Основа модуса обладания -- общество приобретателей

Чрезвычайная предвзятость наших суждений обусловливается тем, что мы живем в обществе, базирующемся на трех столпах: частной собственности, прибыли и власти. Священные и неотъемлемые права индивида в индустриальном обществе -- приобретать, владеть и извлекать прибыль¹. Не имеет значения, откуда взялась собственность, да и сам факт владения собственностью не налагает никаких обязательств на ее владельцев. Принцип заключается в следующем: "Каким образом и где была приобретена собственность, а также то, что я собираюсь делать с ней, никого, кроме меня, не должно интересовать; пока я не нарушаю закона, я обладаю абсолютным и ничем не ограниченным правом на собственность".

¹Книга Р.Тауни "The Acquisitive Society" [1920] остается непревзойденной по глубине понимания современного капитализма и возможных перспектив социального и человеческого развития. Важные и глубокие мысли о влиянии индустриального общества на человека содержат также работы М.Вебера, Брентано, Шапиро, Паскаля, Зомбарта и Крауса.

Подобный вид владения можно назвать частной, приватной собственностью (от латинского "private" -- "лишать"), так как владеющие собственностью личности являются ее единственными хозяевами, обладающими всей полнотой власти лишать других возможности употребить ее для своей пользы или удовольствия. Предполагается, что частная собственность является естественной и универсальной категорией, однако история и предыстория человечества, и особенно история неевропейских культур, в которых экономика не играла главенствующей роли в жизни человека, свидетельствуют о том, что в действительности она, скорее, исключение, чем правило. Кроме упомянутой выше частной собственности, существует еще и созданная своим трудом собственность, всецело являющаяся результатом труда своего владельца; ограниченная собственность, предусматривающая обязанность помогать своим ближним; функциональная, или личная, собственность, которая распространяется либо на орудия труда, либо на объекты пользования; общая собственность, которая принадлежит группе людей, связанных узами духовного родства, как, например, киббуцы -- фермы или поселения-коммуны в Израиле.

Нормы, в соответствии с которыми функционирует общество, формируют социальный характер его членов. В индустриальном обществе одной из его главных норм является стремление приобретать собственность, сохранять и приумножать ее, т.е. извлекать прибыль; собственники вызывают зависть и становятся предметом восхищения как высшие существа. Но подавляющее большинство людей не владеют никакой собственностью, т.е. капиталом или товарами, в которые вложен капитал, и в связи с этим возникает такой озадачивающий вопрос: как эти люди удовлетворяют свою страсть к приобретению и сохранению собственности и как они справляются с этой обуревающей их страстью? Другими словами, как им удается чувствовать себя владельцами собственности, если практически она у них отсутствует?

Естественным образом напрашивается следующий ответ на этот вопрос: как бы ни был беден человек, он все-таки чем-нибудь владеет и дорожит этой малостью не меньше, чем владелец капитала -- своим богатством. И точно так же, как богачи, бедняки стремятся сохранить то немногое, что они имеют, и приумножить эту собственность даже на ничтожно малую величину (например, сэкономив на чем-либо небольшую сумму).

Наивысшее наслаждение, возможно, состоит в обладании не столько материальными вещами, сколько живыми существами. В патриархальном обществе даже самые обездоленные представители мужского населения из беднейших классов могут быть собственниками: они могут чувствовать себя полновластными хозяевами своих жен, детей, домашних животных или скота. Для мужчины в патриархальном обществе большое число детей -- единственный способ владеть людьми без необходимости зарабатывать право на эту собственность, к тому же не требующий больших капиталовложений. Поскольку вся тяжесть рождения ребенка ложится на женщину, то едва ли можно отрицать, что произведение на свет детей в патриархальном обществе является результатом грубой эксплуатации женщин. Но для матерей малолетние дети -- тоже вид собственности. Таким образом, круг бесконечен и порочен: муж эксплуатирует жену, жена -- маленьких детей, а мальчики, став юношами, в свое время начинают следовать примеру старших и тоже эксплуатировать женщин и т.д.

