Чудо победы

А теперь о чуде. Чудо не перевернуло моей жизни, но вот оно, со мной…

Начать нужно с «тихого часа». Дело было в 1979 году. «Тихий час» – подходящая метафора для выражения нашего тогдашнего представления о времени – без истории и новостей. Полтора часа обязательного безвременья, охранявшиеся в моем пионерском лагере гораздо строже ночного сна и воспринимавшиеся почти как политический ритуал – в одном ряду с линейками, смотрами строя и политинформациями; нет нужды говорить, сколь долгими казались они. Но были и другие полтора часа – с противоположным знаком: непредсказуемого события и живой истории – стремительно ускользающие. Исключение из правил остановившегося времени – большой футбол, антитеза «тихому часу». «Тихих часов» было много, большого футбола – мало: хорошо, если раз в неделю – трансляция союзного первенства, зарубежные трансляции – только по большим праздникам еврокубков и отборочных. Вот и возникла идея подмены и «симулякра»: как раз во время «тихого часа» и устроить футбол, но без мяча. Только одержимый поймет прелесть игры с титулами и именами: резались бумажки, на них писались счета (в определенной пропорции: например, 1:0 – 45 бумажек, 30 – победа хозяев, 15 – победа гостей; 5:0 – 4 бумажки, 7:0 – одна), далее – составлялась сетка турнира (кубок и первенство СССР, еврокубки, первенства Европы и мира), объявлялись соперники, тянулся счет, а результат записывался в таблицу. Плюс фантазии насчет подробностей и откликов прессы.

Для начала, переписав сетку из справочника «Футбол-79», разыграли кубок СССР – результат озадачил: выиграла неизвестная нам «Гурия».

Прошел месяц. Лагерь закрылся. Продолжением «тихого часа» стали тихие дни на даче в «Заветах Ильича», с тем же ощущением «конца истории», завещенного Ильичем. Как средство против медлительных вечеров с шашками и лото – вновь из молочного пакетика был извлечен «бумажный футбол». Жребий оказался настойчивым: опять «Гурия» – с кубком. Ничего другого не оставалось, как только откликнуться на совпадение: придумать «тот мир» большого футбола, в центр его поместить Ланчхути наподобие «Нью-Васюков» и затеять игру – в «Гурию», из второй лиги прорывающуюся в лучшие команды мира. До сих пор помню «основу» той призрачной команды: лучший вратарь мира – Нодадзе, лучший полузащитник – Саладзе и лучший нападающий – Шелия.

Здесь уж пришел черед «Гурии» – не «бумажной», а «настоящей» – воплотиться, как Галатее. Стоило нам в 1979 году начать игру с именем «Гурии», как она «взаправду» вышла в первую лигу – впервые в своей истории. Радостно удивившись, мы с готовностью приняли новую игру – в «Гурию», будто бы созданную нами. Весной 1980 года уже ждали новостей: с какого имени начнется реальная «основа» «Гурии»? Кубок СССР. «Памир» – «Гурия» 5:1. Единственный гол забил – Шелия, а после этого таинственно исчез – даже из заявочного списка. Это знак, – в шутку решили мы, – знак связи, установленной между воображаемым миром и реальностью.

Лето 1981 г. – ожидание встречи: «Гурия» открывала Москву. Лагерному художнику был заказан трафарет; мама обстрочила простыню; папа вывел на ней надпись по трафарету: «Гурия Ланчхути». На стадионе «Локомотив» сидели 300 апатичных болельщиков «Локомотива», рота солдат-грузин и мы – жующие яблоки и с нашим флагом, спрятанным в сумке. Достали флаг, когда Чхаидзе с подачи Мегреладзе забил победный гол. «Вы что это, яблок объелись?» – удивился наш единственный сосед по сектору. Так начиналась «большая игра», со строк, тогда же, по следам той победы и сочиненных:

Если на поле Троян,

Значит нету равных нам.

Если Мегреладзе бьет,

В нашу пользу будет счет.

