 

А.И.Липкин

О МЕСТЕ МОДЕЛЕЙ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЗИКЕ^*

В XX в. обычно и в теоретической физике, и в философии наук в качестве основы рассматривают двухслойную модель научного знания, в которой выделяют математико-теоретический и эмпирический слои. “Немного схематично… можно сказать, что всякая физическая теория состоит из двух дополняющих друг друга частей, — говорил известный физик-теоретик Л.И.Мандельштам в своих лекциях по квантовой механике. — Это уравнения теории… (и) связь этих (входящих в уравнения — А.Л.) символов (величин) с физическими объектами, связь, осуществляемая по конкретным рецептам” [1, с. 326-327].

В [2] к этому еще добавляют “интерпретацию или модель для абстрактного исчисления (уравнения Мандельштама — А.Л.), которая снабжает некоторым “мясом” в терминах более-менее знакомого понятийного или наглядного материала скелетную структуру”. Аналогичное представление модели-интерпретации мы находим в “модели для” [3] и в так называемом “общепринятом взгляде” на теории [4, p. 3]. Но при этом модель выступает не как центральный элемент системы, а как связка между теорией-уравнением и эмпирическим материалом. Главных элементов, как и у Мандельштама, лишь два. Приблизительно то же мы находим даже в рамках структуралистского (модельного) течения философии науки (Суппес, Штегмюллер и др.), где интенсивно используется термин “модель”. Здесь тоже есть только два основных слоя — теоретический и эмпирический: “Научная теория, — пишет П.Суппес в своей работе “Что такое теория?”, — состоит из двух частей. Первая — абстрактное логическое исчисление… Вторую часть теории составляет набор правил, которые приписывают эмпирическое содержание логическому исчислению” [5, p. 56].

С этим взглядом в основном солидаризируется и один из патриархов отечественной философии науки И.В.Кузнецов, который, анализируя структуру физической науки, приводит позицию Л.С.Мандельштама как образец [6, с. 29] и в своем собственном анализе выделяет аналогичные два элемента: “главный структурный элемент” (“ядро физической теории”) — “систему общих законов, выражаемых в математических уравнениях” и “физическую интерпретацию уравнений” [6, с. 34].

Но в реальной физике именно построение физической модели отдельного “явления природы” (или глобальной “картины мира”) является центральным в работе физика. Именно с создания физической модели начинается его работа и в классической и в квантовой механике. После того, как модель есть, составить для нее математическое “уравнение движения”, которое часто называют “законом”, — дело техники. Из чего же составляются эти модели? Мы утверждаем, что они составляются из первичных идеальных объектов (ПИО) типа частиц, полей и др., которые задаются в рамках некоторой системы понятий и постулатов, названной нами “ядром раздела науки” (ЯРН) [7; 8]. В центре этой системы находится взаимосвязанные модельно-онтологические понятия простейшей для данного раздела физики физической системы (А) — ПИО и множества ее состояний (S_A), определяемых наборами соответствующих измеримых величин (для классической частицы — положением и скоростью). Эти модельно-онтологические понятия, как и составляемые из них более сложные физические системы, имеют математическую “надстройку”, состоящую из математических образов физической системы (типа гамильтониана или лагранжиана), ее состояний (например, волновой функции в квантовой механике) и “уравнения движения”, задающего связь между состояниями в различные моменты времени t. Кроме того, существует слой “эмпирического материала”, в котором следует выделить “конструктивные элементы”, обеспечивающие приготовление самой физической системы и ее исходного состояния, и эталоны и процедуры сравнения с ними для всех измеримых величин. При этом понятия, входящие в модельно-онтологический и математический слои, задаются одновременно, взаимосвязанно и неявно в рамках системы соответствующих постулатов.

Отметим вторичность математического слоя, в том числе, что в реальной работе физика, как правило, уравнения пристраиваются к модели физической системы, а не наоборот. На это указывает и характерное для физики использование разных “математических представлений” (т.е. математических образов физической системы и ее состояний) для решения одной и той же задачи (Ньютона, Лагранжа, Гамильтона — в классической механике, Шредингера, Гейзенберга, взаимодействия и др. — в квантовой механике). Последнее является причиной “головной боли” у философов, которые сводят теоретическую часть к математическим уравнениям.

Весьма ярко модельный слой проявляется в “методе затравочной классической модели” [8], широко используемом в физике XX в. [7]. Суть последнего состоит в следующей процедуре: берется “затравочная” модель физической системы из классического раздела физики (классической механики и электродинамики), затем берется классический математический образ этой системы (в виде соответствующего гамильтониана или лагранжиана), после чего вводятся определенные процедуры преобразования классического математического образа в неклассический. В результате “затравочной” классической модели (ЗКМ) сопоставляют новое математическое представление, в результате чего “классическая модель” приобретает “неклассические” свойства. В квантовой механике так ставятся все задачи (поищите, откуда берется гамильтониан той или иной квантовомеханической задачи, и вы найдете лежащую в ее основании “затравочную” классическую модель). Этот метод используется и при создании теории относительности и статистической физики [7].

Отметим, что, по сравнению с введенным в [9] понятием “затравочного абстрактного объекта” (ЗАО), наш метод ЗКМ является чрезвычайно конкретным. Метод ЗКМ является конкретным элементом исследовательской работы внутри раздела физики, используемым учеными при постановке физических задач. В весьма интересной работе [9] речь идет о логическом анализе процесса формирования теории. Вопрос о том, можно ли рассматривать ЗКМ как частный случай реализации выявленной в [9] логической процедуры, требует дополнительного анализа.

Наша структура близка структуре В.С.Степина, у которого “теория включает: 1) уравнения (математические выражения законов); 2) теоретическую схему, для объектов которой справедливы уравнения; 3) сложные и опосредованные отображения объектов, составляющих схему, на эмпирический материал” [10, с. 97]. Здесь обозначены все введенные нами слои. У В.С.Степина есть и аналоги наших ПИО и ЯРН — “теоретические объекты” и “фундаментальные теоретические схемы” [10, с. 24, 30]. Но у В.С.Степина нет введенной нами весьма конкретной единой для всех разделов физики структуры (в центре которой переход S_A(t_o) ® S_A(t₁)). В отличие от “системы основных положений”, состоящих из аксиом, допущений, общих законов и принципов теории [11, с. 265], наше “ядро раздела науки” обладает четкой и конкретной структурой составляющих его математического, модельного и эмпирического слоев [7,8].

Такой взгляд на физику имеет много общего с “общей структурой фундаментальных физических теорий” Г.Я.Мякишева [12]. Последний выделяет понятие состояния физической системы как центральное и утверждает, что общая структура классической механики остается и в других разделах физики. Но у него, как и у перечисленных выше авторов, в основе лежит двухслойная модель естественной науки, в которой теоретическая часть представлена лишь математическим слоем: “Общими структурными элементами механики Ньютона (и все другие “фундаментальные физические теории”, как он указывает чуть ниже — А.Л.), — пишет Г.Я.Мякишев, — можно считать три элемента: совокупность физических величин (наблюдаемых), с помощью которых описываются объекты данной теории; характеристика состояний системы; уравнения движения, описывающие “эволюцию состояния” [12, с. 423].

Аналогичны отношения нашей структуры и от “костяка” (структуры) физической теории И.В.Кузнецова. У него мы находим похожие на наши ПИО “идеализированные объекты” (абстрактные модели [6, 30]), которые “по своему назначению в высокоорганизованной теоретической системе фактически играют роль фундаментальной идеи” и служат “посредствующим мостом” при “переходе от эмпирического базиса к совокупности новых понятий”. При этом, как и у нас (если под “теориями” понимать разделы физики, у В.И.Кузнецова не выделены указанные выше два типа теорий), “теории… прежде всего отличаются положенными в их основу идеализированным объектами” [6, с. 31, 30]. Главное отличие между нашими ПИО и “идеализированными объектами” В.И.Кузнецова состоит в примате математики в его представлении теории (по сути его модель, как указывалось выше, двухслойна, она состоит из математико-теоретического и эмпирического слоев), вследствие чего “идеализированный объект с самого начала строится с помощью образов и средств математики” и его примерами являются Y-функция в квантовой механике и “абстрактное псевдоевклидово 4-мерное множество координат и мгновений времени” в СТО, а не квантовая и релятивистская частицы (формируемые в первую очередь в модельном слое), как у нас [7; 8].

То, что в приведенных выше и у И.В.Кузнецова взглядах на науку превалирует противоположная по сравнению с нашей субординация между модельным и математическим слоями, связано, по-видимому, с тем, что в рамках эмпиристской идеологии привыкли строить последовательность: эмпирические факты — эмпирические законы — теоретические законы (2). В ходе преодоления “гносеологического кризиса” в физике границы XIX—XX вв., сопровождавшего становление “неклассической физики” (теории относительности и квантовой механики) и связанной с ним комбинации позитивизма Маха, Пуанкаре и “Венского” и “Берлинского” кружков, теоретический слой в рамках философской рефлексии для очень многих философов и философствующих физиков редуцировался к математическим уравнениям.

