Эфирная теория Аристотеля

Аристотелевское учение об эфире изложено, преимущественно, в первой книге его трактата «О небе» и первой книге «Метеорологики». Упоминания о нем есть также в XII книге «Метафизики» и в дошедших до нас фрагментах т.н. «экзотерических» сочинений философа, в частности, его диалога «О философии». Как мы увидим, рассматривая каждую из перечисленных работ в отдельности, учение Аристотеля о пятом элементе имело совершенно иное обоснование нежели учения других членов Академии, ибо доказывая существование пятого простого тела, он исходил не из геометрических соображений, как они, – не из факта наличия пяти правильных многогранников, а из анализа движения естественных тел.

«О небе». Все природные тела и величины, – пишет Аристотель в начале 2 главы, – способны двигаться в пространстве сами по себе, поскольку заключают в себе движущий принцип: их собственная природа и есть источник их движения. Всякое движение в пространстве, так же как и всякое тело, может быть либо простым, либо сложным. Простых движений два: прямолинейное и круговое, «потому что и среди величин простые также только эти: прямая и окружность» (I, 2 268 b 20)^[clvi]. Все остальные виды движений могут представлены как сумма этих двух. Здесь следует заметить, что круговое движение является простым только в том случае, если оно совершается вокруг центра мира. Точно так же и прямолинейным Аристотель называет движение либо вверх, от мирового центра, либо вниз – к центру. Поэтому, например, круговое движение камня в праще не является простым, но может быть разложено на совокупность простых движений относительно центра мира. «Итак, всякое простое перемещение должно быть либо движением от центра, либо вокруг центра, либо к центру» (I, 2 268 b 23).

Все естественные тела характеризуются присущим им от природы видом движения, поэтому Аристотель выдвигает следующий постулат: простые движения должны принадлежать простым, а сложные – сложным телам и наоборот: у простого тела и движение простое, а у сложного – сложное (I, 2 269 а 1-5). При этом у каждого простого тела может быть только одно естественное движение (I, 2 269 а 8). Отсюда сразу же следует, что по необходимости должно существовать «некое простое тело, которому свойственно перемещаться по кругу в соответствии с его собственной природой» (I, 2 269 а 7).

Обычно говорят о существовании четырех простых тел – огня, воздуха, воды и земли. Каким же из них может быть круговращающееся тело? Предположим, это огонь. Однако круговращение не может быть свойственно огню по природе, так как этому элементу естественно двигаться вверх, а, как мы помним, у простого тела может быть только одно согласное с природой движение. Более того, огонь не может двигаться по кругу и против природы, потому что это означало бы, что естественному движению огня вверх противоположны сразу два движения – вниз и по кругу. Но «каждая вещь имеет только одну противоположность» (I, 2 269 а 13) – здесь Аристотель принимает еще один постулат^[clvii], – а следовательно, огонь, так же как и любой другой прямолинейно движущийся элемент, не может ни по природе, ни вопреки природе совершать круговое движение. Но все четыре традиционные элемента совершают от природы как раз прямолинейные движения, следовательно, круговращающееся тело не может быть ни одним из них.

Доказав, таким образом, существование особого пятого элемента^[clviii], Аристотель переходит к его свойствам. Круг – совершенная (законченная) фигура, чего нельзя сказать о прямой – ни о конечной, ибо ее можно продолжить, ни о бесконечной, ибо она лишена конца. Законченное же по природе раньше незаконченного, поэтому круговое движение первично по отношению к движению по прямой. В свою очередь «первичное относительно других движение принадлежит первичному относительно других по природе телу» (I, 2 269 а 23). Следовательно, круговращающееся тело является первичным по отношению к остальным четырем элементам, движущимся по прямой.

«Существует некая телесная субстанция, отличная от здешних веществ, более божественная и первоначальная нежели они все» (I, 2 268 а 31-33).

