Развитие Супер-Эго (Сверх-Я)

Утверждение Фрейда о том, что Супер-Эго есть порождение Эдипова комплекса, звучит достаточно убедительно: "Когда ребенок осознает для себя реальную опасность кастрации – из-за запрета со стороны родителей или других взрослых играть с гениталиями, а в особенности из-за того, что он видит девочек, у которых пениса нет, – он уже не может удовлетворить свои генитальные потребности, ибо это удовлетворение означает для него утрату пениса. Но если желание удовлетворить потребность, вызванную любовью, будет стоить ему пениса, то, безусловно, возникнет конфликт между нарциссическим интересом к определенной части тела и влечением к родителям как объектам либидозного стремления. Обычно при этом конфликте торжествует первый из этих импульсов, и Эго ребенка как бы отстраняется от Эдипова комплекса". Другими словами, ребенок должен отказаться от влечения к матери, ибо в результате он рискует потерять пенис. И Фрейд продолжает: "Либидозное стремление к объекту исчезает и заменяется процессом идентификации. Авторитет отца или обоих родителей встраивается в собственное Я и формирует ядро Супер-Эго (Сверх-Я), чья строгость воспринимается от отца, навсегда закрепляя табу на инцест и таким образом искореняя либидозное влечение к родительскому объекту. Либидозные тенденции, характерные для Эдипова комплекса, в этом случае лишаются своего сексуального содержания, сублимируясь в чем-то другом, что, видимо, происходит в каждом случае процесса идентификации: названные тенденции как бы меняют свою цель и замещаются чувством нежности и привязанности. Таким образом, весь этот процесс, с одной стороны, защищает ребенка от страха потерять свои гениталии и, с другой, тормозит их функции. Именно этот процесс дает начало латентной фазе, прерывающей сексуальное развитие ребенка".

На самом деле, однако, в Эго встраивается не образ реального отца, чтобы позднее сформироваться в Супер-Эго, а некий придуманный образ, рожденный ранними младенческими формами инкорпорирования, воплощения. За годы медицинской практики собрано достаточно данных, убедительно доказывающих, что страх перед родительской строгостью или враждебностью имеет под собой более глубокий слой тревожного беспокойства, вымышленные образы которого значительно более странные и страшнее реальных. Ибо в воображении ребенка возникает не образ обеспокоенного, иногда ревнующего, иногда сердитого отца, а некий монстр, собирающийся кастрировать или уничтожить его. Именно такие фантазии населяют воображение мальчика во время формирования Эдипова комплекса, превращая его любовь к матери и потребность в поддержке отца в кошмары, продолжающие терзать подсознание мужчины в течение всей его жизни.

Фрейд считал, что страх кастрации вызывался по преимуществу запретами родителей и других взрослых, которые из-за собственного ханжества тревожились по поводу сексуальных интересов ребенка, мастурбации, сексуального любопытства, но сейчас, где-то столетие спустя, общество стало значительно более просвещенным, к чему он сам приложил немало усилий, и родители уже не так подавляют сексуальные интересы детей. Нет сомнения, что родительские реакции, столь характерные для пуританского общества девятнадцатого века, в особенности для викторианского ханжества среднего класса, реакции, которые Фрейд считал решающим фактором в образовании комплекса кастрации, уже давно ушли в прошлое. И тем не менее у многих детей даже самых просвещенных родителей, старающихся никоим образом не травмировать своих отпрысков и давать им возможность свободного самовыражения в сексуальной области, мы наблюдаем тот же страх кастрации и нисколько не менее выраженный Эдипов комплекс.

Значительно большая свобода в наблюдении за детьми противоположного пола, свобода в обнажении тела детей и даже взрослых – все это практически устранило две главные причины, обозначенные Фрейдом как основа для развития кастрационного комплекса и Эдипова комплекса. Однако комплекс остался столь же распространенным, как и прежде. Как же это понимать? По моему мнению, несмотря на большую терпимость и свободу в сексуальных отношениях, подсознательная тревога и беспокойство у родителей остались, и не только на генитальном уровне, но и на предгенитальном, что характерно для патриархальных культур.