Следует отметить, что для традиции советской философии науки 1960—80 гг., где сильный акцент делался не на формальной, а на содержательной стороне познавательного процесса [11, с. 266]), в отличие от западной, характерно непосредственное обращение к “абстрактным объектам” и “мысленным экспериментам”, не ограничиваясь характерным для западной философии науки лишь “оперированием высказываниями” [11, с. 272]. В ее рамках в теорию, наряду с математическим, вводят еще и модельный слой. Наиболее известными образцами такого модельного слоя являются “ненаблюдаемые” “типы содержания физического знания” И.С.Алексеева [13, с. 49-57] и упомянутые выше “теоретические схемы” В.С.Степина [10].

Новизна предлагаемого нами подхода [7;8] состоит в следующих моментах.

1) Как указывается в [11, с. 264, 286], в отечественных и зарубежных исследованиях в качестве различных единиц анализа, встречаются: теории, суждения, умозаключения, научные дисциплины, парадигмы, исследовательские программы и др. Здесь выбрана другая единица анализа — раздел физики (РФ) (классическая и квантовая механика, электродинамика, гидродинамика и т.д.).

2) Известный американский философ Б. ван Фраассен считает, что именно “эмпиризм всегда был главным философским ориентиром в изучении природы” [14, p. 3]. И действительно, в той или иной степени из Фр. Бэкона исходят как западный позитивизм, неопозитивизм и даже постпозитивизм, так и отечественные направления философии науки, восходящие к Марксу, Гегелю и Канту. Предлагаемые же автором поход, названный “конструктивным рационализмом”, является продолжением идущей параллельно вышеназванным линиям — линии Галилея и Ньютона, которые опирались на геометрию Евклида как образец теории [15; 7].

3) Как и в последней, где можно выделить исходные понятия — точка, прямая, плоскость и все прочие строимые из первых “идеальные объекты второго уровня” — геометрические фигуры, в физике тоже можно выделить “первичные идеальные объекты” (ПИО) — частицы, силы, поля, …, из которых (как дом из кирпичиков) строятся модели различных явлений природы и глобальные картины мира.

4) Как и в геометрии Евклида в физике к концу XIX в. перешли к системно-неявному типу определения исходных понятий — ПИО задаются не явно, а в рамках некоторой структуры (аналог системы аксиом геометрии), которую мы называем “ядром раздела науки” — ЯРН (отметим, что оно имеет существенно другой смысл, чем “ядро физической теории” И.В.Кузнецова). Для физики это очень конкретная целостная структура, включающая как теоретические, так и нетеоретические элементы [7, 8].

5) Из указанной иерархичности следует существование теорий двух типов, двух уровней: теорий, отвечающих созданию новых разделов физики (новых ПИО и ЯРН), и теорий различных явлений природы, описываемых (объясняемых, предсказываемых) в рамках уже существующих разделов науки (и соответствующих ПИО).

Это различение не ново, оно фиксируется в предложенном Т.Куном делении на “нормальную” и “аномальную” фазы науки, в эйнштейновском различении на “конструктивные” и “фундаментальные” теории, “фундаментальные” и “частные” “теоретические схемы” в работах В.С.Степина, “фундаментальные физические теории” у Г.Я.Мякишева [12]. Но при анализе структуры теорий это различение по сути не учитывается, в то время как для нас здесь имеются существенные различия: в первом случае мы имеем дело с цепочкой “известные первичные идеальные объекты — конструирование — модель явления”, а во втором — с цепочкой “проблема — конструирование — новые первичные идеальные объекты”. Мы, в основном, обсуждаем последнее.

6) Существенным моментом является то, что мы рассматриваем измерение как принципиально нетеоретический элемент структуры раздела науки (физики), как процедуру сравнения с эталоном, а не как взаимодействие с измеряемым объектом. В этом вопросе мы солидарны с предложенной Фоком при рассмотрении квантовой механики (в полемике с Бором) [16] трехчастной моделью, выделяющей приготовление исходного состояния, теоретическую область и измерение конечного состояния. Существенным усложнением вводимым в эту схему, превращаемую нами в схему ЯРН, является введение конкретной двухслойной структуры теоретической части.

7) Различные разделы физики отличаются друг от друга различным содержательным наполнением указанных функциональных месть (Липкин).

Литература

1) Мандельштам Л.И. Лекции по оптике, теории относительности и квантовой механике. М., 1972.

2) Nagel E. 1961/ The srtucturs of Sciences. N.Y., 1961 (p. 90-117).

3) Huttsn E.H. // British J. for the Phil. of Sci. 1953-54, 4, 285-301.

4) The Structurs of Scientific Theories. Urbana, Chicago, London, 1974.

5) Suppes P. // Philosophy of Sciences Today. N.Y., 1967. P. 55-67.

6) Кузнецов И.В. Избранные труды по методологии физики. М., 1975.

7) Липкин А.И. Модель современной физики (взгляд изнутри и извне). М.: 1999.

8) Липкин А.И. // Философия науки. 1996. Вып. 2. С. 199-217.

9) Жаров С.Н. // Естествознание: системность и динамика. М., 1990.

10) Степин В.С. Становление научной теории. Минск, 1976.

11) Мамчур Е.А., Овчинников Н.Ф., Огурцов А.П. Отечественная философия науки: предварительные итоги. М., 1997.

12) Мякишев Г.Я. // Физическая теория. М, 1980. С. 420-438.

13) Алексеев И.С. Деятельностная концепция познания и реальности. М., 1995.

14) Van Fraassen Bas C. The Scientific Images. Oxf., 1980.

15) Липкин А.И. Фр. Бэкон, Г.Галилей и современная философия науки // Филос. науки. № 3-4. С. 117-137.

16) Фок В.А. Критика взглядов Бора на квантовую механику // Философские вопросы современной физики. М., 1958.

 

 

А.П.Левич

Природные референты “течения” времени:
становление как изменение количества субстанции^*

При попытках экспликации, как это часто бывает, представление о времени расщепляется по крайней мере на два понятия: “природа” времени (время императивное, или предвремя) и способы его измерения (время параметрическое, или часы). Точка зрения автора на параметрическое время не будет затронута в настоящей работе (см. Левич, 1996 а, б), но будет сделана попытка осмыслить один из аспектов “природы” времени, понимаемой как существование в мире механизма возникновения изменений и происхождения нового (Левич, 1993; 1996 в). А именно, будет предложено рациональное описание феномена становления, или “течения” нашего времени.

Понять “природу” времени — значит указать его природный референт, т.е. процесс, явление, “носитель” в материальном мире, свойства которого могли бы быть отождествлены или корреспондированы со свойствами, приписываемыми феномену времени. Предполагается вести рассуждения на языке субстанциональных представлений о времени, причём автор выступает за дополнительность, а не противопоставление субстанциональной и реляционной концепций (Левич, 1998). В субстанциональных подходах время изучается как естественнонаучный феномен, в котором проявляются самостоятельные сущности, а не специфический тип отношений между сущностями. Многочисленные примеры применения субстанционального подхода к изучению времени приведены в предшествующей работе автора, специально посвящённой анализу субстанциональных взглядов (Левич, 1998). Понятие субстанции крайне неоднозначно как в естествознании, так и в методологии науки. Часто под субстанцией понимают те сущности, бытийный статус которых отличен от статуса материальных частиц-фермионов, например, пространство, поле, физический вакуум... В контексте проблематики работ по времени предлагаю понимать под субстанцией вид материи, отличный от субстратов, представленных частицами-фермионами, атомами и молекулами. Предполагается, что этот вид материи принадлежит глубинным уровням её строения, возможно, не идентифицируется непосредственно современными экспериментальными технологиями и, может быть, не участвует в известных ныне типах взаимодействий. Предполагается, что во Вселенной существуют генерирующие потоки, совокупность элементов которых является субстанцией. Становление будем рассматривать как процесс накапливания или (и) убыли субстанции в изучаемой системе. Один из уровней иерархического строения системы, на котором существует генерирующий поток, выбирается в качестве “времяобразующего” для изучаемой системы и соответствующий генерирующий поток объявляется природным референтом “течения” времени, или становления.

Для открытых систем идея об отождествлении течения времени с потоком вещества или энергии, по отношению к которым система не изолирована, становится тривиальной. Эти потоки порождают изменения в системе и они же могут служить для параметризации собственной изменчивости системы, т.е. для измерения её собственного времени. В рамках принятых гипотез можно назвать парадоксом становления реалию, в силу которой течение времени присуще не только открытым системам, но и системам, с большой степенью точности рассматриваемым как изолированные и замкнутые, например, анкерный механизм с упругим маятником (механические часы), Солнечная система (астрономические часы), Вселенная в целом... Для разрешения парадокса следует принять в предложенном контексте одно из следующих утверждений:

1) феномен времени не связан с открытостью систем к субстратным и субстанциональным потокам.

2) все системы, которым присущ феномен времени, являются открытыми. Настоящая работа посвящена методологическому анализу второй точки зрения.

