НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ РОССИИ.

 

 

Национальный вопрос для России – это своего рода «вечный» вопрос. На каком бы этапе общественного развития не находилась наша страна, какой бы государственный строй не утверждался в ней, – национальные проблемы всегда оставались в числе главных, приоритетных. Их не мог игнорировать ни один политический режим. Имея конкретно-исторический характер, преломляясь через призму общественного и государственного устройства, одни национальные проблемы в ходе развития страны так или иначе решались, другие, наоборот, возникали и выдвигались на первое место, третьи, – настолько обострялись, что порой становились чрезвычайно болезненными, а иногда и разрушительными. Поэтому даже те руководители российского государства, которые хотели бы не замечать национальный вопрос, рано или поздно (чаще, увы, поздно!) вынуждены были заниматься им. Так было в прошлом, – так остается и сегодня. Не нужно быть большим провидцем, чтобы сказать: так будет и в обозримом будущем. Наступающий XXI век для России – это время поиска новых наиболее рациональных решений не только острейших политических, экономических, но и национальных проблем, лишь осуществив которые Россия сможет сохраниться как уникальная многонациональная держава.

Небывалое обострение межнациональных отношений как в России, так и на всем постсоветском пространстве в 80-90-е годы – факт общеизвестный и признаваемый всеми политическими силами и учеными различных областей знаний. При этом в объяснении причин данного обострения точки зрения удивительно сходятся. Так, официальная «Концепция государственной национальной политики Российской Федерации», утвержденная 15 июня 1996 г. указом президента РФ, прямо заявляет, что это обострение – результат наследия недавнего прошлого, т.е. советского периода, именно он и заложил «основу нынешних противоречий».

В этом же русле движется мысль значительного числа ученых, считающих, что причиной обострения национального вопроса есть прежде всего порождение деформаций социализма, следствие многолетнего невнимания к специфическим социально-экономическим и духовным запросам многочисленных наций и народностей, составляющих нашу страну.^[18]

Некоторые политические деятели и ученые идут еще дальше, объясняя сложившуюся ситуацию на межнациональном поле России стратегическим просчетом В.И. Ленина, провозгласившего в первой четверти столетия право наций на самоопределение и видевшего в нем максимум демократизма и минимум национализма.^[19]

Бесспорно, в советском прошлом было немало такого, что осложняло и нередко деформировало сложнейшую социо-экономическую, политическую и духовно-культурную ткань межнациональных отношений. Но свести всю проблему лишь к этому времени значило бы, на наш взгляд, по меньшей мере упростить ее, а по большей, – ограничив рамками семидесятилетнего периода, на самом деле – исказить.

Ведь в действительности возникновение, становление и развитие нашего многонационального Отечества – это длительный, сложный и далеко не однозначный исторический путь формирования полиэтнической, социально-экономической, духовно-идеологической и культурно-нравственной общности, которую образовывали десятки и десятки народов, – больших и малых, – находившихся к тому же на различных стадиях, или как теперь принято говорить, этапах своего цивилизационного развития.

Ретроспективный взгляд подтверждает, что мозаика межнациональных отношений, как и в целом история вызревания общественного организма по имени «Россия», исключительно сложна, весьма противоречива и в то же время самобытна и в чем-то даже неповторима. Если придерживаться объективных исторических данных, а не субъективных политических пристрастий, то мы несомненно должны будем выделить следующие особенности и проблемы развития России как многонациональной державы:

· во-первых, Россия изначально формировалась на полиэтнической основе. Уже первое древнерусское государство – Киевская Русь – включало в себя не только различные славянские племена (прародителей русского, украинского и белорусского народов), но и некоторые угрофинские, балтские и тюркские;

· во-вторых, к России в разные периоды ее истории добровольно присоединялись различные народы (Армении, Грузии, Казахстана, Кабарды, Молдавии и др.) в поисках защиты от поработителей и сохранения своей этнической самостоятельности;

· в-третьих, хотя Россия и силой присоединяла к себе некоторые соседние народы и их территории, однако в отличие от других империй (Германская, Британская) она никогда не уничтожала коренное население, не сгоняла его с собственных земель, не лишала родной культуры и насильственно не ассимилировала;

