Теория и практика марксизма

Д.В. ДЖОХАДЗЕ

О некоторых концептуальных аспектах коллективного труда «Теория и практика марксизма (история, современность, перспективы)»

28 ноября 2000 года исполнилось 180 лет со дня рождения Фридриха Энгельса – выдающегося мыслителя, одного из основоположников марксизма и верного друга Карла Маркса, совместное учение которых, несомненно, оказало существенное влияние на развитие второй половины XIX и всего XX века, на современный мир в целом. В истории человечества рождалось множество значительных теорий, философских систем, но ни одна из них по широте охвата, глубине анализа социальных явлений и преобразовательной силе не может сравниться с марксизмом.

Находившиеся в течение всего ХХ столетия в центре теоретической дискуссии обществоведов проблемы теории и практики марксизма приобрели особую актуальность и остроту в наше время. Сегодня как никогда раньше требуется дать марксизму объективную оценку, проанализировать его современное состояние в свете исторического опыта ХХ века. Непредвзятый теоретико-познавательный анализ жесткого, даже сверхжесткого критицизма, которому подвергся марксизм особенно за последнее десятилетие, а также исследование того, в какой степени этот критицизм объективен и в какой необъективен, имеет принципиальное значение. В этом деле важен учет всех точек зрения, в том числе антимарксистских, с целью более четкого прояснения кардинальных проблем марксистской теории, постижения ее адекватности или неадекватности объективной действительности, соответствия или несоответствия практике строительства социализма в XX веке и перспективам ХХI века.

 

2

После скоротечного развала СССР и последовавшего затем крушения мировой системы социализма публицисты, обществоведы и политические эксперты разных мастей в один голос стали заявлять (как о чем-то само собой разумеющемся) об окончательном крахе марксизма и марксистских идей, о бесперспективности социалистического и коммунистического путей развития человечества, об отсутствии реальной социалистической альтернативы капитализму. Тем не менее, мы видим, что, вопреки этим категоричным утверждениям, споры вокруг марксизма отнюдь не угасают. Эти споры могли бы нам помочь провести, наконец, демаркационную линию между марксизмом Маркса и марксизмом догматическим, искаженным, односторонне заидеологизированным и урезанным, - марксизмом аутентичным и тем марксизмом, по поводу которого сам Маркс, рассуждая об отдельных представителях французского «коммунис-тического» движения 70-х годов ХIХ в., сказал: «я знаю только одно, что я не марксист»^[i]. Что же касается перспектив социалистического и коммунистического путей развития человечества, связанных с ними временных исторических трудностей и даже жестоких поражений отдельных революций, то было бы полезно вспомнить образное и довольно меткое сравнение Маркса: «Буржуазные революции, как, например, революции XVIII века, стремительно несутся от успеха к успеху, в них драматические эффекты один ослепительнее другого, люди и вещи как бы озарены бенгальским огнем, каждый день дышит экстазом, но они скоропреходящи, быстро достигают своего апогея, и общество охватывает длительное похмелье, прежде чем оно успеет трезво освоить результаты своего периода бури и натиска. Напротив, пролетарские революции, революции XIX века (и XX также – Д.Д.), постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это сызнова, с беспощадной основательностью высмеивают половинчатость, слабые стороны и негодность своих первых попыток, сваливают своего противника с ног как бы только для того, чтобы тот из земли впитал свежие силы и снова встал во весь рост против них еще более могущественный, чем прежде, все снова и снова отступают перед неопределенной громадностью своих собственных целей, пока не создается положение, отрезывающее всякий путь к отступлению, пока сама жизнь не заявит властно: Здесь роза, здесь танцуй»^[ii]. Против расхожего мнения о полном фиаско марксизма говорит хотя бы тот факт, что коммунистические идеи изначально принадлежат вовсе не Марксу и Энгельсу, а возникли еще в эпоху античности (в частности, мы обнаруживаем их в системах Платона и Аристотеля) и получили дальнейшее интенсивное развитие также в недрах христианской религии. Нечего и говорить о европейском материализме, просветительстве, утопическом социализме, немецкой классической философии, в трудах представителей которых отдельные основополагающие положения марксизма впервые получили теоретическое осмысление (например, теория классовой борьбы, диалектика как метод, научный атеизм и т.п.). Придав научно-доказательный концептуальный характер более чем 2000-летним наблюдениям своих предшественников об общей тенденции человеческой истории, развивающейся в направлении к социализму и коммунизму, Маркс, Энгельс, Ленин вдохнули в разрозненные идеи новую силу. Конечно, эти идеи настоятельно требуют своего дальнейшего развития, критического осмысления и соответствующей коррекции с учетом данных новейшей истории, - ведь марксизм является учением не только критическим, но и самокритическим и в этом смысле всегда открытым для саморазвития и коррекции. Словно предвидя современных догматических приверженцев учения, Маркс писал: «И у материалистического понимания истории имеется теперь множество таких друзей, для которых оно служит предлогом, чтобы не изучать историю»^[iii] и которые понятия «материалистический» и «исторический материализм» превратили в пустую фразу, ярлычок, рычаг для конструирования на манер гегельянства своих весьма скудных исторических познаний^[iv].

 

3

Важнейшей концептуальной задачей является исследование того, в какой степени марксистская теория и конкретно-истори-ческая практика ее осуществления (опыт внедрения теории в социальную практику, например, советский социализм) совпадают или не совпадают друг с другом, выявление параметров и особенностей такой совместимости (или несовместимости) и, наконец, поиск ответа на вопрос, в чем заключается причина частичного (или полного, если таковое имеет место) несоответствия теории марксизма его практике - в самой теории, или в практике, или в том и другом одновременно. Понятно, что ангажированные критики склонны искать эти причины исключительно лишь в «теоретических просчетах», «ошибках» или даже «утопических заблуждениях» Маркса и его последователей; они рассматривают марксизм как учение давно устаревшее и бесперспективное, как догму, от которой следует отказаться. Смысл нашего исследования заключается отчасти и в том, чтобы противопоставить этому огульному, продиктованному идеологическими, конъюнктурными и иными субъективными соображениями критицизму взвешенный и непредвзятый научный, именно марксистский подход. Маркс снискал к себе глубокое уважение даже со стороны ярых противников: «Как бы, по нашему мнению, ни были зловредны взгляды автора, нельзя все же не признать убедительность его логики, силу его красноречия и своеобразную прелесть, которую он придает даже самым сухим проблемам политической экономии» - писала в 1872 г. газета «Saturday Review» о Марксе^[v].

 

4

Особое внимание целесообразно сосредоточить на одной из ключевых проблемно-тематических рубрик марксистской концепции - учении об исторических перспективах (далеких и обозримых) и закономерностях развития человечества, его социалистическом и коммунистическом будущем. Эта многоаспектная тема должна, как мне кажется, получить возможно полное и всестороннее освещение с учетом новейшей критики марксистской теории на этот счет. Среди аргументов преимуществ социализма перед капитализмом целесообразно дать, помимо прочего, философский анализ данных современной глобалистики, свидетельствующих о том, что перегрузка биосферы Земли и антропогенная нагрузка на природу в целом в два и более раз превышает допустимый уровень. Если здесь вспомнить еще и об экологических проблемах современности, голоде и нищете ряда регионов земного шара, демографическом дисбалансе, болезнях века и проблемах т.н. глобального капитализма, то становятся совершенно очевидными преимущества социалистического планомерного хозяйствования перед хозяйствованием капиталистическим (при котором анархия цен, нестабильность рынка и рыночного соперничества, императив «товарного фетишизма» (когда чем больше удовлетворяется желание в предметах потребления и роскоши, тем оно становится ненасытнее) способствуют безмерному, неразумному и нерегулируемому расходованию природного богатства и человеческих сил, что не только является тормозом развития современного человечества, но в эпоху термоядерного оружия представляет угрозу его физическому выживанию).

«Вся соль буржуазного общества, - писал Маркс, - состоит как раз в том, что в нем a priori не существует никакого сознательного общественного регулирования производства. Разумное и естественное необходимое прокладывает себе путь лишь как слепо действующее среднее»^[vi]. Сказанного уже достаточно, чтобы заметить, что XXI век объективно принадлежит социализму, при котором сумасшедшая рыночная конкуренция с ее погоней за удовлетворением безмерных потребительских запросов и нужд уступит место планомерному и самодостаточному развитию во всех сферах человеческой жизнедеятельности и самодостаточному удовлетворению всех потребностей общества. Социализм есть не теоретическая абстракция, как часто заявляют некоторые приверженцы т.н. «перестро-ечного» и «реформаторского» мышления, а закономерный результат экономического и политического развития капитализма, неизбежное следствие исторического развития в целом, которое, кстати, с такой же необходимостью рождает то социалистическое и коммунистическое равноправие людей, которое сегодня, подменяясь понятием «уравниловка» (подброшенным нам западными политологами), критикуется и отвергается как якобы предполагающее упразднение всякого индивидуального стимула и заинтересованности в обществе.

Еще Платон и Аристотель более грамотно писали о двух формах равенства: уравнительного равенства и равенства геометрического. Так, принципу индивидуализма и частной собственности Платон противопоставляет принцип «коммунизма». Платон видит опасность, которую таит в себе индивидуализм, и подчеркивает важность принципа коллективизма. Он был социалистом в той мере, в какой видел в частной собственности главный источник социальных зол и хотел ее устранения. Главным условием согласия в государстве Платон считает равноправие, ибо «равенство создает дружбу»^[vii]. Однако трудность Платон видит в том, что «есть два вида равенства; они хоть и одноименны, но на деле во многом чуть ли не противоположны между собой» (там же). Первым и естественным типом равенства Платон считает не «равенство по происхождению» (isogonia - производное от isoV - равный, gonoV - рождение, происхождение), а социальное равенство, т.е. «равенство по закону», «исономиа» (isonomia - производное от isoV - равный (по мере, числу, силе, достоинству, правам и т.п.), nomoV - законный, юридический); при этой форме равенства и равным, и неравным людям воздается равное. Такое своеобразное равенство, уравнивающее «равных» и «неравных», Платон называет демократическим^[viii]. При этом, если учесть, что Платон вовсе не демократ по своим взглядам, это его признание заслуживает уважения и доверия. Но так как «исономиа» выгодна слабым, то формальному равенству Платон в диалоге «Горгий» противопоставляет т.н. «геометрическое равенство», которое противоречит демократическому, или простому и первоначальному равенству, как квалифицированное равенство, относительно которого, по словам Платона, «сама природа провозглашает, что это справедливо - когда лучший выше худшего и сильный выше слабого». Именно так обстоит дело «в согласии с природой» (т.е. согласно естественному праву - как мы теперь сказали бы) у животных и у людей, но у людей также и «по установившемуся обычаю»^[ix]: «сильный повелевает слабым и стоит выше слабого»^[x].

Персонаж диалога «Горгий» Калликл называет такое положение дел «справедливым»^[xi]; тем не менее, согласно имманентной логике развития диалога, Платон здесь выступает скорее как критик естественного права (по которому живут и люди и животные) в пользу права морального, следование которому должно отличать «разум-ных животных» - людей - от всех прочих тварей. Таким образом, Платон прямо указывает на несовместимость естественного права и права морального: принципы справедливости, законности, морали, устанавливаемые большинством людей, имеют приоритет над воззрениями и побуждениями отдельных индивидов, преследующих свои эгоистические интересы и мечтающих о том, чтобы «подняться над толпой». Большинство же людей, отмечает Платон, всегда придерживается того мнения, что «справедливость - это равенство, а не превосходство и что постыднее творить несправедливость, чем ее терпеть»^[xii].

Аристотель, вслед за Платоном, также усматривает признак справедливости в равенстве: «равные должны иметь равное»^[xiii]. Другое дело, что рабовладельческое общество накладывает ограничения на этот принцип: справедливость, по Аристотелю, есть равенство, «но не для всех, а для равных», ибо неравенство также является справедливостью, но опять-таки не для всех, а лишь для неравных»^[xiv]. И Платон, и Аристотель, помимо равенства «демократического», т.е. количественного, хотя и признавали еще равенство элитарное - качественное, тем не менее, судя из общего контекста размышления над проблемой, они серьезно задумывались над тем, что справедливое государственное устройство должно всячески избегать имущественных перекосов в обществе: чрезмерного накопления богатства у одной части социума в ущерб другой, - ибо это, как правило, делает общество антагонистическим. Поэтому Платон рекомендовал сглаживать и разрешать социальные противоречия путем перераспределения богатства и власти.

Эту же древнюю проблему затрагивает немецкий философ-просветитель XVIII в. Лессинг. В своем произведении «Диалог для масонов», удивляясь тому, как муравьям легко удается без всякого руководства, с завидной самостоятельностью, не мешая и не притесняя друг друга, мирно строить муравейник, Лессинг спрашивает: почему людям так трудно достигнуть такого совершенства? - и отвечает: всякий государственный порядок является исключительно человеческим изобретением, но именно поэтому он и доказывает необходимость такого государственного порядка, в котором «сумма отдельных благополучий всех членов образует благополучие всего государства». Выразив таким образом идею социалистического равенства, Лессинг подвергает резкой критике буржуазное неравноправие и буржуазное государство за то, что оно во имя интересов кучки населения жертвует интересами всех членов общества. Отсюда напрашивается вывод о необходимости революционного изменения условий общественной жизни, - но Лессинг, как и Платон, этого вывода не сделал.

Нечего и говорить о постсоветском «реформаторском» мышлении, не доросшем, ввиду его низкого познавательного и морального уровня, не только до марксистского понимания гуманистического равенства между людьми, но и до мышления Платона и Аристотеля, правильно сформулировавших проблему, но не смогших указать пути ее решения. Конечно же, рост и упрочение позиций советской бюрократии, партийной и хозяйственной номенклатуры могли породить и, к сожалению, действительно порождали новые, противоречащие социализму формы неравенства, но отнюдь не столь радикальные, каким является неравенство постсоветское, в основе которого лежит естественное право, критику которого виртуозно предвосхитил еще великий Платон.

 

5

Среди вопросов, встающих при анализе марксистской концепции всемирно-исторического процесса, важнейшим и принципиальнейшим является вопрос о том, утратил ли свое теоретико-познавательное и практическое значение исторический материализм - социальная философия марксизма, в особенности же теория социальных революций (как своеобразного «вмешательства» человека в естественный процесс исторического развития и «управления» им). С этой задачей связана необходимость оценки известного положения Маркса о том, что «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Если это положение не утратило свое значение и актуальность, то встает вопрос, каким именно образом сегодня, на рубеже столетий, мыслящее человечество должно «изменять мир» - путем революционного преобразования общественной жизни, т.е. классическим, силовым способом, как бы корректируя и ускоряя ход самотечной истории, и таким образом выводя ее из лабиринтов вялотекущего зигзагообразного пути развития, или же эволюционно, избегая силового воздействия на процесс общественного развития, памятуя, что процесс этот совершается сообразно внутренним законам истории, а потому и «не терпит» вмешательства извне.

Заметим, что понятие революция сегодня получило отрицательное семантическое звучание. Между тем, если говорить объективно, то революции, особенно такие, как Французская буржуазно-демократическая революция 1789 года и Великая Октябрьская социалистическая революция 1917 года, как революции организованного движения исторически прогрессивных сил общества, предпочтительнее затяжного пребывания общества в депрессии, на грани взрыва, никем не управляемого народного бунта и т.п., ибо они носят куда менее насильственный характер чем, например, неорганизованный стихийный бунт ожесточенных народных масс или гражданская война. В этом смысле революция есть своеобразный контроль над процессом истории, придание общественному недовольству «куль-турной формы». Следовательно, чтобы избежать хаоса и нарушения социального равновесия в обществе, в период наибольшей активности масс, люди объективно вынуждены контролировать историю методом революции ради восстановления социальной справедливости.

Как свидетельствует история, революция - это глубокое качественное изменение в развитии человечества, которое происходит в природе, обществе и сознании людей, как-то: научно-техническая революция, культурная революция, революция в физике, социальная революция. Социальная революция - это объективный процесс перехода от исторически изжившей себя общественно-экономической формации к более прогрессивной, переход общества от более низкого к более высокому его состоянию. Причем, из всех социальных революций социалистическая революция считается наиболее полной, потому что она способствует возникновению такого общества, где, по Марксу, «…социальные эволюции перестанут быть политическими революциями»^[xv]. В связи со сказанным, встает вопрос о степени актуальности положений Маркса о невозможности отмены революции и о том, что мировая «революция движется по восходящей линии», что «она еще находится в путешествии через чистилище и выполняет свое дело методически» (Маркс). Здесь надо помнить, что Маркс и Энгельс не были сторонниками теории фатальной неизбежности социальных революций.

Энгельс писал: «…революция может принять более мягкие формы, чем те, которые я здесь обрисовал. Это будет зависеть не столько от развития буржуазии, сколько от развития пролетариата. Чем больше пролетариат проникается социалистическими и коммунистическими идеями, тем менее кровавой, мстительной и жестокой будет революция»^[xvi]. И это понятно, ведь «по принципу своему коммунизм стоит выше вражды между буржуазией и пролетариатом; он признает лишь ее историческое значение для настоящего, но отрицает ее необходимость в будущем; он именно ставит себе целью устранить эту вражду. Пока эта вражда существует, коммунизм рассматривает ожесточение пролетариата против своих поработителей как необходимость, как наиболее важный рычаг начинающегося рабочего движения; но коммунизм идет дальше этого ожесточения, ибо он является делом не одних только рабочих, а всего человечества… чем более рабочие проникнутся социалистическими идеями, тем скорее станет излишним их теперешнее ожесточение, … и тем меньше будет грубости и дикости в их выступлениях против буржуазии»^[xvii]. О том, что классики марксизма предпочитали мирный исход в социалистической революции, свидетельствуют, например, следующие слова Энгельса: «Если бы вообще возможно было сделать весь пролетариат коммунистическим до того, как борьба развернется, она протекла бы очень мирно»^[xviii]. И еще: «когда нет реакционного насилия, против которого надо бороться, то не может быть и речи о каком-либо революционном насилии»^[xix].

 

6

В связи со сказанным немаловажное значение имеет степень освоения массами объективного критицизма. Всякая революция хотя и критична, но не всякая критика революционна. Так, в истории (вплоть до современности) многие партийные и общественные лидеры хотя и начинают свою деятельность как социальные критики, в большинстве своем вовсе не стремятся преобразовывать общество, т.е. не становятся революционерами. В связи с этим Маркс (во введении «К критике гегелевской философии права») справедливо писал, что «оружие критики» прокладывает дорогу к «критике оружием» и, пока нет этой, их соединяющей дороги, революция и критика - пустые фразы. Многие из выдающихся мыслителей-гуманистов всех времен, хотя и были блестящими полемистами сократовского типа, умеющими высекать критическую мысль не только на кремне, но и на камне, однако революционерами они так и не становились. Чтобы быть ими, не достаточно придерживаться лишь политического осуждения и морального обвинения власти, ибо этому подходу не достает главного - радикального ухода от власти. Что же касается критики власти и властных структур, то в постсоветское время, судя по всему, наступила новая эра ангажированной критики, эра ангажированного критицизма, к которому охотно приобщаются все кому не лень: СМИ, парламентские прожектеры, богемные спорщики разных кружков, всевозможные скептики и реформаторы, в том числе даже религиозные, интересующиеся не радикальной критикой власти, а вопросами раздела власти, министерских портфелей и постов внутри властных структур.

Ангажированную критику нельзя считать оппозиционной, ибо в буржуазном обществе она превращается в паровозный свисток, откуда выходит впустую революционная энергия общества. В связи с этим актуально, как мне кажется, развернуть марксистскую критику буржуазного парламента и парламентаризма. Вспомним, как характеризовал Маркс современный ему парламент (а с тех пор мало что изменилось): как организацию, живущую всегда «в брачном союзе» с властью и проявляющую фантастическую склонность к компромиссам - из страха перед борьбой, из слабости и коррумпированности парламентариев, их «семейной привязанности» к родным государственным окладам, из эгоизма, всегда побуждающего заурядного буржуа жертвовать общим интересом своего класса ради того или другого личного мотива^[xx]; дебаты же в законодательных собраниях - «парламентскую бурю» - Маркс называл «бурей в стакане воды»^[xxi].

Парламентская оппозиционная партия, по мнению Маркса, не может быть партией ведущей - она скорее ведомая, т.к. целиком подчинена правилам и логике разыгрываемых при ней и с ее участием парламентских игр. Когда обстоятельства требуют практических действии, отмечает Маркс, оппозиция ограничивает свою деятельность лишь взрывами нравственного негодования и трескучей декламацией. Что же касается противостояния двух ветвей власти - законодательной и исполнительной, то Маркс рассматривает его (используя определение французского историка Гизо) как «игру конституционных сил», парламентские же фракции и партии он называет придатками буржуазной партии власти, находящимися в вечной междоусобице: «Каждая партия лягает напирающую на нее сзади партию и упирается в спину той партии, которая толкает ее назад. Неудивительно, что в этой смешной позе она теряет равновесие и падает, корча неизбежные гримасы и выделывая курбеты. Революция движется, таким образом, по нисходящей линии»^[xxii]; «Сила пролетарской партии была на улице, сила же мелкой буржуазии - в самом Национальном собрании. Надо было, значит, выманить ее из Национального собрания на улицу и заставить ее самое сломить свою парламентскую силу, пока время и обстоятельства еще не упрочили этой силы»^[xxiii].

В.И. Ленин, жестко критикуя буржуазный парламент и его деятелей, называл парламентариев «продажными душонками»^[xxiv], «презреннейшими игроками в парламентаризм»^[xxv], «комедиант-ствующими интеллигентами», «гороховыми шутами»^[xxvi], «героями парламентских соглашений»^[xxvii], считал парламент «законной базой» для правительственной «подделки выборов» и т.д. и т.п. Маркс достаточно ясно указал на двусмысленное положение парламентской оппозиции и его противоречивость: принимая участие в деятельности парламента, оппозиция уже одним этим играет на руку господст-вующему режиму и укрепляет его политическое могущество. Всякий раз выступая с законотворческими инициативами, ратуя о благосостоянии народа, о выработке и утверждении приемлемого бюджета и т.д., оппозиция автоматически и помимо собственной воли вступает с партией власти во все новые и новые сделки, стирающие пограничную между ними черту и превращающие ее - оппозицию - в винтик властной структуры. Парламентская оппозиция, борясь против негативных последствий тех или иных действий правительства, не желает устранить или не замечает причин, которые привели к тому, против чего ей приходится выступать. Этого смешения причины со следствием в парламентской игре почти невозможно избежать, ибо следствие и причина во взаимодействии утрачивают свои отличительные признаки, - так же как депутаты в процессе парламентских препирательств лишаются отличительных признаков своего класса. Именно поэтому тщетны, по мнению Маркса, всякие потуги оппозиции осчастливить народ с помощью буржуазного парламентаризма. Следовательно, критика теоретического оппортунизма, парламентского фракционного оппортунизма и ложного сознания общества в целом является важнейшей задачей подлинного марксизма.

 

7

Методологической основой исследования ключевых проблем теории и практики марксизма должна, по всей видимости, стать диалектика. Только при диалектическом подходе к историческому и историко-философскому процессу марксистское учение предстает не как «случайное» и «замкнутое в себе» учение, якобы стоящее в стороне от культурно-исторического процесса человечества и не имеющее перспективы развития, а как закономерный результат всей предшествующей истории теоретической мысли, ее органическая часть.

Одна из важнейших проблем, требующих диалектического осмысления, - это проблема наций и национальных отношений. В связи с этим достаточно напомнить хотя бы одну, но характерную деталь: ЮНЕСКО, подводя итоги двадцатого столетия, отметило, что за этот век в мире прекратило существовать 20% языков. В Российской империи проживали представители 165 национальностей, говорившие на 122 языках. За годы существования СССР не было утеряно ни одного из этих языков, что, безусловно, является одним из огромных исторических достижений марксистско-ленинской национальной политики, проводившейся в Советском Союзе. Напомнить об этом более чем уместно, ибо мы все теперь на практике убедились в том, что искушение национализмом - сильнейшее из всех искушений. Нас, увы, скосили - и продолжают скашивать - именно на национальном вопросе. Тем не менее, есть все основания думать, что советский менталитет, который все еще оберегает всех нас, никогда не позволит народам бывшего СССР возвратиться в их «национальные пещеры».

Марксистский анализ национального вопроса сегодня тем более необходим, что огромная масса социальной энергии, высвободившейся в последние годы на огромном пространстве бывшего Союза в результате отмены скреплявшей его национальной политики, приобрела угрожающую силу, действие которой чревато самыми непредсказуемыми последствиями, - что, в частности, уже нашло проявление в обострении религиозного фундаментализма. Излишне говорить, что в пламени навязанных нам локальных войн (таких как чеченская) и этнических конфликтов (например, грузино-абхазских, грузино-осетинских, азербайджано-армянских и др.) сгорают духовные и материальные богатства, происходит эрозия традиционных ценностей народов. Что же касается политического, геостратегического, национального и даже религиозного позерства, практически занявших в странах СНГ место марксистско-ленинской национальной политики и национальной ориентации, то они, как правило, безрезультатны, и в лучшем случае демонстрируют нам дедукцию, содержащую в себе в качестве предпосылки как раз то, что должно быть доказано или практически осуществлено.

Все народы СССР, русский народ прежде всего, в непростых условиях исторического момента, сравнимого разве только с Отечественными войнами 1812 и 1941-45 гг., подвергаются сегодня жестокому испытанию на свою национальную прочность, несущим каркасом которой всегда в истории был интернационализм. От этого испытания во многом зависит то, будет ли приостановлен распад России, станет ли вновь великий русский народ государствообразующим становым хребтом народов бывшего СССР. Отсюда вывод: разработка проблем марксистского учения по национальному вопросу, наиболее соответствующего менталитету русской нации и россиян в целом, и его практическое применение является сегодня одним из приоритетных направлений деятельности отечественных обществоведов, и в особенности философов.

 

8

Применение описательного и сравнительно-сопоставитель-ного методов, метода исторических параллелей и аналогий должно быть, разумеется, весьма осторожным, всесторонне продуманным и убедительным, особенно в части, касающейся тех вопросов марксизма, которые больше всего вызывают сегодня споры и теоретические разногласия. Было бы, к примеру, недостаточно ограничиться лишь указаниями на то, что многие из социалистических и коммунистических идей современности возникли задолго до Маркса и Энгельса (в античности, в период зарождения Христианства, в эпоху Возрождения), нашли отражение в сочинениях европейских утопических социалистов и пр. Целесообразно, используя метод сравнений и исторических параллелей, показать сущностные сходства и различия этих идей, выявить, в чем заключается философская новизна и оригинальность, культурно-историческое, теоретическое и политическое значение марксизма, дать критическое осмысление основополагающих его положений, практики социалистического строительства в СССР и на этом фоне объективной критики капитализма как общественно-экономической формации. В этом плане целесообразно, как мне кажется, предпринять марксистский анализ процессов, связанных с «восстановлением капитализма» в России и СНГ, оценить, насколько эти процессы (капитализации и либерализации экономики, приватизации и пр.) являются необратимыми.