Летом 1985 г. в таджикском поселке Айвадж сержант отдельной роты РТВ Мамуладзе из Батуми сказал мне: «Никогда «Гурия» не выйдет в высшую лигу». Осенью 1986 года «Гурия» в высшую лигу вышла – спустя семь лет после первого чуда; это – стало вторым, «достоверным, ибо ни с чем несообразным», «несомненным, ибо невозможным». Подобного никогда не было в истории советского футбола, да, в сущности, и быть не могло. Население Ланчхути – 8000 жителей; в первой половине века – «это ни село, ни город. Называлось оно – местечко, то есть среднее между городом и селом» (Г.Урутадзе); статус города «местечко» получило в 1961 г. В высшей лиге же, за редким исключением, играли или города-миллионеры, или столицы союзных республик (исключения – крупные областные центры, с сотнями тысяч жителей, например, Краснодар, Ворошиловград, Симферополь или Днепропетровск). И вот – «местечко» со своими 8000 под микроскопом. В межсезонье, накануне высшей лиги, всего за три месяца по обычаю «нади», «всем миром», в Ланчхути был перестроен стадион – первый в Союзе чисто футбольный, без беговых дорожек, расчитанный на 25000 зрителей, то есть в три раза больше всего населения городка. В лучшие времена «Гурии» он был почти заполнен – не рекорд ли это для книги Гинесса?

Цифры красноречивы, но недостаточны. Увиденное своими глазами усилило впечатление – яви, забывшейся сном. Летом 1988 я совершил паломничество: Приэльбрусье – перевал Бечо – Местия – Зугдиди – Ланчхути. На последней перед Ланчхути остановке – в Самтредиа – из «Икаруса» вышли почти все пассажиры; с водителем осталось пять человек; все глаза были устремлены на меня, все разговры были только о «Гурии». – «Ты откуда?» – «Из Москвы». – «У тебя здесь родственники?» – «Нет. У меня здесь любимая футбольная команда». – «Удивительный человек». В городке, замершем в ожидании матча с «Ростсельмашем», на улицах оказалось гораздо больше свиней, чем людей. Свиньи паслись на клумбах центральной площади, не обращая внимания на два непропорционально больших монумента: первый – очередная вариация на тему «Рабочий и колхозница», второй, конечно, – Ильич со своими «Заветами». Несколько пустых улиц, огромный лозунг с ошибками в русском языке, три магазина, пятиэтажная гостиница, построенная специально к выходу «Гурии» в высшую лигу. В гостиничной столовой тоже ждали футболистов «Ростсельмаша». «Когда же они приедут? Ужин стынет», – сетовала повариха, кажется, единственная русская из местных. Пришел на станцию. Гулкий зальчик, в нем – человека два. Чувствуя себя со своим русским языком чуть ли не Афанасием Никитиным и потому стесняясь спросить время, стал искать циферблат – тщетно. Тогда попытался сопоставить расписание поездов с самими поездами – никакого соответствия. Тогда решил спросить у гордой билетерши в шлепанцах и с орлиным носом, когда будет поезд на Сухуми. «По расписанию», – ответила она в первый раз; «Нет билетов», – во второй; «Такого поезда вообще нет», – в третий. Ночевал здесь же – на станции – вместе с каким-то пьяницей и двумя собачонками; по пьяным воплям и собачьему визгу, чередовавшимся в правильной последовательности, научился определять время. На другой день ко мне стали подходить с вопросами. Сначала – три станционных парикмахера, за все время моего пребывания так и не постригших ни одного человека: «Ты случайно не из Ростова?» Затем – милиционер: «Ты – русский. Что ты здесь делаешь?» – «Я из Москвы. Болею за «Гурию». – «Удивительный человек». С приближением времени матча на станционную площадь стали съезжаться автомашины; городок раздулся от людского потока и зашумел; к началу матча на стадионе было не меньше 20000 зрителей, включая женщин в национальных одеждах; послематчевая автомобильная пробка не могла рассосаться в течение трех часов, слепя фарами и гудя клаксонами. Где же я побывал? В сонном царстве вечного «тихого часа», чудесным образом пробуждающемся – на полтора часа раз в неделю.

Вернемся в 1986 г. Не сошли ли тогда футбольные Парки с ума или, может быть, мы вмешались со своей игрой в их многостаночную пряжу? Придуманное нами – сбылось; потрясение от этого было столь велико, что требовало немедленного действия. Тогда-то и состоялась знаменитая клятва, подобная той – данной ланчхутскими революционерами «Третьей группы» на холме Нафицвара в 1898 г. 31 октября 1986 г. мы решили организовать «Гурийский клуб» и завести «Гурийскую тетрадь».