Под внешним слоем общей терпимости и даже вседозволенности в сексуальных вопросах существует множество слоев – обычно подсознательных – страхов и запретов, которые передаются детям. Здесь существует странный парадокс, который признавал Фрейд, а именно: Эдипов комплекс особенно ярко выражается у детей самых мягких, наименее строгих отцов. Каким же образом эти отцы, не выражающие враждебности по отношению к своим детям и редко наказывающие их, рождают в душе детей столь грозные образы Супер-Эго?

Поистине загадка нашего времени: как это вседозволяющее окружение, где родительский авторитет практически устраняется и не позволяет себе навязывать запреты детским побуждениям, вызывает тем не менее у современных детей сильнейший Эдипов комплекс и страх перед Супер-Эго. Ненависть к любому авторитету не утихает, пожалуй, напротив, она как бы вырвалась наружу из-за ограды прежних запретов и выражается у нынешних подростков значительно ярче, чем раньше, а фантазии о жестком и строгом Супер-Эго, представленном образами родителей, школы, полиции, государства или любой другой власти, угрожают свергнуть все и всяческие общественные устои.

На самом деле именно ослабленная власть Супер-Эго и его представителей в обществе снимает ограничения с агрессивных импульсов младенческой стадии: садистско-разрушительных импульсов оральной фазы, духа противоречия и агрессивного размазывания грязи на анальном уровне и на нарциссическом уровне – маниакальных форм самоутверждения, лишенного всякого уважения или внимания к чувствам и страданиям других. Как раз слабость отца и его невнимание к потребности мальчика к идентификации с мужской Силой, его неспособность помочь ребенку превратить предгенитальные тревоги и агрессию в зрелые формы самовыражения побуждают мальчика регрессировать к области младенческих ощущений, к инфантилизму. Поскольку предгенитальные фиксации его не преодолены во время и в ходе отождествления с мужским образом, мальчик остается, так сказать, все еще на детском уровне, мучимый все теми же предгенитальными конфликтами. Итак, мы видим, что в патриархальных ситуациях Эдипова комплекса проецируются многие аспекты ранних фаз развития, многие характерные черты как детства всего человечества, так и детства отдельного индивида.* Таким образом, соперничество с отцом во время формирования Эдипова комплекса сохраняет многие аспекты оральной агрессии и духа противоречия анального периода, рождая у ребенка всяческие фантазии – то это страшный людоедский монстр (Ваал, Гог и Магог), готовый съесть мальчика, то какая-нибудь мрачная фигура (скажем, хирург, ученый, еврей) с ножом наготове, чтобы его кастрировать, или сам отец, который старается его унизить, запятнать, и много еще других образов, в зависимости от того, что сильнее зафиксировалось в период младенчества.

* См.: Джордж Франкл. Общественная история бессознательного. Опен Гейт Пресс, 1989.

Мы можем уверенно говорить о наличии в Эдиповом комплексе психотического компонента, угрожающего подавить Эго, поэтому можно только поражаться, какими сложнейшими путями и непомерными усилиями старается человеческий разум защитить себя от всех опасностей младенческих фантазий. Мы пытаемся манипулировать этими образами, превратить их агрессивные и угрожающие аспекты в более добрые и любящие с тем, чтобы трансформировать наши собственные агрессивные и враждебные импульсы в чувства любви, участия и симпатии. Для этого мы часто принимаем на себя личину покорности, благодарности, возвышая фигуру отца, уверяя его в том, что он всемогущ, вымаливая его прощение. Эти процессы можно до некоторой степени сравнить с биологической обратной связью, при помощи которой мы можем контролировать свои эмоции и ощущения. В этом отношении господство над образами Супер-Эго есть попытка преодолеть собственные побуждения.

Как мы уже знаем, формирование Супер-Эго осуществляется через процессы интроекции и инкорпорирования. Авторитет и власть отца встраиваются, включаются в Эго, и таким образом закладывается основа для формирования Супер-Эго. Мы уже не видим в отце некой внешней угрозы, давая ему возможность проявлять свою волю изнутри нашего собственного разума, где он стоит на страже, как бессменный внутренний часовой, способный направлять или наказывать, как наша совесть – всевидящее око, то есть как если бы мальчик сказал отцу: "Видишь, я не противоречу тебе, я принимаю тебя, и ты можешь направлять мой разум как часть меня самого. Я дарю тебе власть надо мной, делая тебя частью меня, ты всегда будешь со мной как моя совесть, мой гид, моя сила, поэтому я никогда не буду противиться тебе, и теперь тебе не надо будет сердиться на меня".

