Ю.В.Хен

Евгенический проект оздоровления
народонаселения*

Построение общей теории здоровья является одной из главных задач философии здоровья. На роль такой теории в свое время претендовала евгеника как дисциплина, способная, с одной стороны, дать объяснение ухудшению здоровья населения (как физического, так и духовного) и, с другой, призванная выработать научные рекомендации по “улучшению человеческого рода” (Н.К.Кольцов).

Расцвет евгенического движения пришелся на период с конца XIX до 40-х гг. XX века, однако сама по себе идея усовершенствования человека имеет гораздо более древнее происхождение и глубоко укоренена в истории западной культуры. Как представлялось Н.К.Кольцову, одному из основателей Русского евгенического общества, этой идеей руководствовались все провозвестники реформаторских и революционных идеалов. Таковыми были “и ветхозаветные проповеди новой морали; древние греки с их культом красоты; первые христиане, провозглашавшие высокие идеалы, до сих пор остающиеся недостигнутыми и труднодостигаемыми, несмотря на две тысячи лет господства христианской религии; гении эпохи Возрождения, восстановившие античный культ красоты; деятели Великой французской революции, поставившие своею прямою задачею поднять человеческую культуру и облагородить человека на почве равенства, братства и свободы, а равно и борцы всех новейших революций, вплоть до той, которую мы переживаем в настоящее время” (1, с. 3).

Такая повторяемость мотива усовершенствования человека позволяет говорить об архетипичности самой этой идеи, подлинным основанием которой является представление об утрате человеком некоего изначально данного Богом идеального состояния души и тела, здоровья (бессмертия) и непорочности, соответствующего Золотому веку. Стремление вернуть Золотой век (в современных вариантах — приблизить) фактически лежит в основе социальных преобразовательских проектов всех времен и народов, вплоть до наших дней.

Наиболее известным примером евгенической практики античных времен являются обычаи древней Спарты. В этот же период были сформулированы и основные теоретические принципы подхода к здоровью, которые сегодня можно рассматривать как основу евгенического дискурса.

Во-первых, уже в диалогах Платона встречается упоминание о том, что наука^[3] имеет немаловажное значение для сохранения здоровья. Так, например, в диалоге “Евтидем” Сократ говорит: “...при пользовании теми благами, что мы называем первыми, — богатством, здоровьем и красотою — именно наука руководит правильным применением всего этого и направляет его...” (2, с. 169).

Вторым, существенным для настоящего исследования моментом, является отношение к здоровью как к благу. Для человека двадцатого века в этом нет ничего достойного особого упоминания, однако следует учитывать, что в диалогах Платона благо приравнивается к благодетели и таким образом ему однозначно приписывается некий позитивный социальный смысл. То есть здоровье, рассматриваемое под углом зрения общественного достояния, перестает быть предметом только личностного интереса и до известной степени переходит в сферу интереса государственного.

Таким образом, уже во времена античности были заложены два краеугольных камня в фундамент, на котором позднее было воздвигнуто здание евгеники: принцип научности и принцип государственного контроля за состоянием здоровья населения. Но для того, чтобы евгенические идеи начали работать и реально влиять на общественную жизнь, необходимо было, чтобы совпали два момента. Прежде всего нужна была хорошая научная база, которая делала бы технически возможными манипуляции с геномом, а во-вторых, необходимо было наличие соответствующего социального заказа, который оправдывал бы в глазах общественности подобные манипуляции.

На рубеже XIX–XX вв. в Западной Европе сложилась ситуация, когда такая мнимая возможность и кажущаяся необходимость сошлись и породили евгенику. Возможность практического улучшения человеческой породы давали, как представлялось, такие передовые научные теории, как дарвинизм и генетика, а необходимость в срочном вмешательстве в ход естественной эволюции человека диктовалась физической и нравственной деградацией населения.