Гегемония мужчин в патриархальном обществе сохранялась примерно 6-7 тысячелетий и сегодня существует в слаборазвитых странах и среди беднейших классов. В более развитых обществах гегемония мужчин постепенно теряет силу, так как одновременно с ростом уровня жизни общества увеличивается эмансипация женщин, детей и подростков. Поскольку в хорошо развитом индустриальном обществе патриархальный тип собственности на людей будет постепенно исчезать, то возникает вопрос: в чем будут находить удовлетворение своей страсти к приобретению, сохранению и приумножению собственности простые люди? Ответ на этот вопрос может быть таким: будут расширяться рамки собственности, которая может включать в себя друзей, возлюбленных, здоровье, путешествия, произведения искусства, Бога, собственное "я". Яркое описание буржуазной одержимости собственностью дано Максом Штирнером: люди превращаются в вещи; их отношения друг с другом принимают характер владения собственностью; "индивидуализм", который в позитивном смысле означает освобождение от социальных пут, в негативном есть право собственности на самого себя, т.е. право -- и обязанность -- посвятить всю свою энергию достижению собственных успехов.

Наиболее важным объектом, на который направлено наше чувство собственности, является наше "я", поскольку оно включает в себя многое: наше тело, имя, социальный статус, все, чем мы владеем (включая знания), наше представление о самих себе и тот образ, который мы хотим создать о себе у других людей. Наше "я" -- это смесь реальных качеств, таких, как знания и профессиональные навыки, и качеств фиктивных, которыми обросло наше реальное "я". Однако суть не в том, каково содержание нашего "я", а, скорее, в том, что оно воспринимается как некая вещь, которой обладает каждый из нас, и именно эта "вещь" лежит в основе нашего самосознания.

Обсуждая проблему собственности, нельзя забывать, что основной тип отношения к собственности, характерный для XIX в., после первой мировой войны начал постепенно исчезать и в наши дни стал редкостью. В прежние времена человек относился к своей собственности бережно и заботливо и пользовался ею до тех пор, пока она могла ему служить. Покупая что-либо, он стремился сохранить покупку как можно дольше, и лозунгом XIX в. вполне мог бы быть такой: "Все старое прекрасно!" В наше время акцент перенесен на сам процесс потребления, а не на сохранение приобретенного, и сегодня человек покупает, чтобы в скором времени эту покупку выбросить. Попользовавшись своим приобретением, будь то автомобиль, одежда или безделушка, в течение некоторого времени, человек устает от нее и стремится избавиться от "старой" вещи и купить последнюю модель. Приобретение -- временное обладание и пользование -- выбрасывание (или, если возможно, выгодный обмен на лучшую модель) -- новое приобретение -- таков порочный круг потребительского приобретения. Лозунгом сегодняшнего дня поистине могли бы стать слова: "Все новое прекрасно!"

Личный автомобиль -- один из наиболее впечатляющих примеров феномена современного потребительского приобретения. Наше время вполне заслуженно можно назвать, "веком автомобиля", поскольку вся наша экономика строится вокруг производства машин и вся наша жизнь в большой степени определяется ростом и снижением потребительского спроса на них. Владельцы автомобилей считают их жизненной необходимостью; для тех же, кто еще не приобрел машину, особенно для людей, живущих в так называемых социалистических странах, автомобиль -- символ счастья.

Однако любовь к собственной машине не очень глубока и постоянна, а зачастую подобна мимолетному увлечению, так как владельцы автомобилей склонны часто менять их: двух лет, а иногда и одного года достаточно, чтобы собственник автомобиля устал от "старой машины" и стал предпринимать энергичные усилия для заключения выгодной сделки в целях приобретения новой модели. Вся процедура -- от приценивания до собственно покупки -- представляется игрой, главным элементом которой может иногда стать и надувательство, а сама "выгодная сделка" приносит такое же, если не большее, удовольствие, как и получаемая в конце награда -- самая последняя модель в гараже.