Рабочий класс России в ряде промышленных городов и регионов, как известно, уже поставил на повестку дня вопрос именно о деприватизации - переходе предприятий в руки самих рабочих. Свидетельством тому - события на Выборгском целлюлозно-бумажном комбинате, Ачинском глиноземном комбинате, Качканарском горно-обогатительном комбинате «Ванадий», Щученском комбинате хлебопродуктов, Кузнецком металлургическом комбинате, Березовском угольном разрезе, Ломоносовском фарфоровом заводе, Московском заводе «Мосхимфармпрепараты». Примечательно, что на этих и еще многих других предприятиях страны, не попавших пока в поле общественного внимания, трудовые коллективы самостоятельно пришли к марксистскому выводу о том, что только экономический базис общества, являющийся, как известно, основой всех до сих пор известных в истории форм общественно-экономических формаций, определяет характер и уровень практически-реальной жизни людей, их действительную свободу, каковой является прежде всего свобода экономическая. Человечество неоднократно убеждалось в том, что «теория осуществляется в каждом народе всегда лишь постольку, поскольку она является осуществлением его потребностей»^[xxviii]. Следовательно, теория и практика частной собственности и капитализма в России так и остались теорией, а практика - неудавшейся. Рыночная экономика не смогла вписаться в тот способ социальной жизни, который свойственен нашему обществу, его менталитету, что, кстати, задолго до нас заметили еще выдающиеся русские революционные демократы - Чернышевский, Добролюбов, Белинский, Герцен.

 

9

Одна из главных тем, которая должна получить всестороннее освещение, - это идеи социализма и коммунизма, современное состояние этих идей и перспективы их претворения в действительность. Встает, в частности, вопрос, можно ли согласиться с весьма распространенным в последнее время среди определенной части обществоведов мнением о полном крахе марксизма, исчезновении классов и, следовательно, устарелости теории классовой борьбы, мнением о превосходстве и перспективности капиталистических идеалов в сравнении с идеалами социализма и коммунизма и т.д. и т.п. Было бы полезно в связи с этим осмыслить, что представлял собой советский социализм с точки зрения марксизма, выявить все преимущества и недостатки этого социализма, соизмерить во времени и пространстве позитивное и негативное в социалистическом обществе и, таким образом, ответить на вопрос: был ли отказ от этой общественно-политической модели социализма (с последовавшим распадом СССР и мировой соцсистемы) историческим «благом» и шагом вперед, или, наоборот, «движением вспять», своего рода политической и социокультурной «инволюцией»? Если верно, что буржуазные политические революции в Европе предварялись философской революцией, а в этом едва ли приходится сомневаться (как известно, в Германии, например, Кант первый начал эту революцию, продолжил Фихте и Шеллинг и логически последовательно завершил ее Гегель), то справедливо спросить: какая именно философская революция подготовила развал СССР и реставрацию капитализма (события, которые зачастую называют у нас «революционными»), и кто является представителем этой передовой «революционной философии»?

Что касается предшествующего вопроса, то ответ на него представляется мне совершенно очевидным. Последнее десятилетие преподало всем нам печальный урок, который, кажется, усвоен уже подавляющим большинством здравомыслящего населения России и бывших республик СССР. Наше общество убедилось в том, что развал СССР и всей системы социализма был не революцией и прогрессом, как это преподносилось, а контрреволюцией и регрессом, именно возвращением вспять - назад к временам всеобщего бесправия, нищеты и грубой эксплуатации неимущих, к эпохе безраздельного господства царского скипетра, кнута и поповской рясы. Стало ясно всем, что либеральная модель капиталистического рыночного фундаментализма, которую попытались нам навязать новые буржуазные «революционеры», привела великую страну к духовной, культурной и материальной катастрофе. Т.н. «перестройка» и «реформы» повсеместно посеяли в сердцах людей безысходность и неуверенность в завтрашнем дне.

В результате разрушительного опыта насильственного внедрения в нашей стране капиталистических общественных отношений наши народы получили возможность сравнить реально социалистический образ жизни с постсоветским, капиталистическим. Во все годы «перестройки» и антинародных «реформ» жизнь неуклонно ухудшалось. Сегодня уровень жизни всех народов СССР стал существенно ниже, чем при советском социализме. И как следствие - произошел перелом в самосознании постсоциалистического общества, объективно выработалось единое постсоветское пространство социального осознания того очевидного факта, что в результате беловежского «политического соглашения» и последующих за ним т.н. «реформ» все народы бывшего СССР в считанные годы потеряли те исторические завоевания первого в истории социалистического государства, о которых раньше люди не могли даже мечтать.

В результате длительного идеологического и экономического давления капитализма на СССР, нашедшего в конце концов выход в т.н. «перестройке» (называемой в народе «горбастройкой» и «катастройкой»), предательского, иначе не назовешь, курса части членов Политбюро ЦК КПСС и, прежде всего, его Генерального секретаря, поддавшихся целиком влиянию вредной делу социализма и нашему Отечеству пропаганды, воспользовавшихся традиционной и вполне понятной доверчивостью советского народа к власти и партии, а также обстановкой привычного ожидания в обществе дальнейших социальных перемен к лучшему, - мы все, в атмосфере лжедемократической суматохи, словно заколдованные, точнее, зомбированные, «добровольно» и молчаливо отказались от величайших завоеваний социализма, как-то: бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное всеобщее образование - от дошкольного до высшего (включая аспирантуру, докторантуру, ординатуру и т.д.), а также широкой сети специальных курсов и институтов повышения послевузовской квалификации, оплачиваемых творческих отпусков, научных командировок и т.п.; бесплатные занятия (причем массовые) физкультурой и спортом; получение бесплатного жилья; государственное обеспечение счастливого детства и материнства, достойные пенсии и обеспеченная старость; реальное, а отнюдь не формальное, как теперь, право на труд и на отдых, жизнь и личную безопасность людей; символическая плата за право свободного передвижения по просторам великой страны, практически сделавшая доступным для всех любые средства транспорта и связи; надежная государственная защита личности от мародеров и насильников. Нечего и говорить о том, что весь цивилизованный мир знает, что СССР буквально вытащил многие нации, народы и народности из той феодальной и полуфеодальной отсталости и безграмотности, куда, кстати, сейчас обратно пытаются загнать их удельно-княжеские президенты СНГ.

Актуально напомнить и то, что при советском социализме не было места повсеместному, как теперь, беззаконию, бандитизму на всех уровнях, терроризму, бесчисленным заказным убийствам, повальной проституции и сексуальному бизнесу, похищениям людей и обращению их в рабство, практике продажи детей, заложничеству, наркобизнесу и наркомании, беспризорности и массовой нищете, стремительному валу самоубийств и кровавых «разборок»; не было в стране бомжей и нищих, подростков-беглецов и брошенных на произвол судьбы детей, детей-«отказников» и т.п.; отсутствовали случаи невыплаты зарплат, пенсий и детских пособий; катастрофического падения рождаемости и увеличения смертности населения, а также взрывов и обвалов жилых домов и народно-хозяйственных объектов. Вызывает опасение удельно-княжеский национализм, насаждаемый, в основном, сверху на экономической почве, национал-шовинизм и пропаганда национальной замкнутости и обособленности среди народов «бывшего» СССР, избавивших весь мир от фашизма и вошедших в историю своими совместными крупными научно-техническими открытиями и эпохальными историко-культурными достижениями.

Никто не может отрицать, что именно советский социализм реально защитил людей труда от вековой эксплуатации человека человеком, а советский народ за исторически короткий период, по сравнению с капитализмом, совершил невиданные ранее в истории эпохальные достижения во всех областях человеческой деятельности. Вспомним: при социализме народ был героем, после него народ - раб; социализм заставил бедных подтянуться к богатым, неграмотных - к образованным, низы - к верхам; социализм уничтожил у нас многовековой антагонизм между классами, а капитализм - немедленно восстановил его, причем в самой грубой форме. Обрушившийся на нас поток обличений и уничижительных отзывов о советском социализме (как якобы неаутентичном, первоначальном, первобытном, неполном, мобилизационном, военном, административном, командном, авторитарном, тоталитарном, уравнительном, казарменно-распределительном, раннем, недоразвитом, бюрократическом, сталинском, красно-коричневом, государственном, феодальном и т.д. и т.п.) не может сбить с толку людей думающих, для которых вполне очевидно историко-формационное преимущество социализма перед капитализмом.

Достаточно вспомнить, что за относительно непродолжительный период своего существования страна, разоренная Первой и Второй мировыми войнами (кстати, развязанными именно капитализмом), в которых погибло около 60 миллионов человек, дважды восстановив буквально из руин свое народное хозяйство, уже в 1987 г., оставив позади страны Европы, обогнала США по добыче и производству нефти, газа, железной руды, чугуна, стали, режущих станков, тракторов, комбайнов, цемента, шелковых тканей, минеральных удобрений, сахара, животного масла, картофеля, рыбы и других видов продукции. Всему миру известны исторические успехи Советского народа в области науки, техники, самолето- и судостроения, освоения атомной энергии в мирных целях, триумфальных достижений в космосе и т.д. Динамика экономического развития советского социализма потрясла в свое время воображение экономистов всего мира. Это было экономическое чудо века. Темпы роста промышленного производства из года в год превышали 10%. Россия (и вместе с ней все республики СССР) превратилась в высокоразвитую индустриальную державу. Когда думаешь обо всем этом, невольно вспоминаешь Томаса Манна, совершенно справедливо назвавшего антикоммунизм, действующий ныне в форме антисоветизма, «величай-шей глупостью эпохи».

Взамен вышеперечисленных и других социальных преимуществ мы теперь стабильно имеем потерю некогда возвышавшего нас чувства державного могущества, чувства национального достоинства и гордости за свою родину; вместо популяризации в нашем обществе классических норм нравственности и воспитания молодежи в духе идеалов общечеловеческого гуманизма, интернациональной дружбы и взаимопомощи, стремления общества к справедливости и социальному равноправию - так характерных для великого советского народа, - мы теперь имеем, увы, резко выраженную тенденцию не только к индивидуальному эгоизму, но и к эгоизму общественному, элитарно-кастовому, замкнутому, атомарному. Вот уже десять лет как экономика, политика и духовная жизнь великого народа с богатейшими природными ресурсами и интеллектуальными возможностями фактически оккупированы евро-американскими, в основном транснациональными, финансово-промышленными системами. Многократное падение отечественной промышленности, как легкой, так и тяжелой, породило в стране армию безработных, а также посредников-перекупщиков низкокачественного, в основном импортного, товара и продуктов питания, в результате чего огромная страна превращена в полигон обмена инвалюты на товары импортного производства; колоссальный социальный разрыв между очень и сверхбогатыми и абсолютно бедными, существующий в нашей «демократической» стране, несет в себе опасность социального взрыва. Стыдно, что Россия, как со злорадством отметило враждебное нам радио «Свобода», единственная страна на Земле, которая встретила Новый 2000-й год войной. Кстати, начатой не без активной идеологической подготовки и соучастия этого радио, круглосуточно обливающего грязью и клеветой нашу страну, ее народ, великие достижения СССР и советского народа.

Об идеологической обеспеченности такого разрушительного социального курса через СМИ - как евро-американские, так и примкнувшие к ним некоторые «отечественные», - свидетельствуют ритуальные антикоммунистические заклинания и инвективы, разносимые хором крикливых и лживых хулителей СССР, советского социализма и всего, что связано с именем КПСС, участники которого всячески стараются превзойти друг друга в отборной брани и клевете. Все это не более чем пошлая чернуха, которой до тошноты наелось наше общество и которая рассчитана на тех, кто совершенно лишен памяти или не способен к самостоятельному размышлению. После второй мировой войны стратегической целью многочисленных советологических и других разведывательных служб было и остается именно идеологическая дезориентация и порабощение наших людей. Так, в результате каждодневной фетишизации и мифологизации таких, например, часто повторяемых пустых слов и словосочетаний, как «перестройка», «реформы», «права человека», «свобода человека», «репрессии», «37 год», «коммунистический реванш», «не будет возвращения вспять», «тоталитаризм», «сталин-щина», «Гулаг», «демократия», проведения параллелей и сопоставлений Гитлера со Сталиным, а идеологии КПСС - с фашизмом и национал-социализмом, в результате идеологической политики, порочащей историю советского государства, советского народа и его выдающихся руководителей, - постсоветская Россия (как, впрочем, и все республики «бывшего» СССР) глубоко увязла в трясине социально-политического и нравственного разложения и, с каждым днем увязая все глубже, оказалась в историческом тупике. Причем даже тот, кто меньше всего привык испытывать чувство национальной гордости за свою поруганную страну и за свой обнищавший народ, в нынешней ситуации не может не переживать стыда и отвращения. И правда, абсолютное большинство россиян и народов СНГ действительно испытывает чувство стыда, а это, как сказал классик, уже могучая социальная сила: «Стыд - это уже своего рода революция… Стыд - это своего рода гнев, только обращенный вовнутрь. И если бы целая нация действительно испытала чувство стыда, она была бы подобна льву, который сжимается, готовясь к прыжку»^[xxix].

Однако такого рода агрессивные прыжки и насильственные революции, как свидетельствует история, не есть выбор трудящегося народа, в том числе народа нашего. Этот выбор фактически навязывается нашему народу тунеядствующим обществом «избранных» и «прибран-ных», обществом, бессознательно, но настойчиво толкающим народные массы именно к насильственным действиям, к революции. Как писал Маркс, насильственные революции в истории хотя и совершаются народными массами, но в действительности не ими подготавливаются, а, как правило, навязывается извне, причем так, что больше всего именно «…противники коммунистов изо всех сил работают на революцию»^[xxx]. Следовательно, первопричиной революционизирования обездоленных масс выступает именно алчное агрессивное меньшинство - буржуазия, после чего, по справедливому мнению Маркса, с исторической необходимостью наступает та диалектически противоречивая социальная ситуация, когда классовая причина (начала революции) превращается в следствие, а следствие в причину, определяющий момент - в определяемый, а определяемый - в определяющий. По-прежнему в силе остается также марксистское положение о том, что революции, являющиеся отражением причинно-следственных связей общественной жизни, «нельзя делать предумышленно и по произволу», и что они (революции) «всегда и везде являлись необходимым следствием назревших обстоятельств, которые совершенно не зависели от воли и руководства отдельных партий и целых классов»^[xxxi].

 

10

Важен также непредвзятый и профессиональный ответ на вопрос, касающийся исторической закономерности победы Октябрьской революции, создания в результате этой революции небывалого в истории многонационального союзного государства, строительства в нашей стране первого в мире социалистического общества, - с учетом современного критицизма и альтернативных точек зрения на этот счет. Вместе с тем, хотелось бы знать в какой степени можем мы сегодня адресовать себе упрек, брошенный Марксом в адрес французов (в связи с захватом власти Луи Бонапартом в декабре 1852 г.): «Недостаточно сказать, по примеру французов, что их нация была застигнута врасплох. Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие. Подобные фразы не разрешают загадки, а только иначе ее формулируют. Ведь надо еще объяснить, каким образом три проходимца могут застигнуть врасплох и без сопротивления захватить в плен 36-миллионную нацию»^[xxxii]. Целесообразно также коснуться специально критики марксизма, ведущейся сегодня в форме антисоветизма и антикоммунизма как у нас, так и в зарубежной печати и электронных СМИ.

 

11

Другая тема, нуждающаяся в освещении, - это отношение «аутентичного» марксизма к различным, и в первую очередь двум основным версиям теории и практики социализма - коммунистической и социал-демократической, под явным противостоянием которых прошло XX-е столетие. Здесь встает вопрос о том, насколько актуальна марксовская характеристика возникновения в Европе в середине XIX в. социал-демократии (и социал-демократической партии). Маркс описывает этот процесс следующим образом: «Со-циальные требования пролетариата были лишены революционной остроты и получили демократическую окраску, а демократические требования мелкой буржуазии лишились чисто политической формы и получили социалистическую окраску.Так возникла социал-демократическая партия…Своеобразный характер социал-демокра-тической партии выражается в том, что она требует демократическо-республиканских учреждений не для того, чтобы уничтожить обе крайности - капитал и наемный труд, а для того, чтобы ослабить и превратить в гармонию существующий между ними антагонизм. Какие бы меры ни предлагались для достижения этой цели, какими бы более или менее революционными представлениями она ни приукрашивалась, - суть остается та же: перестройка общества демократическим путем, но перестройка, остающаяся в рамках мелкобуржуазности»^[xxxiii].

Данная тема еще, в силу ряда причин, не получила в нашей литературе достаточно полной и адекватной теоретической разработки. Требуют, в частности, своего раскрытия и освещения причины трансформации социал-демократической теории и практики «впра-во» и отхода реформаторского течения в рабочем движении от первоначальной теоретической почвы - марксизма. Нуждаются в специальном прояснении попытки современной социал-демократии преодолеть «вульгарно-отрицательный», как утверждается, подход классического марксизма, например, к частной собственности, рыночной экономике, роли рабочего класса в изменившемся социальном составе современного капитализма и мирового сообщества в целом, пониманию классов и классовой борьбы, проблеме революции и пр. Здесь, естественно, встает принципиальный вопрос о том, не лишились ли социал-демократы возможности не только идеологического и теоретического, но и экономического обоснования социализма (как общественно-политической системы социальной справедливости), заявив о необязательности обобществления средств производства и необходимости полной децентрализации государственного управления, и вслед за тем переведя дискуссию в плоскость абстрактно-теоретических толкований понятий «свобода», «демократия», «спра-ведливость», «права человека» и т.п. Между тем, евро-американские авторы этих гуманистических теорий «случайно» забывают, что тот вариант ни кем не контролируемого наращивания и тотального внедрения «свободы без границ», который они нам предлагают, как раз и есть самый короткий путь к тоталитаризму.

Еще Платон указывал на то, что избыток свободы при демократии может привести к установлению тиранической власти: «Ведь чрезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для государства оборачивается не чем иным, как чрезвычайным рабством… Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство»^[xxxiv]. При неорганизованной демократии большинство граждан может «добровольно» проголосовать за то, чтобы ими управлял тиран: «…когда появляется тиран, он вырастает именно из этого корня, то есть как ставленник народа»^[xxxv]. Того же мнения Аристотель: «Большая часть тиранов вышла, собственно говоря, из демагогов, которые приобрели доверие народа тем, что клеветали на знатных»^[xxxvi]. Против такой «демократии» они использовал аргумент, который в современной политической философии называется «парадоксом свободы». Целесообразно аргументированно и логически убедительно показать, что марксизм – за демократию, но, вслед за Платоном и Аристотелем, выступает решительно против «охлократии», с тем чтобы избежать последствий, называемых «па-радоксом свободы».

В связи со сказанным представляется актуальным дать ответ на вопрос: кто же оказался прав в этом полуторавековом историческом споре, в длительном практически-теоретическом противостоянии коммунистов и социал-демократов? Не свидетельствуют ли периодически возникающие конфликты между правыми и левыми течениями внутри социал-демократии о «неадекватности» концепции демократического социализма целям и задачам рабочего класса и рабочего движения? Или же современные процессы и тенденции в политической жизни западных обществ свидетельствуют об обратном - о жизнеспособности социал-демократической теории и сохраняющейся возможности ее трансформации в социализм?

 

12

Нельзя, наверное, обойти вниманием и актуальный на сегодня вопрос об идейных предпосылках современного левоцентристского движения, в частности, Социнтерна, одна из целей которого, как известно, заключается в выработке т.н. «Третьего пути» социального развития, предполагающего сращивание капитализма с другими формами социальной жизни и его трансформацию в некое новое мировое образование, именуемое «социализмом». Целесообразно показать адекватность программы социал-демократии и концепции демократического социализма программным установкам, целям и задачам современного общественного, в том числе рабочего движения. Рассматривая реформизм как один из основных компонентов доктрины современного демократического социализма, следует дать одновременно теоретический анализ реформизма как единственно возможного для социал-демократов способа трансформации капитализма в общество демократического социализма. Здесь уместно будет показать соотношение революционного и реформистского путей общественного развития, проиллюстрировать коммунистический и реформистский подходы к строительству социалистического общества, а также коснуться в связи с этим марксистской критики социал-демократического оппортунизма, т.е. приспосабливания тактики рабочего движения к интересам буржуазного общества; дать соответствующую теоретическую оценку этой критике с учетом современных реалий и материалов 21-го конгресса Социалистического Интернационала, прошедшего в ноябре прошлого года в парижском пригороде Дефанс. Последнее тем более необходимо, что, как известно, в настоящее время социалисты и социал-демократы возглавляют правительства 11 из 15 стран Европейского Союза и являются мощной социальной силой на европейском континенте (да и не только там). Это обстоятельство, как мне кажется, должно стать объектом пристального внимания и изучения истинных марксистов, стремящихся, с одной стороны, наполнить марксизм новым теоретическим содержанием (обусловленным потребностями современной исторической ситуации), а с другой стороны, очистить его от вредных, искажающих существо учения наслоений догматизма и вульгаризации.

 

13

Представляется также необходимым коснуться специально или в связи с другими рассматриваемыми вопросами такой недостаточно изученной нашими обществоведами актуальной проблемы, как анализ состояния современного т.н. «народного» капитализма (в основном европейского, североамериканского и японского). Следует обратить внимание на четко обозначившийся в последние десятилетия процесс трансформации всей системы эксплуатации современного капитализма из внутринационального в интер-(транс-)нацио-нальное образование, когда в орбиту неоколониальной эксплуатации целенаправленно вбираются государства со слаборазвитой экономикой, страны Востока (в том числе Россия и республики бывшего СССР), Южной Америки и Африки, а нашумевшая «концепция» т.н. «прав человека» предстает перед нами по существу не чем иным, как оправданием единственного права - права евро-американского человека свободно грабить весь остальной мир, развязывать безнаказанно войны, расширять агрессивный военный блок НАТО и наводить везде т.н. «новый мировой порядок».

Совершенно ясно, что такая глобализация и монополизация классовой эксплуатации подавляющего большинства народов Планеты развитыми капстранами во главе с США, входящими во всевоз-можные «элитарные» и «кастовые» политические, экономические, промышленно-финансовые и банковские союзы, капиталы которых участвуют в различного рода транснациональных корпоративных объединениях, поддерживаемых широко разветвленной сетью электронных СМИ, круглосуточно ведущих информационную войну по всему миру, - дает правительствам и бизнесэлитам этих стран возможность не только наживаться за счет дешевой рабочей силы и природных ресурсов стран «третьего мира», но и обеспечивать относительно «сбалансированное» спокойствие и обманчивое благополучие своих собственных граждан, временно сбивая их протестную политическую активность подачками с пиршественного стола транснациональной эксплуатации. Следовательно, показать аргументированно транснациональную сущность современной капиталистической эксплуатации (а также роль в этой связи транснациональных корпораций и фондов, особенно таких, как Мировой банк реконструкции и развития, МВФ, Всемирная торговая организация и т.п.), преимущества перед ней социалистической формы хозяйствования - одна из главных, как мне представляется, задач труда, призванного дать марксистский анализ современного состояния мира и перспектив ми-рового развития, кризиса современного капитализма.

В связи с этим следует коснуться также проблем глобального капитализма, неолиберальной глобализации, глобализации и неоколониализма. Сделать это необходимо, так как по всему видно, что транснациональная эксплуатация имеет краткосрочную, а не долгосрочную перспективу. Об этом, кстати, свидетельствуют и участившиеся выступления наиболее прогрессивной части трудящихся, например, в США, в странах Южной Америки, в Англии, Чехии и др. против проводимой Всемирной торговой организацией, МВФ и Мировым банком реконструкции и развития неоколониалистской (назы-ваемой «неолиберальной») политики по отношению к слаборазвитым и беднейшим государствам, против нанесения им и окружающей среде экономического и экологического вреда, против финансово-кредитного закабаления народов этих стран.

«Откуда после недавней «бархатной революции» взялось в Чехии столько радикально настроенных молодых людей - пусть анархистского, но все же социалистического толка?» - с удивлением спрашивал комментатор радио «Свобода» в связи с имевшим место недавно (в апреле) в Праге выступлением чешской, в основном молодежной, общественности в знак солидарности с трудящимися Вашингтона, протестующими против МВФ и Мирового банка в преддверии очередного Всемирного банковского форума с участием этих финансовых транснациональных гигантов, который состоится в сентябре с.г. в Праге.

Благое же намерение папы римско-католической церкви Иоанна Павла II принять участие в предстоящем в Риме Международном музыкальном фестивале, на котором он собирается выступить с требованием списания долгов с беднейших и слаборазвитых стран, если даже и будет услышано, а я думаю, что должно быть услышано, то ни к чему не приведет: одно лишь списание долгов мало что в принципе может изменить в положении стран, прозябающих по вине международных финансово-промышленных и банковских корпораций в вечной долговой яме, ибо давно уже требуются не временные полумеры, а радикальные решения, а именно: отмена, наконец, транснациональной эксплуатации как несущей в себе постоянный источник социального антагонизма во всем мире, и потому представляющей собой опасность в эпоху термоядерного вооружения. Как известно, классовая борьба, в том числе транснациональная, сегодня всячески замалчиваются. Между тем, не секрет, что классовая борьба, при всей ее завуалированности, в наше время носит достаточно жесткий и бескомпромиссный характер. Свидетельством тому, например: беловежский сговор, как реанимация контрреволюции, есть выражение классовой борьбы, расстрел парламента, приватизация и акционирование возродила в нашем обществе классов имущих и неимущих, богатых и нищих, а значит недовольства между ними, неслыханное в истории имущественное расслоение общества, нищенствующее положение громадного большинства россиян; борьба партий, при всей их схожести - это тоже отголосок борьбы классов и отдельных социальных групп, представленных ими; многолетняя война в Чечне, которая есть не война народная, а проявление передела собственности и властных структур; разнообразные конфликты внутри страны – бесконечные забастовки наших трурящихся и их разного рода протестные акций, поджоги, взрывы, убийства (заказные и всякие), бандитизм, терроризм, похищение людей, коррупция особо крупных размерах, обращение людей в рабство, продажа детей, кастовость в обществе и атомизация частей его составляющих; международный терроризм есть выражение общественного недовольства, а значит – выражение борьбы классов и социальных групп. Все это и многое другое - яркие признаки не умиротворения классов, а их реанимация и противоборства, они представляют собой не что иное, как иллюзорные формы, в которых ведется действительная борьба классов и социальных групп друг с другом. Нечего и говорить о политике т.н. глобализации – повсеместном усилении экономической и политической экспансии Запада, особенно США, на Восток, свидетельствующей о ничем не прикрытой транснациональной эксплуатации, а значит, усилении собственно классовой борьбы, превращении ее из внутринациональной в транснациональную. Именно об этой новейшей, более изощренной многоступенчатой и запутанной, чем раньше, форме эксплуатации, например, свидетельствует тот факт, что между нынешним самым продолжительным в истории США подъемом экономики, с одной стороны, и экономической разрухой в России и СНГ, с другой, существует прямая причинно-следственная связь. (Подсчитано, что за годы «реформ» из России было вывезено нелегально и полулегально около 500 млрд. долларов США, ежегодно продолжает утекать до 25 млрд. - цифры говорят сами за себя). При этом не следует забывать, что все эти социально-классовые противоречия так или иначе проходят сегодня под знаком религии и усиления религиозного сознания масс. Причем так, что Россия (как и все республики СНГ) стала добычей теизма и нынешнее ее состояние является отчасти следствием этого очевидного факта; как и в средневековье, общественная жизнь принимает псевдорелигиозный характер, все больше проявляется тенденция к монополизации интеллектуального образования церковью, догматы церкви становятся теперь одновременно идеологическими и политическими аксиомами общественной жизни. Понятно, что при таких условиях средневековой теологизации государства и религиозного ретроградства, всякие призывы к смене общественного строя могут быть расценены не иначе как богословские ереси. Следовательно, слова великого Маркса о том, что «критика религии – предпосылка всякой другой критики»^[xxxvii], по-прежнему актуальны. Причем, критика религии вовсе не сама цель, а средство, ибо у Маркса «критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критик религии – в критику права, критика теологии – в критику политики»^[xxxviii].