В 3 главе того же трактата «О небе» доказывается, что круговращающееся тело не может иметь ни тяжести, ни легкости; оно не возникло и не уничтожится; не подвержено ни росту, ни качественному изменению. Прежде чем приступить к доказательству первого утверждения, Аристотель дает определение тяжелого и легкого: «тяжелое есть то, что по природе движется к центру, легкое – то, что от центра; самое тяжелое – то, что оседает во всех телах, движущихся вниз, самое легкое – то, что подымается над всеми телами, движущимися вверх» (I, 3 269 b 23-26). Самым тяжелым среди элементов, очевидно, является земля, самым легким – огонь. Воздух и вода обладют сразу и легкостью и тяжестью, но только по отношению к разным телам. Так, вода тяжела относительно воздуха и легка относительно земли, а воздух – легок по отношению к воде и тяжел по отношению к огню. Поэтому и двигаться эти элементы способны то верх, то вниз, в зависимости от того, в какой стихии они оказались. Круговращающееся же тело не может двигаться ни к центру, ни от центра ни согласно природе, ни вопреки природе, поскольку в первом случае оно имело бы наряду с круговым еще одно естественное движение, а согласно допущению (I, 2 269 а 8), у простых тел не может быть более одного естественного движения. Во втором же случае у него также оказалось бы два естественных движения, ибо если бы круговращающееся тело вопреки природе двигалось вниз, то движение вверх оказалось бы для него естественым наряду с круговым, и наоборот. Итак, «тело, движущееся по кругу, – подытоживает Аристотель, – не может иметь ни тяжести, ни легкости, ибо ни согласно природе, ни вопреки природе оно не может двигаться ни к центру, ни от центра» (I, 3 269 b 30-33).

Что пятый элемент не возник и не уничтожится, следует из того, что любое возникновение и уничтожение идет из противоположного в противоположное; движения же между противоположностями и сами противоположны. Но у кругового движения нет противоположного^[clix], следовательно, круговращающееся тело исключено природой из числа противоположностей, так что ему не из чего возникать и не во что уничтожаться (I, 3 270 а 12-23). Аналогично доказывается, что оно не подвержено ни росту, ни качественному изменению (I, 3 270 а 23 – b 1).

Далее Аристотель показывает, что пятый элемент конечен во всем своем объеме, ибо в противном случае он не смог бы перемещаться по кругу (I 5 271 b 1 – 272 a 20), и что он должен иметь сферическую форму, а не форму многогранника, как, по-видимому, утверждал кто-то из членов Академии^[clx].

Доказав существование и установив свойства пятого элемента, Аристотель, по своему обыкновению, пытается найти подтверждение этой теории в традиции. Все люди, – говорит он, – и варвары и эллины, верящие в существование богов, отводят им самое верхнее место (т.е. небо), поскольку полагают, что бессмертному подобает находится в бессмертном. Но и по свидетельству передававшихся из уст в уста преданий, за все прошедшее время «ни во всем высочайшем небе, ни в какой-либо его части не наблюдалось никаких изменений» (I, 3 270 b 15), что также подтверждает вечность верхнего тела. Наконец, в пользу аристотелевской теории говорит и «дошедшее от пращуров» имя этого тела – «эфир» (a„q»r), что означает «вечно бегущий» (¢eˆ qšon). Употребляя это название, древние, по мнению Аристотеля, хотели отличить особый небесный элемент от четырех других «земных» элементов (I, 3 270 b 14-25).

Поскольку доказано, что небо образовано особым круговращающимся телом, возникает вопрос, из каких элементов состоят звезды и каково их движение (II, 7 289 a 13-20). Естественнее всего, полагает Аристотель, считать их состоящими из того тела, в котором пролегают их орбиты, т.е из эфира, а не из огня, как думают некоторые^[clxi]. Движутся звезды не самостоятельно, а вместе со своими орбитами или сферами, на которых они укреплены. По этой причине они имеют “наименее пригодную для поступательного движения шарообразную форму” (II, 8 290 b 1-12). Но если звезды не огненные, то как объяснить испускаемый ими свет и тепло? Аристотель отвечает на этот вопрос следующим образом: вследствие движения звездных сфер находящийся под ними воздух подвергается трению и разогревается. Отсюда – приходящие к нам тепло и свет (II, 8 289 a 20-35).