Влияние дарвинизма на мировидение людей конца XIX — начала XX вв. трудно переоценить. Распространение его идей среди ученых и в околонаучных кругах было стремительным и напоминало чудесное прозрение: казалось, еще только вчера живая природа была полна тайн и загадок, а уже сегодня естественная история предстала в виде закономерного, подчиненного простой логике борьбы за существование процесса. Стоит ли удивляться тому, что в этом угаре кажущегося овладения тайнами эволюции большинство адептов и популяризаторов новой теории не захотело ограничиться сферой флоры и фауны, как это фактически сделал сам Дарвин, а естественным образом обратилось к проблеме происхождения человека? И здесь дарвинизм снова сыграл роль волшебных очков, принесших с собой прозрение, в результате которого многие факты и взаимосвязи, прежде скрывавшиеся за хитросплетениями почти мистического жизненного процесса, предстали во всей своей простоте и очевидности.

Так, например, стало очевидным, что человеческий род вырождается, как в физическом, так и духовном (падение нравственности) плане. Причина происходящего стала понятна всякому, кто был знаком с передовой научной мыслью, а именно с теорией Дарвина о происхождении видов путем естественного отбора. Ибо очевидно, что в человеческом обществе естественный отбор утратил ту остроту, которая имеет место в природе (1:0,9 вместо необходимых 1:9) и обеспечивает поддержание высокого стандарта выживаемости. Таково общее убеждение исходная позиция всех участников евгенического движения на рубеже веков. Например, Н.К.Кольцов пишет, что “благодаря подъему культуры и распространению идеи равенства борьба за существование в человеческом обществе утратила свою остроту и благодетельный естественный отбор практически прекратился” (1, с. 20), а как только он прекратится окончательно, “в человеческом обществе начнется быстрый и неуклонный процесс вырождения, так как с каждым поколением, с каждым годом будет увеличиваться число всяких уродов, глухонемых, слепых, идиотов, слабоумных, сумасшедших, не говоря уже о менее ярких формах жизненной неприспособленности ... Раса, из эволюции которой будет устранен всякий отбор, погибнет в течение немногих поколений” (3, с. 7).

Другой выдающийся российский евгеник Ю.А.Филипченко, перечисляя признаки ухудшения здоровья населения, пишет следующее: “...в настоящее время благодаря изменению культурой нормального хода подбора замечается безусловное ухудшение многих качеств современного человека... Одним из симптомов подобного ухудшения является уменьшение способности сопротивляться различным неблагоприятным условиям вроде холода, голода, а также многим болезням. Люди, живущие в культурных условиях, гораздо хуже переносят всевозможные лишения, гораздо тяжелее реагируют на простуду и некоторые другие заболевания, которые раньше были практически неизвестны, между тем за последнее время число недугов, которым подвержено человечество становится все больше и больше. Несомненно все это является следствием известного наследственного ослабления конституции, произошедшего благодаря тому, что подбором в настоящее время устраняются далеко не все слабые элементы, которые передают эту слабость потомству” (4, с. 145). Ослабление давления естественного отбора отражается также в многочисленных более мелких изменениях к худшему, например, в снижении остроты слуха, зрения (даже среди молодежи появились люди в очках — с сожалением отмечает Ю.А.Филипченко) и обоняния. То же можно сказать о состоянии зубов и женского полового аппарата. Все это, хотя и не представляет непосредственной угрозы жизни, но свидетельствует о том, что “нормальное развитие органов чувств потеряло в современных условиях свою высокую подборную ценность, и благодаря этому близорукость и многие другие дефекты того же рода, не сдерживаемые более подбором, начинают широко распространяться среди населения” (4, с. 146).

Рассуждения подобного рода являются общим местом в работах евгеников начала века, как отечественных, так и зарубежных, и переходят из публикации в публикацию лишь с незначительными вариациями.

Одной из таких вариаций является рассуждение о пользе для вида высокой детской смертности, которая, в сочетании с высокой рождаемостью, способна обеспечить повышение жизнеспособности населения. В этом вопросе евгеники вступают в полемику с неомальтузианцами, которые ратовали за повышение жизненного уровня населения посредством пропаганды снижения рождаемости. Евгенисты же считают такую пропаганду глубоко антинаучной, ибо, помимо того, что она неодинаково влияет на различные слои населения (чем ниже образовательный уровень, тем слабее влияние пропаганды), она фактически призывает бороться против естественного отбора, причем эта борьба “ведется совершенно неразумно, исключительно из сентиментальных побуждений, и интересы будущих поколений, законы расовой биологии вовсе не принимаются в расчет... Такую нелогичность, сентиментальность и пренебрежение научными достижениями расовой биологии неомальтузианцы возводят в систему” (3, с. 13).