Постулируется принцип открытости любых систем по отношению к генерирующим потокам элементов некоторых уровней их иерархического строения (Левич, 1986; 1989; 1997; Levich, 1995). Открытыми для генерирующих потоков оказываются и Вселенная, и любая из частиц, даже не взаимодействующая с другими частицами (в соответствующей модели частицы рассматриваются как источники или стоки генерирующих потоков во Вселенной). Пространство системы оказывается своеобразной средой, порождаемой объединением субстанций генерирующих потоков некоторых уровней строения системы. Любое движение системы в пространстве‑среде состоит в замене составляющих её на определённом уровне строения элементов (Левич, 1996 а, б). Таким образом, и механическое движение (в частности, для изолированных по веществу и энергии систем) описывается потоком через движущуюся систему элементов субстанции‑среды, чем разрешается парадокс становления для механических систем. Замечу, что описываемое движение происходит не путём “раздвигания” элементов пространства, а путём “проникновения” элементов в объект и замены уже имеющихся в объекте элементов (т.е. “эфирного ветра”, “эфирного трения” не существует и субстанция генерирующих потоков не является “эфиром” XIX века). Следует подчеркнуть, что в большинстве субстанциональных подходов субстанция не является материей в форме субстратов — комплексов частиц, обладающих зарядами и взаимодействиями. Субстанция порождает частицы, заряды и взаимодействия: “субстратные” свойства частиц оказываются динамическими характеристиками субстанциональных структур.

Разработка субстанциональных подходов в силу экспериментальной неидентифицированности декларированных в них субстанций встречается со многими эпистемологическим трудностями: отсутствием общепринятых образов, адекватного языка описания, эмпирических реперов, понятийного аппарата.

Можно выделить два пути социализации субстанциональных идей. Наиболее прямой из них — операциональное предъявление, т.е. воспроизводимое измерение каких‑либо характеристик субстанциональных потоков. На этом пути мы находимся скорее в положении “лягушачьего танцмейстера” Гальвани, чем на месте обладателей дошедшей и до наших дней рамки Фарадея. Следует заметить, что экспериментальное обнаружение объектов глубинных уровней строения материи зависит не только от интеллектуальных усилий отдельных исследователей, но в огромной степени — от достигнутой всей цивилизацией “суммы технологий”. Другой путь — умозрительный — “измышлять гипотезы”: опираясь на введённые новые сущности, проводить последовательное теоретическое построение непротиворечивой картины Мира, объяснять известные эффекты, формулировать в экспериментально достижимых областях предсказания новых эффектов и пытаться с помощью субстанциональных подходов решать назревшие проблемы естествознания.

Существование направленных генерирующих потоков в качестве естественных референтов феномена времени разрешает и “парадокс необратимости” (Пригожин, Стенгерс, 1994) — противоречие между безусловной обратимостью во времени фундаментальных физических законов и явной необратимостью в мире реальных процессов. Учёт генерирующих потоков в уравнениях движения (Левич, 1996 б) естественно приводит к их необратимости (в той же степени, в какой необратимы сами потоки).

Поделюсь наблюдением о том, что попытки описания течения времени или существования “стрелы” времени нередко приводят авторов, которые задумывались о природе времени, к субстанциональной её трактовке (Newton, 1687; Prigogine et al., 1989; Пригожин, Стенгерс, 1994; Шихобалов, 1997; Шульман, 1997; подробности см. Левич, 1998) или к необходимости постулировать порождение материи (Bondi, 1960; Hoyle et al., 1993).

Субстанциональная трактовка времени, помогая в решении одних проблем, вызывает к жизни новые, собственные проблемы. Одна из них — неуниверсальность времени в случае существования в системе нескольких генерирующих потоков, претендующих на порождение собственного времени системы, или в случае сопоставления друг с другом собственных времён систем, изменчивость в которых порождается различными генерирующими потоками. Возвращению времени его универсального статуса с помощью энтропийной параметризации будет посвящена отдельная публикация.

Необходимо отметить возможность сохранить без требования открытости Вселенной все рассуждения о связи между субстанциональными потоками и феноменом времени. Для этого следует рассматривать потоки не как порождающие, а как диссипативные, возникающие в результате флуктуаций или какого‑либо первоначального импульса без дальнейшего пополнения системы в целом энергией, субстратами или субстанциями. Так, например, в рамках модели “Большого взрыва” возникают естественные референты времени — космологический (расширение Вселенной, или уменьшение плотности материи, или остывание реликтового излучения) и энтропийный (убывание структурированности или деградация Мира). Диссипативное или “генеративное” происхождения субстанциональных потоков эквивалентны друг другу при описании течения времени, но совершенно различны в мировоззренческом отношении.

Признание генерирующих потоков снимает оппозицию второго начала термодинамики существованию процессов развития, поскольку второе начало относится исключительно к изолированным системам, — отпадает приложимость второго начала к той открытой части Вселенной, где генерирующие потоки порождают течение времени, что, по-видимому, не составляет открытия ни для физиков, ни для астрономов: “...ежедневный опыт убеждает нас в том, что свойства природы не имеют ничего общего со свойствами равновесной системы, а астрономические данные показывают, что то же самое относится и ко всей доступной нашему наблюдению колоссальной области вселенной” (Ландау, Лифшиц, 1964, с. 45‑46), более того, “отдельные небесные тела и их системы так изолированы друг от друга, что для них тепловая смерть должна заметно приблизиться прежде, чем произойдет вмешательство сторонней системы. Поэтому деградированные состояния систем должны бы преобладать, а вместе с тем они почти не встречаются. И задача состоит не только в том, чтобы объяснить неравновесность Вселенной в целом, она имеет значительно более конкретный смысл — понять, почему отдельные системы и сами небесные тела продолжают жить, несмотря на короткие сроки релаксации” (Козырев, 1963, с. 96).

Открытость Вселенной для генерирующих потоков совершенно меняет взгляд на эволюцию Мира. Вот каким рисует будущее изолированной Вселенной И.Д.Новиков (1990, с. 181‑189): “...Если во Вселенной нет заметных количеств материи между галактиками, которая почему-либо не видна, то она всегда будет расширяться... Примерно через сто тысяч миллиардов лет погаснут самые последние звезды... Несмотря на отсутствие пока прямых экспериментальных данных, вся совокупность наших физических знаний указывает на то, что вещество Вселенной не стабильно и хотя очень медленно, но распадается... происходит и процесс квантового испарения черных дыр, которые остаются после смерти некоторых массивных звезд и существуют в ядрах галактик. Таким образом и остывшие звезды, и разреженный газ, а затем и черные дыры в далеком будущем исчезнут из Вселенной... во Вселенной останутся только редкие электроны и позитроны, разбросанные в пространстве на гигантские расстояния друг от друга”.

Еще более радикально описывает будущее “закрытого” Мира (согласно “принципу Гельвеция”, “время, зуб которого разжевывает железо и пирамиды, видит лишь смерть, которую оно приносит” (Гельвеций, 1974, с. 114)) Ю.Б.Молчанов (1990, с. 133): “...во времени исчезает все, и исчезает без следа, и в этом-то и состоит подлинная сущность времени”.

Гипотеза генерирующих потоков позволяет противопоставить принципу Гельвеция другой принцип: “Очевидно, в самых основных свойствах материи, пространства, времени должны заключаться возможности борьбы с тепловой смертью противоположными процессами, которые могут быть названы процессами жизни. Благодаря этим процессам поддерживается вечная жизнь Вселенной” (Козырев, 1963, с. 96), который стоило бы назвать “принципом Козырева”.

Литература

1. Гельвеций К.Ф. Записные книжки // Сочинения. Т. 1. М., 1974.

2. Козырев Н.А. Причинная механика и возможность экспериментального исследования свойств времени // История и методология естественных наук. Вып. 2. М., 1963. С. 95‑113.

3. Ландау Л.Д., Лифшиц Е.М. Статистическая физика. М., 1964.

4. Левич А.П. Тезисы о времени естественных систем // Экологический прогноз. М., 1986. С. 163‑190.

5. Левич А.П. Метаболическое время естественных систем // Системные исследования. Ежегодник. 1988. М., 1989. С. 304‑325.

6. Левич А.П. Научное постижение времени // Вопросы философии. 1993. № 4. C. 117‑126.

7. Левич А.П. Субституционное время естественных систем // Вопросы философии. 1996 а. № 1. С. 57‑69.

8. Левич А.П. Время как изменчивость естественных систем: способы количественного описания изменений и порождение изменений субстанциональными потоками // Конструкции времени в естествознании: на пути к пониманию феномена времени. Ч. 1. Междисциплинарное исследование. М., 1996 б. С. 233‑288.

9. Левич А.П. Мотивы и задачи изучения времени // Там же. 1996 в. С. 9‑27.

10. Левич А.П. Время в бытии естественных систем // Анализ систем на пороге XXI века. М., 1997. С. 48‑59.

11. Левич А.П. Время — субстанция или реляция?.. Отказ от противопоставления концепций // Филос. исслед. 1998. № 1. С. 6‑23.

12. Молчанов Ю.Б. Проблема времени в современной науке. М., 1990.

13. Новиков И.Д. Куда течёт река времени? М., 1990.

14. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М., 1994.