 

14

Социально-политические, идеологические и культурные противоречия прежнего «биполярного» (двухполюсного) мира были, если можно так выразиться, более «прозрачными» в теоретико-по-знавательном отношении и практически более удобными для освоения, чем противоречия мира сегодняшнего - на словах демократически «многополярного», на деле же мира явно недемократического - даже тоталитарного и решительно однополярного. Отсюда встают новые социально-экономические, правовые, политические и философские проблемы, требующие изучения с позиции марксизма.

 

15

Нет сомнений в том, что марксизм, как любая другая философская и научная теория, содержит в себе отдельные ограниченные своей эпохой недостаточно верные, или даже неверные постулаты и положения, которые могут и должны быть впоследствии уточнены, исправлены и даже отброшены вовсе в связи с устарелостью - согласно внутренней логике самого марксизма, являющегося самокритичным учением. Однако - и это главное - не подобные частные моменты определяют теоретико-познавательную значимость учения, а его сущностное концептуальное ядро, в данном случае - марксистский диалектический метод, требующий комплексного историко-философского и историко-культурного подхода к исследованию природы, общества и человеческого мышления. Принимая во внимание эту диалектическую природу познания, Маркс и Энгельс в свое время могли сказать своим и будущим теоретическим оппонентам: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосылкой… коммунизм вообще возможен лишь как «всемирно-историческое» существование»^[xxxix]. Марксизм, как учение критичное и самокритичное, требует диалектического и критического к себе отношения, ибо социализм и коммунизм в трактовке Маркса и Энгельса предстают не как статичное состояние общества, а как генеральное направление восходящего движения истории всего человечества, процесс беспрерывного прогрессирующего развития мирового сообщества, в ходе которого основные ценности социализма и коммунизма наполняются все большим реальным содержанием, обогащаются конкретно-исторической практикой.

Перефразируя слова Аристотеля о философии, можно сказать, что все другие научные теории, возможно, и более необходимы, нежели марксизм, но лучше - нет ни одной. Маркс и сегодня остается живым воплощением легендарного Прометея, борца за человеческую свободу, равноправие и достойную жизнь. Маркс и марксизм стоят терпения всемирной истории, медленный, но неуклонный ход которой в основном подтверждает его идеи о прогрессивной сменяемости социально-политических и экономических укладов жизни, о глобальном сближении и объединении народов всего мира. Главным лозунгом марксизма сегодня является: «Народы всего мира, объединяйтесь!».

Любопытно, что редакция Британской корпорации Би-би-си удивилась (а удивляться было нечему), узнав итоги организованного ею же в прошлом году в Интернете опроса о десяти самых выдающихся мыслителях уходящего тысячелетия. С начала опроса лидировал А. Эйнштейн, однако на финише вперед вырвался «немецкий философ и идеолог пролетарских революций Карл Маркс». Он, автор «Манифеста коммунистической партии», оттеснил гениального Эйнштейна на второе место. За ними, по результатам опроса, следовали: Исаак Ньютон, Чарльз Дарвин, Фома Аквинский, британский астрофизик (автор «Краткой истории времени») Стефан Хоскинг, И. Кант, Р. Декарт, Дж. Максвелл, Ф. Ницше. Это - лишнее доказательство популярности и жизнеспособности учения Маркса и марксизма в целом. Гениальность Маркса заключается в том, что он в принципе правильно раскрыл и осмыслил закономерность всеобщего процесса развития человечества, что же касается временных задержек, отдельных неудач и даже поражений, вроде наших, - они вовсе не отменяют этой общей закономерности, а лишь уточняют ее, подтверждают разнообразие форм ее проявления, доказывают марксистское положение о том, что историческое развитие носит не прямолинейный, а зигзагообразный, но восходящий характер.

Протестные выступления рабочих и служащих, прокатившиеся в день 1 мая 2000 г. по всей Европе, в Южной Корее, Индонезии и других регионах мира, а также осенние протестные выступления трудящихся Европы, Англии и США в связи с т.н. бензиновым кризисом - лишнее доказательство живучести марксизма-ленинизма, его политической и научной актуальности. По всему видно, что мировая революция неуклонно движется по восходящей линии, «она еще находится в путешествии через чистилище и выполняет свое дело методически»^[xl]. Революция, в самом широком смысле этого понятия, а не только в том, который внушает ужас противникам исторического прогресса и экономического равноправия людей, остается «локомотивом истории», т.к. она черпает свою силу из будущего, а не из прошлого.

Справедливо сказано: «кто пытается объяснить современные общественные явления и общество в целом без Маркса, тот невежда. Но кто пытается объяснить общество только на основе Маркса, тот тоже является таковым»^[xli]. Эти слова теоретиков СДПГ Г. Вуте и Х. Юнкера могли бы служить методическим и методологическим напоминанием тем, кто пытается ответить на вопросы: с чем мы на самом деле имеем сегодня дело - с кризисом самого марксизма, или же с кризисом наших представлений о нем? Какой именно дорогой предстоит идти человечеству в третьем тысячелетии - капиталистической или социалистической? Или возможен иной, «третий» путь развития, который выведет плутающее человечество из дебрей социальных противоречий, неурядицы и конфликтов? Станет ли реальностью диалектический вывод Маркса и Энгельса относительно того, что «…капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание»^[xlii], что «процесс этот есть исторический процесс…»^[xliii].

Исходя из имманентной логики развития современного мира, думается, что на рубеже веков в постиндустриальном и информационном обществе капитализм, как общественно-экономическая формация, окончательно изживает себя, что XXI век – это век социализма, общей теорией и одновременно руководством для практического внедрения которого является обновленный и свободный от вулгаризации и догматизма марксизм.

 

 

В.Н.Шевченко

Социальное учение К. Маркса в современную эпоху

Философия К.Маркса по-прежнему современна и актуальна. Это признают не только его сторонники, но и многие противники. К концу ХХ века стало… Эта борьба, ставшая реальностью в нашей стране в последнее десятилетие,… В последнее время даже сторонники К. Маркса все реже и скромнее подчеркивают главное в его философском учении -…

В.Я.Швейцер

СОЦИНТЕРН: ОБНОВЛЕНИЕ ДОКТРИНЫ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА    

ПЕРСПЕКТИВЫ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ

С точки зрения места и роли социал-демократии в России положение нельзя не назвать парадоксальным. С одной стороны, в стране определённо… С другой стороны, попытки обратиться к избирателям с социал-демократическими… В чём же причины этого парадокса?

Маркс и Мальтус: размышления о среднем классе

 

В истории марксизма долгое время в стороне от внимания исследователей, и уж тем более от идеолого-пропагандистских нужд, оставались значительные фрагменты теоретического наследия К.Маркса, актуализирующиеся в свете исторических событий и интеллектуальных вызовов современности. К таковым, несомненно, относится полемика Маркса с Т.Мальтусом по социально-экономической проблематике, задевающей кровные интересы большого количества людей в начале двадцать первого века. Напомним, что за последние сто лет в социальной структуре общества (в планетарном масштабе) наметились изменения, среди которых очевидна тенденция роста так называемого «среднего класса», при явном уменьшении численности и общественного значения столь важного для марксистской теории «рабочего класса», или «пролетариата». Последствия данного положения дел очевидны не только для текущей политической практики, но для общего видения социалистической перспективы. При этом для последователей идей Маркса. Потому, возможно, будет нелишним исследование того, как проблематика «среднего класса» входит в поле размышлений Маркса. При внимательном чтении экономических сочинений Маркса обнаруживается, что соответствующие общие подходы и установки намечены автором «Капитала» при анализе различных политико-экономических проблем в текстах Смита, Рикардо и его школы, пролетарских критиков политической экономии, Р.Джонса и т.д. Мальтус выделяется в этом ряду, поскольку его подход к данной проблеме выписан особо четко и побуждает Маркса также к четким выводам и определениям. Наиболее показательны в этом отношении тексты «Теорий прибавочной стоимости», четвертого тома «Капитала», анализ которых и представлен в данной работе.

Как известно, Маркс относил сочинения Т.Мальтуса к разряду так называемой «вульгарной науки», т.е., чего-то среднего между наукой и идеологией. Основное отличие Мальтуса от других «вульгарных экономистов» состоит в том, что Мальтус принципиально принимает и даже усиливает те негативные характеристики экономической реальности, которые были теоретически "высвечены" в работах великих экономистов от Смита до Сисмонди, не пытаясь их замаскировать или оправдать. В некотором роде экономические взгляды Т.Мальтуса можно было бы считать одним из особых, своеобразных ответвлений классической политической экономии, однако с преобладанием "вульгарной" составляющей. Но преобладание этой «вульгарности» во взглядах Мальтуса настолько концентрированно, что, при сравнении концепций Т.Мальтуса и Д.Рикардо, Маркс вводит основные различения между "классической" и "вульгарной" наукой. Отметим, что, вообще, в текстах Маркса наличествуют странные на первый взгляд расхождения в оценках взглядов Мальтуса. С одной стороны, негодование Маркса против Мальтуса переходит все границы. Кажется, что этот автор олицетворяет для Маркса все худшее, что только может быть в экономической науке, да и в науке вообще, включительно прямой профессиональный плагиат, отсутствие какого-либо морального научного минимума, теоретическую беспомощность, погоню за популярностью, даже подлость и "низкость" (типичную, по мнению Маркса, черту протестантского духовенства). В сравнениях Т.Мальтуса и Д.Рикардо у Маркса весьма ощутимо звучит некая чисто авторская (я бы даже сказал, лирическая) нота - именно здесь Маркс высказывает собственные представления о том, что есть призвание и моральный долг "человека науки" - в противовес всему тому, что антинаучно. С другой же стороны, довольно часто, (например, в текстах о полемике различных экономистов со Смитом) Маркс заявляет о прямом предпочтении Мальтуса всем этим авторам. Мальтусовская позиция как ученого выглядит в этом контексте как нечто более приемлемое для Маркса, даже более близкое к стандартам научности. (1) Кроме того, если суммировать мнения Маркса об отдельных мыслях и теоретических положениях Мальтуса по многим специальным экономическим вопросам (например, по "Экономическим рукописям 1857 - 1859 годов"), то заметно преобладают позитивные оценки: "верно отметил", "справедливо указал"... Иными словами, Мальтус некоторыми сторонами своего творчества явно представляет собой для Маркса определенную величину: "...нельзя отрицать, что у Мальтуса имелся известный интерес к мудрствованиям в области теории" (2). И все же, большая часть упоминаний о Мальтусе в первом томе "Капитала", т.е. не в рукописях, а в, так сказать, официальной версии марксовой экономической концепции - резко негативная. Иногда это сложное марксово отношение к Мальтусу выражается в разнонаправленных оценках в одном и том же фрагменте текста, причем неприятие и негодование всегда стоят на первом месте, а признание высказывается как бы непроизвольно, без акцентов, почти незаметно для невнимательного глаза.

Откуда же у Маркса это странное и, до некоторой степени, забавное расхождение? Дело в том, что Мальтус в значительной мере представляет особую позицию в общих рамках "вульгарной науки", что и отмечено Марксом. Его апологетизм в отношении существующего социального порядка, не менее принципиальный, но более осознанный, чем у многих экономистов, лишен лицемерного восхваления "наличного бытия". Мальтус в существующей реальности признает и учитывает, даже заостряет фактическое господство социального "зла", если можно так выразиться. Или, иначе говоря, Мальтус не объявляет существующую экономическую реальность благом, не возносит и не восхваляет ее, т.е. не лицемерит, а признает ее негативные качества и эти негативные стороны представляет как «неизбежное зло». Доказательство необходимости того, что в христианской моральной традиции подлежит деструкции, отсутствие лицемерия в анализе самих основ буржуазного типа экономики – все это характерно для Мальтуса и не вызывает у Маркса отторжения. Такая позиция для Маркса даже несколько более предпочтительна в силу ее реализма, даже "грубости" и "цинизма", чем радостные трели наивной социальной апологетики. В то же время степень теоретического реализма Мальтуса, по Марксу, недостаточна и резко ограниченна его общей идеологической установкой «адвоката лендлордизма».

Итак, в чем же состоит мальтусовский "реализм" и как он проявляет себя в подходе к проблематике «среднего класса»? Как известно, Мальтус был одним из первых критиков «трудовой теории стоимости» Д.Рикардо, причем предложил собственную альтернативную концепцию. Мальтус, как отмечал Маркс, исходил из правильного понимания основного экономического отношения между капиталом и наемным трудом. – «…Заслуга Мальтуса… состоит, собственно говоря, в том, что он делает ударение на неравном обмене между капиталом и наемным трудом» (3). У Рикардо, как и многих других, этот обмен был представлен как эквивалентный. Мальтус же подходит ближе к марксовскому пониманию прибавочной стоимости.

Существование последней Мальтус фиксирует, рассматривая соотношение заработной платы (труд) и прибыли (капитал). Товар (деньги в качестве капитала), по Мальтусу, всегда распоряжается тем количеством труда, который на него обменивается. Этот обмен неэквивалентен – в товаре или деньгах труда содержится меньше, чем в том труде, на который они обмениваются. Или, наоборот, товар (деньги в функции капитала) -обмениваются «…на большее количество живого труда, чем то, которое в них содержится или на них затрачено» (4)). Почему так получается?

Мальтус не может объяснить, откуда в продукте, результате труда рабочего, становящегося товаром, берется эта прибавочная стоимость в форме прибыли. От марксовой концепции "неоплаченного труда", как источника прибавочной стоимости он весьма далек. Он попросту видит источник прибыли в самом процессе обмена, "... покупку (обмен) он превращает в обмен между капиталом и наемным трудом" (5). Все покупатели - наемные рабочие, все продавцы - капиталисты. Товар просто продается дороже, чем покупается. "Покупатель покупает его за большее количество труда или овеществленного труда, чем он стоит продавцу" (6) Продавец, или капиталист, уже включил в цену своего товара свою прибыль. Поэтому рабочий, по Марксу, - «единственный покупатель, оплачивающий товары выше их стоимости, даже тогда, когда он покупает их по их стоимости, потому что он купил всеобщий эквивалент, деньги, таким количеством труда, которое превышает их стоимость» (7).

Маркс называет это вульгарным взглядом: "Перед нами совершенно вульгарное представление, которое люди имеют об этом предмете в обыденной жизни - простая тривиальность, высокопарно выраженная" (8). Дело в том, что общество вовсе не состоит только из наемных работников и капиталистов, а отождествление "цены издержек и стоимости" (9) - это всего лишь "...представление о стоимости, которое свойственно погрязшему в мире конкуренции и знающему только создаваемую ею видимость филистеру мира конкуренции" (10). В этом мире, действительно, цена товара состоит из суммы цены издержек и прибыли предпринимателя, которую заранее вносят в цену товара как некую "надбавку" к возмещению издержек. Но, как отмечает Маркс, такое объяснение не действует, если нет никого, кроме наемных рабочих и капиталистов - ведь заработной платы как раз и не хватит на покрытие данной "надбавки", а обмен между капиталистами ее взаимно нейтрализует.

Итак, Мальтус принципиально признает неравноценность, неравенство обмена между капиталом и трудом. Спрос рабочего класса, или класса наемных работников никак не покрывает результатов производства, всего товарного предложения, подразумевающего и прибыль от реализации. - "...Откуда же должны взяться такие покупатели, которые оплачивают капиталисту количество труда, равное труду, содержащемуся в его товаре, плюс прибыль капиталиста?" (11). Рабочие, по определению, могут выкупить только часть продукта, а другую часть, составляющую прибыль, нужно продать кому-то еще. Они, эти иные покупатели, не могут быть сами капиталистами, так как тогда было бы просто взаимное надувательство, - каждый бы терял в качестве покупателя то, что получал в качестве продавца. Следовательно, указывает Маркс, должны существовать, по Мальтусу, "... покупатели, не являющиеся продавцами, дабы капиталист мог реализовать свою прибыль, продавать свои товары "по их стоимости." (12). Основная мысль Мальтуса, вытекающая из его понимания стоимости, - идея о необходимости постоянно растущего непроизводительного потребления. Такое потребление, по Мальтусу, является необходимым условием для нормального развития экономики, построенной на взаимодействии наемного труда и капитала. Оно не может быть представлено ни рабочими, поскольку рабочие не могут выкупить обратно произведенный ими продукт (так как "надбавка к цене", создающая прибыль, не включается к их заработную плату), ни самим капиталистами, (поскольку последние представляют не потребление, а накопление, рост производства. - «Сам капиталист, если он хочет накапливать, не должен… предъявлять спрос на свои продукты, поскольку они входят в доход, в тех размерах, в каких: он их производит»(13). То есть, класс капиталистов не может сам потребить свой доход, так как ему будет нечего превращать в капитал для дальнейшего развития производства. Последнюю угрозу и ликвидирует класс непроизводительных потребителей, которые "...не только образуют огромный отводной канал для выбрасываемых на рынок продуктов, но и со своей стороны не выбрасывают на рынок никаких продуктов; так что... они не создают конкуренцию для капиталистов, а наоборот, все они являются представителями только спроса без предложения и поэтому уравновешивают перевес предложения над спросом, имеющий место на стороне капиталистов» (14).

Мальтус видит этот класс "непроизводительных потребителей" вполне в духе реалий своего времени - это земельные собственники, которые присваивают себе, "под титулом ренты", значительную часть стоимости годового продукта, а также их домашние слуги, непроизводительные работники, помогающие им проедать земельную ренту. Но этого для Мальтуса еще недостаточно, и необходимы искусственные средства, заключающиеся "...в высоких налогах, в наличии большого количества обладателей государственных и церковных синекур, в содержании больших армий, в выплате крупных пенсий, в десятинах в пользу попов, в значительном государственном долге и - время от времени - в дорогостоящих войнах" (15). Маркс справедливо расценивает это как защиту социальных интересов определенной части общества: "Выводы Мальтуса сделаны совершенно правильно из его основной теории стоимости; но эта теория, в свою очередь, достопримечательным образом приспособлена к его цели - апологии существующего в Англии положения вещей, лендлордизма, "государства и церкви", получателей пенсий, сборщиков налогов, церковной десятины,.. с которыми рикардианцы боролись как с бесполезными и устарелыми наростами буржуазного производства, являющимися обузой для него" (16). Более того, Маркс признает, что теория стоимости Мальтуса, заимствованная у А.Смита, слаба и бессодержательна, в то время как его практические выводы из данной теории, напротив, реалистичны и содержательны. - Здесь Мальтус "...вполне в своей стихии" (17).

Итак, необходимость "непроизводительных потребителей" - основная мысль Мальтуса. Ее обоснование Мальтусом содержит и фактическое признание желательности нищеты для наемных рабочих - она желательна как стимул к труду, а также поскольку «...сильное увеличение потребления рабочего класса должно значительно повысить издержки производства», что «должно понизить прибыль и ослабить или уничтожить мотив к накоплению» (18). Наряду с этим Мальтус признает опасность перепроизводства и возможность экономических кризисов вследствие падения платежеспособного спроса; он считает недостаточным для развития экономики рост населения, накоплений капитала, возрастание плодородия почв, технические изобретения, или расширение внешних рынков. Иными словами, Мальтус вполне критически смотрит на реальное буржуазное производство, на экономическую реальность. Угрозы перепроизводства, кризисов, социальных потрясений и, одновременно, перенаселения должны быть устранены: "Наилучшим целительным средством... объявляется чрезмерное потребление классов, стоящих вне производства. Диспропорция между рабочим населением и производством устраняется тем, что часть продукта съедается бездельниками, не принимающими никакого участия в производстве. Диспропорция перепроизводства, вызываемая капиталистами, устраняется перепотреблением, практикуемым представителями наслаждающегося богатства" (19).

В целом, - отмечает Маркс, - "Мальтус не заинтересован в том, чтобы скрывать противоречия буржуазного производства; наоборот, он заинтересован в выпячивании этих противоречий - с одной стороны, чтобы доказывать необходимость нищеты рабочего класса (она действительно необходима для этого способа производства); с другой стороны, чтобы доказывать капиталистам, что откормленные духовенство и чиновничество необходимы для создания достаточного спроса на продаваемые капиталистами продукты" (20). И нужно заметить, что при всем неприятии мальтусовской позиции, Маркс признает реалистичность основных тезисов Мальтуса. Так, в споре Мальтуса с рикардианцами, Маркс принимает сторону Мальтуса в вопросе о недостаточности спроса на товары, который мог бы быть предъявлен рабочими с их заработной платой: "...Относительно этого спроса Мальтус правильно замечает, что он никогда не может быть достаточным для предложения товаров со стороны капиталиста. В противном случае рабочий мог бы выкупить на свою заработную плату весь свой продукт" (21). Соответственно, большой резон содержится и в положении о необходимости определенного перераспределения промышленной прибыли для образования "непроизводительного потребления" как фактора стабильности всей данной экономической системы. Как это в обобщенной формулировке приписывает Мальтусу Маркс, "низшие должны существовать для того, чтобы высшие боялись понижения, а высшие - для того, чтобы низшие надеялись на повышение" (22). На этом пути Мальтус видит перспективу лишь в том, количество людей "среднего класса" будет возрастать, а работающий пролетариат будет составлять относительно все уменьшающуюся часть населения, с чем Маркс полностью согласен: "Но таков и в самом деле ход развития буржуазного общества" (23).

Отметим, что тезис о неизбежности роста «среднего класса», столь четко сформулированный здесь Марксом, относится к лейтмотивам, повторяющимся и в других контекстах – например, при анализе фундаментальнейшей темы «научно-технического прогресса», которая у Рикардо и Маркса выступает в исторически первичной форме «введения машин». Конечно, для современной ситуации тут не просматривается даже простого сходства. Однако в экономическом смысле здесь прямое тождество, поскольку речь идет о росте производительности труда, сокращении издержек производства в виде расходов по оплате труда, росте чистой прибыли и, соответственно, повышении материального богатства собственников, нации, государства, общества в целом.

Итак, «средний класс» важен для Мальтуса как фактор стабилизации общества посредством введения баланса в «перепотребление» и «недопотребление» на социальных полюсах.

Мальтус надеется, что уменьшение количества людей, обреченных на «недопотребление» и занятие грубым физическим трудом, со временем, по мере промышленного развития приведет к увеличению «среднего класса», живущего на получаемый от перераспределения промышленной прибыли как дохода дивиденд. Для Мальтуса данная мысль – максимум возможного для него «гуманизма» по отношению к «низшим». Маркс так это и расценивает (хотя по отношению к той же мысли не у Мальтуса: а у Рикардо): «Это же означает пожелание того, чтобы на рабство труда, на принудительный труд обрекалась возможно меньшая часть общества. И это самое большее из того, до чего добираются те, кто стоит на.капиталистической точке зрения»(24). Но при этом сама социальная структура остается неизменной: «Постоянное увеличение средних классов, стоящих посредине между рабочими, с одной стороны, капиталистами и земельными собственниками, с другой – средних классов, которые во все возрастающем объеме кормятся большей частью непосредственно за счет дохода, ложатся тяжким бременем на рабочих, составляющих основу общества, и увеличивает социальную устойчивость и силу верхних десяти тысяч» (25).

Кроме уменьшения числа непосредственных работников для роста «среднего класса» важен компонент роста количества «непроизводительных работников» - в том смысле слова, которое вслед за Смитом принимают и Мальтус, и Маркс. По Смиту, производительный труд - это такой труд, который оплачивается из капитала (т.е., посредством начисления заработной платы). Такой труд возможен лишь тогда, когда он участвует в производстве товаров, приносящих прибыль предпринимателю. Напротив, труд непроизводительный оплачивается из дохода, а не из капитала. – Это значит, что здесь работник помогает предпринимателю, другому наемному работнику или кому-то еще в сфере потребления, и его труд не приносит прибыли нанимателю. Он не увеличивает богатство капиталиста, а помогает уже имеющееся как-то употребить. Как мы уже отмечали, для экономистов времен Мальтуса и Маркса «знаковым», эталонным типом непроизводительного труда был труд домашнего слуги, помогающего «проедать» земельную ренту земельным собственникам.

