Как уже упоминалось, забавы с фекалиями или их поедание являются для человека универсальным табу, поэтому вполне разумно то, что мать не разрешает подобных действий ребенку; однако в какой форме будет сделан такой запрет, в большой мере зависит от ряда обычаев данной культуры и в особенности от собственных эмоциональных ощущений матери, от ее комплексов. Родители, испытавшие на себе анальное беспокойство или тревожность, перенесут свое беспокойство и защитные реакции на анальные функции ребенка, чаще всего в форме отвращения. Однако младенец очень чувствителен к такой реакции, и выражение раздражения или отвращения заставит его ощущать, что он произвел нечто очень плохое и поэтому сам он плох и неприемлем для окружающих. Отвращение – это один из наиболее сильных сигналов, передаваемых от человека к человеку, и чувство крайнего отвращения и неприязни отражается на лице соответствующим выражением. И если ребенок чувствует родительское отвращение к содержимому, которое он выдал, он, как правило, будет ощущать себя таким же отвратительным, грязным и неприемлемым. Он постарается отделить от себя этот неприятный объект, как бы не имея с ним ничего общего. В этом случае последний предстанет как Эго- изгой, угрожающее чудовище. Продукт отделится от того, кто его произвел, и будет вести собственную независимую жизнь. Подобный процесс лежит в основе развития паранойи, различных фобий и беспредметных страхов.
Помимо такого отделения собственного продукта от себя происходит также разрыв между гранями собственного образа, самопредставления – разделение этого образца на грязную и чистую сущность. Грязная сущность, движимая анальными импульсами, отделяется и проецируется вовне, она видится в "нечистых" людях – низших классах, например. Чистота становится синонимом чистоты помыслов, непорочности, в то время как грязь, неопрятность становится символом всего низменного, отвратительного, подлого. Грязные люди, таким образом, представляют подавленные анальные фантазии чистых людей и рассматриваются не только как нецивилизованные, неприличные и низкие, но и как постоянная угроза высшему, чистому обществу. Детям постоянно указывают на грязных как на ужасный пример того, что может с ними случиться, если они не будут вести себя примерно и сохранять чистоту. Такими символами анальности – примерами всего грязного и неприемлемого – предстают то низшие классы, то цыгане, евреи, негры или иностранцы.
Ритуалы чистоты входят важным компонентом в любую культуру, чистота ассоциируется с благочестием, с высоким положением, с возможностью быть принятым в определенный круг. Противопоставление чистого и нечистого, высокого и низменного, мирского и духовного, плебейского и аристократического – характерная и важная часть структуры любого общества. Так, развивается целая иерархия, отражающая духовное неравенство между чистыми и нечистыми, при котором приземленному, трудящемуся в поте лица рабочему классу противостоит чистая аристократия, вовсе не замаранная трудом. Правящий класс, таким образом, олицетворяет все чистое – чистых людей, которые часто моются, не едят пищу, которая считается нечистой, носят хорошую, чистую одежду, одним словом, людей, которым нет необходимости пачкать себя тяжким трудом. Как отметил Ницше, "иерархическая система опирается на противопоставление чистого и нечистого, высокого и низкого"" она отражает конфликты анального либидо и попытки общества разрешить эти конфликты.
Попробуем рассмотреть несколько клинических случаев анального конфликта, и в частности процесс защитной проекции – проекции расщепления, – и то, каким образом он развивается у индивида.
В период лечения пациента, страдавшего параличом нижней части позвоночника, а также паническим страхом перед змеями – змеефобией, – мы обнаружили, что змеи для него олицетворяли фекалии, как бы совершавшие змеевидные движения. Ритмические движения, подобные змеиным, представляли движения его тела во время дефекации. Либидозные ощущения, возникавшие во время этого процесса, пришлось подавлять в связи с тем, что они внезапно пробудили сильнейшее беспокойство у его матери. Она проявляла подчеркнутое внимание к анальным ощущениям и действиям ребенка и регулярно вытирала его сама до четырех лет. Когда муж сделал ей резкое замечание по этому поводу, она внезапно прекратила это делать. Ребенок же воспринял прекращение привычных действий, ставших центром его либидозных ощущений и удовольствия, как знак того, что его отвергли. Эротические движения его анального либидо были блокированы и, как бы отколовшись от Эго, выразились символически в образе змеи, которая и стала олицетворять подавленное либидо. Таким образом, весь процесс стал источником тревоги, даже страха, заставив его прибегнуть к навязчивым приемам избегания, чтобы подавить анальные ощущения. Одним из его защитных механизмов стала манера втягивать и напрягать нижнюю часть спины с тем, чтобы нейтрализовать анальные ощущения, и с годами это привело к деформации позвоночного столба.
Когда после курса лечения он смог вновь ощутить и произвести ритмические движения, сопровождавшие процесс дефекации в младенческом возрасте, он как бы вспомнил то чувство удовольствия, которое он испытывал в детстве, и постепенно преодолел свой страх перед змеями, его позвоночник вновь обрел движение, а его деформация выправилась. Пациент смог принять это либидо как часть собственной сущности, отчего оно перестало быть источником тревоги.