Исследователи и издатели трактата «О небе» неоднократно отмечали как непоследовательность, что в некоторых главах этого произведения Аристотель, словно бы отказавшись от своей эфирной гипотезы, называет причиной движения звезд и неба душу. «Небо одушевлено», – пишет он в главе второй II книги (285 a 30), как бы забывая свое же собственное утверждение, сделанное чуть выше, о том, что небо не может пребывать под вечным принуждающим действием души, поскольку душа в этом случае будет лишена досуга и интеллектуального отдыха (II, 1 284 a 27-35). В 12 главе той же книги Аристотель опять, как бы сам поправляя себя, пишет:

До сих пор мы думали о звездах всего лишь как о телах и единицах, имеющих порядок, но совершенно неодушевленных, а надо представлять их себе как существа, причастные жизни и деятельности (292 а 19-22).

Большинство исследователей склонны объяснять эти противоречия и разночтения тем, что отдельные главы «О небе» были написаны в разное время, так что в трактате оказались отражены взгляды, характерные для разных периодов творчества Аристотеля^[clxii].

В «Метеорологике», первая книга которой была написана сразу же вслед за двумя первыми книгами «О небе», приводится еще одно доказательство существования пятого элемента. Земля, как достаточно достоверно показала математика, ничтожно мала по сравнению с небом, поэтому чтобы не нарушалась пропорция между четырьмя «земными» элементами, и один не уничтожил бы другой, необходимо, чтобы вся небесная область, все промежутки между небесными телами были заполнены особым телом, изъятым из взаимопревращений воздуха, воды, огня и земли, иными словами – пятым элементом или эфиром (I, 3 339 b 30 – 340 a 18). Эфир простирается от сферы неподвижных звезд до Луны. К нему непосредственно примыкает огонь, а точнее некая разновидность огня, представляющая собой очень горячее, сухое и легко воспламеняющееся испарение. Увлекаемое вокруг земли круговращением неба, это испарение «разрежается, воспламеняется и создает теплоту» (I, 3 340 b 13). За огненным испарением следует воздух, потом вода и земля.

Как видим, предлагаемое в «Метеорологике» объясение тепла и света звезд не вполне согласуется с приводимым в «О небе»: если там под действием звездных сфер разогревался воздух, то здесь – огонь. Но гораздо важнее, что оба объяснения не согласуются с теорией гомоцентрических сфер, которую Аристотель, как показывают другие его произведения, безусловно принимал^[clxiii]. В самом деле, если сферы Солнца и других планет расположены выше Луны, то они никак не могут соприкасаться с сухим испарением и тем более – с воздухом, а значит их вращение не может ни разогреть, ни воспламенить околоземное пространство. Отсюда со всей очевидностью следует, что ни от Солнца, ни от других звезд и планет не может приходить ни свет, ни тепло. Это – одна из трудностей, с которыми сталкивается эфирная теория Аристотеля. Другая, еще большая, состоит в том, что учение о пятом элементе, по-видимому, входит в противоречие с изложенным в «Метафизике» учением о неподвижном двигателе мира как конечной причине всякого движения.

Хотя «Метафизика» и содержит ссылки на «более раннее сочинение о природе», где было изложено учение о «вечном, не знающем покоя теле», составляющем субстанцию неба, звезд и планет (XII, 8 1073 a 30 -35), конечной причиной движения небесных тел здесь объявляется уже не природа особого круговращающегося элемента, а неподвижный бестелесный двигатель, движущий как предмет желания и цель. Существует несколько подобных двигателей, ибо помимо кругового движения неподвижных звезд существуют еще движения Солнца, Луны и планет, которые, очевидно, не зависят от круговращения целого, а значит должны управляться каждая особой неподвижной сущностью. По подстчетам Аристотеля, петлеобразное движение планет складывается, как минимум, из трех круговых движений, так что общее число планетных сфер должно быть равным 47. «Таким образом, – заключает он, – и неподвижных начал следует с вероятностью предположить столько же» (XII, 8 1074 a 15 - 17). Поскольку же 47 бестелесных сущностей движут как предмет желания и цель, мы вынуждены признать, что и небо, и каждая из планет одушевлены. Теория же пятого элемента в том виде, в каком она изложена в трактате «О небе» и «Метеорологике», предполагает, по-видимому, чисто механическое объяснение мирового движения. Впрочем, споры по этому поводу ведутся в научной литературе до сих пор, и вопрос о совместимости обоих теорий все еще остается нерешенным^[clxiv].

