Синтез Прокла

 

В одном из своих произведений – небольшом трактате «Начала физики» – Прокл, на первый взгляд, безмятежно и непосредственно доказывает вслед за Аристотелем существование пятого элемента, словно бы между платоновской традицией и этим учением никогда не существовало никаких разногласий. Это странное обстоятельство требует нашего пристального внимания. Конечно, Прокл, этот «систематизатор античной философии», как его обычно называют, не мог не знать о той критике, которой на протяжении веков подвергалась аристотелевская теория эфира. Как показывают его произведения, он был прекрасно знаком с сочинениями основных участников возникшей вокруг пятого элемента дискуссии – работами Ксенарха, Аттика и комментарием к «О небе» Александра Афродисийского. Более того, его осведомленность в данном вопросе была, по-видимому, гораздо лучше нашей, поскольку в одном месте он упоминает о каких-то неизвестных нам платониках, которые в своем неприятии аристотелевского учения доходили до того, что и вовсе отказывались признавать превосходство неба над «здешними» телами:

 

Некоторые платоники, выведенные из себя словами Аристотеля, распространяли, ссылаясь на авторитет Платона, одну пассивную материю элементов на весь космос, не делая для неба никакого исключения, а учение о пятом элементе возводили к каким-то варварским представлениям, следуя которым, Аристотель, по их словам, и ввел пятый элемент, тем более что и сам он на это намекает, когда призывает в свидетели предания варваров о вечно неизменном и тождественном движении эфира (in Tim. II, 42, 9 – 43, 4).

 

Итак, Прокл был несомненно знаком с полемикой вокруг пятого элемента. Почему же тогда он ее не учитывал? Почему не попытался разрешить или, по крайней мере, обойти обнаруженные затруднения, избавиться от очевидных противоречий, объяснить расхождения с платоновым учением и т.д.? Или, может быть, нам только кажется, что он этого не сделал? Действительно, при более пристальном взгляде на те же «Начала физики» оказывается, что за казалось бы «непосредственным» и бесхитростным цитированием Аристотеля стоит сложная и глубоко продуманная интерпретация его учения, вобравшая в себя чуть ли не все предшествующие толкования.

В согласии с «Тимеем» (40а) Прокл утверждает, что небо состоит из огня. Огонь – простое тело, а значит прав был Аристотель, считавший, что небо образовано простой сущностью. Но огонь также и один из четырех элементов – следовательно, остаются в силе слова Платона о связующей космос четырехчленной геометрической пропорции (Тимей 32 аb)^[clxxxiv]. Далее, огонь как простое природное тело должен, согласно Аристотелю, обладать простым естественным движением. Аристотель полагает, что это движение вверх, поскольку огонь – легкое, а легкое есть то, что движется вверх. Однако он заблуждается, ибо приписывает естественное движение тому, что еще не достигло своего естественного состояния.

 

Не следует характеризовать природу огня, исходя из того, что для него не характерно – когда он, находясь в противоестественном состоянии, стремится к естественному; но следует судить о нем по его естественному состоянию, а в нем он либо покоится либо вращается (in Tim. III, 115, 14-17).

 

Вслед за Ксенархом и Плотином Прокл отождествляет прямолинейное движение элементов со становлением. Огонь бывает легким и движется вверх только до тех пор, пока возникает. Небесный же огонь, находящийся в своем естественном месте у границы мира и тем самым уже актуально существующий, совершает от природы круговое движение.

 

Ибо всякое тело, находясь в своем месте, либо покоится либо вращается; движущееся же вверх или вниз относится к телам, еще не занявшим своих естественных мест, но стремящимся их достичь (in Tim. III 114, 32 - 115, 2).

 

Таким образом, у Прокла небесный огонь занимает место аристотелевского круговращающегося тела со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во-первых, поскольку у кругового движения и тела, его совершающего, нет противоположности, небесный огонь будет вечным, так как рождение и гибель совершаются между противоположностями. Во-вторых, он не будет испытывать качественных превращений – по той же причине. В-третьих, он будет первым среди элементов, потому что круговращение – первое среди движений. В утраченном трактате «О вечности мира» Прокл называет и другие отличия небесного огня от земного. Небесный огонь «нежгучий, … животворный, … некий внутренний свет, благодаря которому живет каждое смертное существо» (apud Philop. De aetern. mundi contra Procl. 523, 12-13); он – «завершение природы здешнего», «от него – …рождение здешних элементов» (524, 6-8)^[clxxxv]. Не трудно заметить, что такой небесный огонь сохраняет все без исключения характеристики пятого элемента. Противоречия между учением Платона и основными положениями физики Аристотелем тем самым снимаются. Они оказываются чисто словесными. Аристотель закрепляет название огня только за здешней его разновидностью и поэтому вынужден считать небесную субстанцию каким-то особым элементом. Платон же, верный «древним теологам», понимает, что у огня, как и у любого другого элемента