15. Шихобалов Л.С. Время: субстанция или реляция?.. Нет ответа // Вестник СПбО РАЕН. 1997. Т. 1. (4). С. 369‑377.

16. Шульман М.Х. О физической природе времени. М., 1997.

17. Bondi H. Cosmology. Cambridge, 1960.

18. Hoyle F., Burbidge G., Narlikar I. V. A Quasi‑Steady State Cosmology Model with Creation of Matter // Astrophysical Journal. 1993. V. 410. P. 437‑457.

19. Levich A.P. Generating Flows and a Substantional Model of Space Time // Gravitation and Cosmology. 1995. Vol. 1. № 3. P. 237‑242.

20. Newton J.S. Philosophiae Naturalis Principia Mathematica. L., 1687.

21. Prigogine I., Gehenian J., Grunzig E., Nardone P. Thermodynamics and cosmology // General Relativity and Gravitation. 1989. Vol. 21. P. 1.

 

 

РазделII философия СОЦИАЛЬНЫХ наук

Ю.В.Сачков

Научный метод и познание
социальных явлений^*

Развитие науки и культуры осуществляется не за счет
совершенствования психики и творческих
способностей отдельных личностей, а путем
изобретения и совершенствования научных методов.

В.А.Смирнов

Наука суть действие, направленное на выработку и систематизацию объективных знаний о бытии и познании и опирающееся на эти знания. Соответственно, основу науки составляют ее методы. Их состояние определяет уровень развития научных знаний, характер разработки научных проблем, реальные возможности науки в продвижении в область неизвестного. “Научный метод, — отмечают А.Б.Мигдал и Е.В.Нетесова, — единственное, что позволяет понять задачи науки” [1, с. 74]^[xli]. Методы современной науки достаточно развиты, и их разработка опирается, прежде всего, на развитие физико-математического естествознания.

Особо остро стоит вопрос о научном методе в социальных науках, в науках о строении и эволюции общества. Здесь вопрос о методе во многом остается открытым. Зачастую оспаривается сама возможность “применения” научного метода, как он вырабатывается на базе развития естествознания (опытных наук), к изучению социальных процессов. Утверждается, что познание социальных, исторических явлений не укладывается в подобные представления о научном методе, поскольку эти явления уникальны и поскольку в основе социальных процессов лежат действия человека, обладающего внутренней активностью, свободой воли. Однако такие утверждения требуют анализа. Проблема уникальности не противостоит научному методу. Наука не избегает изучения уникальных процессов. Уникальным, данным в “единственном экземпляре” является и сам феномен становления жизни на земле. Однако эта уникальность не противостоит возможности применения научного метода к изучению строения, функционирования и поведения живых систем, а тем самым — и к изучению процесса возникновения и развития жизни на земле. В какой-то мере уникальна каждая научная задача, что выражается, прежде всего, через задание начальных условий необходимых и обязательных в реальных исследованиях.

Аналогичным образом проблема активности систем, определяемая их внутренними “интересами”, ныне также активно осваивается научным познанием, что находит свое отражение в разработках проблем самодетерминации и самоорганизации в поведении и функционировании сложных систем. Добавим к этому высказывание М.Бунге: “...Материальные предметы на всех уровнях организации все более и более рассматриваются как сущности, имеющие собственную активность, обусловленную, но не полностью детерминированную, окружающей их средой. В возрастающей степени, хотя и не сознательно, признается древний диалектический тезис, что ничто не изменяется исключительно под давлением внешнего принуждения, а все конкретные предметы вместе со своими собственными внутренними процессами принимают участие в непрекращающемся изменении материальной вселенной” [2, с. 207]^[xlii].

Научный метод структурирован. Уже в эпоху Возрождения, в ходе становления естествознания (опытной науки) было осознано, что научный метод включает и опытное (эмпирическое, экспериментальное), и теоретическое начала. Эмпирическое начало ведет свое происхождение с процесса наблюдения и его олицетворяют конструирование и применение специальных исследовательских приборов и измерительной техники. Теоретическое начало в своем развитом виде воплощается прежде всего, в математике, в разработке математических форм выражения знаний. Реальное познание всегда основывается на взаимодействии, взаимодополнении этих основных начал познания.

И опытное (экспериментальное), и теоретическое начала познания имеют собственную ценность, несводимы одно к другому и в то же время неотделимы друг от друга. Опытное, экспериментальное начало практически представляет собою своеобразное чувственное анализирование действительности. Именно опыт поставляет первичные, базовые данные (факты), которые образуют фундамент науки. Теоретический анализ имеет своей целью систематизировать, описать и объяснить опытные данные. Теория вскрывает связи в мире чувственных восприятий и тем самым придает им смысл.

В развитии эмпирического начала познания произошли революционные преобразования в ходе становления естествознания — в анализ наблюдений были включены процедуры измерения. Измерения позволяют более строго упорядочить и сделать более достоверной (доказательной, непреложной) и достаточно однообразно понимаемой исходную информацию об исследуемых процессах. В анализе эмпирического начала познания были преодолены узкие рамки простых наблюдений. Г.Галилею приписывается программа развития опытной науки: “Измерить все, что измеримо, и сделать измеримым все, что таковым еще не является”. Измерения позволяют ввести в исследования математику, которая является важнейшей формой выражения закономерностей бытия. Как сказал Д.Гильберт: “Математика — основа всего точного естествознания” [3, с. 69]^[xliii].

История наук об обществе свидетельствует, что эмпирическое начало в них выступает прежде всего в форме простых наблюдений и, соответственно, знания об обществе выражались в простой описательной форме. Это, конечно, не умаляет их значения как объективных знаний. На этих путях выработались наши исходные представления о строении общества, его эволюции и ее движущих силах. Вместе с тем в развитии социальных наук вырабатываются и иные формы выражения знаний, преодолевающие простой описательный подход и включающие процедуры измерения. Речь идет о разработке и проникновении в науки об обществе статистических методов исследования. Статистика вторглась в социальные науки, и это нуждается в разностороннем анализе. Слово “статистика” имеет тот же самый корень, что и слово “государство”, и ее становление связано с изучением государства. Статистика как наука возникла в 17-м веке в трудах так называемых политических арифметиков, особенно У.Петти и Д.Гроунта, с именами которых связывают становление классической школы экономики. Статистические данные стали привлекаться к процессам управления государством. Так, социальная статистика рассматривается как эмпирический базис социальных реформ в Англии в период индустриализации в 30-х годах XIX столетия [4, p. 337-350]^[xliv]. Со временем по мере охвата статистическим анализом все новых аспектов жизни общества становится все более ясным, что вне анализа статистических данных невозможен и анализ развития общества. Как было сказано в середине XIX века Эрнстом Энгелем: “История есть непрерывно изменяющаяся статистика, а статистика есть остановившаяся история” [4, p. 383].

Статистика преобразовала не только эмпирическое, но и теоретическое начала в познании социальных явлений. Статистические методы ввели в исследования этих явлений достаточно развитый математический аппарат — речь идет о теории вероятностей. Более того, именно на базе анализа статистических данных эта теория во многом и была разработана. Как и статистика, теория вероятностей есть наука о закономерностях, характеризующих массовые явления, но не вообще массовые явления, а определенный их класс, специфика которых выражается через представления о случайности. Понятие случайности здесь характеризует состояния и поведение отдельных элементов (элементарных явлений, событий, сущностей) в составе соответствующих массовых явлений: состояние любого из элементов не определяется и не зависит от состояния других элементов; поведение элементов взаимно не коррелируемо друг с другом. Основным понятием теории вероятностей является понятие вероятностного распределения. Понятие распределения является центральным и для статистики. Н.Винер, отец кибернетики, однажды заявил: “Статистика — это наука о распределении” [5, с. 24]^[xlv]. Жизнь общества характеризуется исключительным богатством различных распределений. Приведем некоторые из таковых: распределение средства производства по видам собственности, распределение доходов по группам населения, распределение населения некоторого общества (государства) по видам деятельности, по образованию, по возрасту, по медицинским услугам, распределение населения по профессиональной деятельности, распределение преступлений по их характеру, распределение цен на продукты (предметы потребления) на рынке и многие многие другие. Статистические закономерности и суть закономерности, выражающие зависимости между распределениями различных величин исследуемых систем и характер изменения этих распределений во времени. В основе статистического (вероятностного) анализа действительности лежит искусство мышления на языке распределений.

Фундаментальная роль представлений о распределениях обусловлена тем, что они являются структурными характеристиками статистических систем. Последние прежде всего раскрывают, как соотносятся целостные свойства систем со свойствами их элементов, как отдельные элементы “вписываются” в системы и как “образуются” целостные свойства систем. Тем самым распределения выступают как основа своеобразного системного видения мира.

