Интроекция и идентификация

Если еда не ассоциируется с агрессивными побуждениями, то поглощение, объединение с объектом не будет связываться с уничтожением объекта. Исчезновение пищи не будет ощущаться как разрушение и уничтожение, поскольку добрая и любящая материнская грудь дает ощущение постоянного притока, пополнения и, следовательно, повторения чувства удовольствия. Таким образом, в процессе поглощения еды уже заложено предвкушение того, что это будет повторяться и в дальнейшем. Как добрая грудь всегда рядом, так и еда всегда будет здесь, как бы жадно ни припадал к пище рот и даже зубы. И в этом случае будет заметно, что ребенок не боится кусать зубами. Ведь они же делают все правильно, они доставляют удовольствие, их активность поощряется. Если еда – это как бы трансформировавшаяся грудь, то зубы заменили приятную сосательную активность губ, десен и нёба. Поглощение ощущается как что-то хорошее и полезное, оно доставляет удовольствие, и правда – кусание и жевание становятся созидательным процессом, то есть у таких детей зубная мускулатура действует не как разрушительная сила, но как продуктивная. Поистине это отношение любви между едоком и едой.

Итак, мы смело можем сказать, что поглощение отнюдь не равняется импульсу разрушения, но характеризуется множеством различных чувств и переживаний. Так мы переходим к тому процессу, который закладывает основу для осознания индивидом собственной личности. Проще говоря – чувство поглощенного в себе объекта становится чувством собственного Я.

На бессознательном и младенческом уровне индивид отождествляет себя с тем первичным объектом, который он поглощает, вбирает в себя и ощущает внутри себя. Как грудь и сосок могут вызвать у младенца целую гамму разнообразных ощущений, так и усвоенный объект может иметь множество различных качеств. Смысл в том, что ощущение самого себя во многом зависит от ощущения усвоенного объекта – объекта внутри себя. Примером процесса идентификации через поглощение может служить церемония поедания тотема для приобретения его качеств. Первобытный человек в действительности поедает части тела своих предков для того, чтобы ему передалась их сила, и для того, чтобы сохранить связь с ними. И хотя у современного цивилизованного человека эта связь сохраняется при помощи различных символических актов, младенец ощущает свою личность практически тем же способом, что и первобытный человек.

Поглощение, то есть помещение объекта внутрь себя путем поедания его, есть лишь продолжение орального либидо – активности губ и рта, – и качество поглощенного объекта определяется в основном теми ощущениями, которые ребенок испытывал в процессе сосания. Поглощение неудовлетворительного, неприятного, холодного объекта отличается от поглощения приятного, любящего, удовлетворительного объекта. Итак, мы поняли, что при спокойном и приятном сосании поглощается молоко, а либидо и грудь матери остаются рядом как постоянный источник удовлетворения. При агрессивном же сосании младенец нападает на грудь, боясь при этом, что он причинит ей вред или она исчезнет совсем. От этого он неохотно отпускает ее, думая, что она больше не вернется и он не получит ожидаемого удовольствия.

Он постоянно озабочен своим существованием, тем плохим объектом, который он поглощает, и, поскольку тот не дает ему удовлетворения, на него приходится нападать. Гнев против груди, которую он поглощает, оборачивается теперь внутрь его самого. Таким образом, способность направить свою энергию вовне, на другой объект, затруднена, ибо его внимание всегда обращено на это неприятное ощущение внутри. Внешний мир представляется ему пустым и холодным, лишенным тепла, отчего он не способен сопереживать и сочувствовать чему-либо вокруг себя; все кажется каким-то смутным, в нем нет радостного предвкушения периодически обновляющегося удовольствия, нет ощущения постоянства.

Как мы уже обратили внимание, ребенок будет хватать, сжимать объект, лишающий его удовольствия, чтобы силой выжать из него необходимые ему ощущения. Поэтому, почувствовав объект внутри себя, он обратит свою агрессию против него, то есть фактически против себя. Он будет сжиматься и напрягаться внутри точно так же, как он сжимал губами и ртом этот внешний объект.