В своей критике неомальтузианства Н.К.Кольцов ссылается на исследования зарубежных коллег, утверждая, что “высокая детская смертность, столь характерная для русской малокультурности, является предметом зависти для многих иностранных евгенистов, так как она поддерживает известный уровень врожденных физических свойств” (3, с. 8).

Отдельной темой евгенических дискуссий является вопрос о влиянии на здоровье и качество население таких социальных факторов, как война и революция — закономерный мотив, если вспомнить, что расцвет евгенического движения приходится на период между Первой и Второй мировыми войнами. Собственно говоря, бедственное положение, в котором оказалась Европа в означенный период — голод, разруха, болезни, — во многом и спровоцировало всплеск евгенического движения, так как усилило субъективное ощущение неблагополучия и всеобщего вырождения.

Примечательно, что с евгенической точки зрения война не является таким уж страшным бедствием, поскольку во время военных действий ценные и малоценные индивиды гибнут примерно в равной пропорции: бомбы равномерно уничтожают население обеих сторон, не влияя на его структуру. Это означает, что с “эволюционной” точки зрения изменений не происходит: “Ведь для эволюции человечества совсем неважно сокращение численности населения на несколько десятков миллионов. С евгенической точки зрения важно знать, были ли эти миллионы лучшими или худшими, то есть стояли они выше или ниже среднего уровня” (1, с. 23). Подлинным евгеническим бедствием Н.К.Кольцов считает революцию, ибо “при междуусобных войнах пули обладают силой выбора: каждая сторона с особым ожесточением истребляет наиболее выдающихся из своих противников, между тем как широкие массы, обычно явно не примыкающие ни к той, ни к другой стороне, остаются вдали от убийственной борьбы... После революции, в особенности длительной, раса беднеет активными элементами и это обеднение в особенности гибельно для расы потому, что большинство революционных деятелей погибают в молодом возрасте, не оставляя потомства, вследствие чего и следующее поколение оказывается состоящим в громадном проценте из инертных людей” (1, с. 24–25).

Таким образом получается, что культура фактически работает против природной целесообразности, делая все для снижения физического стандарта человечества и элиминируя из его рядов наиболее ценных индивидов. Создается впечатление, что homo sapiens несет в себе самом механизм самоуничтожения, который включается на определенной стадии цивилизационного процесса. Ибо те самые гуманистические идеалы, которыми по праву гордится человечество как одним из главных своих достижений — милосердие, ненасилие, помощь слабым и т.п. — выступают в роли действующего фактора “летального отбора”, результатом которого, по прогнозам евгенистов, должно стать полное и необратимое вырождение человеческого рода. Так неужели, зная об этом, разумное человечество не понимает, что необходимо уделить проблеме нравственного и физического здоровья людей хотя бы столько же внимания, сколько мы уделяем домашним животным? Не настало ли время заменить “противоестественный подбор”, который de facto действует во всех культурных государствах, “искусственным евгеническим подбором” (Н.К.Кольцов)?

Для обоснования своевременности проведения евгенических мероприятий Ю.А.Филипченко приводит следующее соображение. В своем размножении все виды животных проходят две стадии:

1 — стадное или массовое размножение;

2 — индивидуальное разведение и подбор.

“Законы размножения, как и законы наследственности, являются общими для всех живых существ, почему те же два периода размножения свойственны не только различным домашним животным, но и человеку” (4, с. 149). Наши деды и прадеды¹, пишет Ю.А.Филипченко, размножались еще массовым способом (то есть имели 8–10 детей, из которых только половина достигала возраста половой зрелости). Сегодня же в большинстве культурных стран время массового размножения безвозвратно миновало. “Само по себе, однако, это падение рождаемости и отказ от массового размножения не были бы особенно страшны, если бы и в человеческом обществе место естественного подбора занял бы искусственный, который с таким успехом применяется человеком к его домашним животным и растениям, которые, конечно, гораздо менее ценны, чем сам человек. Тем не менее ничего подобного нет: человечество перешло от массового размножения к индивидуальному, но условия подбора сохранились прежние, и только культура направила этот фактор в еще менее выгодную для нас сторону... Надо ли удивляться, что в результате всего этого мы стоим на пороге, быть может, близкого вырождения?” (4, с. 153).