В целом мальтусовский подход представляется весьма важным и перспективным для анализа и оценки многих процессов в экономической реальности как ХIХ, так и ХХ веков. Представляется, что проблема "непроизводительного потребления" существенна не только для экономической и социальной областей в ее "западных" вариантах, но и для очень слабо, некритически (в марксовском смысле этого слова) исследованном в экономической теории опыте создания социалистической экономики в истории СССР и других аналогичных случаях. Отличие последней от капиталистической по критерию "плановости" страдает явной приблизительностью, а также чрезмерной идеологической нагрузкой (с обеих сторон), да и вообще очень мало что объясняет. В тоже время очевидно, что мальтусовская идея о "непроизводительном потреблении" как факторе стабилизации социального организма хотя и различным образом, но "претворялась в жизнь" во всех ныне известных формах организации общества, в том числе и в социалистических. И дело тут, несомненно, не в идее как таковой, а в том, что Мальтусом зафиксирована некая существенная характеристика экономической реальности в ее достаточно долгом историческом бытии. Более того, весьма проблематично, (что, кстати, признает и Маркс,) возможно ли без фундаментальных и еще неизвестных истории социоэкономических преобразований хоть как-то отойти от зафиксированной Мальтусом - пусть с определенными классовыми целями, с апологетическими интересами ("адвокат лендлордизма")! - грустной закономерности, согласно которой экономическая система данного типа (в ее разнообразных вариантах) только и может существовать с полюсами сознательно поддерживаемых "недопотребления" и "перепотребления". Видимо, важно найти те исторически инновационные варианты проявления этой закономерности, которые начинают действовать в ХХ веке, в условиях бесконечно усложнившейся социальной структуры обществ, новых средств и методов социального распределения общественного продукта и всемирного разделения труда. В частности, мальтусовские размышления и критика их Марксом позволяют несколько по-новому посмотреть на вопрос о существовании и "пределах роста" среднего класса в современных исторических условиях. Мальтус, в противовес знаменитому суждению Аристотеля о ценности "среднего класса" в его афинском варианте, считал, что экономически общество скорее не может существовать без "верхов" и "низов", и бедность - важнее, чем достаток. Но, с другой стороны, рост так называемых "средних классов" - общемировая тенденция последних двух столетий, невзирая на все уже бывшие и еще возможные контрпроцессы. И, чтобы покончить с этим отступлением, еще раз заметим, что с соответствующими модификациями эта проблематика Мальтуса представляется важнейшей для анализа экономической сути социализма в его исторически первичных, слабых и половинчатых формах проявления в ХХ веке. (Так, в частности, весьма важным представляется вопрос о том, в какой степени влияет на указанные Мальтусом фактические процессы социальной и экономической жизни появление и укрепление в ХХ веке форм государственной и транснациональной собственности, практика активной "социальной политики" и другие реалии, не известные ни Мальтусу, ни Марксу).

 

 

Литература:

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т.26, ч.1, с.159, 199, 275, 295).

2. Там же, т.26, ч.3, с.4

3. Там же, с.4

4. Там же, с.11

5. Там же, с.12

6. Там же, с.13

7. Там же, с.11

8. Там же, с.24

9. Там же

10. Там же

11. Там же, с.13

12. Там же, с.14

13. Там же, с.120-121

14. Там же, с.45

15. Там же, с.46

16. Там же, с.47

17. Там же, с.48

18. Там же, с.53

19. Там же, с.48

20. Там же, с.53

21. Там же, с.56

22. Там же, с.58

23. Там же, с.59

24. Там же, с.265

25. Там же, т.26, ч.2, с.636

 

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СОЦИАЛИЗАЦИИ

Олейников Ю.В.

 

 

Как ни прискорбно, следует признать: так называемые демократы сумели не только идеологически победить КПСС, демонтировать СССР и социальные завоевания его народа, но и, критикуя советский социализм, дискредитировать марксизм. Причем последний не был преодолен теоретически. Среди причин, по которым значительная часть населения отвернулась от КПСС и почти 18 миллионов ее членов — от марксизма, можно назвать слабое знание этой теории.

В силу идеологических соображений, исторических условий и соотношения политических сил в стране, где предпринимались попытки практически реализовать марксовы идеи, эта сложная целостная научная теория была освоена фрагментарно. Сплошь и рядом проявлялись извращенное ее понимание, догматизация и канонизация. По существу, исключались творческое овладение теорией и ее дальнейшее развитие. За марксизм принимались теоретические построения, фактически не имевшие с ним ничего общего. Отождествив марксизм с идеологией правящей партии (что вовсе не одно и то же), нынешние ниспровергатели реального социализма советского типа ополчились против идеи социализма как таковой и ее основоположников.

В современных условиях, когда эмпирический опыт людей заставляет их вновь обратиться к гуманистическим идеям социальной справедливости, вспомнить об идеалах социализма, весьма актуальной становится работа по творческому овладению подлинным марксизмом и осмыслению на этой основе теории и практики социализации общества.

***

Основная идея марксизма бесспорна. Магистральный путь развития человечества пролегает через социальную революцию, призванную разрешить противоречивую ситуацию, когда функционирующие в материальном производстве производительные силы, фактически являясь общественными, формально остаются подчиненными капиталу, обусловливая их использование в качестве средств эксплуатации и получения прибавочной стоимости. Эта мысль принимается всеми последователями Маркса. Искажение марксизма начинается с обоснованием и реализацией практического достижения реального обобществления труда и производства без их соотнесения с конкретной исторической ситуацией.

Маркс, как известно, полагал, что после завоевания пролетариатом политической власти обобществление частного капитала должно осуществляться путем выкупа или конфискации средств производства у бывших владельцев, национализации частной собственности и передачи ее трудящимся, развития коллективных форм владения и распоряжения собственностью при условии всемерной демократизации общества и перевооружения производства орудиями труда, аккумулирующими в себе все больший объем всеобщего труда, т.е. за счет применения наукоемких средств производства.

Конкретная историческая ситуация, сложившаяся в России к моменту революции, подталкивала революционеров к быстрому и повсеместному осуществлению наиболее радикальных мер обобществления — экспроприации частной собственности и передачи всех средств производства государству, которое через диктатуру пролетариата должно было осуществлять власть народа.

Беда в том, что проблема обобществления тогда была воспринята весьма примитивно и свелась к акту экспроприации при абсолютизации государственной собственности как высшей формы обобществления. Тем самым фактически оказались отброшенными основополагающие положения марксизма об экономических и технологических основах реального обобществления труда и производства, о процессах демократизации, как необходимой предпосылки функционирования подлинно общественной собственности, реального освобождения человека труда и преодоления на этой основе отчуждения его от власти и собственности. А без этого нет марксизма.

На самом же деле то, на чем остановились советские интерпретаторы марксизма, официальная идеология правящей партии и практика социальных преобразований в странах социализма у Маркса было не завершением, а лишь одним из условий начинающейся социальной революции. Она предполагала, кроме политического переворота, коренное изменение технологического способа производства на базе новых производительных сил, соответствующее изменение производственных отношений, всей культуры и мировоззрения людей.

Маркс предупреждал, что директивное — политико-юридическое обобществление в форме огосударствления бывшей частной собственности является обобществлением формальным (мнимой, иллюзорной коллективностью) и не решает проблему коренного изменения экономической и социальной организации общества, сущности общественного способа производства. Оно может быть только лишь предпосылкой дальнейших атак на старый общественный строй, открывающий возможность обобществления труда и производства на деле. Поскольку формальное обобществление означает установление государственной монополии, которую Маркс рассматривал как логический процесс завершения развития частной собственности, то остановиться на огосударствлении собственности значило, по Марксу, создать «грубый коммунизм», который «выступает как всеобщая частная собственность», как лишь завершение и обобщение процесса развития отношений частной собственности^[4].

В чем причина того, что мы пошли по этому пути? Только ли субъективные факторы были тому виной или были и объективные? На выбор целей, методов, средств и конкретной программы революционных преобразований оказали влияние и те, и другие. Обратимся к причинам объективным.

В России революция победила в силу многих обстоятельств. Главные из них: разорительная война, вызвавшая всеобщее недовольство и всплеск классовой борьбы, и страшная неравномерность развития страны — пережитки докапиталистических отношений в деревне и господство монополистического капитала в нескольких промышленных центрах. Испытавший все «прелести» капитализма и созревший для социальной революции пролетариат промышленных центров был поддержан крестьянством, требовавшим завершения буржуазных аграрных преобразований. Перед взявшим власть народом первоочередной стала задача завершения буржуазно-демократических преобразований в городе и деревне, создание адекватных капитализму материально-технических, социально-экономических и правовых условий.

Методом «кавалерийской атаки на капитал» осуществлялась национализация (огосударствление) средств производства. В результате принятых мер менялся лишь субъект собственности (раньше это был капиталист-монополист — теперь им стало государство-монополист при сохранении прежней технологической базы производства. На таком основании могло возникнуть только равенство нищеты — «грубый коммунизм» — ограничение прав и свобод личности. Это и неудивительно, ведь, по Марксу, именно «способ материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще»^[5].

После долгой гражданской войны и кронштадтского мятежа В.И.Ленин понял бесперспективность и гибельность продолжения политики военного коммунизма, строящегося на тотальном огосударствлении экономики. Недолговременная практика военного коммунизма подтвердила теоретические положения Маркса. В результате Ленин писал: «военный коммунизм... не был и не мог быть отвечающей задачам пролетариата политикой»^[6]. «Опыт привел нас к убеждению в ошибочности этого построения, противоречащего тому, что мы ранее писали о переходе от капитализма к социализму»^[7]. Выход из создавшегося положения он связан с возвратом к теоретическим основам марксизма и осуществлением экономической политики, предполагавшей целый комплекс экономических и политических мер, способных в условиях производительных сил России и исторически возникшего «пестрого хаоса переходных форм» хозяйственных укладов обеспечить более высокий в сравнении с капитализмом уровень реального обобществления труда и производства. В условиях сохранения прежних производительных сил такой формой обобществления мог быть только переход к коллективной собственности в виде аренды, кооперации, акционерных предприятий в сочетании с полной экономической самостоятельностью хозяйственных объектов, а следовательно, с всемерным развитием демократических процессов в хозяйственной и политической жизни.

При сохраняющейся неизменной материально-технической базе нэп менял социальные формы участия людей в процессе владения и распоряжения собственностью, стимулировал самодеятельность населения, демократический формы установления хозяйственных связей и отношений, преодолевая свойственные государственной форме собственности отчуждение трудящихся от этой собственности и власти. После осуществления формального обобществления это была необходимая и единственно возможная в то время мера перехода к реальному обобществлению и вместе с этим и к более высокому уровню социализации общества — установлению коллективных форм владения и распоряжения собственностью и связанных с этим социальных демократических преобразований.

Новая экономическая политика в короткий срок дала желаемые плоды — быстрое восстановление промышленности и сельского хозяйства, близких к довоенным объемам. Задуманный как длительный процесс развития, нэп мог постепенно привести к созданию производительных сил, которые определили бы естественный процесс реального обобществления труда и производства на новом технологическом уровне и создали материально-технический базис социализма. Но огромная страна стояла перед практической задачей форсированной индустриализации (структурной перестройки народного хозяйства), создания и развития материально-технической базы индустрии, адекватной капиталистическому способу общественного производства.

Чем индустриализация обернулась с точки зрения социализации?

Как известно, во всех капиталистических странах процесс индустриализации сопровождался ростом формального обобществления труда и производства, а по выражению Маркса, экспроприацией одних частных собственников другими, укрупнением и централизацией капитала и производства, созданием крупных трестов, концернов — монополизацией производства. Вершиной капиталистической монополизации была национализация (огосударствление) отдельных отраслей производства, транспорта и т.п. Особенно масштабным этот процесс стал, когда индустриализация ступила в завершающую фазу — фазу экстенсивного развития материального производства, характеризующуюся дублированием, тиражированием производственных мощностей на основе технических и технологических принципов, созданных в период промышленной революции XVIII-XIX вв.

В разной мере государственно-централизованную форму хозяйствования испробовали почти все развитые страны капитала, ибо это был способ интенсифицировать производства в условиях исчерпания потенций развития традиционных средств производства и попытка их интенсивного наращивания.

Подобный способ интенсификации индустриализации не обошел и СССР. После первых успехов по восстановлению народного хозяйства, обеспеченных нэпом, и дальнейшего роста масштабов производства осуществление индустриализации требовало применения аналогичных мер: концентрации производства и централизации управления, планирования и регламентированного распределения ограниченных фондов, ресурсов, квалифицированной рабочей силы и т.п.

Естественно, что крупное промышленное производство, оставшееся монопольной государственной собственностью, требовало соответствующего обеспечения сырьем, рабочей силой, продовольствием, что, в свою очередь, выдвигало необходимость стимулирования крупномасштабного производства в сельском хозяйстве, его интенсификацию, толкало к созданию в деревне крупных производственных структур. Словом, форсированные темпы индустриализации обусловливали свертывание нэпа.

Задуманные как коллективные формы труда и производства колхозы, не получив реальной экономической самостоятельности, стали суррогатом коллективной собственности. Коллективизация на деле оказалась продолжением политики формального (насильственного) обобществления, экспроприации крестьянства, а точнее, раскрестьянивания. Тем самым был завершен процесс огосударствления всей социальной жизнедеятельности общества со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Сохранение и тиражирование адекватных капитализму производительных сил и технологического способа производства, при безграничном монополизме государственной собственности, неизбежно должны были породить присущие им объективные противоречия и следствия. Отсюда проистекают многие поразительные аналогии развития капитализма в период завершения индустриализации и стран, сделавших социалистический выбор.

Экстенсивное развитие народного хозяйства на индустриальной основе давало возможность до определенного предела наращивать объемы промышленного и сельскохозяйственного производства, удовлетворять потребности растущего населения. Но продолжительность такого способа хозяйствования исторически ограничена. Остановиться на нем — значит обречь общество (будь то капитализм или социализм) на застой, а затем и кризис.

Такой исход связан с самой сутью экстенсивного развития, которое нуждается в постоянном увеличении объемов традиционных сырьевых, энергетических, трудовых ресурсов, запасы которых конечны. Так традиционная индустриальная технология, позволяющая аккумулировать в готовом продукте не более двух процентов вещества природы, поступающего в производство, при росте последнего, неизбежно сопровождается исчерпанием конечных запасов природных ресурсов, увеличением количества загрязняющих природную среду отходов производства, прямым уничтожением естественных условий существования человека — биосферы, нарастанием угрозы экологического кризиса. Исчерпание потенций традиционных методов индустриального производства проявляется в стагнации темпов экономического развития, свертывания социальных программ, нарастании социально-классовых противоречий и международной конфронтации, милитаризации, сдерживании НТП и др.

Ситуация, в которую попадает общество на этапе экстенсивного развития в условиях господства административно-бюрократической системы, осложняется тем, что оно способно только к жесткому воспроизводству своих структур, невосприимчиво к новому, в том числе к смене производительных сил и структурной перестройке народного хозяйства. В результате общество оказывается в замкнутом кругу эскалации не разрешимых с помощью традиционного производства проблем. Развитые капиталистические страны достигли этого рубежа в 60-х — начале 70-х годов, мы вступили в полосу подобных трудностей в конце 70-х — начале 80-х годов.

В силу приведенных фактов следует констатировать: огосударствление собственности, централизация и командно-административные методы управления свойственны различным общественным системам. Эти методы управления закономерно нарастают в условиях исчерпания потенций роста производительности труда на прежней материально-технической базе традиционного индустриального производства и обострения на этой основе социально-экономических и политических проблем в той или иной стране или в международных отношениях, когда нужна максимальная концентрация сил и ресурсов на каких-то жизненно важных направлениях. Командно-административные методы руководства, таким образом, не есть специфически социалистическая форма организации жизнедеятельности общества и не связана непосредственно с доктриной марксизма, хотя, безусловно, его вульгаризация, субъективизм руководства и игнорирование общих законов взаимосвязи научно-технического и социального прогресса, способствуя консервации сложившихся форм социально-политической деятельности, привели к превращению присущих ей в экстремальных исторических условиях положительных черт организации производства в их противоположность.

Вот здесь, казалось бы, и следовало обратиться к Марксу. Выяснить, почему не сработала модель революционного преобразования капиталистического общества в момент, когда оно достигло критического рубежа своего классического развития на собственной материально-технической базе — автоматической системе механических машин. Почему реальный социализм оказался на обочине исторического прогресса? Что помешало триумфу его идеи?

К сожалению, критический анализ не был осуществлен. Наоборот, марксизм в странах, ранее объявлявших себя социалистическими, подвергается фактическому отрицанию, объявляется социальной утопией, не способной хоть в какой-то мере объяснить реалии сегодняшнего дня.

Совершенно определенно можно утверждать, что Маркс не предполагал характерного нашему времени ошеломляюще быстрого развития науки, техники и технологии, приведших к НТР. Процесс эволюции общества он связывал с долгим совершенствованием и накоплением традиционных средств производства и обусловленного этим увеличения численности и силы пролетариата, что с неизбежностью должно было привести к нарастанию противоречий капиталистического способа производства, социальной революции, переходу власти к пролетариату, под руководством которого должно было осуществиться постепенное планомерное создание качественно новых производительных сил и на их базе измениться технологический способ производства, возникнуть соответствующие производственные отношения.

При таком развертывании исторического процесса революция могла осуществиться на этапе завершения капиталистической индустриализации и обострения всех присущих ему противоречий и зрелости материально-технических, экономических, культурных и демократических предпосылок социализма. Здесь теоретически наиболее вероятным мог быть сценарий социалистической революции с установлением диктатуры пролетариата, равноценной завоеванию демократии, и общим благоприятным историческим итогом.

В других исторических условиях возможен был иной путь социального прогресса. В силу недостатка объективных данных он не получил столь тщательной проработки как первый, однако этот альтернативный вариант исторического развития достаточно определенно просматривается в идейном наследии Маркса.

В недрах классического капитализма Маркс заметил некоторые особенности его эволюции, обусловленные объективным развитием традиционных производительных сил, которые значительно интенсифицировались качественным изменением последних. Не предполагая конкретных форм революционных изменений науки, техники, технологии и технологического способа производства в целом, Маркс выявил и четко обозначил обусловленные ими тенденции социально-экономического развития общества.

Он полагал, что при дальнейшем развитии капиталистического способа производства, в силу присущего ему постоянного революционизирования средств производства, капитализм в конце концов создаст такие производительные силы, которыми не сможет обладать и управлять частный собственник, и именно это в конечном счете приведет к изменению общественного способа производства и всего образа жизни людей.

Теперь мы видим, что капитализм в развитых странах перерос фазу своего классического, индустриального и монополистического развития и вступил в постиндустриальную эпоху без потрясений социальных революций, коренной ломки производственных отношений, создал материальные условия жизни, в известной мере заимствованные у социализма.

В ряду причин, обусловивших эти трансформации, называют самые разные. Например, сам факт исторического опыта Октября, заставивший идти на социальные уступки и компромиссы. Здесь и опасность эскалации международных противоречий, способных вылиться в мировую войну, и подъем национально-освободительных движений, и необходимость соревнования со странами Восточной Европы. Большим подспорьем в годы становления нового технологического способа производства и создания новой структуры производства в странах капитала были крупные поступления советского золота в обмен на сельскохозяйственную продукцию.

Действительно, эти исторически сложившиеся обстоятельства в известной мере способствовали переходу капитализма в новую, благоприятную для него фазу развития. Главной же причиной трансформации капитализма явилось овладение им научно-технической революцией и адаптация к ее требованиям. Осуществлялась замена традиционной техники и технологии, основанных на использовании модифицированных предметов природы в качестве орудий механического изменения вещества природы, и исчерпавших потенции своего совершенствования и повышения КПД труда, на природные процессы, используемые в качестве технологических. Они проявились как революция в производительных силах (НТР), это позволило значительно снизить энерго- и ресурсопотребление, сократить тем самым антропогенное давление на природную среду, зависимость экономики развитых стран от стран — экспортеров сырья, повысить эффективность производства. Широкое применение науки, природных сил и процессов в производстве, функционирование которых в процессе труда ничего не стоит капиталисту, позволило значительно сократить издержки производства и на этой основе поднять жизненный уровень трудящихся, снизив тем самым остроту социальных проблем, увеличить капиталовложения в развитие науки и ее внедрение в практику.

Мы же в стремлении осуществить лозунг первых пятилеток «Догнать и перегнать!» развитые страны в производстве традиционных продуктов на душу населения по-прежнему делали ставку на ужесточение апробированных командно-административных методов, которые оказались совершенно непригодны при переходе к качественно новым технологическим способам производства, а были в состоянии лишь до известного предела интенсифицировать тиражирование и дублирование уже известного, консервируя тем самым прежнюю структуру народнохозяйственного комплекса. Тем самым мы обрекли себя на повторение прошлого, на застой, и все глубже загоняли страну в тупик экономического и социального развития в целом. Государство в лице командно-административной системы как страшный молох перемалывало ресурсы природы, превращая подлинную цель производства — человека в средство расширенного воспроизводства, извращая главную коммунистическую идею о человеке как цели исторического развития.

В связи с этим возникает вопрос: марксизм ли привел нас к таким результатам? Обратимся к Марксу. Как мы уже показали, Маркс считал формальное обобществление экономически ограниченной мерой для коренных революционных преобразований общественного способа производства, связывал с ним ограниченные возможности «грубого коммунизма», не имеющего ничего общего с подлинным социальным прогрессом.

Среди объективных факторов нарастания реального обобществления труда и производства в капиталистическом обществе и обусловливающих его закономерный переход на следующую ступень социального развития назовем те идеи Маркса, которые в условиях НТР нашли дальнейшее развитие и подтверждение.

Полагая, что с широким применением природных процессов в качестве непосредственных средств труда, идущих на смену механически модифицированным предметам природы — инструментам, значительно возрастает роль и доля всеобщего труда и наукоемкого производства ив силу этого отрицание самой цели и основы частного капиталистического производства. Широкое применение кооперации творчески усилий и материализация их труда в сложных производственных технологических системах представляет собой, по существу, «накопление всеобщих производительных сил общественного мозга». На этой основе действительностью становится «превращение процесса производства из простого процесса труда в научный процесс, ставящий себе на службу человеческие потребности»^[8], а вместе с этим и возможность подчинить жизненный процесс контролю всеобщего интеллекта, т.е. сделать действительно планомерным, управляемым не только производство, но и развитие общества в целом.

С использованием естественных процессов в качестве агентов труда и превращением различных форм и свойств материи в объект, орудие и средство производства неизбежно возникает вопрос об общественной форме их бытия. Предметами труда и орудиями индивидуального пользования были и могут быть лишь отдельные, ограниченные в своем объеме конкретные объекты природы (леса, пашни, воды, рудники и карьеры и т.п.), но не природа в ее глобальной характеристике. Предметы всеобщего пользования и вообще биогенные природные условия существования людей, подобно воздуху, солнечному излучению или биосфере не могут быть ни частной, ни групповой, ни государственной, ни общественной собственностью. Они могут существовать и существуют только как неотчуждаемые условия бытия человека, производства и воспроизводства его физического существования и дальнейшего бытия общества.

На примере экологического кризиса, экологизации производства, глобализации деятельности отдельного человека в условиях НТР мы видим, что действительно, как и предвидел Маркс, деятельность каждого отдельного человека приобретает все более непосредственно общественный характер, несопоставимый с производством вещного богатства и прибавочной стоимости за счет человека и деградации природы. Обеспечение индивидуального бытия в ущерб другим людям и живой природе, бесконтрольное применение науки и техники становятся все более недопустимыми. Дальнейший прогресс науки и техники и связанная с ними глобализация деятельности людей требуют коренных социальных преобразований общественной жизни, углубления социального прогресса. Поэтому в перспективе «масса орудий производства должна быть подчинена каждому индивиду никаким иным путем, как только тем, что оно будет подчинено всем им вместе»^[9], но только не формально, а реально.

Поэтому уже в настоящее время даже при той высокой концентрации и централизации капитала, которую обеспечивает государственно-монополистический капитализм, созданные им производительные силы заставляют применять коллективные формы владения, управления и распоряжения собственностью, которые в силу логики дальнейшего развития постепенно перерастают свою капиталистическую форму. Действительно, сейчас мы наглядно убедились, что «рука об руку с... централизацией или экспроприацией многих капиталистов немногими развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах.., которые допускают лишь коллективное управление. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществления труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой»^[10].

Говоря о развитии кооперации и акционерных форм собственности при капитализме, Маркс подчеркивал двойственность общественной формы функционирующего в этих условиях капитала, который, являясь «последним полаганием капитала в адекватной ему форме»^[11], в то же время представляет собой «упразднение капитала как частной собственности с рамках самого капиталистического способа производства»^[12]. Капитал «получает здесь непосредственно форму общественного капитала (капитала непосредственно ассоциированных индивидуумов) в противоположность частному капиталу, а его предприятия выступают как общественные предприятия в противоположность частным предприятиям»^[13]. Другими словами, Маркс рассматривал становление акционерной формы собственности и организации труда и производства самих трудящихся в ее двойственной ипостаси: с одной стороны, как результат высшего развития капиталистического производства, а с другой — как превращение частной собственности «в собственность акционерных производителей, в непосредственную общественную собственность». «Это — упразднение капиталистического способа производства в пределах самого капиталистического способа производства... представляется простым переходным пунктом к новой форме производства»^[14].

Словом, внутренняя логика развития производительных сил капитализма, стимулируя процессы обобществления труда и производства, достигает своей вершины в обобществлении капитала, что равнозначно положительному упразднению частной собственности и требует изменения экономического базиса общества — производственных отношений, а затем и всех остальных соответствующих им общественных отношений.

Именно благодаря росту реального обобществления производительных сил, труда и производства капитализм вступил в качественно новую фазу своего социально-экономического и политического развития. С осуществлением взаимосвязанных процессов расширения коллективных форм деятельности (а не приватизации) и внедрением в производство новых производительных сил были созданы условия для трансформации многих традиционных для индустриального капитализма проблем, возникновение не свойственных прежнему буржуазному обществу характеристик, которые связываются с социализацией капитала^*. В этом смысле правы авторы, которые, имея в виду стимулируемые НТР реальные процессы социализации, говорят об общей конечной направленности развития человеческой цивилизации.

Отсюда логично заключить: с расширением коллективных форм владения, пользования и распоряжения общественными богатствами, организации и управления трудом и производством, с распространением их на все новые отрасли и сферы производства, становлением новой коллективной общественной организации открываются новые перспективы социалистических преобразований. Словом, сама эволюция кооперативной и акционерной форм собственности, организации труда и производства показывает, что «на известной ступени развития материальных производительных сил и соответствующих им общественных форм производства с естественной необходимостью из одного способа производства возникает и развивается новый способ производства»^[15].

Марксизм четко показал, что капитализм в силу имманентно присущих ему закономерностей эволюционирует к своей неминуемой гибели: «отрицание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественного процесса»^[16], с «фатальностью метаморфозов природы»^[17] благодаря объективному, порождаемому развитием производительных сил, нарастающему реальному обобществлению труда и производства.

 

А.Г. Мысливченко

 

западная социал-демократия:

ТЕНДЕНЦИИ ОБНОВЛЕНИЯ И МОДЕРНИЗАЦИИ

История социал-демократического движения отмечена успехами и поражениями, приливами и отливами. После второй мировой войны на волне… Речь идет о впечатляющей победе на парламентских выборах в 1997 г. лейбористов… К настоящему времени количество членов-партий социал-демократического толка, входящих в Социалистический…

Собственность и политическое регулирование

Особенно важное значение имел поиск новых форм социализации. В этом плане произошел отказ от прежней догматической интерпретации как самого… В нашей литературе «функциональный» подход к проблемам частной собственности… Между тем вот уже несколько десятилетий существует шведская модель общественного развития, получившая название…

Интернационализм или интервенционизм?