Так как же рождаются в нашем сознании эти фантасмагорические и патологические образы Супер-Эго и как эти образы, однажды возникнув, переносятся в социальную область?

Мы с вами наблюдали, как процессы интроекции, расщепления, проекции и реинтроекции зарождаются в самом раннем детстве. Дитя поглощает материнское либидо, реагирует на него радостно или сердито, проецирует собственные ощущения и образы этих ощущений на мать – как хорошую или плохую – и затем встраивает эти образы в себя так, что они становятся как бы внутренним символом матери в форме материнского Супер-Эго. Таким образом, формирование Супер-Эго начинается с самого раннего периода развития индивида. Каждая из фаз развития либидо формирует собственное Супер-Эго. Ребенок, который испытывает орально-садистские импульсы по отношению к материнской груди, спроецирует их на саму груда, которая станет для него опасным объектом, угрожающим укусить рот младенца (иногда объект является в виде птицы или птичьих крыльев, атакующих губы, – см. исследования Фрейдом личности Леонардо да Винчи – и нередко приводит к затруднениям речи), или же, позднее, она превратится в образ ведьмы, грозящей нанести увечье или съесть ребенка.

Всевозможные орально-каннибалистские побуждения и фантазии проецируются на мать, и ее образ остается в душе ребенка как нечто агрессивное и опасное, на которое Эго должно отреагировать, часто в форме истерических припадков, вспышек раздражения, визга и криков или – если говорить уже о культуре в целом – в виде разнообразнейшего набора сказок о борьбе доброй феи и злой ведьмы.

Нереализованные или отвергнутые нарциссические импульсы вызывают не только тревожное чувство изоляции и одиночества, но и агрессию и гнев по отношению к невнимательной и безразличной матери; это можно было бы назвать гневом периферии, или телесным гневом. Этот гнев проецируется на мать, и желание приласкаться к ней и ощутить ее объятия трансформируется в образы агрессивного, опасного объятия, нередко в форме паутины, опутывающей ребенка, или в форме желеобразных монстров, способных утопить его в своих объятиях, или каких-нибудь других гигантских и страшных фигур.

Что же касается положительной стороны нарциссического Супер-Эго, то здесь мы находим так называемое океаническое, необъятное чувство единения, символизирующее стремление к вечному и беспредельному материнскому объятию. Ощущение погружения в ее либидо и чувство защищенности символизирует безбрежный океан, мать всей жизни на земле: "Души наши узрели тот безбрежный морской простор, что вынес нас на берег" (Вордсворт. Признаки бессмертия). Это океаническое чувство, которое Фрейд считал источником всех религий, не сумев разглядеть его в самом себе, выражается совершенно иначе при формировании Эдипова комплекса по отношению к отцу патриархального типа.

В анальный период возникают фантазии об игре с фекалиями и создании из них фигурок, но под влиянием запретов, табу, фантазии эти превращаются в пугающие образы грязных туалетов, неубранных комнат, полных всякого мусора, болот, в которых можно увязнуть, грязи, прилипающей к рукам и всему телу, отравляя кожу отвратительными, мерзкими запахами. Легко представить, что такие фантазии заставляют непременно очистить, отмыть себя, чтобы избежать всех этих опасностей и угроз своему нарциссическому стремлению к чистому и привлекательному образу собственной личности. И более всего в этом играет роль пугающий образ матери, выражающей отвращение к ребенку, отчего он и впрямь чувствует себя грязным и уродливым.

Часто встречающиеся предсознательные фантазии о переполненных и грязных уборных нередко вызывают у детей большое беспокойство и панику по поводу визита в туалет, а у взрослых – нарушение работы кишечника. Страх оказаться грязным может породить разного рода комплексы неполноценности, фобии по поводу уродства и изоляции, в то время как фантазии о разных неприятных субстанциях, прилипающих к телу, могут и на самом деле вызвать кожные расстройства и болезни, как, например, псориаз. Разумеется, самым распространенным защитным действием против угрозы анальных импульсов является стремление к очищению, целый ритуал, который может принять размеры психоза не только на индивидуальном уровне, но и на общественном.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>