Трудно спорить со специалистом. Но даже сами евгенисты отмечают одно существенное различие, которое существует между человеком и домашними животными: если, например, при выведении новой породы лошадей цели селекции определяет конезаводчик, то кто будет определять цель при выведении нового, более совершенного человека?

По мнению Н.К.Кольцова, которого в данном вопросе можно рассматривать как выразителя коллективного мнения членов Русского евгенического общества, эту задачу обязано взять на себя “разумное государство”, сознательно ставящее перед собой определенные евгенические цели и понимающее, что в достижении этих целей невозможно ограничиваться только такими мерами, как агитация, пропаганда, повышение культурного и материального уровня жизни и т.п. (считать, что условия жизни влияют на генофонд — есть чистейший ламаркизм). Культурное государство должно взять на себя важную роль естественного подбора и поставить сильных и особенно ценных людей в наиболее благоприятные для размножения условия. Фактически авторы евгенических программ предлагают утвердить в обществе двойной стандарт морали. Например, ценным людям следует объяснить, что избыточное размножение является их общественным долгом и ввести специальные премии за третьего и более ребенка. Одновременно среди малоценных слоев населения следует вести пропаганду неомальтузианства, внушая им, что сокращение рождаемости — это самый короткий путь к повышению благосостояния. Таким образом, как представляется евгенистам, будет достигнута двоякая цель: с одной стороны, за счет исключения вредных факторов из круга размножения будет постепенно повышаться биологический стандарт (то есть улучшится здоровье населения), а с другой стороны, поскольку евгенические программы уделяют проблеме нравственного здоровья не меньше внимания, чем физического, произойдет и постепенная оптимизация в духовной сфере. Другими словами, наступит золотой век человечества, когда на фоне всеобщего благоденствия будут свободно расцветать многообразные таланты, а зло будет искоренено вплоть до самого своего генетического основания.

Отдавая дань осторожности евгенистов, следует сказать, что они оставили за собой только научно-техническую часть евгенического проекта, предоставив государству самостоятельно разбираться с социально-нравственными аспектами.

Следует также отметить, что при знакомстве с евгеническими публикациями начала века сразу бросается в глаза унифицированность их структуры: практически все они содержат часть, живописующую ужасы вырождения человечества, произошедшего в результате прекращения действия естественного отбора, мрачный прогноз на будущее и перечисление стандартных евгенических мероприятий, которые должны предотвратить наступление катастрофы. Удивляет также однообразие аргументации, приводимой в этих работах и единодушие выводов. Это наводит на мысль, что, хотя на первый взгляд мы имеем дело со всесторонним обсуждением вопроса, но в действительности научное сообщество выступает настолько единым фронтом, что рассмотрение проблемы неизбежно должно страдать односторонностью¹.

Оценивая причины популярности евгенической идеи на рубеже веков следует заметить, что ее широкое распространение было обосновано объективными причинами, а именно тем, что в ходе войн и революций этого периода жизнь человека настолько обесценилась, что о ней стало возможно говорить в терминах “антропотехнии”.

Не будем подробно останавливаться на результатах практического приложения евгенических методов к процессу улучшения человеческой породы. Они хорошо известны (это и довоенный опыт сегрегации и стерилизации в США, и программы расовой гигиены в Западной Европе, и эвтаназия “неполноценных” в Германии времен Третьего Рейха), об этом неоднократно писали, в том числе и авторы настоящего сборника. Здесь мне хотелось бы остановиться только на одном аспекте проблемы государственного контроля за физическим и нравственным здоровьем народонаселения. Для этого необходимо определиться с тем, что хорошо и что плохо для общества с точки зрения государства.

Формирование и передача общественных идеалов (нравственных устоев) из поколения в поколение, на мой взгляд, происходит по следующей схеме: существует характерная зависимость, которая на бытовом уровне фиксируется в пословице “яблочко от яблоньки недалеко падает”. Иными словами, всякое дитя до определенной степени воспроизводит образ жизни и мыслей своих родителей, а каждый родитель посредством воспитания стремится к тому, чтобы ребенок жил в соответствии с его идеалами и воспроизвел бы его идеализированный жизненный путь (желательно, не повторяя ошибок). К счастью для человечества, всякий индивид — это достаточно автономная единица, способная под давлением внешних обстоятельств откланяться от вкладываемой в него воспитанием и образованием программы. Эти отклонения в конечном счете являются залогом развития человечества в целом.