Лето–осень 1987 г. Смирившись с неизбежностью возвращения «Гурии» в первую лигу, испытал потребность в лирическом обобщении. С детства я мечтал писать стихи, но не было темы; «Гурия» дала мне ключи: во-первых, чудо, во-вторых, переживание, в-третьих, сюжет. «Ego parvus»: я получил тему, но маленькую; ключи, но только от «детской», секрета высокой культуры не открывающие. Но помимо ключей, дана была еще и отмычка – «мистификация», призванная связать нашу маленькую тему с традиционными мифологическими схемами и поэтическими клише. Появился план: поиграть в высокую культуры, спрятавшись в пародичности и бурлеске, научиться переводу маленьких фактов с футбольного языка на язык культуры. Нам было по двадцать: самое время и игре нашей отпраздновать совершеннолетие. Самое время детскую «гиперболу» (пытавшуюся вообразить «маленький футбол» наравне с «большим») превратить в «перифраз» (чтобы попытаться рассказать о «маленьком футболе» в терминах «большой истории») и «метафору» (чтобы придумать связь между «маленьким футболом» и «большой историей»). Первый опыт был сочинен по перифрастическому рецепту:

Гурия в горние кущи на крыльях заемных взлетела –

Ввысь на крылах восковых – оных зиждитель Дедал.

Так. Но суровые боги предел положили для дерзких:

Плавятся крылья и падает звездный полет.

Дальнее солнце отрадною греет мечтою.

Близкое солнце губительно смертных мечтам.

В нем почти каждое слово подлежит переводу – например, эпитеты: «горние» означает «выход в высшую лигу», «дерзкие» – «неожиданность выхода в высшую лигу»; «восковые» – «неизбежность скорого возвращения в первую лигу»; «заемные» – «околофутбольные махинации». Так и писал в дальнейшем. О травмах и дисквалификациях (с аллюзией из «Персов» Эсхила):

Плач, громче плач, плач, в грудь бия, и воем вой!

За боем бой слабеет строй, поник за воем вой.

О необходимости подготовки к следующему сезону в первой лиге (с аллюзией из Мандельштама):

Осень. Не тяжко вздыхать, а копя на

Новый виток кругового смиренья,

Осень прожить, отпустить Акопяна,

Новыми снами обманывать зренье.

О том, как Вахтанг Копалейшвили ударил в штангу в матче с ЦСКА (с аллюзией из Бодлера в переводе Цветаевой):

Вы ли, герои окопа, лишили

Цели желанной движенье Вахтанга?

Нет, то судьба! Что же, Копалейшвили –

Будущность? Свет? Обретение? – Штанга!

О том, как Хлус ударил выше ворот с пяти метров в том же матче:

Хладом прихлынувших лет захлебнулся!

Сколько я ждал – и на сколько дождался!

Близкий удар белокурого Хлуса

Где-то в астральных мирах затерялся.

О том, что после матча московского «Спартака» с «Гурией» первый занял первое место, а последняя – последнее:

Лукавый раб, взошед на пьедестал,

Являющий подобие столпа,

Вокруг кричат – и имя им толпа.

Не с ними я, и я один – отстал.

Следующий шаг – к метафоре: сначала захотелось поиграть в «далековатые идеи», в «correspondances» на неожиданном материале, затем – в волшебную страну, прародину человечества и «пуп земли»:

Между Супсой и Риони,

Озургети и Сенаки –

...........................

Все мы родом из Ланчхути;

Смутно помним лишь об этом.

Придумывать начали ab ovo – с золотого руна Колхиды, пришли же к тому, что от судьбы футбольной команды «Гурия» напрямую зависят судьбы мира. Все это, конечно, было расчитано на комический эффект. Смеялись и сами, но вместе с тем верили – понарошку, согласно закону игры: «in falso veritas».

Пять философов по-разному реагировали на это: один назвал гурийские стихи «дурийскими»; другой, напротив, всерьез заявил, что между нами и «Гурией», действительно, существует связь – астральная, что ли? Третий оказался «двойником»-провокатором; выслушав рассказ о тогдашнем лучшем нападающем «Гурии» – Хлусе, он спокойно сказал: «А знаешь, как моя фамилия? Хлус. Тот Хлус не настоящий, настоящий – я. И игра ваша не настоящая, настоящая – в книге моего лучшего друга Галковского – «Бесконечный тупик» называется». Четвертый оказался племянником бывшего футболиста «Гурии»; подойдя ко мне после публичного прочтения гурийских стихов, сказал: «Моя фамилия – Эбаноидзе, да, племянник того самого. Мой папа – писатель, сам я – поэт. Ваша игра есть проявление внутренней склонности к иллюзионированию действительности». Пятый подвел итог: «Эти игры кончились в тринадцатом году».