Для того чтобы разрешить загадку этого на первый взгляд вопиющего противоречия между отношением владельцев собственности к своим машинам и их быстро гаснущим интересом к ним, рассмотрим несколько факторов. Во-первых, в отношения владельца к автомобилю имеется элемент деперсонализации: машина -- это не какой-то дорогой сердцу его владельца предмет, а некий символ его статуса, расширяющий границы его власти; автомобиль творит "я" своего обладателя, так как, приобретая машину, владелец фактически приобретает некую новую частицу своего "я". Второй фактор заключается в том, что, приобретая новый автомобиль каждые два года вместо, скажем, одного раза в шесть лет, владелец испытывает большее волнение при покупке; сам акт приобретения новой машины подобен акту дефлорации -- он усиливает ощущение собственной силы и тем сильнее возбуждает и захватывает, чем чаще повторяется. Третий фактор связан с тем, что частая смена автомобиля увеличивает возможности заключения "выгодных сделок" -- извлечения прибыли путем обмена. К этому весьма склонны сегодня как мужчины, так и женщины. Четвертый фактор, имеющий большое значение,-- это потребность в новых стимулах, так как старые очень скоро исчерпывают себя и • теряют привлекательность. Рассматривая проблему стимулов в своей книге "Анатомия человеческой деструктивности", я проводил различие между стимулами, "повышающими активность", и стимулами, "усиливающими пассивность", и предложил следующую формулировку: "Чем больше стимул способствует пассивности, тем чаще должна изменяться его интенсивность и (или) его вид; чем больше он способствует активности, тем дольше сохраняется его стимулирующее свойство и тем меньше необходимо изменять его активность и содержание". Пятый и самый важный фактор состоит в изменении социального характера, которое произошло за последнее столетие,-- "накопительский" характер превратился в "рыночный". И хотя это превращение и не свело на нет ориентаиию на обладание, оно привело к ее серьезнейшей модификации. (Развитие от "накопительского" к "рыночному" характеру подробно рассмотрено в гл. VII.)

Собственнические чувства проявляются и в отношениях к другим людям -- врачам, дантистам, юристам, начальникам, подчиненным; например, говорят: "мой врач", "мой дантист", "мои рабочие" и т. д. Однако собственническая установка направлена не только на другие человеческие существа, но и на множество различных предметов и даже чувств. Рассмотрим, например, здоровье и болезнь. Говоря с кем-либо о своем здоровье, люди рассуждают о нем, как собственники, упоминая о своих болезнях, своих операциях, своих курсах лечения -- своих диетах и своих лекарствах. Они явно рассматривают здоровье и болезнь как свою собственность. Собственническое отношение человека к своему скверному здоровью, пожалуй, можно сравнить с отношением акционера к своим акциям, когда последние теряют часть своей первоначальной стоимости из-за катастрофического падения курса на бирже.

Собственностью могут считать идеи, убеждения и даже привычки. Так, человек, привыкший съедать каждое утро в одно и то же время один и тот же завтрак, вполне может быть выбит из колеи даже незначительным отклонением от привычного ритуала, так как эта привычка стала его собственностью и потеря ее угрожает его безопасности.

Приведенное описание универсальности принципа обладания многим читателям может показаться слишком негативным и односторонним, но в действительности дело обстоит именно так. Я хотел показать преобладающую у людей установку прежде всего с целью представить как можно более четкую и ясную картину того, что происходит в обществе. Однако есть одно обстоятельство, которое может некоторым образом выровнять эту картину,-- это все более широко распространяющаяся среди молодежи установка, в корне отличающаяся от взглядов большинства членов общества старшего поколения. У молодых людей мы находим такие типы потребления, которые представляют собой не скрытые формы приобретения и обладания, а проявление неподдельной радости от того, что человек поступает так, как ему хочется, не ожидая получить взамен что-либо "прочное и основательное". Эти молодые люди совершают дальние путешествия, при этом часто испытывая трудности и невзгоды, чтобы послушать нравящуюся им музыку, или своими глазами увидеть те места, где им хочется побывать, или встретиться с теми, кого им хочется повидать. В данном случае мы не задаемся вопросом о том, являются ли преследуемые ими цели столь значительными, как им это представляется. Даже если им недостает серьезности, целеустремленности и подготовки, эти молодые люди осмеливаются быть, и при этом их не интересует, что они могут получить взамен или сохранить у себя. Они кажутся более искренними, чем старшее поколение, хотя часто они довольно наивны в вопросах политики и философии. Они не заняты постоянной лакировкой своего "я", чтобы стать "предметом повышенного спроса". Они не прячут свое лицо под маской постоянной -- вольной или невольной -- лжи. В отличие от большинства они не тратят свою энергию на подавление истины. Зачастую они поражают старших своей честностью, поскольку старшие втайне восхищаются теми, кто решается смотреть правде в глаза. Эти молодые люди нередко образуют различные группировки политического и религиозного характера, но их большая часть, как правило, не имеют определенной идеологии или доктрины и утверждают лишь, что они просто "ищут себя". И хотя им и не удается найти ни себя, ни цели, которая определяет направление жизни и придает ей смысл, но все же их занимают поиски способа быть самими собой, а не обладать и потреблять.