Общество, как и любая сложная система, иерархически организовано, содержит многие уровни внутренней организации и детерминации. Соответственно, и статистические данные относятся к различным уровням строения и организации общества. Как сказал в свое время М.Бунге: “Исключительно статистический подход к общественно-историческим фактам и, более того, подход, сосредоточивающий внимание на измерении мелких деталей и не обращающий внимания на основные течения, может столь же вводить в заблуждение, сколь и чисто качественный подход. Однако ошибка коренится не в самом методе; она может заключаться в отборе фактов, в отборе, который всегда руководствуется (явно или скрыто) общими принципами. Исключительно статистическое рассмотрение имеет тенденцию оставлять в стороне общие направления общественного развития и внутренний механизм, вызывающий данные статистические результаты. На основе этого микросоциологического подхода... невозможно предвидеть крупные социальные изменения, хотя на основе его можно сделать точные предсказания относительно ожидаемых цен на сигареты такой-то марки. Но эта близорукость... не является внутренне присущей для статистического подхода; она обычно является результатом поверхностного отбора фактов и отсутствия теоретических моделей того явления, для проверки которого должны быть собраны данные. Микросоциологический подход должен быть дополнен исследованием внутреннего механизма социальной эволюции; знание последней может и использовать, и направлять микросоциологическое исследование” [2, с. 317].

Анализ “крупных социальных изменений”, “внутреннего механизма социальной эволюции” наиболее сложен. Здесь встречаются громадные трудности как в раскрытии эмпирических основ, так и в разработке достаточно полных соответствующих теоретических моделей. Подходя с подобными “требованиями” научного метода к анализу социальных процессов глобального масштаба прежде всего встают вопросы о характеристике состояний общества (государства) в некоторый отрезок времени. И в настоящее время уже сложился ряд основанных на статистической обработке показателей состояния общества. К таковым относятся показатели величины внутреннего валового продукта, произведенной энергии, среднего годового дохода на душу населения, доля трудоспособного населения и безработных в общей структуре населения, величина произведенного продукта, приходящаяся на высокие технологии и др. О полноте показателей состояния общества говорить не приходится — жизнь “вбрасывает” новые характеристики. На это обращают внимание такие утверждения: “В качестве показателя национального богатства выступают не запасы сырья или цифры производства, а количество способных к научному творчеству людей”. Или же: “Сейчас нация, не способная ценить обученный интеллект, обречена” [6, с. 3]^[xlvi].

Характеристика состояния общества опирается на анализ двух важнейших вопросов: как обеспечиваются права человека в обществе и как обеспечивается его устойчивое развитие. Что могут сказать статистические данные в раскрытии этих вопросов? Права человека включают в себя право на жизнь, право на здоровье и право на достойное житие (стремление к счастью). Право на жизнь, точнее — нарушение этого права, характеризуется в обществе прежде всего таким параметром, как число насильственно прерываемых жизней граждан (уровнем преступности). Осуществление права на здоровье характеризуется такими показателями, как состояние медицинского обслуживания, средняя продолжительность жизни членов общества, распространением болезней и эпидемий, включая и наркоманию. Более сложно обстоят дела с характеристикой права на достойное житие. По отношению к бытию человека здесь нередко отмечают полноту его свободы, возможность действовать по внутренним побуждениям и основаниям. Но это, так сказать, высшие этажи в решении рассматриваемого вопроса. В основании лежат право на труд и полнота его вознаграждения, удовлетворение духовных потребностей (показатели образования и возможностей его получения, показатели места и роли науки и культуры в жизни общества).

Анализ проблемы устойчивого развития общества и его структур также многокомпонентен и сложен. Устойчивое развитие общества — это такое его развитие, когда происходящие преобразования в нем и внешние возмущающие воздействия не нарушают выполнения обществом основной его функции — сохранение и обогащение уровня и образа жизни членов общества. Соответственно определяются и основные показатели, характеризующие условия устойчивости. При этом методика определения некоторых из них достаточно разработана. К таковым относятся, например, показатели, характеризующие жизненный уровень населения. Ряд же показателей нуждается в углубленной проработке и коррекции. Сюда прежде всего относятся параметры, относящиеся к решению вопроса о социальной справедливости в той или иной государственной социальной структуре. Представления о социальной справедливости весьма “тонки”, но без их приемлемого решения нельзя надеяться на устойчивое развитие общества. Об этом свидетельствуют многие исторические факты. Отметим некоторые из них, относящиеся к истории Соединенных Штатов Америки. Идея социальной справедливости встала перед отцами-основателями Америки в процессе разработки ее конституции. Существенен в этом отношении анализ политической философии Томаса Джефферсона — автора Декларации независимости, интеллектуального отца Америки. По Джефферсону, природа человека порождает естественное чувство справедливости, что делает общественную жизнь возможной и доброжелательной, так как понимание истинной ценности справедливости позволяет человеку заботиться о благе других и всего общества в целом. Добавим еще, что Франклин Делано Рузвельт в дни “великой депрессии” часто цитировал американского деятеля XIX века Д.Вебстера: “Самое свободное государство на свете не может долго просуществовать, если законы имеют тенденцию создавать быстрое накопление богатства в немногих руках, оставляя большую часть населения в нищете”.

Статистические показатели состояния и развития общества весьма разнообразны, и, естественно, встает вопрос об их целостном рассмотрении, о взаимосвязи распределений различных показателей. Такое целостное рассмотрение взаимосвязей различных показателей в обществе представляет, пожалуй, важнейшую задачу теоретического анализа, и оно в настоящее время характеризует основную направленность теоретических изысканий. Построение подобной обобщающей модели организации общества остается еще во многом открытым, но в то же время разработку социальных наук следует рассматривать и в плане решения этой грандиозной задачи.

Язык статистики, повторим, есть язык распределений. Соответственно, при рассмотрении тех или иных показателей важно определить базовый, оптимальный для жизни общества вид распределения тех или иных показателей. Например, какой спектр распределения доходов в обществе наиболее полно отвечает его внутренней устойчивой структуре? Отклонения от такого “базового” распределения выступают как показатели, выражающие наличие деформаций в обществе, его “болезненное” состояние. Аналогичным образом можно сказать, что отклонение показаний температуры организма от ее “базового” значения выражает его заболевание. Отсюда встает задача лечения организма, лечения общества.

Статистические методы познания применимы в социологических исследованиях прежде всего на уровне первичных, простейших социальных структур, на микросоциологическом уровне. Особо широкому внедрению эти методы обязаны появлению компьютеров и соответствующих программ. Эти направления прикладных исследований весьма важны, и на них в литературе обращается специальное внимание. “...Методы анализа данных и статистические пакеты для компьютеров и других видов ЭВМ, — читаем мы в одной из недавно вышедших книг, — стали на Западе типичным и общеупотребительным инструментом плановых, аналитических, маркетинговых отделов производственных и торговых корпораций, банков и страховых компаний, правительственных и медицинских учреждений. И даже представители мелкого бизнеса часто употребляют методы анализа данных либо самостоятельно, либо обращаясь к услугам консультационных компаний” [7, с. 5]^[xlvii]. Широкое применение статистических методов анализа данных опирается на определенную подготовку пользователей. В этой связи продолжим приведенное высказывание: “На Западе такая подготовка обеспечивается обучением основам анализа данных практически всех студентов и менеджеров: в программы университетов, школ бизнеса, технических и других колледжей входят систематические курсы прикладной статистики. Разработаны и широко используются курсы основ теории вероятностей и статистики и для старших классов средней школы...

К сожалению, в нашей стране ситуация совершенно иная. В средней школе методы статистического анализа данных (хотя многие из них очень просты и весьма полезны) не упоминаются вовсе, а в высшей школе, даже в тех вузах и университетах, программы которых были просто перегружены математикой, методам анализа данных отводилось очень небольшое место... А в гуманитарных и медицинских вузах курсы анализа данных чаще всего просто отсутствовали. В результате даже самые простейшие методы статистического анализа данных почти для всех отечественных руководителей и менеджеров остаются terra incognita” [7, с. 9].

Применение методов анализа данных на уровне первичных социальных структур преследует, естественно, цели оптимальной организации их деятельности. Вместе с тем они могут приобретать и более широкое значение. Так например, повсеместное применение одного из специализированных разделов статистики — методов контроля качества продукции — явилось “немаловажным фактором успехов стран — лидеров мировой экономики, в особенности Японии” [7, с. 467].

Развитие статистики представляет собою базу развития социальных наук. С течением времени эта база становилась все более обширной и ныне анализ закономерностей развития общества не мыслим вне анализа статистических данных. Эти данные, характеризующие состояние и развитие общества (социальных структур), ныне все более и более нужны для организации жизни общества, для процессов управления. Статистика и зарождалась в ходе становления науки управления государством. В наше время любые уважающие себя общественные структуры создают соответствующие службы. Первое центральное статистическое бюро было образовано в 1841 году в Бельгии и такие службы при правительствах государств получили широкое распространение в мире. И ныне статистические данные составляют необходимый базовый элемент оценки состояний и перспектив развития социальных структур.

Итак, разработка современных методов анализа социальных процессов идет в русле познания сложности, познания сложноорганизованных систем. В структуре этих методов важнейшее значение приобрели статистические методы, в основе которых лежит язык вероятностных распределений, искусство способов задания и оперирования распределениями. Среди тех, кто признает принципиальную значимость теоретико-вероятностного стиля мышления и его более значительную общность в сравнении с мышлением, основывающимся на принципе жесткой детерминации, распространено утверждение, что мышление, которое не включает в свою орбиту идею случайности, является примитивным [2, с. 257]. По аналогии можно сказать, что те социологические исследования, которые не вовлекают в свою орбиту анализ статистических данных, следует также ныне рассматривать как достаточно примитивные.