Однако, многие исследователи, в том числе на Западе, считают подобные утверждения весьма спорными, ибо они идут вразрез с международным правом,… Прямое соучастие ведущих европейских стран в военной агрессии НАТО против… Конечно, далеко не все разделяют подобные взгляды. Многие социал-демократические политики, ученые, журналисты осудили…

Общемировая тенденция к конвергенции

«Старый» капитализм перерастает в социал-капитализм, для которого характерна растущая тенденция (хотя и не бесконфликтная) к сближению,… Во второй половине ХХ века отчетливо проявился кризис всех мировых… Как показывает практика, несмотря на острую политическую борьбу партий различной ориентации (социал-демократической,…

ВНИМАНИЕ!На стр. 12-13 вставка другим шрифтом, имеет 15 и 16 сноски. При макетировании вставку следует делать стандартным шрифтом, никак и ничем ее не выделяя.АВТОР.

 

М. И. ВОЕЙКОВ, д. э. н., проф. (ИЭ РАН)

 

СОЦИАЛЬНЫЕ ЦЕННОСТИ И МАРКСОВА ТЕОРИЯ СПОСОБА ПРОИЗВОДСТВА

 

 

В последнее время как-то выпали из обихода такие категории марксистской социологии как “производительные силы”, “производственные отношения”, “способ производства”. Некоторые вообще стали полагать, что эти марксистские категории есть какая-то архаика. Но как понимать историю общества без этих категорий - никто не объясняет. Одни склонны считать что пришел “конец истории” и ничего уже объяснять не надо, другие занялись упорным поиском уникальных цивилизаций, где каждая страна и даже ее часть по-свойму уникальна и история которой неподвластна общим закономерностям.

Но и либеральная, и консервативная концепции истории не дают научного понимания закономерностей развития человечества как единого процесса. По существу они вообще отрицают научный подход, ибо в первом случае считают, что историческое развитие уже остановилось, а во втором, - что развитие столь многообразно, что искать какие-либо общие исторические закономерности уже бессмысленно. Более того, и та и другая концепции паразитируют на теле марксизма, въедаясь в недостаточно разработанные его места. Одним из таких недостатком советской интерпретации марксизма было очень неопределенное понимание способа производства, когда по сути дела один и тот же способ производства служил для объяснения принципиально разных общественных устройств. Так, известный советский политэконом Н. А. Цаголов, интуитивно чувствуя это противоречие, писал в конце 70-х годов: “Политическая экономия должна изыскать политико-экономический эквивалент противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Для каждого способа производства это противоречие находит свое особое выражение в самой системе производственных отношений.”^[lxxxvii] В системе производственных отношений социализма выводили особое отношение “планомерности”, которое и отличало социалистический способ производства от ему предшествующего. Тем самым, отношения “планомерности” как выражение социальной направленности (сознательное осуществление социальных ценностей) становились критерием различения способов производства. То есть для социалистического способа производства различие находили в якобы большей его социальности.

Однако напомним в этой связи, что писал сам К. Маркс. В “Нищете философии” имеется, ставшее уже классическим, следующее его высказывание: “Общественные отношения тесно связаны с производительными силами. Приобретая новые производительные силы, люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, - они изменяют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом”.^[lxxxviii] Отсюда можно заключить, что “ручная мельница” никогда и никак не может дать промышленного капиталиста. Стало быть, на той же самой материально-технической базе никак не могут возникнуть принципиально иные производственные отношения.

В советской социально-экономической литературе и не только в ней как-то закрывали глаза на то, что производительные силы в развитых капиталистических странах и в СССР были примерно одинаковы. Даже в СССР по ряду показателей развитие технической базы производства существенно отставало. И несмотря на громадные усилия СССР по развитию индустриализации перегнать в техническом отношении Запад не удалось. Удалось догнать, что уже есть бесспорное достижение, но не перегнать. В СССР не было более развитых производительных сил. Поэтому пришлось акцент делать на особой системе производственных отношений, где планомерность и вообще сознательное преследование социальных императивов как бы объективно вписывалось в экономический механизм. И утверждалось, что экономический механизм социалистического общества более действенен, более эффективен, чем просто рыночный механизм, благодаря осуществлению и социальных ценностей.

В этой связи появляется потребность более детально рассмотреть соотношение экономической эффективности и социальности (социальных ценностей).

 

Эффективность и социальные ценности

Проблема сочетания, точнее какого-то примирения экономической рациональности и эффективности (что обычно приписывается рынку) с одной стороны, и гуманизма, нравственности или социальности, с другой, имеет чрезвычайно длинную историю. Здесь же рассмотрим лишь один аспект этой истории: трактовку советскими экономистами так называемого “социалистического способа производства” в качестве объективного механизма примирения рынка и социальности (социальных ценностей).

Долгое время в отечественной политико-экономической литературе вообще отметалась или не замечалась проблема сочетания экономической эффективности (рациональная организация производительных сил) и гуманизма, нравственности, моральности, вообще социальности или, что более узко можно обозначить как проблему социального равенства. В большинстве случаев отечественные политэкономы полагали, что имеющийся в наличии социализм автоматически обеспечивает гуманизм, нравственность, моральность, т. е. социальное равенство. Дело оставалось лишь за поднятием эффективности производства и исправлением кое-каких мелочей. Однако “лишь” поднять эффективность никак не получалось: “социалистический способ производства” в техническом и технологическом отношении десятилетиями оказывался менее совершенным, чем “капиталистический способ производства”.

Проблема сочетания эффективности и социальности в целом оказалась за бортом отечественных исследователей советского периода. В постсоветский период эта проблем даже и не ставится, ибо считается достаточным лишь добиться экономической эффективности. Но сегодня и экономическая эффективность оказалась много ниже предыдущего периода. Однако такая проблема существует реально и всегда так или иначе давала себя знать. В советский период проблема сочетания эффективности и социальности постоянно стояла “над душой”, давила на всю практику и теорию социалистического хозяйствования. Многие хозяйственные мероприятия осуществлялись не с точки зрения экономической эффективности, а преследовали достаточно определенные социальные цели. Например, строительство промышленных предприятий в среднеазиатском регионе с целью индустриального его развития и увеличения занятости населения. Считалось, что в преследовании такого рода социальных целей состоит преимущество “социалистического способа производства” и “социалистического” хозяйственного механизма. Хотя четко никто не мог объяснить: какое отношение имел хозяйственный механизм в достижении социальных целей. Ведь преследование этих целей делалось не благодаря экономическому механизму, а вопреки ему. В теоретическом смысле прямо и четко проблему сочетания эффективности хозяйственного механизма и преследования социальных ценностей не решали и даже научно не ставили. Только с началом горбачевской перестройки и кризисом “реального социализма” были сделаны некоторые попытки ее обсуждения.

Прежде чем перейти к обсуждению сути проблемы, сделаем несколько замечаний относительно экономической политики, основным содержанием которой и является соединение социальных императивов и экономической эффективности.

 

Экономическая политика

Экономическая политика не есть наука в строгом смысле, а есть искусство. Искусство желательного с помощью научных методов (в лучшем случае) выбора оптимального варианта экономического развития. Экономическая политика стала бы наукой тогда, когда можно будет просто и четко рассчитать тот или иной вариант экономической стратегии и в результате получить одно численное значение, которое будет не просто лучшим, а единственно возможным решением проблем экономического развития. Выбирать будет уже не из чего, да и не нужно. Политики как таковой уже не будет. А останется технология расчета пути экономического развития.

Надо сказать, что именно из такой методологической посылки исходят многие прагматически настроенные современные экономисты и политики. Конструируя свои модели и программы выхода страны из затяжного социально-экономического кризиса, они полагают, что существует какой-то объективно заданный вектор экономического развития, способный удовлетворить интересы всех социальных слоев и классов общества. То есть, если найти, нащупать этот вектор и отразить его в соответствующей программе, то развитие народного хозяйства вдруг станет хорошим и страна выйдет из кризиса ко всеобщему удовольствию. Все дело, полагают такие прагматически настроенные деятели в том, чтобы удачно разработать экономическую программу. Все дело в технологии.

Однако такой сценарий возможен только в том случае, если снимается проблема социальности и нивелируются разнообразные политические интересы. Остается только экономическая эффективность, а ее подсчитать в принципе возможно. Социальность, т. е. какие-то социальные цели, задачи и т. п. (социальные ценности) заставляют так или иначе поворачивать руль экономической стратегии. Образуются определенные политические силы, преследующие свои ценности, вырабатывающие для их достижения соответствующую экономическую политику.

Таким образом, экономическая политика появляется тогда, когда появляются некие социальные ценности. И не просто появляются, но достигают заметной величины. Причем, по мере роста значения социальных ценностей растет значение и экономической политики. Или наоборот – активная экономическая политика означает существенное влияние социальных ценностей. Если мы говорим о какой-то экономической политики (неважно какой, за исключением, конечно, бездействующей), то значит, мы говорим о сознательном регулировании производства с точки зрения достижения каких-то социальных ценностей.

 

Рынок

Рынок сам по себе никаких социальных ценностей не преследует и даже не ставит. Рыночный механизм есть великолепный калькулятор экономической эффективности. И в этом состоит, пожалуй, единственная его социальная ценность. Проблема заключается в том, чтобы этот калькулятор работал исправно, не искажался. То есть другие социальные ценности не должны вводиться внутрь этого калькулятора, и не следует ожидать, что рынок должен кроме экономической эффективности давать еще что-то сверх того. Другие ценности привносятся в социально-экономическую сферу через сознательно вырабатываемую и сознательно проводимую политику, а не через рынок.

Сам по себе рынок есть объективная необходимость экономического процесса. Сейчас часто говорят о необходимости перехода к рыночной экономики, о продолжении рыночных реформ, подчас вкладывая в это утверждение самое различное содержание. Например, шоковое правительство времен Гайдара руководствовалось одним: разрушением народнохозяйственного планирования и введением неуправляемого рынка. В этом они видели смысл изменения способа производства. Но рынок и рыночное хозяйство у нас было всегда. По свидетельству академика С. Г. Струмилина даже во времена “военного коммунизма” (1920 г.) доля частного товарооборота составляла 44 % общего оборота товарных ценностей в стране.^[lxxxix]

Сегодня, представляется, более правильным будет говорить не о смене способа производства, ибо никаких существенных изменений в этом отношении не произошло, а об изменении представлений на этот счет. Сегодня следует говорить о снятии искажений и препон в рыночном механизме, о выводе социальных ценностей за пределы рынка, за пределы способа производства. Если рынок есть объективная необходимость и реальность, то нельзя же всерьез полагать, что люди могут по своему желанию запретить или отменить эту объективную реальность. Мы можем мешать рыночному механизму или не мешать. Можем его внешние параметры регулировать, при условии понимания и знания издержек этого регулирования.

Говоря о ценностях, надо иметь ввиду, что ценности бывают разные. Для нашего случая условно разделим все ценности на две большие группы: материальные (или экономические) ценности и нематериальные (или социальные) ценности. Хотя и экономические ценности можно интерпретировать как социальные – но вданном случае отвлечемся от такой возможности. Эти два вида цнностей определяют жизнь человека.

Итак, рынок только один вид ценностей. Социальные ценности, с одной стороны, накладываются на рынок, определяют параметры его функционирования. С другой стороны, сам рынок предопределяет возможный объем социальных ценностей. Поэтому всегда и везде рынок ограничен, регулируем. В противном случае, при господстве только экономической эффективности он может привести к нелепым и просто антигуманным последствиям.

Более того, по мере увеличения богатства, развития экономики возрастает объем и значение всевозможных социальных ценностей, возрастает жесткость регулирования рыночного механизма. Поэтому нельзя признать уместным иронию над понятием планово-рыночная экономика. На наш взгляд, это очень емкая формула, к ней еще придется вернуться серьезным политикам.

 

Цели рыночного регулирования

Возникает вопрос: регулирования рынка с какой целью? Для чего? Отвечая на этот вопрос можно выделить две возможности или две цели.

Первая – это поддержание достаточной и постоянной эффективности экономического процесса. Скажем, по примеру волков, пасущих стадо овец. Здесь тоже есть какая-то социальность, то есть социальное обеспечение всех или почти всех волков свежим мясом.

Вторая – это поддержание достаточной и постоянной эффективности для обеспечения социального прогресса. Так, в примере волков и овец, последние будут рассматриваться не только как средство существования волков, а все в большей мере как самоценность. То есть будет формироваться представление, идея, что овцы тоже уникальная ценность, их поедание грех, негуманно и т. п.

Более того, если овцы с течением времени осознают свое положение, свое количественное превосходство, создадут эффективную политическую организацию, то смогут поставить волков перед ультиматумом: или видоизменится или быть уничтоженными. Социальные ценности самой массовой популяции станут ценностями всего общества. Рынок будет регулироваться именно с этой точки зрения. Этические ценности большинства будут выступать как императивы рыночного регулирования.

Как уже говорилось, сам по себе рынок не дает и не ведет к каким-то социальным, этическим целям. И даже плановое регулирование рынка само по себе не ведет к достижению этических ценностей. Просто рыночные методы дают сиюминутный эффект, планово-рыночные методы в большей мере ориентированы на долгосрочный эффект. И надо сказать, что это неоднократно подтверждалось в истории.

Вместе с тем плановые методы представляют собой хороший канал для проведения политики, исходящей не только из чисто экономической эффективности. Через эти методы весьма удобно проводить и социальные, этические ценности. Это часто провоцирует политиков социальные цели ставить не как результат сознательного регулирования рынка, а вставлять их в сам рыночный механизм с помощью этих методов.

Кстати, в советский период чаще всего так и было. Через плановые методы пытались решать не задачи повышения экономической эффективности, а преимущественно социальные цели. Но результат и в том, и в другом случае оказывался существенно меньше предполагавшегося.

 

Экономическая эффективность и социализм

Социальные ценности так или иначе всегда пытались (для условий новой истории) совместить с экономической эффективностью. Появление социализма как идеи и теории и можно объяснить кроме прочего достаточно сильным осознанием социальных ценностей и появлением возможности разработки средств их реализации. В отличии, скажем, от христианства, где социальные ценности не выступают как сильное конструктивное средство.

В марксистском социализме (особенно или главным образом среди русских его интерпретаторов) проблема совмещения экономической эффективности и социальности решалась довольно просто и даже грубо, хотя так и не решилась ни теоретически, ни тем более, практически. Марксизм, объявив о несовместимости товарного производства и социализма, тем самым вообще снял проблему экономической эффективности. Полагалось, что любое экономическое решение, направленное на достижение каких-либо социальных ценностей, приемлемо и целесообразно.^[xc]

Мотивация труда упрощалась до предела. Полагалось, что в условиях социализма люди будут работать на себя как “потребность здорового организма” (В. Ленин). А если в начальной стадии нового общества они еще это плохо будут понимать, то можно и даже полезно их принудительно заставить работать (Н. Бухарин).^[xci] То есть практически, социальные ценности, которые вырабатывались небольшой группой людей, пусть выдающегося интеллекта, и зачастую оказывающимися ложными ценностями, силой навязывались хозяйственной системе.

Поэтому, думается, более правы были те социалисты, которые полагали, что социализм есть лишь этическое дополнение к рыночному механизму (М. Туган-Барановский). Что имеется как бы два начала: рынок и этические (в нашем понимании, социальные) ценности, соединение которых и дает такое состояние общества, которое можно назвать социализмом. Можно добавить, что такая постановка была в целом оправданна для того периода времени (конец ХIХ века и начало, может быть, первая половина ХХ века), того уровня экономического развития даже самых передовых стран, наличной степени теоретического понимания общественных процессов. Ведь надо иметь в виду, что ортодоксальный марксистский социализм в большевистской его интерпретации загонял себя в то время в логический тупик.^[xcii] С одной стороны, объявлял социализм в качестве объективной закономерности исторического развития общества и, прежде всего, его материальной основы. С другой стороны, полагал возможным достижение социализма путем социальной революции в странах (как Россия), не имеющих соответствующих материальных условий. В таком случае вполне логичным было этическое обоснование социализма. Добавим, что это не утратило и сегодня своего значения.

Вольно или невольно, а точнее не подозревая о том, мысль М. Туган-Барановского повторяли на разный лад многие. Положение о совместимости экономической эффективности и социальности постоянно затрагивалось авторами по-разному и с разных сторон.

Исследователи, находящиеся внутри “социалистического общества”, решали ее, как правило, в духе утвердившегося “марксистско-ленинского” социализма. Они пытались в сам механизм достижения экономической эффективности вставить социальность, или как-то увидеть, найти там эту социальность. Основным аргументом выступало то, что механизм достижения экономической эффективности назывался социалистическим, плановым и должен был принципиально отличаться от рыночного. В этом видели суть “социалистического способа производства”. Например, И. Сталин рассуждал так: “Если взять рентабельность не с точки зрения отдельных предприятий или отраслей производства и не в разрезе одного года, а с точки зрения всего народного хозяйства и в разрезе, скажем, 10-15 лет, что было бы единственно правильным подходом к вопросу, то временная и непрочная рентабельность отдельных предприятий или отраслей производства не может идти ни в какое сравнение с той высшей формой прочной и постоянной рентабельности, которую дают нам действия закона планомерного развития народного хозяйства и планирование народного хозяйства…”^[xciii]

Речь здесь идет о знаменитой сталинской формуле о высшей народнохозяйственной рентабельности, которую довольно долго жевали советские политэкономы. Но не только советские. Крупнейший западный марксист Эрнест Мандел также поставил вопрос о несовпадении микроэкономической и макроэкономической рациональности. Аргументация его примерно та же, что и у Сталина. Однако лишь с тем различием, что Э. Мандел не предлагает закрывать глаза на микроэкономическую эффективность, но вводит понятие макросоциальной оптимизации. “К концепции макроэкономической рационализации, - пишет Мандель, - следует добавить концепцию макросоциальной оптимизации. Первая должна быть подчинена второй”.^[xciv] Однако это все же разные вещи. Тогда как микроэкономическую эффективность можно легко определить (рентабельность или норма прибыли на авансированный капитал), также как и макроэкономическую (национальный доход на душу населения или валовой внутренний продукт в том же исчислении), то макросоциальная оптимизация экономическим измерениям не поддается.

В 70-е годы в советской экономической литературе эта же проблема получила трактовку как социально-экономическая эффективность. “Справедливо различают экономическую и социальную эффективность, - утверждалось в одной книге, - При социализме производство должно быть не только экономически эффективным, но вместе с тем – создавать благоприятную обстановку для деятельности человека”.^[xcv] То есть производство пытались нагрузить социальными ценностями, которые в принципе, в отличие от экономической эффективности, не поддаются числовому исчислению. В самом деле – что такое “благоприятная обстановка для деятельности человека”? Для одного – это мягкий свет и удобная мебель; для другого – хорошие отношения в коллективе и с партнерами; для третьего – низкая интенсивность труда; для четвертого – просто получать много денег, а все остальное не столь важно и т. д. Все эти ценности принципиально между собой несоизмеримы, но многие из них достигаются с помощью денег. Рыночный механизм, механизм экономической эффективности как раз лучше всего в настоящих материальных условиях обеспечивает “благоприятную обстановку”. Собственно же социальные ценности никак не укладываются в способ производства, никак не вытекают из рыночного механизма.

Можно привести и другие высказывания сторонников выделения категории социально-экономической (или просто социальной) эффективности производства. Там были различные взгляды и оживленные дискуссии. Однако все или почти все исходили при этом из неверного, на сегодняшний взгляд, понимания социализма.^[xcvi] Считалось, что социалистический способ производства экономически и особенно социально более эффективный, чем, например, капиталистический. Полагали, что плановый экономический механизм сам по себе дает эту высокую эффективность. И если на протяжении десятков лет “социалистический способ производства” не смог убедительно продемонстрировать более высокую эффективность, то стали уповать на эффективность социальную. И дело сводилось к тому, чтобы как-то изловчиться и подсчитать эту “высокую” социально-экономическую эффективность.

Сегодня уже очевидна наивность всей этой затеи. Способ производства, где более 40 % рабочих занято ручным, рутинным трудом, не может быть ни экономически, ни социально эффективнее способа производства, где ручной труд сведен к минимуму. Здесь неконструктивно само понятие социальной эффективности, если ее брать в качестве экономической категории, да еще с претензией на численные подсчеты. Нельзя же отождествлять экономическое и социальное.

Поэтому следует признать ошибочным утверждение советских экономистов о существовании “социалистического способа производства”^[xcvii] как альтернативного “капиталистическому способу производства”. В СССР действительно существовала в некотором роде иная система управления экономикой, более похожая на военную экономику Германии времен Первой и Второй мировых войн. Однако трудно утверждать, что эта система управления требовала принципиально иного способа производства чем был и есть в развитых странах Запада.

Некоторые политэкономы и в советский период весьма близко подходили к данному положению. Так, Я. А. Кронрод еще в середине 70-х годов (это издано было уже после его смерти в период “гласности”) писал при анализе производительных сил и производственных отношений: “Дело все в том, что просто общенародное обобществление средств производства, хотя бы оно и носило глобальный характер, открывая социалистическое развитие собственности, не придает еще всем отношениям производства социалистического характера. Такой их характер должен сложиться именно в процессе социалистического преобразования уровня и характера развития производительных сил как целостности. Пока же таковое не будет завершено, отвечающие им отношения производства носят переходный характер…”.^[xcviii] То есть, согласно вышеприведенному мнению, производственные отношения, а следовательно и способ производства нельзя было трактовать как последовательно социалистический.

Однако проблема стоит глубже. Этические или социальные ценности, которые в совокупности могут характеризовать социалистическое общество, никак не вытекают из способа производства, ориентирующегося на достижение максимальной экономической эффективности. Социальность возникает лишь после рынка, после достижения экономической эффективности. В этом отношении прав был известный венгерский экономист Я. Корнаи: “Мне кажется, что невозможно создать законченную и последовательную нормативную социально-экономическую теорию, которая устанавливала бы без всяких противоречий систему этико-политических ценностей и в то же время обеспечила бы выполнение принципов экономической эффективности, причем была бы реалистичной, учитывала реальные поведенческие характеристики отдельных лиц, коллективов, организаций и социальных групп.”^[xcix] Правда, теорию как раз создать можно и нужно. Но не соединяя социальные ценности и принципы экономической эффективности в одном механизме, а разводя их по разным разделам одной социально-экономической теории. В этом, собственно, и состоит заслуга теории К. Маркса.

Таким образом, во многих постановках советских экономистов, за редкими исключениями (Я. Кронрод, Я. Корнаи) не было попытки четкого разделения двух групп ценностей: экономических и социальных, а также понимания того, что только экономическая политика способна их совместить. Как и насколько – это уже другой вопрос.

 

Новая ситуация

Сегодня, в постсоветское время этот путанный узел совмещения экономической эффективности и социальности пытаются решить также круто, как большевики в начале века. Только уже в другую сторону. Сегодня по существу пытаются оставить только экономическую эффективность, а социальность отодвинуть как можно дальше за пределы разумного.

На практике это, правда, не очень получается. Как говорится, мешает население. Но в идеологической сфере таких высказываний достаточно много. Так, небезызвестный Н. Шмелев умудрился как-то сказать, что нравственно все, что эффективно. Вот его прямые слова: “Все, что эффективно, то нравственно, и наоборот: все неэффективное – безнравственно.”^[c] Хотелось бы надеяться, что это утверждение делалось в пылу увлечения, а не в результате глубоких раздумий! Иначе получается, что порнобизнес или наркобизнес как самые экономически эффективные виды коммерческой деятельности одновременно и самые нравственные. А высокая духовная культура (театр, классическая литература, симфоническая музыка, музеи), фундаментальная наука, наконец, благотворительность и милосердие – самые безнравственные виды человеческой деятельности. Будем думать, что сам популярный писатель не стал бы делать таких выводов и чем-то ограничил “действие” своей сентенции. Но ведь этот идеологический императив ныне стал господствующим: делание денег провозглашают правительственные структуры как прямую обязанность эффективной экономической деятельности.

При этом возникает проблема субъекта, понимания эффективности. С точки зрения одного человека (собственника, предпринимателя, спекулянта) или общества (нации, страны) наркобизнес – очень эффективное вложение капитала, и с точки зрения этого предпринимателя такое дело удовлетворяет все его экономические и социальные цели.

Строго говоря, социальная ценность одного – это уже не социальная ценность, не ценность социума, т. е. многих. Любая ценность одного – это индивидуальная ценность. Индивидуальные ценности сильных или настырных вполне хорошо обслуживает рыночный механизм. Экономическая политика здесь не нужна, или нужна в крайне минимальных пределах, в качестве “ночного сторожа”.

Современная российская экономическая политика именно к этому и стремится. Ее корень – эффективность одного или немногих, попросту говоря тех, кто сумел утянуть больше общего достояния. Проблема социальных ценностей сегодня в российской экономической политике вообще снята. Как большевики в свое время пытались снять проблему товарности, так нынешние необольшевики снимают проблему нравственности (социальности). Если, конечно, исключить некоторые демагогические и популистские заявления.

Экономическая политика, направленная на достижение целей одного или небольшой группы лиц есть политика волков, пасущих овец. Эта политика также ограничивает или регулирует рыночный механизм, но с точки зрения лишь ценностей немногих. Однако люди не овцы. Сам материально-производственный процесс позволяет людям осознать свое положение, свои интересы, формулировать свои ценности. В конечном счете, большие группы людей с помощью политических организаций разворачивают экономическую политику все в большей мере к достижению своих, массовых социальных целей. Правда, когда масса трудящихся осознает свое положение и сформулирует свои цели и соответственно развернет свою экономическую политику, сегодня сказать трудно.

Однако последние события в западных странах, массовая борьба трудящихся против международных торговых и финансовых организаций, против капиталистической глобализации (Сиэтл – 1999, Прага – 2000) демонстрирует факт пока еще спонтанного, но уже как-то организованного в мировом масштабе политического протеста против мирового рынка. Интересно и важно здесь то, что эти протестные действия происходят как мировая акция, собирая представителей самых разных левых движений из многих стран мира.