· в-четвертых, с одной стороны, в многонациональной России, где самым многочисленным был и остается русский народ – главный, ведущий государствообразующий этнос, тем не менее не было господствующей нации («нации – господина»), которая бы унижала и оскорбляла другие народы лишь за то, что они другие – «не русские». «Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. – писал в 1918 г. Н.А. Бердяев. – Русский не выдвигается, не выставляется, не презирает других. В русской стихии поистине есть какое-то национальное бескорыстие, жертвенность, неведомая западным народам».[20]

· в-пятых, с другой стороны, несмотря на то, что русские всегда тесно сотрудничали и взаимодействовали с коренным населением национальных «окраин» и между ними шел широкий обмен культурными ценностями и традициями, хозяйственным опытом, тем не менее объективно великорусы превращались в нацию угнетающую в результате той политики, которую проводило царское самодержавие. «Инородцы» ограничивались в правах, их лишали возможности получать образование на родном языке, иметь свою литературу, открывать национальные театры и т.д. Без принятия православия нельзя было продвинуться по службе. «Россия – самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой… Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права быть христианским миром. …Россия, по духу своему призванная быть освободительницей народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность, которые мы теперь должны еще победить» [21]– писал уже цитировавшийся Бердяев Н.А.

На рубеже XIX–XX столетий в России небывало обострились все сферы социальных отношений, но прежде всего – положение угнетенных классов и социальных групп, всех наций и народностей, а также положение личности в обществе. Начало нынешнего столетия ознаменовалось многочисленными восстаниями и бунтами различных этносоциальных групп населения, при этом примечательно, что они никогда не были мононациональными. Да и сама Великая Октябрьская социалистическая революция по своему этносоциальному составу была интернациональной. И кто бы как к ней не относился («антиправительственный большевистский переворот»; «смута, прервавшая естественно-исторический ход российской истории» и т.п.), нужно признать один бесспорный исторический факт: главной целью этого массового движения было решение двух наиглавнейших и безусловно взаимосвязанных между собой задач – освобождение народов России как от социального, так и от национального гнета.

Установившаяся после революции Советская власть провозглашала, что она обеспечит всем нациям, населяющим Россию, реальное право на самоопределение, на достойную жизнь. Так, «Декларация прав народов России», принятая Совнаркомом в 1917 году сформулировала следующие принципы национальной политики: 1) равенство и суверенность народов России; 2) право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства; 3) отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений; 4) свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп.

III Всероссийский съезд Советов, треть делегатов которого составляли представители народов «окраин» – они получили впервые в российской политической истории возможность публично выразить свое волеизъявление, единодушно принял «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», в которой, в частности, было записано: «Советская Российская республика утверждается на основе добровольного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик».

Возникновение и дальнейшее развитие СССР во многом предвосхитило те мировые интеграционные тенденции, которые стали зримо проявляться на других континентах планеты лишь в последней трети ХХ столетия. Образование СССР явилось первым в мировой практике опытом создания и жизнедеятельности государства, построенного на принципах социального равенства и справедливости. Речь идет именно о социальном, или общественном равенстве, т.е. не о тождественности индивидов и этносоциальных групп, не об унификации их различных качеств, не о стандартизации удовлетворения их потребностей. Социальное равенство – это одинаковое положение людей как членов единого сообщества независимо от их расовой, национальной, политической, религиозной принадлежности, пола или возраста.

И это впервые стало осуществляться в СССР на практике. «Советская республика, – заявил в июле 1918 г. первый глава нового правительства В.И. Ленин, – объединяет трудящихся всех наций и отстаивает интересы трудящихся без различия наций».^[22] Заявление руководителя возникшего государства не носило и тени конъюнктурности, оно безусловно имело стратегический характер и вытекало, с одной стороны, из интернационального характера свершившейся революции и новой власти, а, с другой, – из общности исторических интересов всех народов, образовавших новый добровольный союз, всеобщего стремления построить такое государство, в котором могли бы одинаково жить и развиваться все без исключения народы России.

Историческое достижение этого союза на избранном народами пути – практическое устранение национального неравенства. Не только юридическое, но и фактическое равенство всех наций и народностей СССР стало реальностью политической, экономической, духовно-культурной жизни страны.

В политической сфере стратегическая сущность новой власти выразилась в том, что все народы не только сохранили, но и приобрели свою собственную государственность, при этом многие –впервые. И значение данного, без преувеличения, исторического факта ничуть не умаляют многочисленные ошибки правительств СССР в разные годы его существования, связанные, в частности, с решением вопросов территориально-административного деления союзных и автономных республик, краев и областей.