 

много видов, и просто назвать небесный огонь пятым телом значит ничего оносительно него не объяснить, разве только то, что он отличается от здешних элементов (in Tim. III, 115, 6-8).^[clxxxvi]

 

Замечательно, что Прокл спасает для платонизма не только саму идею бессмертного круговращающегося тела, но и логически безукоризненные аргументы Аристотеля, доказывающие ее существование. Доминик О’Мара отмечает общую для всех неоплатоников особенность использовать аристотелевские аргументы для обоснования платоновских по духу положений: например, с помощью аргумента о бесконечной силе доказывалось, что у мира есть Творец^[clxxxvii]. Примерно то же самое происходит и в «Началах физики». Используя аристотелевские формулировки, и почти дословно цитируя «О небе», Прокл доказывает не совсем то, что предполагал Аристотель: не существование пятого элемента, а всего лишь отличие небесного огня от здешних веществ.

Лишенный своего аристотелевского содержания, аргумент о круговращающемся теле оказался пригоден для обоснования некоторых платоновских положений, вернее, их неоплатонических интерпретаций. Так, «Началах физики» с его помощью доказана бестелесность неподвижного двигателя (теор. II, 21), а в утраченном трактате Прокла «De aeternitate mundi» он служил тринадцатым доказательством вечности мира. Благодаря Иоанну Филопону, написавшему на «De aeternitate mundi» опровержение, мы располагаем текстом этого доказательства. Прокл начинает со ссылки на «Тимея»:

 

<Прокла Диадоха аргумент тринадцатый:> «Бог, – говорит Платон, – уделил космосу соответствующее его сферическому телу круговое движение, которое ближе всего к уму и разумению^[clxxxviii]. Раз Платон согласен, что такое движение соответствует космосу, то он бы согласился и с тем, что вращение свойственно небу по природе. Если же оно обладает им по природе, то ни движение вверх, ни вниз, – скажем мы, – ему не свойственно. Однако эти движения суть движения здешних элементов. Значит, небо по необходимости будет изъято из числа прямолинейно движущихся тел. В таком случае небесное тело – ни огонь, ни земля, ни какое-либо из промежуточных тел, ни легкое и ни тяжелое, раз легкое есть то, что движется вверх, а тяжелое – вниз. Но если тело, от природы движущееся по кругу, не является ни одним из этих элементов, то оно будет чем-то помимо их. Тогда, если рождение и уничтожение происходят между противоположностями, а противоположности обладают противоположными движениями, и «одно противоположно одному» (это изречение платоновское – из «Протагора»^[clxxxix]), то здешние элементы будут рождаться и гибнуть, а небесный будет нерожденным и неуничтожимым. Но поскольку даже здешние элементы, хоть и гибнут по частям, в целом же всегда сохраняют свою природу, оставаясь в своих естественных местах, то и сам космос, состоящий из неба и каждого из четырех целых элементов, будет нерожденным и неуничтожимым» (apud Philop. De aetern. mundi 477, 14 – 478, 15).

 

Филопону кажется, что Прокл строит свое доказательство на сушествовании пятого элемента. Его, в частности, смущают слова о том, что «небо изъято из числа прямолинейно движущихся тел», что «оно ни огонь,… ни легкое,.. не движется вверх,…и не является ни одним из здешних элементов». Он справедливо замечает, что в другом сочинении, написанном «не ради спора», Прокл называет небо огнем и неоднократно подчеркивает родство небесного вещества с земным^[cxc]. Филопон усматривает здесь противоречие, и упрекает Прокла в непоследовательности. В действительности же здесь имеет место недоразумение. Прокл вовсе не собирается доказывать существование пятого тела. Как мы показали выше, его «небесный огонь» является одним из четырех элементов. Однако он настолько несхож со здешними телами, в том числе и со здешним огнем, что вполне моежт быть назван особой сущностбю. В «Комментарии к “Тимею”» Прокл не устает подчеркивать отличие земной разновидности огня от небесной. И если верить Филопону, то общим у них он признает только одно – свет.

Небесный огонь есть первое воплощение умопостигаемого огня, как и небо – первое воплощение умопостигаемого космоса. В небесном огне как в причине содержатся все рациональные построения (lÒgoi) чувственно-воспринимаемых тел и их элементов, которые будут потом реализованы в более низких, материальных порядках. Небесные земля, вода, воздух и огонь предсталяют собой нечто вроде «среднего термина» между всецело бестелесными идеями божественного Ума и их материальными отражениями. Как говорит Прокл, – от элементов в небе остается только «самое высшее» (¢krÒthtaj):

 

Мы поместим все элементы в небе, но нематериально и только по наивысшему в них. Ведь если и в умопостигаемом есть идея огня, воздуха, воды и земли, то небо первым должно стать причастно этой четверице. Следом за ним божественное искусство обустраивает и последнюю (™sc£thn) природу элементов, поистине материальную (in Tim. III, 113, 17-22).