А чего хочет от своих граждан государство? По сути того же, чего хотят от своего ребенка родители, то есть претворения в жизнь своих сегодняшних представлений об идеальном гражданине. Теперь представим на минуту, что наука предоставила такому государству реальные средства сделать граждан такими, какими ему хочется их видеть (ради простоты оставим в стороне вопрос о субъекте, выражающем интересы государства и то обстоятельство, что представление о могуществе современной евгеники, генной инженерии и т.п. является фикцией). Каким был бы результат столь широкомасштабного вмешательства в облик человека? Весьма плачевный, ибо всякое представление о здоровом и высокоморальном индивиде ориентировано на status quo, или, вернее, на недалекое идеализированное прошлое. Кроме того, государство, присвоившее себе функцию выразителя общественных интересов, как всякая действующая система, предполагает наличие определенных “встроенных” механизмов самосохранения, то есть ориентировано на стабильность, а значит консервативно по самой своей сути. Это значит, что, если бы определением евгенических целей занимались тираны, приговорившие к смерти Сократа (кстати, за духовное растление молодежи), то мы бы до сих пор распевали хором государственные гимны и питались бы оливками, селедкой и привозным хлебом, а если бы викинги — то мы бы до сих пор отважно грабили мирное население прибрежных сел. А если бы евгеническим планированием занимался русский интеллигент начала века из числа единомышленников Н.К.Кольцова, то предпочтение было бы отдано умному, разносторонне образованному, солидному типу, любителю домашнего музицирования. Не понятно правда, как бы он выдержал поездку в переполненном транспорте, полночный грохот тяжелого рока за стеной или многочасовую работу в Intemet’e.

Конечно, очень соблазнительно быть хозяином собственной судьбы, не ждать милостей от природы, не плутать в потемках и не совершать ошибок. Но, как говорил булгаковский сатана, о каком планировании может идти речь, когда тебе не известно даже собственное ближайшее будущее.

Как ни печально об этом напоминать, но путь эволюции — это путь вымирания одних видов и утверждения других. Если же говорить о человечестве, то его духовное и физическое развитие — это путь вымирания одних идеалов (и представлений об идеальном человеке) и становления других. Залог развития в изменении, всякая стабильность ведет к стагнации и, в конечном счете, к гибели. Это в полной мере относится к физическому и нравственному здоровью человека.

Говоря о прекращении действия естественного отбора в человеческом обществе евгенисты, на мой взгляд, упускают из виду одно обстоятельство: если выживание наиболее приспособленных — это закон природы, то никакие социальные преобразования не в состоянии его отменить. Оставаясь в известной степени биологическим существом, человек не может идти против законов природы, которые, в свою очередь, не нуждаются ни в какой государственной поддержке (например, закон всемирного тяготения не перестает действовать от того, что человек научился строить самолеты). Действие отбора в человеческом обществе не прекратилось, просто оно осуществляется и проявляется иначе, через социальные факторы (например, через некоторые виды “социальных” заболеваний, таких как туберкулез, СПИД и т.п.). В современном мире особенно жестко работает отбор по признаку психической организации (устойчивость к стрессам, например, отсутствие которой привело к практически полному вымиранию североамериканских индейцев), а также отбор определенных поведенческих моделей (экстравертность, агрессивность, лояльность и т.п.). Подводя итог сказанному, хочу подчеркнуть, что евгенический проект оздоровления народонаселения был не просто преждевременным (сейчас мы знаем, что в описываемый период наука не располагала необходимыми для его осуществления средствами), но в принципе ошибочным. Этот путь социальных преобразований был тупиковым, ибо человечество, в своей ограниченности, не способно строить по-настоящему долгосрочные прогнозы, тем более предвидеть все последствия своего вмешательства в биологию человека. Мне кажется, что это напоминание, так же, как и обращение к данной теме вообще, обретает особую актуальность в связи с растущей день ото дня популярностью геномики, генной инженерии и клонирования, а также связанных с ними надежд и заблуждений человечества. Надежд на то, что инженерными средствами удастся разрешить такие проблемы человека, которые не имеют инженерного решения.