Другими словами, поглощенный объект требует такого же обращения, как и первичный внешний объект или его заменители. Агрессия против объекта путем его поглощения, интернализации обращается в агрессию против собственного Я. Если способность испытывать удовольствие с помощью агрессии лежит в основе садизма, то интернализация объекта агрессии превращает садизм в мазохизм. Это побуждение или скорее целый комплекс побуждений обычно глубоко подавляется и трансформируется в страх перед агрессией со стороны, оно становится фундаментом параноидальных фантазий и тревожных предчувствий, проявляющихся обычно в виде беспричинного беспокойства, источник которого вроде бы невозможно определить. Прежде чем мы рассмотрим важный процесс проекции – другой стороны интернализации, – следует сказать несколько слов о зарождении нарциссизма и о психологии формирования Эго.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

3. РОЖДЕНИЕ ЭГО*

1. Нарциссизм: Я и другие

Ближе к концу оральной фазы, обычно при отнятии от груди, с началом самостоятельного питания либидизация переходит от рта и губ к другим частям тела и коже. Теперь ребенок начинает ощущать качество предметов кожей, на ощупь, и осязание становится центром либидозных ощущений. Тактильный контакт становится самым важным как новый вид осознания не только окружающей младенца реальности, но и собственного физического существования. Начинает развиваться собственный телесный образ, а вместе с ним закладывается и примитивное Эго. Таким образом, на базе периферийного либидо складывается отчетливое осознание себя как отдельной личности. Это нарциссическое Эго требует подпитки через физический контакт с матерью, получая удовлетворение от ее внимания и прикосновения.

* Здесь я хотел бы привлечь внимание к проблеме перевода, которая оказалась достаточно сложной в англоговорящих странах. Фрейда постоянно упрекали за "овеществление, деперсонализацию" самых субъективных, очень личных переживаний и ощущений – через определения Эго, Супер-Эго и Ид. Но нужно помнить, что сам он никогда не употреблял этих слов, а говорил "Ich" или "selbst", что означает "Я" или "сам", а также "Uber-Ich" и "das Es", то есть "Сверх-Я" и "Оно", взяв это от Гроддека. Латинские же термины – это изобретение англосаксонское, связанное с традицией латинизировать все медицинские термины.

У ребенка будет хорошее мнение о себе и своем теле в том случае, если он ощущает материнские объятия, ласковые прикосновения и внимание. Таким образом, при недостатке осязательного контакта или его отсутствии можно говорить о нарциссическом голоде и недостатке периферического либидо. Нарциссическое либидо есть, без сомнения, продолжение оральных ощущений и распространение их на всю поверхность тела, в связи с чем ребенок начинает отчетливо ощущать себя как отдельное существо. Потребность любви и тепла он будет чувствовать всем телом, все его внимание теперь поглощено этим ощущением себя самого. В нем развивается новый интерес к своему телу, он начинает изучать различные его части по мере того, как в них просыпается либидо. Младенцу в это время необходим постоянный и тесный телесный контакт, чтобы он мог почувствовать расширяющееся периферическое либидо и вместе с ним чувство удовольствия и чувство собственного отдельного Я. Все его тело стремится впитать в себя материнское либидо, и теперь не только губы, но и все существо его становится центром либидозного голода.

Основной поворот, происходящий на этом этапе, – это осознание тела как целой сущности и новое ощущение собственно себя. Одновременно с осознанием себя как отдельной, целостной сущности ребенок начинает воспринимать целиком и тело матери; так же как он постепенно развивает в себе собственный образ (именно это как будто и является целью периферической либидизации), он осознает и образ материнского тела, и постепенно образы других людей. Конечно, здесь еще нельзя говорить об осознании личности матери, но определенно можно говорить о физическом ощущении ее. Ребенок начинает различать объекты, проявлять к ним интерес, узнавать их очертания визуально и осязательно. Другими словами, в нем развивается осознание внешнего окружения. Однако тело матери, как прежде ее грудь и сосок, может ощущаться как холодный или безразличный объект, и тогда тело младенца будет напряженным, или беспокойным, или тоже холодным и бесчувственным.