 

Чтобы убедиться в том, что в небе есть не только огонь, достаточно просто взглянуть на звезды. Мы видим их не только благодаря их свету, но еще и потому, что они отражают зрительный луч, выходящий из наших глаз^[cxci]. Если бы звезды не отражали его, они казались бы прозрачными телами, и были бы для нас невидимы. Однако отражать и оказывать сопротивление (хотя бы только взгляду) свойственно земле, а значит, в звездах есть земля. Кроме того, звезды представляются нам твердыми (stereÒj) телами, а твердость – тоже одно из свойств земли. Помимо твердости и сопротивляемости земля обладает еще тяжестью (barÚthj) и плотностью (pacÚthj). Но эти свойства привходят в нее вместе с материей – «логос» земли их не содержит, поэтому и в небе их тоже нет. От воздуха в звездах остаются прозрачность и тонкость, а от воды – способность связывать и объединять (in Tim. II, 43, 23-25).

Несмотря на то, что небо содержит свойства всех элементов, преобладающим там все-таки является огонь. В платоновском «Тимее» сказано: «идею божественного рода он [Демиург] по большей части сотворил из огня»^[cxcii]. Эти слова, – замечает Прокл, – всегда вызывали разногласия среди комментаторов. Одни толковали их в том смысле, что небо представляет собою смесь различных стихий, и огня в этой смеси больше всего. Другие предлагали считать, что из огня состоит большая часть небесных тел. Оба толкования, впрочем, неверны, поскольку и то, и другое влекут за собой множество вопросов. Почему, например, состав небесных тел неразрушим, а здешних может быть разрушен? Если сказать, что это происходит оттого, что элементы в небе равносильны, то почему Платон говорит, что там «большая часть огня»? Да и как может небо совершать простое движение, если оно – составное тело? Пытаясь избежать этих затруднений, Прокл предлагает свое собственное толкование: огонь не просто один из элементов, он есть форма существования вещей в небе. «Подобно тому, как земля охватывает все хтонически, – пишет он, – так небо огненно» (in Tim. II, 43, 26). По отношению к огню остальные элементы выполняют роль подлежащего:

 

Среди элементов возникновения огонь по отношению ко всем прочим имеет смысл вида (edoj), поэтому в божественных телах [звездах] огненного должно быть больше, дабы вид преобладал над подлежащим, а всего остального, что имеет чин подлежащего – меньше. Поэтому там есть и земное как некая твердая, осязаемая масса (отражающая наш взгляд), и огненное как светящееся и оформляющее объем и протяжение, есть и среднее между ними как связующее и соединяющее крайние элементы, но преобладает надо всем огненное, поскольку и вид там преобладает над подлежащим, сдерживая и сохраняя его повсюду одним и тем же (III, 113, 24 - 114, 4).

 

Разработанное Проклом учение о субстанции неба тесно связано с его концепцией т.н. «эфирной колесницы» (a„qšrion Ôchma)^[cxciii] души, благодаря которой та отпадает от единой Души мира и впервые становится индивидуальной (частной) душой. Однако мы не будем здесь рассматривать теорию Ôchma, поскольку для этого нам потребовалось бы детальное изложение психологии и антропологии неоплатонизма, тогда как в этой статье мы намеренно ограничивались только космологическими вопросами. Поэтому, подводя итог прокловской теории эфира, а вместе с ней и всей многовековой истории учения о пятом элементе, скажем, что в нее, не противореча друг другу, вошли и первоначальная космологическая гипотеза Аристотеля со всеми ее доказательствами, и идея стоиков о двух видах огня, и пять космосов Плутарха, и распространенное в Среднем платонизме представление о душе как об осколке небесного эфира, и убеждение Ксенарха в естественности круговращения огня, и ответ на сомнения Аттика в возможности существования нематериального неаффицируемого тела. Несмотря на такую разноголосицу влияний, концепция Прокла не производит впечатление искусственного сооружения, распадающегося на разнородные части. Напротив, она кажется на редкость стройной и единой, словно ему действительно удалось найти такую точку зрения, глядя из которой судьба учения о пятом элементе предстает как некое целое.

 

* * *

 

На закате античности спор об эфире вспыхнул вновь. На этот раз его критиком выступил христианский философ Иоанн Филопон, увидевший в теории эфира попытку обосновать с естественнонаучной точки зрения вечность мира. В основном, возражения Филопона повторяют аргументы Ксенарха и Аттика, что дает его оппоненту – Симпликию – бесчисленные поводы для насмешек. Впрочем, освещение спора между двумя этими философами не входит пока в наши намерения, тем более что основные темы дискуссий, шедших вокруг теории эфира в античности, стали нам уже достаточно ясны.