Действительно, современную экономику контролируют транснациональные корпорации, которые способны за считанные минуты перемешать миллиарды долларов из страны в страну. Сегодня рынок превратился в мировой рынок и капиталистический способ производства стал мировым способом производства. Причем, финансовые спекуляции на нем существенно оторвались от реального развития экономики и мировой торговли. По наблюдению специалистов, сегодня каждый день более 1 триллиона долларов США обращается на международных валютных рынках, но только 15 % из них отражают реальные финансовые потоки и потребности торговли.^[ci] Такое неустойчивое положение мирового рынка капитализма вызывает все более растущую тревогу у многих западных интеллектуалов, которые предсказывают неминуемое наступление “землетрясение” капитализма. Известный западный экономист и социолог Л. Туроу так прямо и пишет: “Вопрос не в том, произойдет землетрясение или нет. Оно произойдет. Единственный вопрос – когда это случится, и случится ли это в виде одного большого удара или виде ряда малых толчков”.^[cii]

Существующий способ производства оказывается в тупике. Современный мир все больше социализируется, где социальные ценности и имеративы начинают играть если еще не решающую роль, то очень значительную. Рыночный способ производства по природе своей, по своему предназначению не может преследовать социальные ценности. Это задача экономической политики соответствующих стран. Но мировой характер современного рынка требует и мировой экономической политики, которая сформироваться на основе национальных государств также не может. Поэтому и растет стихийно, снизу протестное движение трудящихся многих стран как единое требование социализации мирового рынка.

 

Симбиоз теории

Таким образом, нельзя одно подменять другим. Нельзя от рыночного механизма достижения экономической эффективности ждать выполнения социальных или этических целей. И наоборот, не приходится полагать, что хорошая, даже прекрасная социальная цель одновременно дает и высокую экономическую эффективность. Это разные понятия, категории, которые не накладываются друг на друга.

Но совмещать их как-то надо. Видимо, должен быть не просто какой-то паритет между социальностью и эффективностью, а дополнение одного другим. Такое совмещение социальности и эффективности происходит через экономическую политику. Экономическая политика должна исходить из определенных социальных ценностей, этических императивов.

Может быть, и возможно представить будущее, когда удасться четко сосчитать и этичность, нравственность тех или иных экономических решений. Т. е. принимать лишь те экономические решения, которые в конечном счете, в конце достаточно длительных итеративных циклов дадут наибольшее приращение этичности.

Однако, это скорее всего утопия. Своеобразная прелесть нравственных исканий (а именно они выражают наибольшую ценность метаний человеческого духа) состоит в их принципиальной непрограммированности, в их бесконечности. Нравственность как расширяющееся познание – чем дальше в лес, тем больше дров. Именно эта бесконечно расширяющаяся социальность согласно сути марксизма преодолевает материальный способ производства. “Сознание незавершенности, незаконченности исторического развития, невозможности сведения его к какой-то окончательной фазе, - отмечает В. Межуев, – главное в марксизме”.^[ciii]

Поэтому социальная ценность есть непременная составляющая экономической политики. И чем дальше идет человечество, тем большую роль эта составляющая играет в политике. Более того, появление самой экономической политики есть отражение появления и расширения внеэкономических ценностей в экономике.

Поэтому социально-экономическая теория должна основываться и соединять три свои части: теорию экономической эффективности, теорию социального равенства, и теорию экономической политики. Как их соединить – это специальный вопрос. Здесь же отметим, что уже испробованный метод их соединения в советский период (путем перемешивания) явно не годится. Способ производства, который требует рыночного механизма для своего осуществления, не может включать и не включает социальные ценности.

 

 

В.И. Толстых

Маркс и рынок Эти заметки возникли как реакция на явление, которое сегодня мало кого… Теперь познавательная и оценочная ситуация изменилась с точностью «до наоборот» – куда-то исчезли критики рыночной…

Парадоксы и изъяны свободного рынка

Для этого надо договориться по двум принципиальным моментам, вещам. Во-первых, определить критерий, которому следует Маркс в своей аналитике… Как известно, свободный капиталистический рынок формировался и самоутверждался… Но суть проблемы не в идеологических пристрастиях прежних и современных приверженцев рынка, а в том, какой характер и…

Когда рынок становится глобальным

Действительно, еще не ясно, каким будет формирующееся глобальное общество, но уже глобальными стали – мировая торговля, деятельность… Напомним, Маркс считал несостоятельной как ран претензию капитала на… Современные социалисты и многие социал-демократы, в отличие от неолибералов, убеждены в неосуществимости подлинной («с…

Пролетариат и его классовое сознание в трактовке марксизма.

 

Маркс, как известно, дал классический анализ современного ему капиталистического общества, в котором пролетариат выступает как класс наёмных работников, лишенных средств производства и живущий продажей своей рабочей силы. Это было время самой антигуманной, бессовестной эксплуатации пролетариата, который начинал вести борьбу за улучшение условий своего существования. Поэтому Маркс особое внимание обращает на сам процесс, формы и последствия капиталистической эксплуатации. Вопрос об освобождения от этой эксплуатации, более того от всяких форм отчуждения человека в обществе выступал для него как центральный вопрос всех его теоретических изысканий. Согласно Марксу, пролетариат – это основная производительная сила в современном ему обществе, более того, главная движущая сила исторического прогресса. А поскольку, согласно Марксу существующие производительные силы переросли рамки частной собственности, постольку объективно само существование пролетариата связано с ликвидацией капиталистической эксплуатации. Но, Маркс видел в победе пролетариата не просто отрицание капитализма, но и всей предшествующей цивилизации, в том числе и современной для него формы – капитализма. Отсюда и отправная точка Маркса – положение о том, что роль пролетариата неизмеримо выше в историческом процессе, чем все остальных эксплуатируемых масс, ибо в пролетариате воплощены не только его интересы, но объективно и интересы всех этих масс.

Уже в «К критике гегелевской философии права» он пишет о том, что пролетариат возник в результате промышленного развития из разложения среднего класса. И бедность его не есть нечто стихийно сложившееся, а искусственно созданная. «Требуя отрицания частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип»^[cxxiv]. Поэтому эмансипация, освобождение от всякого рабства немца, освобождение человека неразрывно связана с освобождением пролетариата. «Голова этой эмансипации – философия, её сердце – пролетариат». Несоответствии между философским и политическим развитием Германии, согласно Марксу есть необходимое несоответствие. Лишь в пролетариате и социализме заложен деятельный элемент освобождения.

Пролетариат не только сконцентрировал в себе всю бесчеловечность и нищету существующего строя, но он и сознает свою духовную и физическую нищету, свою обесчеловеченность. В «Святом семействе» мы читаем: «Пролетариат приводит в исполнение приговор, который частная собственность, порождая пролетариат выносит самой себе»^[cxxv]. Из всех классов, которые противостоят буржуазии, только пролетариат представляет собой истинный революционный класс, ибо все другие классы приходят в упадок, тогда как пролетариат есть собственный продукт развития капиталистических отношений. Поскольку у него нет ничего, - написано в «Манифесте Коммунистической партии» - что можно было бы охранять, то он должен разрушить всё, что обеспечивало частную собственность. Буржуазия не способна далее оставаться господствующим классом, ибо не способна обеспечит своему рабу даже рабского существования.

С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и частная собственность. Пролетариату суждено привести в исполнение приговор, который частная собственность вынесла сама себе. «У пролетариата нет ничего своего, что надо было бы охранять, они должны разрушить все, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственности»^[cxxvi]. Пролетарская революция неизбежна и победа ее несомненна, ибо промышленное развитие породило пролетариат, который только один и может взять на себя все развитие общества.

Согласно Марксу пролетариат предстает как исполнитель приговора судьи, в роли которого выступает история. Пролетариат становится во главе исторического развития, это класс, на котором зиждется вся сила нации и её способность к историческому развитию. Подобная трактовка наделяет пролетариат мессианской ролью освободителя не только самого себя от эксплуатации, но и всего человечества от отчуждения, путем устранения частной собственности. Речь идет о «возвращении человека из религии, семьи, государства и т.д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию»^[cxxvii]. Освобождение пролетариата есть осуществление общечеловеческой эмансипации, его борьба за свои интересы есть в тоже время борьба за интересы человечества. Поэтому единственный гуманизм – это пролетарский гуманизм.

Этот наиболее обездоленный, доведенный до крайней нищеты, ничего не имеющий, кроме своих рабочих рук класс и выступает в роли спасителя человечества. Подобная вера в особую миссию пролетариата « была подготовлена особым типом рациональности, особой культурной интеллекту альной парадоксией, которая сформировалась в духовном движении, ведущем от «Философии религии» Гегеля к Д. Штраусу, Б. Бауэру и Л. Фейербаху... Основоположники марксизма... немало сделали для того, чтобы выработать экзотерическую и рационализированную версию пролетарского мессианства»^[cxxviii].

Поскольку пролетариату, согласно Марксу, объективно присуща роль освободителя человечества, то главнейшим вопросом выступает осознание пролетариатом этой своей роли, проблемы классового сознания и самосознания пролетариата. Необходимо просветить пролетариат, сделать все для того, чтобы он осознал эту свою особую историческую роль, особое историческое призвание. Это чисто просвещенческая установка, характерная для всего Нового времени, особенно для века Просвещения с его святой верой в силу разума и познания истины, когда гарантией счастья человечества выступает просвещение и воспитание темного народа. И эта основная просвещенческая установка сохраняется и в марксизме. Массам надо внушить её подлинные интересы, тогда они поймут их и будут действовать в соответствии с ними, т.е. революционно.

Это, конечно, не означало, что Маркс не учитывал наличие неосознанных, психологических факторов, и их роли в поведении масс. Такие явления как страсти, эмоции, чувства, мотивы поведения неоднократно упоминаются в его рассуждениях. Молодой Маркс писал, что человек есть существо страдающее, обладающее страстью. Но, в его трактовке все страсти отступают далеко назад в сравнении с воздействием идей, доводов разума на массы. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс пишут о необходимости порождения коммунистического сознания, о необходимости массового изменения людей, о том, что пролетариат только в революции сможет сбросить с себя « всю старую мерзость» и стать способным создать новую основу общества. В своём обращении к Союзу коммунистов в 1850 г., говоря о немецких рабочих, они писали: «Для своей конечной победы они сами больше всего сделают тем, что уяснят себе свои классовые интересы, займут... самостоятельную партийную позицию и ни на одно мгновение не поддадутся тому, чтобы мелкие буржуа своими лицемерными фразами сбили их с пути самостоятельной организации пролетариата»^[cxxix].

Внесение этого коммунистического сознания и является одной из важнейших задач коммунистической партии, которая в теоретическом отношении имеет то преимущество перед остальной массой пролетариата, что понимает условия его существования, его цель и предназначение. Отсутствие собственности у пролетариата приводит и к отсутствию иллюзий в их головах. Энгельс писал о том, что события и перипетии борьбы с капиталом не могли не сделать головы рабочих более восприимчивыми к осознанию условий освобождения рабочих.

Все марксово понимание масс и пролетариата основывалось на его грандиозном плане переустройства общества, при котором будут выкорчеваны все самые глубинные корни социального зла и несправедливости. Сама эпоха, при которой жил Маркс с ее жесточайшей эксплуатацией пролетариата порождала идею такого тотального переустройства общества, вселяя надежду, что история породила освободителя человечества – пролетариат, который, осознав свою историческую миссию, победит и тем самым приведет человечество к счастью. По мере этого осознания все ближе становится победа пролетарских масс. Необходимо массовое изменение самих людей, а это возможно лишь в ходе революции, создающей новую основу общества. Но, что такое массовое изменение людей, как не изменение их сознания, их целевых установок и ценностей, которых они придерживаются? Позднее Ленин писал, что Маркс умел оценит и то, что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадёжное дело необходима во имя дальнейшего воспитания масс и подготовки их к следующей борьбе.

Просвещение масс предполагало не просто понимание ими собственных интересов, но и конкретную борьбу, революцию, в ходе которой возникает новое классовое сознание пролетариата и понимание подлинных интересов человечества. В этом аспекте дается трактовка понятий «класс в себе» и «класс для себя». Если первый еще не осознал свои особые интересы, то второй в ходе борьбы их уже постиг и противопоставил их интересам класса капиталистов. Просвещение масс, пролетариата, несомненно, имеет огромное значение, оно способствует осознанию им своих интересов, формированию рабочего движения, умению в ходе борьбы добиться более или менее кардинальных успехов. Но, когда оно предполагает и освобождение человечества от оков всякого рода отчуждения, то уже предстает как иллюзорное средство привнесения всеобщего счастья, как идеология пролетарского миссионерства, как некая спасательная функция мировой пролетарской революции. Пролетариату не присуще ложное сознание, каковым предстает идеология. Ему присуща особая способность на познание истины истории, которая завершится победой труда. При этом нельзя не учитывать, что для всего марксизма характерным было стремление к изменению мира именно согласно его представлениям, теоретическим построениям, навязывание своих рецептов ходу исторического процесса. Коль существует понимание сути истории, то надо направить историю в нужное для человечества русло. Широко известно положение, что философия должна не объяснять, а изменять мир. И орудием этого изменения выступает пролетариат, постигший эту философскую истину. Философия находит в пролетариате свое материальное оружие, а пролетариат в философии свою духовную силу.

По мере того как развивалось рабочее движение, оно охватывало все большие массы рабочих. Многих деятелей II Интернационала стала пугать «стихия и слепой инстинкт масс», они стремились рассматривать рабочее движение не столько как часть всемирно-исторического процесса, а как конкретную борьбу за улучшение условий их труда. При этом ряд деятелей II Интернационала исходили из того, что пролетарское сознание обязательно победит, ибо само экономическое развитие с неизбежностью ведёт к этому. Как только производительные силы достигнут зрелости, они неизбежно приведут к формированию социалистического сознания рабочего класса. Не осознание исторической миссии пролетариата, а терпеливое выжидание зрелости развития производительных сил – этот тезис был характерен для многих марксистов во II Интернационале.

Всем подобным трактовка противостоял Ленин, который придавал первостепенное значение развитию классового сознания пролетариата. Он подчёркивал, что в эпоху парламентаризма буржуазия не может обойтись без масс и всеми возможными и невозможными путями стремится привлечь их на свою сторону, используя «прочно оборудованную систему лести, лжи, мошенничества, жонглёрства модными и популярными словечками, обещаниями направо и налево любых реформ и любых благ рабочим – лишь бы они отказались от революционной борьбы за свержение буржуазии.»^[cxxx]. Более того, Ленин понимал, что массы во многом консервативны, что в России очень большая часть населения привержена самодержавию. Он критикует народников за их упование просвещением и образованием масс. Именно поэтому все свои надежды на изменения общественной жизни он возлагает на пролетариат, на развитие его классового сознания.

Как известно, основная масса населения России начала ХХ века состояла из крестьянства, мелкой буржуазии, т.е. мелкого производителя и пролетариата. Согласно представлениям Маркса развитие крупной промышленности должно привести к отмиранию мелкого производителя. Руководствуясь этим, Ленин, говоря о массе населения, ведет речь в первую очередь о пролетариях, полупролетариях и беднейшем крестьянстве. Прекрасно понимая, что Россия – крестьянская страна, он, тем не менее, зажиточного крестьянина не относит к народным массам. Более того, мелкий производитель у него выступает как враг пролетариата. Когда же речь идет о самом пролетариате, то он отсекает от него как люмпенов, так и квалифицированный пролетариат, то, что принято было называть в марксистской литературе рабочей аристократией. Ни люмпены, ни рабочая аристократия не могут быть наделены подлинно классовым сознанием, более того, они изменяют своему классу. В марксизме прочно утвердилось мнение о «продажности» рабочей аристократии, ее подкупе. Мы имеем в виду не бюрократов от рабочего движения, а наиболее квалифицированную часть пролетариата. Как подкуп, как стремление лучше устроиться при капитализме рассматривает Ленин закон об охране труда, о 48-часовой рабочей неделе, установлении минимума заработной платы и т. д. Оппортунисты продают «за чечевичную похлебку свое право первородства» - пишет он в «Государстве и революции». Рабочая аристократия выступает у него как главная социальная опора буржуазии, а существующая демократия как система подкупа рабочих. «Нас интересует свобода для борьбы, а не свобода для мещанского счастья»^[cxxxi]. Этот слой пролетариата по его выражению проникнут «духом цеховой узости, мещанскими и империалистическими предрассудками» Таким образом, пролетариат, сводится к определенной, весьма многочисленной части фабрично-заводского рабочего класса, который уже оторван от других слоев общества, но не представляет собой наиболее квалифицированную часть этого класса.

Именно поэтому для Ленина, очевидно, что управление пролетариатом должно происходит извне, что исключительно своими собственными силами пролетариат в состоянии выработать лишь тред-юнионистское, т.е. «определяемое лишь экономическими интересами сознание. О самостоятельной самими рабочими массами... выработанной идеологии не может быть и речи»^[cxxxii]. Классовое сознание вносится в пролетариат извне Коммунистической партией, представляющая собой наиболее передовую, сознательную часть рабочего класса, рычаг, с помощью которого направляется вся масса пролетариата. При этом Ленин понимал, что такого рода партия не должна следовать за каждым поворотом настроения или упадка настроения масс. Нельзя подчиняться всем указаниям масс, ибо они тоже поддаются, особенно в годы исключительной усталости, переутомления чрезвычайными тяготами отнюдь не передовым настроениям. Признавая определенные иррациональные моменты в поведении масс (так он отмечает разжигание дурных страстей, шовинизма и национализма в период I мировой войны) Ленин все свои упования возлагает на развитие классового сознания пролетариата, который должен осознать свою историческую миссию – не просто захвата власти и улучшения собственного положения, а освободителя если не всего человечества, то, по крайней мере, всей Европы, и подлинно справедливого преобразования общества. Известно, что пролетарскую революцию в России он рассматривал, будучи приверженцем учения Маркса, как пролог всемирной пролетарской революции.

Пролетариат, согласно Ленину - это авангард народных масс. Но, и сам пролетариат имеет свой авангард - пролетарскую партию, наделенную классовым сознанием, осознающий неизбежность революционного преобразования общества, и остальную массу, не постигшую сущность преобразовательной, освободительной миссии пролетариата. Только наделенный классовым сознанием пролетариат способен к сознательному созиданию исторического процесса. Война встряхнула массы, разбудила их невиданными страданиями и историю теперь творят миллионы и десятки миллионов людей. Поэтому история « летит с быстротой локомотива» и в этих условиях пролетариат, который один только может овладеть революционной теорией, окажется, наконец, в состоянии выполнить свою историческую миссию. Капитализм дорос, согласно Ленину, до социализма именно потому, что историю теперь творят самостоятельно миллионы и миллионы людей, во главе которых стоит пролетариат, овладевающий революционной теорией и осознающий свою роль в истории.

Своё концентрированное философское обоснование особой мессианской роли наделённого классовым сознанием пролетариата получило в работе Д. Лукача 1923 г. «История и классовое сознание», написанной под влиянием Октябрьской революции и революционных событий тех лет в Западной Европе.

Лукач акцентирует свое внимание на том, что ни одному трудящемуся классу в обществе, кроме пролетариата, не присуще осознание своего положения и роли в обществе. Если бы мелкая буржуазия, крестьянство могли бы это осознать, они постигли бы всю тщетность своих устремлений противостоять закономерностям исторического развития «Власть всякого общества по своему существу – это идейная власть, от которой нас может освободить только познание. Речь идет не об абстрактном, происходящем только в голове познании, а познании, вошедшем в плоть и кровь, являющимся, по словам Маркса, «критически-практической деятельностью»^[cxxxiii].

Только пролетариат, согласно Лукачу, наделен видением общества во всей его тотальности. Поэтому успех не только революции, но и всего развития человечества зависит от идейной зрелости пролетариата. Именно поэтому пролетариат должен отойти от простого, находящегося на психологическом уровне, познания и подняться до осознания своей исторической миссии. И как только произойдет это осознание, пролетариат «захочет» выполнить эту, предназначенную ему историей миссию и желанная свобода примет человечество в свои объятия. Буржуазия в силу своей роли в экономической структуре классового общества наделена «ложным сознание», не в состоянии постигнуть это общество в его тотальности, тогда как самосознание пролетариат есть объективное познание сущности общества и исторического процесса. Оппортунизм же тормозит развитие классового сознания пролетариата, стремясь задержать его на низшем, психологическом уровне. Пролетариату необходимо вести борьбу не только с буржуазией, но и с самим собой против попыток воспрепятствовать осознанию им своих классовых интересов, своей миссии освобождения человечества. Поэтому критерием успехов пролетариата выступает его самосознание, которое позволит ему постичь сущность отчуждения человека в обществе и раз и навсегда покончить с ним.

Мы имеем пред собой доведенный до конца просветительский подход к пролетариату, согласно которому разумное постижение им возможностей и путей избавления от бед и страданий человечества обеспечивает кардинальное изменение общественного устройства и создание справедливого мира.

Несомненно, что учение Маркса вошло в сокровищницу мировой культуры, в том числе и философской мысли. Но, это отнюдь не предполагает априори согласие со всеми положениями марксизма. Как и любое учение, оно в ходе истории подвергается критическому осмыслению. ХХ век, особенно его вторая половина, показали, что надежды, возлагаемые Марксом на пролетариат не оправдали себя, как и его положение об абсолютном обнищании пролетариата, о том, что в нем произошла полная утрата всего человеческого и, что он один таит в себе возможность постижения истины. Как показало последующее развитие, постиндустриальная цивилизация постепенно ликвидирует фабрично-заводской пролетариат, задает труду совершенно новые условия, таящие в себе и новые противоречия. И в этом плане пророчества Маркса о грядущей мировой пролетарской революции и особой освободительной миссии пролетариата не оправдали себя.

 

ИСТОРИЧЕСКИЕ СУДЬБЫ ДИАЛЕКТИКИ И МАТЕРИАЛИЗМА В ХХ ВЕКЕ

Е.Ф. Солопов

Развитие философии марксизма В.И. Лениным

Уже в ранних своих экономических и политических работах Ленин выступал как философски мыслящий теоретик, знакомый с европейской философской теорией.… Главным философским трудом В.И. Ленина является книга «Материализм и… Вторым крупным философским трудом В.И. Ленина являются его «Философские тетради», (написанные в 1914 – 1916 гг. и…

Исторический материализм

Как выражение единства диалектики и материализма

Одна из главных заслуг исторического материализма состоит в подчеркивании особой роли производственных отношений (всей их совокупности) именно как… Наиболее кратко и четко суть историко-материалистического понимания общества… Материальное производство, например, само по себе, помимо государства, ничего не создает в политике, а последняя в…

Советский и постсоветский периоды

Развития марксистской философии

Соратники Ленина по руководству партией и государству (в том числе Н.И. Бухарин и И.В. Сталин) не были глубокими теоретиками в области философии.… Как вся КПСС со временем становилась все менее однородной, распадаясь на… В последние десятилетия типичным становилось распространение под ширмой марксистской фразеологии или под видом их…

Современные подходы к сознанию

И материалистическая теория отражения

В первом же случае, когда сознание отождествляется с определенными физическими, энергетическими и информационными процессами именно как с… В последние десятилетия особенно показательны представления о сознании как… Очень часто информация начинает трактоваться как самостоятельная субстанция, существующая наряду с материей и…

Диалектика и формальная логика

Показательно невнимание автора к тому, что существенно для формальной логики. Он просто отождествляет со­держание и объем понятия. А это… Возьмем философское понятие "материя". Его объект - вся объективная… Философское понятие "материя" одновременно и всеобщее(охватывает все объективно существующее) иединичное…

О сути и названии центрального закона диалектики

По Гегелю, если обобщить все его размышления о центральном положении диалектики, обсуждаемый закон сводится к утверждению объективной… Название «закон единства и борьбы противоположностей» предпочтительнее других.…  

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 264.

2. Там же. Т. 1. С. 418-419.

3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6-8.

4. Полосухин Б.М. Феномен вечного бытия. М., 1993.

5. Совещание по философским проблемам современной медицины. М., 1996. С. 6-7.

6. Виртуальные реальности в психологии и психопрактике. М., 1995. С. 6.

7. Виртуальная реальность: философские и психологические проблемы. М., 1997. С. 101.

8. Виртуальные реальности и современный мир. М., 1997. С. 37.

9. Введение в философию. Ч. 2. М., 1989. С. 294-303; Совещание по философским проблемам современной медицины 25 февраля 1998 г. М., 1998. С. 7-15.

10. Виртуальные реальности и современный мир. М., 1997. С. 66.

11. Виртуальная реальность. Философские и психологические проблемы. М., 1997. С. 60.

12. Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. СПб., 1999. С. 100.

13. Там же. С. 138.

14. Философия. Под ред. проф. Н.И. Жукова. Минск, 1996. С. 169.

15. Алексеев П.В. Панин А.В. Философия. М., 1996. С. 467.

16. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 136.

17. Там же. Т. 20. С. 389.

18. Там же. С. 526-527.

19. Там же. С. 71.

20. Философия. Под ред. проф. Н.И. Жукова. Минск, 1996. С. 171.

 

 

В.С.Семенов

ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ МАРКСИЗМА

И СОВРЕМЕННОСТЬ

Первое. Не следует забывать, что марксизм – теория, первоначально сложившаяся в середине Х1Х века, и с того времени она прошла огромный путь… Уже в конце Х1Х и в первые десятилетия ХХ века марксизм получил творческое… Творческое развитие марксизма продолжалось и после В.И.Ленина на протяжении всего ХХ века в работах многих выдающихся…

Сапрыкин В.А.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РОССИИ.

  Национальный вопрос для России – это своего рода «вечный» вопрос. На каком бы… Небывалое обострение межнациональных отношений как в России, так и на всем постсоветском пространстве в 80-90-е годы –…

Марксизм как теоретический источник и методологическая основа познания концепции прав человека

Права человека и право

Права человека - сложное многоаспектное философское, этическое, социальное, политологическое научное понятие и явление общественной жизни. Но прежде… В юриспруденции понятие “права человека” не отождествляются с понятием права… В английском языке в первом случае, когда говорят о праве в объективном смысле, применяется термин “Law”, а во втором…

Вклад марксизма в концепцию прав человека

Теория Маркса, Энгельса, Ленина возникла в рамках мировой цивилизации, как непосредственное продолжение лучших гуманистических традиций передовой… Общеизвестно, что Маркс и Энгельс называли свою теорию “реальным гуманизмом”.… Право и права человека как элемент юридической надстройки, никогда не может быть выше, чем экономический строй и…

В.В.Денисов

МАРКСИЗМ И ГУМАНИЗМ В истории общественно-политической мысли идеи гуманизма всегда были тесно связаны с различными социально-философскими…

Гранов В.Д.