Поскольку описание психобиологических процессов, происходящих на различных стадиях развития ребенка, не может донести до нас глубину и зачастую драматизм переживаний, которые он испытывает, я приведу почти дословно часть сеанса, который я провел с пациентом, страдавшим глубокой нарциссической депривацией.

М-р Т.Е., которому в то время было 36 лет, уже около двадцати лет страдал острым психозом – психическим и эмоциональным параличом, полным отрывом от реальности, поскольку не чувствовал себя реальной личностью, не ощущал собственного тела, кожи, рук и ног, половых органов. Более того, окружающие его люди тоже казались ему нереальными, у него не было ощущения времени и пространства. Ему настолько не удавалось связать события между собой, что все, что случилось с ним за два-три часа или за день до этого, казалось, не имело отношения к настоящему моменту; когда он был вне дома, мысль о доме была чем-то нереальным и бессмысленным, и наоборот.

Сеанс психоанализа выявил типичный пример бессознательного процесса, блокированного сильнейшим аффектом и расстройством ориентации. Большая часть лечения проводилась под гипнозом. Пациент: "Мой желудок очень твердый, в металлической оболочке. Очень жесткий и неподатливый, как будто он закован в толстый металл. Всю жизнь я с ним мучаюсь".

Когда я спросил его, как этот твердый металл оказался у него внутри, и перевел его внимание на область рта, ему сначала показалось, что он проглотил лягушку. Тогда я попросил его рассказать об ассоциациях, возникающих при образе лягушки, и он внезапно регрессировал к младенческим образам и ощущениям. "Мать кажется жесткой, каменной; это жесткая каменная фигура, видимо мраморная, как могильная плита, – слишком твердая для того, чтобы жить. Не могу произвести на нее никакого впечатления, как на статую или памятник. Грудь у нее пустая и бесполезная – вся высохла. Мать всегда холодная, далекая и больная. Она страдает. От нее веет ужасающей слабостью. Двигается она всегда с трудом. Из колыбели я вижу ее лежащей в постели. Она такая бледная, седая; совсем неживая, как камень, мне она кажется почти нереальной. Мне страшно и одиноко".

После нескольких воспоминаний в том же духе он продолжал: "Мама так часто болела. Ужасные головные боли у нее были, ей все время приходилось чем-то их успокаивать, я до сих пор чувствую запах этой повязки у нее на голове. Теперь я чувствую ее грудь, холодную и несчастную. Она как будто деревянная, правда деревянная, совсем ненастоящая. Хочется зубами впиться в сосок, сделать ей больно. Кошмар! Да что толку!" В конце сеанса он стал говорить о том, как ему хотелось изуродовать тело матери и вообще женские тела, разорвать их, изрезать до крови. На другом сеансе у него проявились фантазии о том, чтобы расчленять мужские тела, отрезать руки и ноги, головы и половые члены. Это часто приводило к подсознательному побуждению изувечить себя самого, что и случилось однажды, когда в двадцать лет он попытался сам себя кастрировать с помощью ножа.

У этого пациента сильнейшие каннибалистские импульсы перешли от области зубов – желание укусить – к фантазиям об уничтожении тела вообще. Его сексуальные импульсы оказались на фаллическо-садистском уровне, что вызвало в нем сильнейшую тревогу, ибо фаллос представлялся ему в виде ножа, опасного орудия, способного терзать тела женщин, протыкая вагину и вырывая ноги. Вполне понятно, что такие фантазии неизбежно должны были подавляться, вытесняться за пределы сознания, так что он в буквальном смысле слова не мог даже думать о сексе; для него это было абсолютно невыносимо, и его импотенция была настолько полной, что его гениталии вообще не испытывали никакого сексуального импульса. Если он касался своих половых органов, то ощущал их как нечто незнакомое и безжизненное. Здесь интересно обратить внимание на схожесть этих ощущений и ощущений при контакте с материнским соском. Утратив всякий эротический контакт с внешним миром, отгородившись от него полностью, он перестал чувствовать его как реальность и женщины как сексуальный объект лишились для него какого бы то ни было значения. А весь мир стал для него нереальным и бессмысленным.