 

Н.Т.Абрамова

Коммуникация и традиция

На вопрос о том, откуда и каким образом вырастает традиция, не существует точных ответов. До сих пор не ясно, сводится ли традиция к непосредственному наследованию того, что уже имеется в наличии, то есть к прямому воспроизводству? Или же традиция предполагает, что некоторые из феноменов культуры каким то образом сохраняются, а другие подвержены изменениям? Другими словами, необходимо выявить механизмы воспроизводства или, лучше сказать, общие закономерности культурно-исторического развития, так или иначе включающие, с одной стороны, транслирование и сохранение сходного, некое единообразие устоев и времен, а с другой — предполагает и соответствующее разнообразие. Постановка этой задачи вынуждает нас обратиться к анализу роли коммуникации в сохранении традиции, к изучению путей формирования института наставничества, к поиску истоков механизмов продолжения и сохранения устоев рода, семьи, корпорации. Наконец, нуждается в дополнительном обосновании круг вопросов, связанный с трансляционными процедурами: о достаточности (недостаточности) вербального языка, о роли иных коммуникативных средств, основанных, к примеру, на несловесном мышлении. Поставив вопрос о связи традиции и коммуникации, мы вынуждены обратиться к некоторым историко-культурным концепциям, в которых развивалась сама мысль о сути традиции, о способах и формах передачи знаний. Надо признать, что данные вопросы относятся к широко обсуждаемым от античности до нынешнего дня. Наша попытка продвинуться несколько вглубь истории позволит, надеемся, придать основательность существующим ныне взглядам на коммуникативное содержание традиции.

Традиция и сохранение единообразия

Надо сказать, что мысль о коммуникативной природе трансляции возникла вовсе не в нынешний век новых технологий, а вызревала внутри философии в… Исходный, первоначальный смысл коммуникации (лат. communicatio, communico —… Исторически значимые аргументы в пользу кодовой модели коммуникации детально проанализированы М.К.Петровым. К такому…

Традиция и разнообразие

Как мы видим, расставленные Аристотелем акценты свидетельствуют о том, что когнитивному в опыте человека (в картезианском смысле) был отдан… Сократовская модель обучения, без сомнения, включает в своем составе и… Между тем для построения отношений, основанных на единодушии, нужны особые усилия, направленные на формирование…

Практическое сознание

Углубленный анализ структуры сознания, проведенный в наше время психологами, лингвистами, психолингвистами и др., позволил обосновать новый взгляд… Итак, бытие-друг-для-друга, взаимосогласованный опыт достигается не при… Этот путь субъективации смысла имеет опытную, точнее, практическую природу. Основываясь на некоторых общих структурах…

Становление, время, причина...

Сейчас, пожалуй, настало время расшифровать некоторые термины, очень существенные для логики смысла Делеза, термины, которые я уже употребляла неоднократно без должного раскрытия их содержания. Я имею в виду прежде всего понятия: становление, смысл, событие, серия, сингулярность и некоторые другие. С их помощью Делез раскрывает такие понятия, как время, пространство, причинность, а это для меня и представит главный интерес: в конце века именно эти понятия, наряду с истинностью и объективностью, существенно трансформируются в интерпретациях науки.

Что касается смысла, то Делез отмечает его способность предшествовать любому обозначению, он подобен сфере, куда я уже помещен, он всегда предполагается, как только я начинаю говорить. Без такого предположения невозможно было бы начать речь. Другими словами, говоря нечто, я никогда не проговариваю смысл того, о чем идет речь. С другой стороны, всегда можно сделать смысл того, о чем говорится, объектом следующего предложения, смысл которого, в свою очередь, тоже не проговаривается. Как выраженное предложением смысл не существует, а присущ ему или обитает в нем. Смысл — это тонкая пленка на границе вещей и слов. Событие, как и смысл, обитает в выражающем его предложении, но оно еще обладает и свойством оживать в вещах на поверхности и на внешней стороне бытия.

В логике Делеза большое значение имеет парадокс неопределенного регресса, имеющий сериальную форму. Каждое обозначающее имя обладает смыслом, который должен быть обозначен другим именем: n1—n2—nЗ—n4—... Эта серия представляет собой синтез однородного, причем каждое имя, обозначающее смысл предшествующего имени, обладает более высоким рангом. Делез предлагает обратить внимание на то обстоятельство, что любое имя берется сначала с точки зрения того обозначения, которое оно осуществляет, а затем — того смысла, который оно выражает, поскольку именно этот смысл служит в качестве денотата для другого имени. На этот раз перед нами синтез разнородного. Сериальная форма необходимым образом реализуется в одновременности по крайней мере двух серий, она является, по существу, мультисериальной. Аналогично, напоминает Делез, обстоит дело и в математике, когда серия, построенная в окрестности одной точки, значима только в связи с другой серией, построенной вокруг другой точки, причем вторая серия либо сходится с первой, либо расходится с ней.

В основе всех различений-дуальностей Делеза лежит идея становления. Базой своей философии Делез считает философию стоиков и логику произведений Кэрролла, на образы сказок которого он постоянно ссылается. Если мы говорим, что Алиса увеличивается, то это означает, что она становится больше, чем была. Но верно и то, что она становится меньше, чем сейчас. Она становится больше, чем была, и меньше, чем стала, в один и тот же момент. “В этом суть, — пишет Делез, — одновременности становления, основная черта которого — ускользнуть от настоящего. Именно из-за такого ускользания от настоящего становление не терпит никакого разделения или различения на до и после, на прошлое и будущее. Сущность становления — движение, растягивание в двух смыслах-направлениях сразу: Алиса не растет, не сжимаясь, и наоборот. Здравый смысл утверждает, что у всех вещей есть четко определенный смысл; но суть парадокса состоит в утверждении двух смыслов одновременно”^[clxxii]. Такое утверждение двух смыслов одновременно есть нонсенс.

Делез ссылается на Платона, который предлагает различать два измерения. 1. Измерение ограниченных, обладающих мерой вещей, измерение фиксированных качеств, предполагающих паузы и остановки, фиксацию настоящего и указывание на предмет в данный момент времени; 2. Чистое становление вне какой-либо меры, пребывающее сразу в двух смыслах и избегающее настоящего. Делез специально подчеркивает, что этот платоновский дуализм не есть дуализм Идеи и материи, Идей и тел. Двойственность становления — более глубокая двойственность, скрытая в чувственных и материальных телах — подземный дуализм между тем, на что Идея воздействует, и тем, что избегает ее воздействия. Различие здесь проходит не между моделью и копией, а между копиями и симулякрами. Симулякр избегает воздействия Идеи. Обладающие мерой вещи лежат ниже Идей. Но нет ли ниже этих вещей, задается вопросом Делез, еще какой-то безумной стихии, живущей и действующей на изнанке того порядка, который Идеи накладывают на вещи? И нет ли двух языков, двух типов имен, один обозначает паузы и остановки, испытывающие воздействие Идеи, другой выражает движение и становление? Парадокс чистого становления — это парадокс бесконечного тождества обоих смыслов сразу — будущего и прошлого, дня до и дня после, избытка и недостатка, причины и эффекта. Взаимообратимости двух смыслов сразу, так, как они осуществляются в бесконечном тождестве, имеют одно следствие: оспаривание личной самотождественности, утрату собственного имени, что и происходит постоянно с Алисой. Личная неопределенность является не сомнением, внешним по отношению к происходящему, а объективной структурой самого события, которое всегда движется в двух смыслах-направлениях сразу и разрывает на части следующего за ними субъекта.

Для тел и положений вещей существует только одно время — настоящее. Но они могут быть причиной особых вещей совершенно иной природы. Такие эффекты — не тела, они бестелесны. Они не являются физическими качествами, скорее, они — логические атрибуты. Они — не вещи или положения вещей, они — события. Нельзя сказать, что события существуют, скорее, они в чем-то содержатся, чему-то присущи. Это не существительные и не прилагательные, а глаголы. Они не то, что действует, и не то, что претерпевает действие. Они — результаты действий и страданий, нечто “бесстрастное” — бесстрастные результаты. Это — неопределенные формы глагола, неограниченный Эон, становление, бесконечно разделяющее себя на прошлое и будущее и избегающее настоящего.

Опираясь на идею становления, Делез говорит о двух образах времени, которые одновременно и дополняют друг друга, и взаимоис-ключают. С одной стороны, время — это живое настоящее тел, действующих и подвергающихся воздействию, — Хронос. Хронос — это настоящее, которое одно только и существует. Прошлое и будущее превращаются в два его ориентированных измерения, так что мы всегда движемся от прошлого к будущему, но лишь постольку, поскольку моменты настоящего следуют друг за другом внутри частных миров или частных систем. А с другой — это момент, бесконечно делимый на прошлое и будущее, на бестелесные эффекты, которые являются результатами действий и страданий тел — Эон. “Только настоящее существует во времени, собирает и поглощает прошлое и будущее. Но только прошлое и будущее присущи времени и бесконечно разделяют каждое настоящее. Нет трех последовательных измерений, есть лишь два одновременных прочтения времени”^[clxxiii].