Марксизм и современный госкапитализм

Среди ниспровергателей немало тех, кто еще недавно издавал статьи и книги, где — не будем приуменьшать их заслуг — содержались свежие мысли,… Но — сменилась власть. И от былых убеждений не осталось следа. А главным… И с таким же профессиональным умением, с той же хваткой они принялись служить новым богам, поставляя аргументы против…

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СОЦИАЛИЗАЦИИ

В силу идеологических соображений, исторических условий и соотношения политических сил в стране, где предпринимались попытки практически реализовать… В современных условиях, когда эмпирический опыт людей заставляет их вновь… ***

МАРКСИЗМ С ЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Прежде всего, рассмотрим самую фундаментальную идею маркстского учения об обществе - материалистическое понимание истории. Оно считается… Но отношения собственности суть совсем иной аспект рассмотрения общества, чем… Согласно марксистскому учению, общественные отношения делятся на материальные и идеологические. Первые суть…

МАРКСИЗМ С ЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Прежде всего, рассмотрим самую фундаментальную идею маркстского учения об обществе - материалистическое понимание истории. Оно считается… Но отношения собственности суть совсем иной аспект рассмотрения общества, чем… Согласно марксистскому учению, общественные отношения делятся на материальные и идеологические. Первые суть…

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПАРАДИГМА

СОЦИАЛЬНОГО КОНФЛИКТА

Общественные науки предложили множество парадигм, углубивших наши знания о конфликте (в частности, на основании работ К.Маркса, М.Вебера,… Рассмотри сложившуюся ситуацию более подробно. Исторически в распространении различных концепций социального конфликта выделяются три основных этапа.

Здесь в нашей парадигме исследования конфликта мы должны обратить внимание на то, что в любой современной социальной системе или структуре мы обнаруживаем действие механизмов заключения сделок и рыночных процессов. Помимо тех случаев, когда результат удовлетворяет все стороны, существуют и другие, в которых результат оставляет одну или более сторон неудовлетворенными или в которых урегулирование достигается под влиянием принуждения. Необходимо отметить также, что власть всегда склонна представлять несправедливые соглашения как взаимовыгодные по чисто идеологическим причинам.

Фактически социология конфликта, когда она применяется в этой области, демистифицирует товарную форму точно таким же образом, каким предлагал делать это Маркс в своем критическом анализе капиталистического хозяйства. Однако, действительность, лежащая в основе создания предметов потребления, объясняется в социологии конфликта не просто как присвоение прибавочной стоимости, создаваемой трудом рабочего, но как борьбу властных сил.

Но если сфера рыночных тайн и товарной формы находится в области политической социологии, то отметим возникающую здесь возможность для демистификации прочих социальных отношений. Выбор супругов, например, представлен во многих теориях социологии в качестве сакрального или как одна из немногих областей, оставшихся в рыночно-ориентированном обществе, где объект удовлетворения не стал товаром. Конфликтологи,однако,признают, что рыночные модели могли бы весьма легко применяться к этим процессам и не только в случае проституции, в которой тело открыто выставляется дляпродажи. Социология обращается к различиям в распределении власти и собственности (включая например собственность, заключенную в симпатичной внешности).

Везде, где имеется некоторая возможность применения рыночных моделей, действительно имеется возможность анализа в терминах социологии конфликта. Изучение возможных рыночных ситуаций с их перечислением составляет ныне центральную область в социологии конфликта.

Марксисты-конфликтологи иногда возражают против анализа рынка в таких понятиях, требуя, того что акцент должен быть сделан на способе производства, а не на рынке. Если, однако, признается, что рынки, к которым мы обращаемся, не просто средство, чтобы достичь некоторого естественного равновесия, в котором полезность максимизируется, но вовлеченность в борьбе за власть, лежащую в основе мистификации товарной формы, основание для этого возражения в значительной степени исчезают.

Дарендорф был достаточно проницателен, чтобы видеть, что индустриальные организации вовлечены в конфликт этого вида. Действительно, он продолжал поддерживать точку зрения, согласно которой в рыночных понятиях можно сделать анализ любого учреждения или организации. Однако, он видел свой вклад в предположении, что власть скорее, чем собственность является источником конфликта классов. Дело в том, что, если рыночные соглашения «особый случай», то – конфликт происходит всегда относительно власти. Фактически рынок мог бы вести к отношениям власти и подчинения в пределах организаций, но осуществление власти могло бы быть проанализировано в терминах торговли и рынков со всеми возможностями вспышек конфликта, которые свойственны рынку. Ни собственность, ни статус не являются окончательными источниками конфликта. Этот окончательный источник должен быть найден во власти.

Дарендорф был, несомненно прав признавая, что полное согласие с пожеланиями власти было маловероятно и что обычно, где имеется власть, – будет также иметься конфликт. Понимание такою конфликта, однако, может быть легко достигнуто через торговлю и рыночные процессы и, в отличии от марксистской модели, Дарендорф имеет тенденцию приуменьшать все имеющиеся экономические причины.

И все же ценность работы Дарендорфа в том, что он предлагает применять теорию конфликта к более широкой сфере. Очевидно, что во всех властных отношениях и в отношениях по поводу собственности возникают сделки и рыночные процессы, которые и создают условия для индивидуальных и коллективных переговоров между предпринимателями и профсоюзами об условиях труда и конфликт.

Реальные процессы, происходящие в мире, ставят перед исследователями все новые проблемы. В США, например, структурная проблема отношений чернокожих к политико-экономическому порядку бросает вызов традициям марксистского анализа классов. В европейских странах происходит мобилизация в рядах пролетариата значительного числа этнических меньшинств, представителей иммигрантов. Довольно быстро меняется и социально-демографическая структура и в России.

В этих условиях понятие марксизма «класс сам по себе», «класс для себя» по-прежнему помогают нам сформулировать некоторые структурные проблемы. Ясно что, самый простой вид формирования группы – тот, что происходит среди групп, ищущих монополию на рынке (например профсоюзы и организации предпринимателей). Такие группы, однако, могут двигаться к организации сталкиваясь с целой гаммой институциональных контекстов и могут рано или поздно выйти за рамки первоначальных конфликтов, угрожая использованием насилия во имя своих интересов.

Задача социологии конфликта в этой области – расположить каждый случай согласно диапазону распространения и значимости вовлеченности в конфликт. С другой стороны необходимо рассматривать любой национальный социальный порядок не как постоянно гладко функционирующую систему, но как занимающую особое эмпирическое место в пределах притязаний правящего класса, перемирий и революционных ситуаций.

Ныне концепции конфликта подчеркивают значимость действий в преследовании целей. Марксистская концепция противоречия не имеет такого ясного значения. Она во многом является чисто логической концепцией, которая пользуется особой популярностью, потому что марксизм воспринял понятие гегелевской диалектики. Но чувственная человеческая, деятельность, имеет прямое отношение к концепции противоречия, хотя смысл понятия «противоречивой деятельности» не ясен.

Конечно, возможно взглянуть на социальную структуру с абсолютно идеалистической точки зрения. Как на воплощение некоторого принципа диалектики и рассматривать социальные элементы, противоречащие друг другу. Такой подход однако не дает полного понимания, которое достигается рассмотрением социальных отношений как зависимых от действия, которое понимается как имеющее субъективный смысл. Это также не соответствует взглядам социологической теории, которая считает себя материалистической.

Некоторые исследователи (Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. и др.) настаивают на принципе так называемого теоретического плюрализма, т.е. реальности множественности подходов, мотивируя это признанием «многослойности» социальной реальности. Так, в XIX веке классовая борьба рассматривалась в качестве движущей силы исторического прогресса (Маркс), до второй половины ХХ века характерна идея многополюсного мира и практики демократического регулирования конфликтов (Дарендорф, Косер).

В общем, аргументация сторонников множественности теоретических конструкций заключается в следующем:

1. Состояние каждого общества настолько сложно и изменчиво, что может быть изучено лишь частично в соответствии со специализацией ученого.

2. Социологические теории ныне стали не взаимоисключающими, а взаимодополняющими. Так, современные марксисты используют наследие Вебера, Дюргкгейма и других классиков социологии. В свою очередь представители немарксистских направлений зачастую воспринимают некоторые идеи Маркса в качестве общепринятых.

3. На социологию, в частности социологию конфликта, воздействуют различные гуманитарные дисциплины с их многообразными школами и направлениями.

Такая точка зрения вызывает возражения у многих ученых. Так, М.Н.Руткевич называет плюралистов «эклектиками» и путаниками, сравнивая их с мечтами гоголевской Агафьи Тихоновны.

Отметим, однако, что все без исключения исследователи все же понимают все изъяны и больные точки плюрализма и призывают к созданию новой интегральной теории. Считая, что эмпирические, прикладные и частные исследования (конфликтологические экспертизы, опросы общественного мнения и т.д.) не определяют будущее науки, они призывают к созданию новых мегатеорий.

Как бы то ни было, растущее осознание всеохватной и конфликтной природы общества земли приводит к необходимости сформулировать программу исследований, призванных минимизировать рост опасности для человека. Эта программа может быть междисциплинарной, что породит риск пересечений и дублирования. Он может быть устранен, насколько это возможно, посредством тесного сотрудничества ученых разных специальностей. Ключевыми партнерами можно считать некоторые академические и образовательные организации, где нет явного дефицита специалистов. Однако уязвимым местом окажутся финансовые и организационные недостатки. Но все же необходимость исследований все целостности конфликтов на разных уровнях (от глобального до межличностного) неизбежно направляет нас на этот трудный, полный неожиданности путь исканий.

 

С.Перегудов

Новый век и новая социал-демократия: контуры перемен

В ряду глубоких перемен, которыми знаменуется вступление человечества в новое столетие и новое тысячелетие, - серьезные качественные сдвиги,… Поскольку разговор мы ведем о судьбах марксизма, с которым социал-демократов… Поскольку, однако, я хочу говорить о реальных, уже достаточно определившихся процессах, я сосредоточу внимание на тех…

Вызовы глобализации

При всем том, социал-демократы не только не отказались от дальнейших поисков обновления, но, напротив, используя новые возможности, прилагают… Главным фактором, который по мнению социал-демократов оказывает и будет…  

Доктор философских наук

Профессор И.А. Гобозов

Маркс – наш современник.

После развала Советского Союза и социализма марксизм, еще недавно являвшийся государственной идеологией, единственным, так сказать, путеводителем,… Наши бывшие правоверные марксисты (например, акад. Т.И. Ойзерман) утверждают,… Я остановлюсь лишь на четырех фундаментальных теоретических положениях Маркса, подвергающихся критике у нас и на…

Ю.А.Александров

МАРКСИЗМ И СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ    

Вместе с тем тенденция развития капитализма, явственно проявившаяся в конце уходящего века, со все большей очевидностью показывает, что наиболее адекватной современным реалиям формой обобществления средств является их коллективизация, но не огосударствление[151].

В связи с этим объективно существующим, но объективно до сих пор не до конца осознанным обстоятельством, последователям обоих направлений в марксизме уже в начале текущего столетия пришлось решать проблему выбора между требованиями идеологии и здравым смыслом. Для коммунистов свойственно рассматривать любые положения классического марксизма как истины, не подлежащие критике. Их буквальное следование рекомендациям теории вылилось на практике в тотальное огосударствление собственности в странах «реального социализма». Это основополагающее обстоятельство определило содержание их политики и методы достижения целей. Результатом тотального огосударствления собственности стало утверждение в СССР не подлинно социалистических, а вульгарно-коммунистических производственных отношений, для которых было характерно сохранение отчуждения трудящихся от собственности, уравнительное (или полууравнительное) распределение, отсутствие рынка. Этот же фактор предопределил тоталитарный характер политической системы, ограничения демократии, прав и личных свобод граждан. Нарушение соответствия производственных отношений уровню развития и характеру производительных сил обусловило неадекватность существовавшего в СССР вульгарно-коммунистического способа производства современной экономической реальности. Именно это фундаментальное обстоятельство определило вектор развития нашей страны и весь ход советской истории, включая ее трагический финал[152].

Если коммунисты нередко предпочитали жертвовать здравым смыслом ради соблюдения «чистоты марксистско-ленинского учения», то социал-демократы, напротив, руководствовались сугубо прагматическими соображениями, адаптируя теорию к реальной практике, то есть, осуществляя ее ревизию, или же совсем отказывались от отдельных ее положений. Однако политика лавирования и приспосабливания идеологии к текущей действительности в конечном счете ведет к размыванию идеалов, потере цели и также далеко не всегда соответствует интересам развития общества.

 

Марксизм и эволюция капитализма

 

На протяжении последних ста лет развитие социал-демократической теории характеризуется постепенной и неуклонной эволюцией вправо от своей первоначальной идеологической базы – учения Маркса. В разных партиях и различных течениях внутри одной партии этот процесс выражается в разных формах – от ревизии отдельных теоретических положений марксизма до полного идеологического разрыва с ним. Объективную основу этого «дрейфа» составляет несколько утопический характер классической марксистской концепции социализма. Уже в конце прошлого века выявилась неточность ряда предсказаний Маркса, связанная с известной абсолютизацией им некоторых тенденций развития капитализма. В частности, вывод о прогрессирующем обнищании пролетариата по мере роста капитала, возведенный Марксом в ранг всеобщего закона, оказался верным лишь для современной ему эпохи. Прогноз о повсеместном вытеснении мелкого производства крупным, что рассматривается марксистами как углубление общественного характера производства и проявление тенденции к его концентрации и централизации, также не подтвердился. Процесс роста монополий был постепенно взят под контроль. На место неограниченной конкуренции пришел «организованный капитализм» в лице трестов, синдикатов и картелей, в определенной степени обуздавших стихию и анархию рынка. Периодические экономические кризисы стали возникать реже и проявляться слабее.

Изменения в капиталистическом обществе и способе производства заставляли вождей международной социал-демократии вносить соответствующие коррективы в свою политическую линию. Исповедуемая ими теория требовала полной и безоговорочной ликвидации частной собственности как основы эксплуатации человека человеком, но жизнь была полна свидетельствами адекватности мелкой и средней частной собственности экономическим реалиям. Социальная практика убедила социал-демократов в том, что в условиях капиталистической рыночной экономики (равно как и при «социалистической» плановой) национализация предприятий не устраняет отчуждения трудящихся от средств производства, не изменяет наемного характера труда и потому не решает задачи повышения эффективности общественного производства. В соответствии с учением Маркса его последователям следовало стремиться к полному вытеснению рынка плановым производством и распределением, однако лишь конкуренция, по мнению многих, способна заставить производителей действовать в интересах потребителей, а не только в своих собственных, и обеспечить постоянное обновление оборудования и технологии. Лидеры социал-демократии понимали, что ликвидация — в угоду идеологии — рыночных отношений неизбежно повлечет за собой экономическую катастрофу.

После II-ой мировой войны капиталистическое рыночное хозяйство продемонстрировало удивительную пластичность, умение приспосабливаться к изменяющимся условиям и способность обеспечивать стимулы для развития производительных сил. Становилось все более очевидным, что позитивный потенциал частнокапиталистической собственности, вопреки мнению основателей научного социализма, далеко еще не исчерпан. Отсюда следовал важный вывод: возможность дальнейшей эволюции капитализма сохраняется. Перспектива же социалистической революции отодвигается на неопределенное будущее.

Маркс постулировал неизбежность и необходимость диктатуры пролетариата при переходе к социализму, однако успехи рабочего класса в деле завоевания для себя все больших демократических прав и свобод в условиях буржуазного общества вызвали у социал-демократов отрицательное отношение к любой форме диктатуры. Ныне среди них господствует мнение, что переход к новому обществу должен быть осуществлен исключительно в процессе постепенных демократических преобразований общества.

 

Как социал-демократы решали проблему кризиса марксизма

 

Однако отнюдь не объективный ход исторического развития общества заставил социал-демократов занять в целом примиренческую позицию по отношению к капитализму. Дело в том, что они не смогли найти достойный ответ на вызов, брошенный им развитием капитализма.

Возникновение реформизма в конце XIX века стало сигналом о начале кризиса марксизма в его классической интерпретации. Этот кризис, а возможно, кризис наших представлений о нем, не преодолен по настоящее время. Причем в основе многочисленных и острых проявлений идеологических и политических разногласий социал-демократов и коммунистов по вопросам революции и реформ, по отношению к рынку, частной собственности, классовой борьбе, буржуазному государству, демократии и диктатуре, похоже, лежит одна-единственная причина принципиального характера — неадекватность постулируемой марксизмом формы социалистического обобществления действительной тенденции развития общества и общественного производства.

С течением времени проблема пересмотра взглядов на устройство нового общества и, в первую очередь, разработки новой теории социалистической собственности приобретала все большую актуальность. К сожалению, оба оппонирующих идеологических течения оказались не на высоте стоящей перед ними задачи.

Коммунисты, в силу особенностей своего методологического подхода, и не искали альтернативу старым догмам, возведенным ими в абсолют. Социал-демократы, напротив, остро осознавали расхождение между теорией и практикой. Так, один из теоретиков современной социал-демократии итальянец Л.Пеликани, например, думает, что «причины кризиса марксизма многочисленны и сложны, но, в конечном счете, их можно свести к одной-единственной - разрыву между обещаниями теории и тем, что практика конкретно дала людям»^[153]. Их идеологи попытались устранить это расхождение. Однако в конечном счете социал-демократам так и не удалось предложить подлинно социалистическую форму обобществления средств производства и на этой основе разработать новую концепцию социализма, которая базировалась бы на столь же надежном научном фундаменте, что и концепция Маркса, но при этом преодолевала с помощью современных знаний об обществе ее историческую ограниченность и романтическое стремление приблизить срок воплощения коммунистического идеала. Вместо этого они пошли по пути отказа от формирования своей идеологии на марксистской теоретической базе. В итоге, современная концепция демократического социализма имеет не так уж много точек соприкосновения с учением, на протяжении многих десятилетий служившим социал-демократам ориентиром в их деятельности. В результате им в значительной мере удалось привести теорию в соответствие с реальной практикой, но ценой сведения теории до уровня служанки своей реформистской политики.

 

Последствия отказа от марксизма

Во второй половине 40-50-х годов социал-демократы предприняли попытку устранить разрыв между теорией и практикой в рабочем движении. Однако вместо того, чтобы разработать новую теорию социализма на основе марксизма, освобожденного от вульгаризации, они пошли по пути отказа от формирования своей идеологии на марксистской теоретической базе. В результате им в значительной мере удалось привести теорию в соответствие с реальной практикой, но ценой сведения теории до уровня служанки своей реформистской политики.

Современные социал-демократы отказались от многих существенных компонентов учения Маркса. Ослаблению его влияния на партии Социнтерна способствует провозглашенный ими принцип «открытости идеологии». Этот принцип означает, что социал-демократы, в отличие от коммунистов, расширяют свою идеологическую базу за пределы марксизма и включают в нее различные по содержанию концепции и теории — социальные, гуманистические, экономические, экологические и т.п. Не случайно с тех пор Социнтерн принял в свои ряды большое количество немарксистских партий и, следовательно, в Декларации Социнтерна, принятой в 1989 г., упоминание о марксизме уже отсутствует^·. На практике в условиях классового противостояния капиталистического общества «открытость теории» неизбежно приводит к проникновению в социалистическую идеологию буржуазных экономических и политических взглядов. Вся идейная история социал-реформизма отражает влияние, с одной стороны, марксизма, а с другой — буржуазного либерализма. После второй мировой войны преобладание второго компонента стало решающим. В рамках принципа «открытости идеологии» марксизм рассматривается лишь как одна из ступеней в развитии системы знаний об обществе, как необходимый этап на пути к современным представлениям. В целом современные социал-демократические партии, даже левого толка, нельзя считать марксистскими, хотя отдельные положения этого учения продолжают сохраняться в их теоретическом арсенале.

Официальной доктриной международной социал-демократии, заменившей в этом качестве марксизм, является демократический социализм. Концепция демократического социализма представляет собой итог длительной идеологической эволюции социал-демократического движения. Процесс теоретического осмысления практики реформизма и поиск альтернативы марксистскому учению занял большую часть ХХ столетия.

Однако, в отличие от классического марксизма, демократический социализм не представляет собой целостную, связную и однозначно трактуемую теорию. Принцип «открытости идеологии» предполагает почти безграничный плюрализм взглядов. На практике это приводит к постепенному включению в теорию демократического социализма не только разнообразных социалистических, но и либерально-буржуазных, а также экологических, феминистских и других концепций. Поэтому демократический социализм представляет собой весьма разнородную смесь идей. Причем по мере его развития, с утерей им классового содержания и вследствие все большей интеграции с буржуазными теориями, присущие ему расплывчатость и эклектизм не уменьшаются, а возрастают.

Размытость и аморфность концепции демократического социализма имеют и позитивный аспект. В частности, социал-демократию отличает повышенная восприимчивость к веяниям времени, умение интегрировать в свою идеологию самые противоречивые импульсы. Такой подход предоставляет возможность объединить для движения к общей цели самые разнородные силы. Только этим можно объяснить сосуществование под единой «крышей» радикально различающихся взглядами политиков, политических течений и партий — от лево социалистических до самых правых, почти неотличимых от своих буржуазных оппонентов.

Теория социалистической собственности составляет ядро марксистской концепции социализма. Именно постулируемая марксизмом необходимость и неотвратимость обобществления средств производства, превращения их в общенародную собственность определяет программу и логику действий коммунистов — от способа прихода к власти до характера устанавливаемой ими политической системы. Драма социал-демокра­тического движения заключается в том, что оно так и не сумело выдвинуть социалистическую альтернативу вульгарной марксистской концепции, предполагающей огосударствление собственности. Современные последователи реформизма признают: одна из их слабостей в том, что они ограничились критикой марксизма, не противопоставив ему новую теорию. Ни один идеолог социал-демократии не написал своего «Капитала». Лишившись цементирующего ядра — теории социалистической собственности, идеология реформизма — демократический социализм не мог не приобрести отмеченные выше признаки расплывчатости, аморфности и эклектизма.

В результате социализм в реформистской интерпретации потерял экономическое обоснование и предстал в качестве совокупности этических идеалов. Причем, поскольку эти идеалы («основные ценности») трактуются с неклассовых позиций, социал-демократам очень трудно преодолеть их интерпретацию в сугубо буржуазном духе. В идеологии современного реформизма «основные ценности» заняли то место, которое прежде принадлежало марксистским идеям обобществления собственности, упразднения наемного труда и эксплуатации. Тем самым социал-демократы в своей теоретической деятельности совершили как бы «обратную эволюцию», от научного социализма возвратившись назад к традициям утопического социализма. Как известно, многочисленные версии утопического (домарксистского) социализма их создатели обосновывали большей частью также не экономическими, а моральными и этическими соображениями.

В итоге социал-демократы вынуждены отказаться от формулирования конечной цели своей политики и представить социализм не в качестве особой общественно-экономической системы, наделенной конкретными формационными признаками, а в виде непрерывного и бесконечного движения в направлении практической реализации некоторых моральных и этических принципов.

Такому представлению о социализме естественным образом отвечает реформистская тактика. Социализм, по мнению социал-демократов, наступит в результате постепенной, целенаправленной трансформации буржуазного общества. Необходимость в социальной революции и диктатуре пролетариата при такой постановке проблемы отпадает. Таким образом, позиция социал-демократии сводится к реформированию капитализма в рамках самого капитализма, без революции в способе производства. В качестве важнейших инструментов для проведения этой политики используются институты буржуазного государства.

Социал-демократы попытались преодолеть вульгарно-отрицательный, по их мнению, подход классического марксизма к частной собственности и рынку. Вместе с тем, поскольку у них отсутствует ясное представление о том, какой тип собственности должен преобладать при социализме, они не в состоянии противопоставить частнокапиталистической собственности действенную альтернативу, и потому не посягают на ее господствующее положение в современной западной экономике. В итоге им приходится мириться с эксплуатацией и социальным неравенством как неизбежной платой за демонстрируемую капитализмом экономическую эффективность, а сам он представляется им «меньшим злом» по сравнению с вульгарно-марксистским идеалом, воплощенным в СССР и странах «реального социализма».

 

Есть ли победитель?

 

Возникает закономерный вопрос: кто же к настоящему времени оказался прав в историческом споре между «вечными» оппонентами — коммунистами и социал-демократами? Очевидно, что та интерпретация марксизма, которую отстаивали коммунисты, оказалась несостоятельной. Доказательствами тому служат крах социализма советского образца во всей Европе, распад СССР и нынешняя позиция КПРФ, которая не в состоянии сформулировать действенную альтернативу нынешнему курсу, несмотря на все мерзости нашей жизни и катастрофические провалы правящего режима. Главной причиной неудачи коммунистов стала их неспособность освободиться от известного догматического отношения к марксизму и очистить его от вульгаризации лжемарксизма, от которого, кстати, отказался решительно сам Маркс^[154].

Но и социал-демократы, как представляется, не одержали победы. Хотя сегодня во главе 12 государств из 15 стран-членов Евросоюза находятся социал-демократы. Они не смогли устранить ни одного из экономических и социальных противоречий, присущих капитализму, удалось лишь ослабить остроту их проявлений. В западном обществе экономическая и политическая власть остается в руках у немногих, которые «не только хозяйствуют, но и господствуют над людьми».

Но дело даже не в том, что ныне социал-демократы фактически так же далеки от осуществления своего идеала — социализма, как и 100 лет назад. Гораздо важнее, что с течением времени сам этот идеал утратил конкретные очертания и на практике все менее отличим от банального капитализма, пусть и «гуманизированного» или «народного». Провозгласив при рождении своего движения в качестве главной цели, заимствованный у Маркса идеал - преодоление капиталистического общества и способа производства, на деле социал-демократы фактически реализуют противоположную цель — улучшение и стабилизацию капитализма. Вместо слома буржуазного государства социал-демократы стремятся сделать его главным орудием своей политики. Они считают, что современное государство, выполняя важные и многочисленные функции в экономике и социальной сфере, превратилось в надклассовую и нейтральную силу. Их политика осуществляется в пределах границ, определяемых эволюционным путем развития буржуазного способа производства, и никогда не выходит за эти границы.

Утеряв экономическое обоснование исторического процесса развития общества, демократический социализм перестал быть революционной теорией, и историческая миссия международного социал-демократического движения свелась исключительно к реформизму — приспосабливанию капитализма к изменениям, происходящим в производительных силах и характере труда, с одной стороны, и адаптации своей идеологии к буржуазной действительности — с другой. Однако только реформистскими методами невозможно добиться радикального перераспределения экономической и политической власти в пользу широких трудящихся масс. Для достижения этой цели требуется изменить основы экономического существования лиц наемного труда, определяемые, прежде всего, типом собственности на средства производства. В настоящее время социал-демократы окончательно отказались от попыток противопоставить частной собственности какую-либо альтернативу. Вместе с тем не только коренные интересы трудящихся, но, прежде всего, интересы дальнейшего развития производительных сил требуют революционной (но одновременно демократической и мирной) смены способа производства.