«О философии». Как можно понять из высказываний самого Аристотеля, учению о пятом элементе были посвящены и некоторые из его общедоступных сочинений (О небе I 9 279 a 30 – 279 b 3). Речь, скорее всего, может идти об утраченном диалоге «О философии», фрагменты которого дошли до нас благодаря произведениям более поздних авторов. Так, по сообщению Цицерона, Аристотель утверждал, что помимо четырех элементов существует еще некий «пятый род, из которого возникает разум и мысль» (О пределах блага и зла IV 5, 12). Поскольку мысли и ощущения, - поясняет Цицерон в другом месте, - не могут быть сведены ни к одному из четырех известных простых тел - Аристотель ввел пятую природу, которую он называет первой, и благодаря которой все живые существа оказываются наделены памятью, рассудком, способностью ощущения и предвидения (Тускул. беседы I 10, 22; 26, 65 – 27, 66). Как показывают другие свидетельства, эта «пятая природа» составляет субстанцию не только ума, но и звезд. Звезды суть живые, разумные божественные существа, обладающие зрением и слухом, движущиеся по небу не по природе и не под действием внешней силы, но по своей воле (О природе богов II, 16, 44). Из других фрагментов мы узнаем, что звезды состоят из эфира, а следовательно, введенная Аристотелем «пятая природа» есть эфир или «небесный огонь» (coeli ardor), как предпочитает называть его на стоический лад Цицерон^[clxv]. Тот же Цицерон сообщает в другом месте, что в третьей книге диалога «О философии» Аристотель называл небесный огонь Богом и «возлагал на него обязанность неким своим круговращением направлять и сохранять движение мира» (О природе богов I, 13, 32)^[clxvi].

Изложенная Цицероном со ссылкой на Аристотеля и перипатетиков эфирная теория носит явные следы стоического влияния, поэтому большинство исследователей сомневаются в том, что Цицерон позаимствовал ее непосредственно из первоисточников, а не познакомился с нею, например, через Антиоха Аскалонского^[clxvii]. Однако и в сохранившихся работах Аристотеля можно найти идеи, аналогичные тем, которые передает Цицерон. Так, в некоторых главах трактата «О небе» о звездах и планетах говорится как о живых, самопроизвольно движущихся существах; по отношению к эфиру часто применяются эпитеты «бессмертный» и «божественный», хотя в прямом смысле Богом он нигде не называется; наконец, как замечает Б.М. Никольский, у Аристотеля можно найти и некий аналог стоической идеи о связи между душой и эфиром^[clxviii]. В самом деле, хотя сама душа, согласно Аристотелю, и нематериальна, она вынуждена действовать при помощи некоего материального посредника, именуемого врожденным дыханием, «пневмой», и помещающегося в сердце. Этот носитель жизненного начала является телом, подобным звездному элементу – эфиру (De generat. anim. 736 b 29 – 737 a 1).

Подводя итог изложению эфирной теории Аристотеля, перечислим еще раз содержащиеся в ней трудности и противоречия:

1) Предполагает ли эфирная гипотеза чисто механическое объяснение мирового движения или небо все-таки одушевлено?

2) Согласуется ли естественное движение пятого элемента с представлением о неподвижном первом двигателе?

3) Как на основании теории эфира объяснить тепло и свет, исходящие от звезд?

Продолжение этого перечня мы встретим у античных критиков Аристотеля, от которых также не укрылись слабые места учения о пятом элементе. Но прежде чем перейти к выдвинутым ими многочисленным возражениям, контраргументам и апориям, скажем несколько слов о судьбе эфирной теории после смерти ее создателя.