Интересно заметить, что все ощущения, которые представлялись пациенту нечистыми, проецировались на внешний объект, на отколотое представление его о самом себе – в форме змеи, таким образом, его внутренняя сознательная сущность представлялась ему чистой и незапятнанной. В самом деле, этот конкретный пациент, испытывающий ужас перед своим альтер-Эго, ведет весьма аристократический образ жизни. Он необычайно тщательно следит за своей одеждой и внешностью, во всем проявляет тонкий, изысканный вкус. Он справился со своими анальными импульсами и фантазиями тем, что отделил их от себя, перенеся на некий символ, в данном случае воплощенный в образе змеи. Но поскольку он не сумел подавить или сублимировать эти импульсы – частично оттого, что они полностью противоречили его Эго-идеалу, частично же потому, что они вобрали в себя слишком большую часть его либидо, – то они оставались постоянной угрозой для его психики.
В процессе расщепления младенец не в состоянии признать собственный продукт – его проекцию – как проявление собственной сущности; этот продукт оторван от нее и представляется совершенно отдельным, независимым от нее объектом. Неприемлемая для Эго часть либидо подавляется, отщепляется от него и проецируется вовне; внешний образ олицетворяет все ощущения и влечения, которые Эго Не позволяет себе принять. Но как подавление не устраняет существования эмоциональных процессов, а лишь заталкивает их вглубь, ниже порога сознания, так и в процессе проекции расщепления либидозные ощущения и влечения не исчезают, а лишь перемещаются вовне, воплощаясь во внешних объектах. Однако, поскольку эти объекты олицетворяют запрещенные импульсы и влечения, они представляют собой постоянную угрозу для Эго. Отколотая часть сущности, воспринимаемая в виде внешнего объекта, внешней силы, становится вечным и опасным "другим", как будто эта отколотая часть нашей собственной сущности гневается на нас за то, что ее не принимают, отвергают, и постоянно готова нас атаковать. Можно сказать, что наше собственное Эго ненавидит ту часть нашей сущности, что мы откололи от себя, а эта отщепленная и отвергнутая часть в свою очередь ненавидит Эго, отвергнувшее ее. Таким образом, внешний мир населяется какими-то опасными образами, призраками и монстрами, живыми, пульсирующими существами, которые мы не можем воспринять как что-то свое и поэтому воспринимаем как опасность извне.
Например, у ребенка, подавившего стремление играть с фекалиями или грязью и желание лепить из этого материала человечков, может развиваться тревога по поводу того, что он сам превратится в объект, которым могут манипулировать какие- то внешние чудовища. У индивидов, которые (а) проявляли сильное стремление играть с фекалиями или похожим материалом и что-то лепить из него и (б) подавили в себе эти влечения и перенесли их на внешние объекты, часто развиваются галлюцинации, что ими управляет, манипулирует некая внешняя сила. В этом случае подавленное влечение избирает Эго своим объектом.
Этот процесс можно проиллюстрировать следующим примером. Молодой человек 24 лет страдал галлюцинациями, ему казалось, что кто-то из его знакомых, а иногда и его родители контролируют его действия на расстоянии и манипулируют им по своему желанию, например превращают его в лабораторного кролика или экспериментируют с его сексуальными реакциями, представляя ему женщин, которые специально возбуждают его и таким образом заставляют испытывать сильнейшее смущение. Он чувствовал, что его разум не подконтролен ему, что он зависит от этих экспериментаторов и что они ни на минуту не оставляют его в покое. Эти галлюцинации вызывали в нем сильнейшую тревогу и гнев, но он чувствовал, что бессилен противостоять им.
В детстве этот пациент обнаружил очень сильное влечение к игре с фекалиями, а позднее с их заменителями – глиной, песком и механическими игрушками. Его родители в детстве сами сильнейшим образом подавили в себе анальные влечения, в особенности стремление играть с глиной и вообще грязью, но они, к счастью для себя, сумели сублимировать эти влечения в некую снобистскую погоню за интеллектуально-академической карьерой, однако же, чувствуя тревогу и беспокойство по поводу подобных же влечений своего ребенка, выразили весьма пренебрежительное отношение к ним. Вскоре ребенок стал бояться играть с игрушками и предметами, держать их в руках и даже дотрагиваться до них и стал чрезвычайно неуклюжим. Властное табу повлияло на развитие двигательных умений, они так и остались недоразвитыми, к тому же дезориентированными, так как ребенок отвергал всякие предметы, символизировавшие его анальные влечения. Он постоянно ронял предметы, хаотично разбрасывал их. Однако в его воображении существовали какие- то личности, обладающие всеми умениями, недоступными ему, и манипулирующие им самим как предметом. Хотя своей неуклюжестью он в точности следует требованиям наложенного табу – то есть роняет и бросает предметы, с которыми ему не позволено играть, – неутоленные желания проецируются на других людей, которые имеют возможность делать это и играют с ним как с объектом. Но поскольку запрет на удовлетворение желания вызывает протест и гнев его Эго, этот гнев также проецируется на других, и ему представляется, что они манипулируют им агрессивно и разрушительно.
На уровне личности эти процессы могут вызвать паранойю различного характера и степени интенсивности, с наличием всевозможных образов преследователей – от демонов или божеств до машин, лучей или голосов, которые угрожают психотику и манипулируют им; если же говорить не о личности, а о культуре, то те "другие" представляются как враги народа, расы или религии, намеренные разрушить или погубить отечество.