Как неизбежный результат ухода от решения проблемы социалистического обобществления следует рассматривать тот факт, что «левые всей Европы теперь признают, что целью социализма является не уничтожение капитализма, а его сосуществование с социальной справедливостью»^[155]. В связи с этим не должна удивлять своей парадоксальностью ситуация, в которой оказалась ныне социал-демократия: после более чем столетнего периода деятельности перед ней остро встала проблема ее самоидентификации, то есть необходимости идейного и теоретического разграничения с буржуазным лагерем. Все труднее становится отвечать на естественный вопрос: если левые не отличаются от правых, если социал-демократы видят свою роль только в качестве лучших, чем буржуазные партии, «менеджеров капитализма», то зачем тогда вообще нужны левые?

Постоянно приспосабливаясь к капиталистической действительности, заимствуя у буржуазии ее мировоззрение, теории и методы, социал-демократы во многом растеряли первоначально позитивный потенциал идеи социализма. В итоге они, как и коммунисты, столкнулись с кризисом своей идеологии, теоретических и практических подходов. Причем потеря целевых ориентиров куда опаснее любой политической неудачи. Поэтому, хотя коммунисты потерпели очевидное поражение, социал-демократы в равной степени, если не сказать большего, не имеют оснований торжествовать победу.

Большая часть XX века прошла под знаком жесткого идеологического противостояния двух версий социализма — коммунистической и социал-демократической. В конце столетия становится все более очевидным, что обе конкурирующие версии, в конечном счете, оказались несостоятельными. Причем по одной и той же причине — вследствие догматизации и вульгаризации марксизма. В отношении коммунистов этот вывод вряд ли требует аргументации. Но и социал-демократы не сумели освободить марксистскую теорию социализма, в частности концепцию обобществления собственности, от вульгаризации. Их отказ от большинства принципиальных положений учения Маркса — вместо их творческого пересмотра и обновления — также можно рассматривать как форму догматизации марксизма, только с «отрицательным знаком».

Нельзя представлять социалистическую альтернативу как выбор между слепым следованием рекомендациям «Критики Готской программы» и окончательным разрывом с марксистской научной традицией. В этой связи можно согласиться с идеологами СДПГ Г. Вуте и Х. Юнкером: «... кто пытается объяснить современные общественные явления и общество в целом без Маркса, тот невежда. Но кто пытается объяснить общество только на основе Маркса, тот тоже является таковым»^[156]. Единственно правильный путь — формирование современной концепции социализма на марксистской теоретической базе, освобожденной от догматизма и вульгаризации, с привлечением достижений других теорий и концепций. Методологической основой для этого должен послужить диалектический синтез достижений теоретической мысли коммунистов, социал-демократов и других течений в левом движении^[157]. Именно по этому пути, как представляется, пойдет развитие теории социализма в XXI веке. Следовательно, развитие марксизма тоже.

Только так можно решить коренную проблему левого движения — разработать концепцию социалистического обобществления, адекватную современным реалиям. До тех пор, пока эта задача не будет решена, социализм будет оставаться либо мелкобуржуазной утопией (в социал-демократической версии), либо вульгарной интерпретацией коммунизма (в варианте догматического марксизма). Проблема социалистического обобществления развела социал-демократов и коммунистов по разным идеологическим течениям, она же — в случае ее успешного решения — может позволить преодолеть наконец раскол рабочего движения на базе платформы нового социализма.

 

 

 

Э. В. Гирусов

 

Ф. Энгельс и современные экологические проблемы.

 

 

28 ноября 2000 г. исполнилось 180 лет со дня рождения Ф.Энгельса. Его философское и научное творчество настолько многообразно и глубоко, что не поддается простой однозначной оценке. Наиболее крупные его работы «Анти - Дюринг», «Диалектика природы» содержат не только глубокий философский анализ достижений науки второй половины XIX века, но и прогнозически опережают в некоторых выводах даже современный уровень знаний. Таковы его положения о соотношении философии и частных наук, о принципах классификации научного знания. О наиболее перспективных направлениях развития науки и т.д. Большую ценность представляют высказывания Ф. Энгельса по некоторым специальным областям знания биологии, химии, геологии, математики, нейрофизиологии.

В условиях научно-технической революции особое значение приобретают поразительные по глубине анализа замечания Ф. Энгельса о диалектике взаимодействия природы и общества. В фактах частичного в прежние времена разрушения природной среды деятельностью человека Ф.Энгельс увидел признак того, что стихийно развивающееся человеческое общество при достаточно высоком уровне производительных сил начинает отрицать себя не только путем рассогласования общественных отношений, но и путем уничтожения естественных условий своего существования.

В условиях научно-технической революции нашего времени следует выделить тенденцию возрастания обратного воздействия на природную среду со стороны общества по мере развития производительных сил и увеличения мощи технических средств, используемых человеком. Эта тенденция была подмечена и подробно рассмотрена Ф.Энгельсом, особенно во второй части его работы «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека».

Энгельс придавал большое значение преобразующей деятельности человека в отношении природы, но в то же время предостерегал от возможности таких изменений природной среды, когда по всем правилам диалектики обратное воздействие со стороны измененной природы на общество окажется крайне неблагоприятным для него самого. Важнейшим условием устранения возможности таких изменений природы Энгельс считал переход к планово развивающемуся обществу будущей истории человечества.

Диалектический подход к анализу проблем позволял Энгельсу подметить многое из того, что ускользало от взглядов его современников, даже специально занимавшихся этими вопросами. Он всегда старался осознать не только воздействие причины на свое следствие, но и обратный характер этой связи, то есть как следствие становится причиной изменения собственной причины. «...причины и следствия постоянно меняются местами; то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тогда следствием и наоборот»^[105] - подчеркивал Ф.Энгельс.

С этих позиций им было замечено, что уже животные и растения вносят в природную среду такие изменения, которые оказывают обратное воздействие на них же самих, вынуждая их приспосабливаться к новым условиям путем структурных изменений своего организма, передающихся по наследству. Но изменения, которые вносит животное в окружающую среду, имеют стихийный, непреднамеренный характер. Само живое существо имеет весьма ограниченную цель своего действия - удовлетворить свою биологическую потребность в пище, укрытии, в особи другого пола и т.д. Деятельность организма не выходит за пределы приспособления к изменениям окружающей среды.

Качественно новый момент появляется в деятельности человека благодаря труду. Главное в трудовой деятельности заключается не столько в приспособлении человека к среде, сколько в том, что он приспосабливает с помощью орудий труда окружающую среду к своим нуждам и потребностям. Следовательно. Труд с самого начала имеет целью изменение явлений природы, поскольку такое изменение выступает условием человеческого потребления. В этой особенности труда Энгельс увидел важные предпосылки дальнейшего развития взаимосвязи между обществом и природой как в актуальном плане, так и в плане возможных последствий для людей.

В отличие от животных человек вносит изменения в природу, как правило, не случайно, а сознательно и преднамеренно, преследуя в каждом отдельном случае определенные практические цели. Например, он расчищает участок леса, чтобы получить поле и. Посеяв семена, собрать урожай; строит плотину, чтобы использовать силу реки для получения электроэнергии, и т.д. При этом человек использует законы и свойства природы против нее же самой. Задавая природным процессам то направление. Ту форму и темпы протекания, которые требуются ему. Тем самым человек не только обеспечивает жизненно необходимый ему обмен веществ и энергией между собой и природой, но с помощью орудий труда этот процесс берет под свой контроль. В этом заключается важнейшее отличие обменных процессов, поддерживаемых человеком, от тех, которые поддерживают остальные живые организмы в своем взаимодействии со средой.

Суть одна, но способы реализации - прямо противоположные: опосредованный и непосредственный; осознанный и бессознательный; упорядоченный и беспорядочный.

На основе познанных законов природы человек устанавливает свое господство над ней и обеспечивает его с помощью труда. Однако труд, как показал Энгельс, это не только великое благо для человека, освободившее его от рабской зависимости от природы. Труд как мощное средство воздействия на природные процессы таит в себе и другую сторону. Из фактора созидательного он при определенных условиях может превратиться в свою противоположность - разрушительный фактор.

На целом ряде примеров Энгельс убедительно иллюстрирует это положение. Он говорит о людях Месопотамии, Греции и Малой Азии, которые, стремясь получить пахотную землю, выкорчевывали леса и тем самым превратили в дальнейшем эти места в пустыни; говорит об итальянцах, живших в Альпах, которые вырубали хвойные леса на южных склонах гор, чтобы расширить площади пастбищ для скота, но тем самым нарушили водный режим этих склонов и остались без воды и без травянистых лугов. Много подобных примеров приводит Энгельс в своей работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Все они подтверждают еще раньше высказанный К.Марксом тезис: «...культура - если она развивается стихийно, а не направляется сознательно... оставляет после себя пустыню...».^[106]

Что же приводит к таким печальным последствиям? Почему же в конечном счете человек оказывается жертвой своих же собственных деяний?

Ф.Энгельс подробно анализирует причины неудач человека в преобразовании природы. Дело в том, что в обществе, развивающемся стихийно (а именно такими были все прежние формации), каждый человек, внося изменения в природу, заботился лишь о непосредственном эффекте своих действий, не задумываясь, как правило, об отдаленных последствиях, которые могут обнаружится спустя какое-то время в результате накопления изменений или когда возникнут изменения во взаимосвязанных процессах. Этот отдаленный результат может быть вовсе нежелательным и непредвиденным. Подтверждение тому факты, которые были описаны выше и которых можно еще больше привести из современной действительности.

Все эти факты как бы напоминают нам, «...что мы отнюдь не властвуем над природой, так как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над ней так, как кто-либо находящийся вне природы, - что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять»^[107]. Хочется, чтобы эти замечательные слова помнили все люди, ныне населяющие землю.

Общество действительно вышло за пределы природы в том смысле, что благодаря труду оно обрело способность направлять и контролировать в своих целях природные процессы. Но общество не должно забывать, что оно остается в то же время в природной среде, в составе ее системы, хотя и как более высокая форма движения. Господство над природой может быть основано только на необходимом знании ее законов и состоит не в независимости от нее, а в осознании этой зависимости и действии по отношению к ней на основе этого знания.

Вся история человечества в отношении природы - это история все более полного познания присущих ей законов и преобразования ее на основе познанных законов соответственно намеченным практическим целям. В принципе человек может познать и предвидеть не только ближайшие, но и отдаленные последствия своих действий по изменению природы, а следовательно, подчинить их регулированию. Но, как подчеркивал Энгельс, дело упирается не только и не столько в познание. «Для этого требуется полный переворот в нашем существующем до сего времени способе производства и вместе с ним во всем нашем теперешнем общественном строе»^[108].

Ф.Энгельс поясняет, почему только изменение способа производства позволит решить эту, казалось бы на первый взгляд, чисто научную и практическую задачу. Причина заключается в том, что с появлением в обществе классов именно интерес господствующего класса стал движущим фактором производства. Получилось так, что целью производства стало не удовлетворение потребностей самих трудящихся, а получение прибыли собственником средств производства. Потребление же, ради которого производство исторически возникло, стало выступать как побочная. Не главная его цель.

Совершенно естественно, что в этом случае «отдельные, господствующие над производством и обменом капиталисты могут заботиться лишь о наиболее непосредственных полезных эффектах своих действий»^[109], выражающихся в получении прибыли. Собственника средств производства ничто другое не интересует. Но именно совокупный собственник определяет политику нынешнего буржуазного государства, которое является лишь «комитетом по делам буржуазии» как верно было замечено К.Марксом. Вот почему в обществе, где все подчинено наживе, реализуются только те проекты, которые сулят ближайший и наиболее ощутимый результат, в то время как достаточно полное управление природными процессами требует зачастую отказа от этих принципов и предполагает вложение средств без непосредственной отдачи в ближайшее время.

Анализируя последствия человеческого воздействия на природу, Энгельс выделяет два основных вида этих последствий: естественные и общественные^[110].

Естественные последствия - это те, которые ведут к перестройке природных процессов. Например, иссушение и эрозия почвенного слоя, заболачивание перегороженных плотинами рек, загрязнение природных вод, атмосферы и почвы промышленными и бытовыми отходами, а также ядохимикатами.

Общественные последствия - это те, которые сопровождаются перестройкой социальных процессов. Энгельс приводит целый ряд социальных событий, вызванных распространением в Европе картофеля как средства массового питания. Неурожай картофеля в Ирландии в 1847 г. поувлек за собой даже эмиграцию двух миллионов ирландцев, которые питались почти лишь одним картофелем. Другое событие связано с изобретением арабами алкоголя, с помощью которого были истреблены затем коренные жители тогда еще неоткрытой Америки. Можно добавить, что для североамериканских плантаторов хлопка алкоголь сыграл немалую роль в приобретении черных рабов у вождей африканских племен.

Кроме того, Энгельс говорит о тех грандиозных социальных изменениях, которые вызвало применение силы пара в механизмах. И опять-таки изобретатели паровой машины были далеки от мысли, что их детище ускорит имущественное расслоение в обществе и приведет к господству новый общественный класс. Энгельс замечает, что общественные последствия воздействия человека на природные процессы еще труднее, чем естественные, поддаются прогнозу и регулированию. Но люди могут и должны справится с этой задачей при том, правда, непременным условием, что производство будет взято правительством под контроль в интересах всего общества.

Такой полный контроль и регулирование как ближайших, так и отдаленных последствий своей деятельности означает для общества переход к планомерному, сознательно управляемому развитию. Люди в этом случае начинают выступать как разумные существа не только в своих индивидуальных действиях, но и в масштабах всего общества. силы общественного развития перестают действовать по отношению к людям как стихийные, разрушительные. В то же время это означает, что человек прекращает борьбу за отдельное существование. «Тем самым человек теперь - в известном смысле окончательно - выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие»^[111].Эти слова Энгельса подводят итог длительному развитию трудовой истории человечества.

Труд вырвал человека из естественной необходимости животного мира, поскольку в своих действиях человек стал осознавать себя и свое отношение к окружающему миру, целенаправленно организуя свою деятельность. Однако тот же труд вызвал к жизни неконтролируемые человеком силы общественного развития. Получилось так, что в социальном плане человек оказался такой же игрушкой стихийных сил, как раньше в природном плане. Здесь, аналогично животному миру, продолжали действовать законы стихийной регуляции с еще более разрушительными последствиями, чем в природе. Достаточно вспомнить экономические кризисы, безработицу, войны, валютные потрясения, скачки цен на товары - все это стихийные способы саморегуляции общества, обрекающие человека на жестокую борьбу за отдельное существование. В этом-то смысле Энгельс и говорит о звериных условиях существования людей в стихийно развивающемся обществе.

Следующий этап трудовой истории человека состоит в том, чтобы в содружестве труда и науки революционно преобразовывать общественную систему и организовать свою деятельность по научно обоснованному плану.

Таким образом, тот же труд, по мысли Энгельса должен обеспечить человеку возможность подчинить себе вслед за природной и общественную необходимость своего развития. Это в то же время будет означать «...скачок человечества из царства необходимости в царство свободы».

Положения, высказанные Ф.Энгельсом о взаимодействии природы и общества, особенно актуальны в наше время, когда бурное развитие науки и техники, получившее название научно-технической революции, внесло качественно новый момент в эту проблему. Качественные изменения связаны со следующими четырьмя важнейшими достижениями середины XX столетия:

1. бурным развитием химии, приведшим к использованию новых видов вещества;

2. стремительным развитием физики, позволившим использовать новые способы получения энергии;

3. успешным проведением биохимических и биофизических исследований, в результате которых расшифрован наследственный код и открыты новые возможности в управлении живой природой;

4. Возникновением кибернетики, позволившей применять новые способы обработки информации и создавать электронные управляющие системы.

Эти успехи резко ускорили темпы роста промышленного производства (в некоторых странах в 4-6 раз за последние двадцать лет). Но этот же процесс ускорил неблагоприятное изменение окружающей человека природной среды. Возник целый ряд новых проблем, раньше неизвестных человечеству: проблема промышленно-бытовых отходов, проблема пресной (и особенно чистой) воды, проблема утилизации стойких синтетических веществ и т.д. По-видимому, дальше будут возникать все новые проблемы по принципу снежного кома.

Нарастание темпов производственной деятельности человека вносит существенные изменения в динамику вещественно-энергетических процессов на поверхности Земли. Сейчас становится очевидным, что, помимо ранее существовавших геологического и биологического круговоротов вещества и энергии на Земле, возник и быстро приобретает все большую интенсивность новый круговорот вещества и энергии, вызванный деятельностью человека. Его можно назвать антропогенным или техногенным круговоротом, так как он явился продуктом технических средств, созданных человеком. Этот круговорот уже в такой степени наложил отпечаток на природную среду, вызвал в ней такие качественные изменения, что способствовал возникновению качественно новой сферы на Земле, названной академиком В.И. Вернадским ноосферой (от греческого «ноос», что значит разум). Сейчас, правда, чаще говорят о техносфере, вкладывая примерно тот же смысл.

В.И. Вернадский считал, что деятельность человека по масштабам вызываемых им на Земле изменений вполне можно рассматривать как геологический фактор. В этом отношении человек продолжает, но в более грандиозном плане, историю развития живого вещества.

Возникнув как тонкая пленка на поверхности нашей планеты, живое вещество вызвало невиданную ранее интенсивность вещественно-энергетических процессов, поскольку обменные процессы с окружающей средой являются непременным условием существования организмов. При всей незначительности своей массы в отношении к массе земной коры с ее водной и воздушной оболочками ( количественно это отношение выражается числом 10 ^-7) живое вещество стало основным агентом всех химических процессов на поверхности Земли и всех превращений вещества. Качественные изменения литосферы, гидросферы и атмосферы, вызванные живым веществом, оказались столь существенными, что возникло новое геологическое образование планеты, получившее название биосферы. Под биосферой стали понимать область поверхности Земли, занятую живым веществом и качественно преобразованную им в состоянии, необходимое для жизни.

Человек, как живое существо, тоже нуждается в постоянном обмене веществом и энергией с окружающей средой. Но существенное его отличие в том, что основным способом поддержания обменных процессов для него является не непосредственный, как у прочих организмов, а опосредствованный - с помощью орудий труда.

Тем самым человек снимает очень важное ограничение интенсивности обменных процессов. У человека они обусловлены не размерами и возможностями самой телесной организации, как в живой природе, а техническими возможностями средств производства. Возможности же развития и совершенствования средств производства, по существу, безграничны. Следовательно, безграничны и возможности воздействия человека на окружающую среду.

До последнего времени, правда, оставалось одно важное ограничение - естественные размеры человеческого мозга, который был единственным звеном переработки все расширяющегося потока информации. Однако с появлением счетно-решающих автоматических устройств и это последнее ограничение снимается. Теперь человек получил возможность переложить на плечи машин не только вещественно-энергетические, но и информационные процессы. Электронные роботы уже выполняют функции управления и контроля производственными процессами. Мы находимся сейчас в самом начале необычайного взлета технических возможностей человека благодаря развитию информационных технических средств.

Итак, последнее естественное ограничение, накладывавшееся физической организацией человека, снято. Во всяком случае, найдено принципиальное решение такого снятия. Казалось бы, чтио отныне общество может безгранично наращивать интенсивность трех основных потоков своей деятельности: вещества, энергии и информации, обеспечивая непрерывное увеличение продуктов труда. Но не тут-то было. Существуют ограничения другого порядка. Находящиеся как вне общества, так и внутри него. Впервые они были замечены Энгельсом и подразделены на естественные и общественные последствия производственной деятельности человека.

Дело в том, что человек не существует отдельно. Он всегда включен в определенную природную и социальную среду. Вот почему возможности развития человека должны рассматриваться не изолированно, не абстрактно, а в системе природных и социальных связей. И как только мы осуществим такой подход, то сразу выясняется, что безграничные технические возможности производства упираются в ограниченные компенсационные возможности биосферы, а проблемы рационального управления биосферными процессами упираются в несовершенства самой социальной структуры современного человечества. Рассмотрим эти обстоятельства подробнее.

Современное общество обладает исключительными по своей мощности техническими и энергетическими средствами, с помощью которых оно может в очень короткий срок произвести существенную перестройку природного ландшафта той или иной местности. Сюда относится перемещение огромных масс горной породы в процессе разработки и добычи полезных ископаемых, строительства дорог, плотин, различных дамб и насыпей. Сюда же относится создание искусственных водохранилищ или, наоборот, изъятие воды из рек и озер. Наконец, сюда следует отнести и перемещение огромных масс земли в ходе земледельческой деятельности, осушение болот, порубку леса, истребление или разведение животных и растений и т.д., то есть все те изменения в природе, которые вызываются непосредственным техническим воздействием человека.

Иногда, кстати, только в этом и усматривают воздействие человека на природную среду. Оно прежде всего бросается в глаза, и совокупный результат этих изменений действительно очень велик. Например, ежегодно в результате земледельческих работ люди перемещают объем почвы, более чем в 200 раз превышающий сносимый за это же время текучими водами всего земного шара. С начала развития добывающей промышленности, то есть менее чем за 500 лет, человечество извлекло из земных недр около 50 млрд. Т. Углерода, более 2 млрд. т. железа. Ежегодно сжигается на планете около 2500 млн. т угля, 1500 млн. т нефти и множество других горючих веществ.

Не менее внушительны масштабы опосредованного воздействия производственной деятельности людей на природную среду. Те химические вещества и соединения, которые в природе находились в связанном состоянии, оказались переведены деятельностью людей в свободное состояние и включились в обменные процессы. В результате заметно меняется химический состав окружающей среды. Особенно это сказывается на природных водах, быстрое загрязнение которых подрывает важнейшую сырьевую базу производства и питания.

В обществе, где господствует нажива любой ценой меньше всего обращается внимания на восстановление нарушенного природного равновесия. Большинство рек и внутренних водоемов промышленно развитых стран превращено в зловонные сточные канавы, где давно погибло все живое и, следовательно, невозможно самоочищение воды. Это, в свою очередь, приводит к отравлению грунтовых вод. В результате многие госмударства современного мира уже не имеют чистой природной воды, и когда возникает необходимость в такой воде для определенных целей, то ее приходится покупать в других странах за золото.

Воздух над крупными городами оказывается настолько загрязнен, что становится нечем дышать. Узкие улицы этих городов не успевают пропускать громадные потоки автомашин, дающих до 90% загрязнения воздуха отработанными выхлопными газами. Выпадающие осадки способствуют концентрации содержащихся в воздухе вредных веществ и переводу их в более активные формы, что вызывает заболевания и даже раннюю смертность людей. Во время одного из смогов в Лондоне погибло около 4 тыс. Жителей, страдавших болезнью дыхательных путей. Медицинские службы сигнализируют о превышении предельно допустимой концентрации (ПДК) вредных веществ не только на отдельных предприятиях и прилегающих к ним районах, но и на территориях целых городов.

Положение сложилось настолько серьезное, что под давлением общественного мнения правительства ряда стран вынуждены были принять постановления, ограничивающие произвол монополий в отношении загрязнения природной среды. Однако эти частичные меры не дают желаемого результата.

Несмотря на все постановления, официальные запреты, надзор инспекции, контроль общественных комиссий и т.д., мутные потоки промышленных и бытовых вод продолжают сбрасываться прямо в природные водоемы. В небо поднимаются ядовитые газы от промышленных предприятий и автотранспорта, разрушающие озоновый экран планеты.

Еще более бесцеремонно ведут себя капиталистические хищники в международных зонах. Вопреки протесту всей мировой общественности они превращают нейтральные воды в кладбища смертоносных газов и ядовитых химических веществ, устраивают на территориях зависимых стран полигоны для атомного оружия,.. ведут глубоководное бурение в нейтральных водах без соблюдения элементарных мер против утечки нефти.

За последнее время мир стал свидетелем нескольких катастроф, связанных с массовой гибелью животных и растений.

Из всего сказанного сам собой напрашивается вывод, что в условиях современного общества величайшее благо цивилизации - научно-технический прогресс - превращается в свою противоположность, в фактор разрушения природных условий и опасности для здоровья людей. Некоторые могут на это возразить: мол, всякий прогресс противоречив и включает в себя не только положительные, но и отрицательные моменты. Поэтому разрушение природной среды нужно принять как неизбежные издержки промышленного развития общества. и с этим надо смириться. На первый взгляд эти рассуждения выглядят даже убедительно, но в них есть существенный изъян. Рассуждающие таким образом не учитывают конкретных социальных условий научно-технического прогресса. В современном мире научно-технический прогресс идет в условиях глубокого социального кризиса, и поэтому на первый план действительно выступает его отрицательная сторона.

Иначе может обстоять дело в том случае, когда общество мобилизует возможности нейтрализации отрицательных сторон научно-технического прогресса, и поэтому на первый план выступает позитивная сторона этого процесса. Важно понять, что широко идущая в современном мире научно-техническая революция не только создает угрозу нарушения природного равновесия, но и обеспечивает средства поддержания этого равновесия путем технического регулирования, а затем и управления природными процессами.

Тенденция развития общества такова, что со временем вся совокупность природных явлений будет контролироваться и направляться человеком в его интересах. Это предвидели классики марксизма. Так, К. Маркс среди условий освобождения труда большое внимание уделял не только социальным, но и природным факторам. Он подчеркивал, что свободный труд - это труд «...такого субъекта, который выступает в процессе производства не в чисто природной, естественно сложившейся форме, а в виде деятельности, управляющей всеми силами природы»^[112]. Продолжая эту мысль Маркса. Ф.Энгельс писал, что «только общество, способное установить гармоническое сочетание производительных сил по единому общему плану» (разрядка моя. - Э.Г.), может «... Устранить нынешнее отравление воздуха, воды и почвы...»^[113].

 

 

С.И. Гончарук

 

ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ

  1. Методологические принципы анализа проблем социальной теории. Марксистско-ленинскую теорию общественного развития и, прежде всего, учение о социалистической революции подвергали…

Вместо заключения

Как известно, в недалеком прошлом в нашей стране годовщины рождения и смерти классиков марксизма, даты выхода в свет их отдельных наиболее значимых… В последнее десятилетие традиция «ритуальных торжеств» в научной среде по… Что же касается «поражения», вернее, отступления Великой Октябрьской революции, то российским обществоведам и…

ДИСКУССИИ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ НА РУБЕЖЕ ХХ И ХХI ВЕКОВ

Социал-демократы дискутируют постоянно. Это один из главных отличительных признаков их политической культуры. Но бывают моменты, когда в дискуссиях… Обе дискуссии проходили в разных условиях. Было различное отношение к авторам… * * *

Ю.М.Бородай

Применительно к эпохе генезиса капитализма Маркс характеризует отношение промышленника к ссудному капиталу в следующем положении: «По отношению к… Следует подчеркнуть, что данное положение Маркса нельзя рассматривать… В «Капитале» Маркс неоднократно разъясняет, что сам по себе чисто денежный капитал является элементом…