Описанное позитивное обстоятельство необходимо, однако, несколько уточнить. Многие из тех же молодых людей (а их число с конца шестидесятых годов продолжает явно уменьшаться) так и не поднялись со ступени свободы от на ступень свободы для. Они просто протестовали, даже не стремясь найти ту цель, к которой нужно продвигаться, а лишь желая освободиться от всяческих ограничений и зависимостей. Их лозунгом, как и у их родителей -- буржуа, было: "Все новое прекрасно!", и у них развилось почти болезненное отвращение ко всем без разбора традициям, в том числе и к идеям величайших умов человечества. Впав в своего рода наивный нарциссизм, они возомнили, что сами в состоянии открыть все то, что имеет какую-либо ценность. В сущности, их идеал заключался в том, чтобы снова стать детьми, и некоторые авторы, например Маркузе, подбросили им устраивающую их идеологию, согласно которой не переход к зрелости, а возвращение в детство и есть конечная цель революции и социализма. Их счастье продолжалось, пока они были достаточно молоды, чтобы пребывать в состоянии эйфории; затем для многих этот период окончился жестоким разочарованием, не дав им никаких твердых убеждений и не сформировав у них никакого внутреннего стержня. В конечном счете удел многих из них -- разочарование и апатия или же незавидная судьба фанатиков, обуреваемых жаждой разрушения. Тем не менее не все, кто начинали с великими надеждами, пришли к разочарованию. К сожалению, число таких людей не поддается определению. Насколько мне известно, сколько-нибудь достоверных статистических данных или обоснованных оценок нет, но даже если бы они были, все равно дать точную характеристику этих индивидов едва ли возможно. Сегодня миллионы людей в Америке и Европе обращают свой взор к традициям прошлого и пытаются найти учителей, которые наставили бы их на правильный путь. Однако доктрины этих "учителей" в большинстве случаев либо являются чистым надувательством, либо искажаются атмосферой общественной шумихи, либо смешиваются с деловыми и престижными интересами самих "наставников". Некоторым людям все же удается извлечь определенную пользу из предлагаемых ими методов, несмотря даже на обман, другие же прибегают к ним, не ставя перед собой цель радикально изменить свой внутренний мир. Но лишь с помощью тщательного количественного и качественного анализа неофитов можно было бы установить их число в каждой из этих групп.

По моей оценке, число молодых людей (а также людей старшего возраста), действительно желающих изменить свой образ жизни и заменить установку на обладание установкой на бытие, отнюдь не сводится к немногим отдельным индивидам. Я полагаю, что множество индивидов и групп стремятся к тому, чтобы быть, выражая тем самым новую тенденцию к преодолению свойственной большинству ориентации на обладание, и именно они являют собой пример исторического значения. Уже не впервые в истории меньшинство указывает путь, по которому пойдет дальнейшее развитие человечества. Тот факт, что такое меньшинство существует, вселяет надежду на общее изменение установки на обладание в пользу бытия. Эта надежда подкрепляется факторами, которые и обусловили возможность возникновения этих новых установок -- ими являются такие едва ли обратимые исторические перемены, как крах патриархального господства над женщиной и родительской власти над детьми. И так как политическая революция XX в. -- русская революция -- потерпела неудачу (окончательные итоги китайской революции еще рано подводить), то единственными победоносными революциями нашего века, хоть и не вышедшими еще из начальной стадии, можно считать революции женщин и детей, а также сексуальную революцию. Их принципы уже проникли в сознание огромного множества людей, и в их свете прежняя идеология представляется с каждым днем все более нелепой.