Эон — это время, которому не нужно быть бесконечным, а только бесконечно делимым. Существует только прошлое и будущее, которые делят настоящее до бесконечности, каким бы малым оно ни было, вытягивая его вдоль своей пустой линии. Каждое настоящее делится на прошлое и будущее до бесконечности. Такое время — чистая прямая линия, две крайние точки которой непрестанно отдаляются друг от друга в прошлое и будущее. Для Хроноса настоящее — это все. Для Эона настоящее — это ничто, чистый математический момент, бытие разума, выражающее прошлое и будущее, на которые оно разделено. “Короче, есть два времени: одно составлено только из сплетающихся настоящих, а другое постоянно разлагается на растянутые прошлые и будущие”^[clxxiv]. Хронос всегда имеет определенный вид, он либо активен, либо пассивен. Эон — вечный инфинитив, вечно нейтрален. Хронос цикличен, он измеряет движение тел и зависит от материи, которая ограничивает и заполняет его. Эон — чистая прямая линия на поверхности, бестелесная, безграничная, пустая форма времени, независимая от всякой материи, и представляет собой время событий-эффектов. Настоящее измеряет временное осуществление события, его вселение в глубину действующих тел и воплощение в положении вещей. Событие же как таковое в своей бесстрастности и световодозвуконепроницаемости не имеет настоящего, оно отступает и устремляется вперед в двух смыслах-направлениях сразу: что еще случится? что уже случилось? Чистое событие есть нечто, что только что случилось или вот-вот произойдет, но никогда не является тем, что происходит сейчас, никогда не бывает актуальной реальностью. Событие — это когда никто не умирает, а всегда либо только что умер, либо вот-вот умрет в пустом настоящем Эона, то есть в вечности. Прямая линия Эона прочерчивается случайной точкой, и на этой линии распределяются сингулярные точки каждого события, соотносясь со случайной точкой, которая заставляет их коммуницировать друг с другом и которая распространяет, растягивает их по всей линии. Каждое событие соотносится со всеми другими, и все вместе они формируют одно Событие — событие Эона, где они обладают вечной истиной. Хронос заполняется положениями вещей и движениями тел, которым он дает меру. Иначе обстоит дело с Эоном, который, будучи пустой и развернутой формой времени, делит до бесконечности то, что преследует его, никогда не находя в нем пристанища — Событие всех событий. Поэтому единство событий-эффектов резко отличается от единства телесных причин. Делез ссылается на физика Больцмана, который объяснял, что движение стрелы времени от прошлого к будущему происходит только в индивидуальных мирах или системах и только по отношению к настоящему, заданному внутри таких систем. “Значит, для Вселенной в целом невозможно различить эти два направления времени, и то же самое относится к пространству: не существует ни выше, ни ниже”^[clxxv], то есть, поясняет Делез, нет ни высоты, ни глубины.

Делез сравнивает Эон с идеальным игроком, уникальным броском, от которого качественно отличаются все другие броски. Он играет по крайней мере на двух досках или на границе двух досок. Эон собирает вместе и распределяет по всей своей длине сингулярности, соответствующие обеим доскам-сериям, которые относятся друг к другу подобно небу и земле, предложениям и вещам, выражениям и поглощениям. Эон циркулирует по сериям, без конца разветвляя их. Благодаря ему одно и то же событие одновременно и выражается в предложении, и является атрибутом вещей.

Соприсутствие разных типов времени Делез демонстрирует на примере истории философии; “...философское время — это время всеобщего сосуществования, где “до” и “после” не исключаются, но откладываются друг на друга в стратиграфическом порядке. Это и есть бесконечное становление философии, которое пересекается с ее историей, но не совпадает с нею. Жизнь философов и наиболее внешние моменты их творчества подчиняются обычным законам временной последовательности; однако их имена сосуществуют между собой и блистают либо путеводными звездами, помогающими нам вновь и вновь проходить по составляющим концепта, либо направляющими ориентирами того или иного пласта или страницы; их свет не перестает доходить до нас, подобно свету угасших звезд, еще ярче, чем прежде. Философия — это становление, а не история, сосуществование планов, а не последовательность систем”^[clxxvi]. Проблема времени в истории науки второй половины XX века тоже становится актуальной. Во взаимодействии разных научных парадигм существенным является не их следование во времени в хронологическом порядке, а их сосуществование на равных, независимо от времени их исторической реализации. Другими словами, история науки начинает напоминать историю философии и историю культуры.

Для пояснения своей позиции Делез приводит цитату из Э.Брейе, который, по его мнению, дает прекрасную реконструкцию стоического мышления: “Когда скальпель рассекает плоть, одно тело сообщает другому не новое свойство, а новый атрибут — “быть порезанным”. Этот атрибут не означает какого-либо реального качества..., наоборот, он всегда выражен глаголом, подразумевающим не бытие, а способ бытия. ...Такой способ бытия находится где-то на грани, на поверхности того бытия, чья природа не способна к изменению. Фактически, этот способ не является чем-то активным или пассивным, ибо пассивность предполагала бы некую телесную природу, подвергающуюся воздействию. Это — чистый и простой результат, или эффект, которому нельзя придать какой-либо статус среди того, что обладает бытием... (Стоики радикально разводили) два среза бытия, чего до них еще никто не делал: с одной стороны реальное и действенное бытие, сила; с другой — срез фактов, резвящихся на поверхности бытия и образующих бесконечное множество бестелесных сущих”^[clxxvii].

То, что мы имеем в виду, пишет Делез, под “расти”, “уменьшаться”, “краснеть”, “зеленеть”, “резать”, “порезаться” и так далее, — это не тела в их смешении, которые задают количественные и качественные положения вещей — красноту железа, зеленость дерева; это нечто совсем другое. Это бестелесные события на поверхности, результаты смешения тел.

Делез принимает толкование причинной связи стоиками, которые расчленяют ее так, что она воссоздается в каждой из полученных частей, но не одинаково. Стоики соотносят причины с причинами и устанавливают связь между ними (судьба). С другой стороны, они прослеживают связи между эффектами. Однако эффекты никогда не бывают причинами друг друга, они — лишь квази-причины. Эффекты — не тела, они не являются ни физическими качествами, ни свойствами, их можно было бы назвать логическими и диалектическими атрибутами. Они — не вещи или положения вещей, а события. О них нельзя сказать, что они существуют. Скорее, они нечто такое, что в чем-то содержится или чему-то присуще, они — бесстрастные результаты, не живые настоящие, а неопределенные формы глагола, неограниченный Эон, становление. Стоики начинают с разбиения причинной связи, а не с различения видов причинности, как это делали Аристотель и Кант.

Для стоиков положения вещей, количества и качества — такие же сущие (или тела), как и субстанция, и противостоят сверх-бытию, бестелесному как несуществующей сущности. У стоиков высшим понятием выступает не Бытие, а Нечто, поскольку оно принадлежит бытию и небытию, существованию и присущности. По мнению Делеза, стоики, пересмотрев платонизм, совершили радикальный переворот. Если тела с их состояниями, количествами и качествами обладают всеми характеристиками субстанции, то это значит, что характеристики идеи, напротив, относятся к другому плану, к бесстрастному сверхбытию — стерильному, бездействующему, находящемуся на поверхности вещей. Идеальное и бестелесное у стоиков может быть только эффектом.

Сократ спрашивает, можно ли утверждать, что для всего есть своя Идея, и для помоев, и для обрывков волос, и для грязи. У Платона в глубине вещей бушуют раздоры, пишет Делез, между копиями, которые подвергаются действию Идей, и симулякрами, которые такому воздействию не подвергаются. Стоики возвращают к поверхности все, что избегает действия Идеи, беспредельное возвращается. Неограниченное становление более не гул глубинных оснований, они выбираются на поверхность вещей и обретают бесстрастность. Это уже не симулякры, не имеющие основания и повсюду о себе намекающие, это — эффекты, понимаемые в причинном смысле. Стоики открыли поверхностные эффекты, самое потаенное становится самым явным. Становление само становится событием, идеальным и бестелесным. Бесконечно делимое событие всегда двойственно, в нем есть лишь то, что уже случилось или вот-вот случится, но не то, что происходит. Событие бесстрастно, оно ни активно, ни пассивно, оно, скорее, их общий результат (резать — быть порезанным). Оставаясь всегда только эффектами, друг для друга события могут быть лишь квази-причинами и вступать в квази-причинные обратимые отношения (рана и шрам).

Большое значение у Делеза имеет понятие поверхности. Задача философии — выведение глубины на поверхность. Самое глубокое — есть, вместе с тем, и самое непосредственное. То, что было глубиной, развернувшись, становится шириной. Неограниченное становление целиком удерживается в рамках этой вывернутой ширины. События, как и кристаллы, растут и становятся только на границах. Идя вдоль границы, огибая поверхность, мы переходим от тел к бестелесному. Делез вспоминает слова Поля Валери, его мудрую, как он считает, мысль: глубочайшее — это кожа. Событие происходит на поверхности, и чем плотнее оно окаймляет тела, тем более оно бестелесно. История учит нас, напоминает Делез, что у торных путей нет фундамента, а география показывает: только тонкий слой земли плодороден.

Для Делеза очень важна идея двойной причинности. В связи с этим он вспоминает позицию стоиков: события подчиняются двойной каузальности, с одной стороны, их причинами являются смеси тел, с другой — иные события же, которые можно назвать их квази-причинами. Двойную причинность можно понять и с точки зрения физики поверхностей. На поверхности жидкости события зависят и от межмолекулярных изменений как от своей реальной причины, и от вариаций поверхностного натяжения как от своей квази-причины.

В философии, социологии, истории науки конца века причинность является сложной проблемой. Выдвижение в истории науки на передний план научных революций, а вместе с тем увеличение роли культуры в интерпретациях научного знания существенно понизили, а потом и свели практически на нет интерес к внешней социальной детерминации развития научных идей. Между сосуществующими научными парадигмами устанавливаются не причинные, а диалогические отношения. Вместе с утверждением понятия события как основного при проведении исследований типа case studies и вместе с фиксированием внимания социологов на изучении работы отдельной лаборатории отношения между этими элементами научной деятельности становятся весьма неопределенными. Их нельзя назвать ни причинными, ни диалогическими. Дедуктивный ряд развития научных идей как особая форма взаимодействия тоже перестает быть непосредственным предметом исследования. На поверхности оказываются на первый взгляд хаотически, беспорядочно расположенные события, имеющие отношение или к конкретным ситуациям, связанным с какими-то научными достижениями, или с функционированием отдельной лаборатории научного сообщества, любого элемента социальной структуры науки^[clxxviii]. Проблема характера их взаимодействия, возможности (или невозможности) причинных отношений между ними стоит достаточно остро. Рассуждения Делеза о событиях на поверхности могут, как мне кажется, здесь помочь.

События-эффекты на поверхности, полагает Делез, обладают автономией, которая задается, во-первых, их отличием от причины, а во-вторых, их связью с квази-причиной: “...событие как таковое — то есть смысл — отсылает к парадоксальному элементу, проникающему всюду как нонсенс или как случайная точка и действующему при этом, как квази-причина, обеспечивающая полную автономию эффекта”^[clxxix].

Таким образом, квази-причину события-смысла Делез разъясняет через парадоксальный элемент и нонсенс. Следует, по-видимому, показать, что имеет в виду Делез под этими понятиями.

Нонсенс и парадоксальный элемент

Парадоксальный элемент, по словам Делеза, является одновременно и словом, и вещью, он — вечный двигатель, который пробегает разнородные серии, координирует их, заставляет резонировать и сходиться к одной точке, или, наоборот, расходиться и ветвиться на многие. Парадоксальный элемент связан одновременно с двумя сериями и обладает двумя сторонами, которые никогда не соединяются, не сливаются вместе, так как сам парадоксальный элемент никогда не бывает в состоянии равновесия к самому себе. Он является одновременно избытком и недостатком, пустым местом и сверхштатным объектом, эзотерическим словом и экзотерической вещью. Именно поэтому он всегда обозначается двумя способами. В одной серии слово = х, в другой — вещь = х. По словам Секста Эмпирика, стоики пользовались словом, лишенным значения — Блитури (звукоподражание, уподобленное звучанию лиры), и применяли его вместе с другим словом, Скиндапсос (обозначает машину или инструмент). Ибо блитури был скиндапсосом, поймите.

Слово, лишенное значения, иначе пустое слово, может быть обозначено любым эзотерическим словом (это, вещь, Снарк, Бармаглот и так далее). Эзотерические слова обладают двумя степенями, и им соответствуют две фигуры. В первом случае эзотерическое слово одновременно и говорит о чем-то, и высказывает смысл того, о чем говорит, то есть, высказывает свой собственный смысл. Это ненормально, так не может быть. Ведь нормальный закон для всех имен, наделенных смыслом, состоит как раз в том, что их смысл может быть обозначен только другим именем. Имя же, которое высказывает свой собственный смысл, может быть только нонсенсом. Во втором случае центральную роль играет слово-бумажник, двух слов не нужно. Источником альтернативы являются две части слова-бумажника (злопасный = злой-и-опасный или опасный-и-злой). Все слово целиком высказывает свой собственный смысл и поэтому является нонсенсом. Здесь нет согласия с другим нормальным законом имен, наделенных смыслом, который состоит в том, что их смысл не может задавать альтернативу, в которую они сами бы входили. У нонсенса две фигуры: одна соответствует регрессивному синтезу, другая — дизъюнктивному.

Между смыслом и нонсенсом существует определенного типа внутренняя связь, некий способ их соприсутствия, и этим, по словам Делеза, задается вся логика смысла. Между смыслом и нонсенсом существует некоторое специфическое отношение, которое не совпадает с отношением между истиной и ложью, то есть его не следует понимать просто как отношение взаимоисключения. В этом и состоит главная проблема логики смысла. Парадоксальный элемент — это нонсенс, представленный в двух приведенных выше фигурах. Однако, нормальные законы не обязательно противоречат этим двум фигурам. Скорее наоборот, данные фигуры подчиняют нормальные, наделенные смыслом слова этим законам, которые, однако, не приложимы к самим фигурам. Это связано с тезисом, который Делез постоянно отстаивает в разных контекстах своих рассуждений: переход от условия к обусловленному бесплоден, если он совершается только с тем, чтобы помыслить условие в образе обусловленного как простую форму возможности. Нонсенс противоположен отсутствию смысла, а не самому смыслу, который производится им в избытке. Между ним и его продуктом никогда не бывает простого отношения исключения. Смысл принадлежит поверхностному эффекту, он неотделим от поверхности, он не принадлежит высоте или глубине. Поверхность — вот его измерение. Это не означает, однако, что смыслу недостает глубины или высоты. Скорее наоборот, высоте и глубине недостает поверхности, смысла, и они обладают им только благодаря “эффекту”, предполагающему смысл.

Таким образом, то обстоятельство, что Делез сосредоточивает все элементы своей логики (смысл, нонсенс, сингулярности, парадоксальный элемент и так далее) на поверхности, совсем не означает отсутствия у него интереса к глубине, основаниям. Совсем наоборот, по мнению Делеза, — “философия заставляет говорить Бездну и отгадывает мистический язык ее ярости, бесформенности и слепоты”^[clxxx]. Бездна — это тела, взятые в их недифференцированной глубине и беспорядочной пульсации. Глубина действует необычным образом: “посредством своей способности организовывать поверхности и сворачиваться внутри поверхностей”^[clxxxi]. Глубину или бездну Делез называет еще хаосом, для которого “характерно не столько отсутствие определенностей, сколько бесконечная скорость их возникновения и исчезновения; это не переход от одной неопределенности к другой, а, напротив, невозможность никакого соотношения между ними, так как одна возникает уже исчезающей, а другая исчезает едва наметившись. Хаос — это не инертно-стационарное состояние, не случайная смесь. Хаос хаотизирует, растворяет всякую консистенцию в бесконечности”^[clxxxii]. Извлекая глубину, хаос, бездну на поверхность, Делез стремится логически ее упорядочить. В самой логике смысла нет ни индивидуальностей, ни субъектов, ни объектов, но она их генерирует, формируя из них миры. Философия Делеза, в отличие от философии Платона, ориентирована не от индивидуального, множественного к единому, а наоборот, от безосновной глубины к индивидуальному. Отсюда возможность говорить о плюрализме постмодернистской философии Делеза.

СОДЕРЖАНИЕ

I. Теоретические проблемы философии современной науки (материалыIII Смирновских чтений)

 

Севальников А.Ю. О некоторых тенденциях в интерпретации науки

Мамчур Е.А. Принцип "арациональности" и его границы

Эрекаев В.Д. Некоторые следствия ЭПР-парадокса

Казютинский В.В. Инфляционная космология: теория и научная картина мира

Печенкин А.А. Модальная интерпретация квантовой механики

Липкин А.И. О месте моделей в современной физике

Левич А. И. Природные референты "течения" времени

II. Философия социальных наук

 

Сачков Ю. В. Научный метод и познание социальных явлений

Абрамова Н.Т. Коммуникация и традиция

Меркулов И. П. Феномен сознания: когнитивные истоки культуры

Блюхер Ф. Н. Время в истории

Никитаев В. В. К онтологии множественности миров.

Давыдов Ю. Н. Античная предыстория социальной науки.

 

III. Из истории философии науки

 

Огурцов А.П. Философия науки 20 века: успехи и поражения (статья 1)

Новиков А. А. Пять ипостасей русского интуитивизма

Розин В.М. Опыт изучения творческого пути М.Фуко

Маркова Л.А. Наука и логика смысла Ж.Делеза

 

Научное издание

Философия науки. Выпуск 6

Корректор Т.М.Романова