В экономической сфере ранее отсталые национальные «окраины», ускоренно развиваясь, в основном достигли среднего общенационального уровня, а в ряде случаев даже превзошли его. Социальные условия и уровень жизни населения во всех республиках, краях и областях хотя и не были абсолютно одинаковыми, но существенно не различались.

В духовной сфере происходил исторический процесс преодоления многовекового отчуждения народов от культуры как «второй природы» (Гегель), и одновременно прекратилось классово–антагонистическое деление культуры на культуру «высокую» и «низкую», угнетателей и угнетенных, наций развитых и неразвитых. Были созданы условия для выравнивания культурного развития всех без исключения народов, всех социальных слоев и групп населения, никто не был ущемлен ни в сфере науки, образования, ни в сфере литературы, искусства, творчества в целом. Произошло соединение культуры с повседневной жизнью людей, где бы они не жили и не трудились – всюду обеспечивался путь к духовному развитию. Так, до 1917 г. в Средней Азии и Казахстане грамотность населения в возрасте от 9 до 49 лет не превышало 2-8%, а в целом по стране она составляла среди данной категории 40% – мужчины и 17% – женщины.^[23]

В СССР была создана единая интернациональная система образования, которая особенно ускоренными темпами развивалась в тех национальных республиках, которые исторически были наиболее отсталыми в культурном отношении. В результате разрыв в доле лиц, имевших высшее и среднее (полное и неполное) образование, между населением различных союзных республик сократился с 4 раз в 1939 г. до 1, 1 раза в 1986 г. За 1940-1986 г.г. при общем росте контингента студентов в стране в 6, 4 раза в Казахстане он увеличился в 27 раз, а в Молдавии – в 21 раз.

И тем не менее при всех огромных позитивных сдвигах в сфере национальных отношений в СССР оставалось немало нерешенных проблем, к тому же неизбежно возникали новые, особенно с ростом национального самосознания народов, – такова диалектика общественного развития. Нельзя не признать, что многие тогдашние выводы и оценки решения национального вопроса носили односторонний, – часто сверхоптимистический, – а потому не научный, скорее пропагандистский характер. Так, в программе КПСС, принятой на XXVII^[24] съезде партии было записано: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют: национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен».

Сама жизнь, социальная практика не преминули буквально через три года дезавуировать эту формулировку. На сентябрьском (1989 г.) Пленуме ЦК КПСС уже был сделан прямо противоположный вывод, а именно: «Национальный вопрос в Советском Союзе приобрел в последнее время исключительную остроту».

Среди причин, вызвавших это обострение были те, которые своими корнями уходили и в советский период. Во-первых, это, безусловно, необоснованные репрессии и депортации не только отдельных лиц, но и целых народов (карачаевцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, крымские татар и др.).

Во-вторых, нарастание противоречий в развитии советского федерализма. С одной стороны, он безусловно оказывал мощное положительное воздействие на развитие государственности во всем ее многообразии в национальных республиках, в том числе стимулировал формирование национальных институтов власти и высококвалифицированных кадров. Так, в сфере государственного и политического управления проводилась даже последовательная и взвешенная политика коренизации аппарата. Это не только позволило успешно решать кадровые проблемы национально-государственных образований СССР, но и привело к формированию этнократии, которая, как показали события 80-90-х годов, оказалось весьма подверженной настроениям сепаратизма. С другой стороны, федерализм государственного устройства не смог полностью противостоять сверхунитарным тенденциям в управлении страной, в силу чего явно не отвечал задачам повышения ответственности союзных республик и автономий. Проявлявшийся диктат центральных властных структур (союзного правительства, министерств и ведомств, аппарата ЦК КПСС и др.) в отношении национальных республик, в том числе даже по мелким, второстепенным вопросам экономической, социальной и культурной жизни, совершенно очевидно ограничивал профессиональный статус и ранил самолюбие национальных кадров и в целом интеллигенции.

В-третьих, ускоренное развитие советских национально-государственных образований, рост национального самосознания, – явления сами по себе закономерные и прогрессивные, – нередко вели к гипертрофированному стремлению выразить национальную самобытность и даже исключительность. Принявший со временем антисоветскую направленность агрессивный национализм и сепаратизм стал оборотной стороной достижения советского строя в целом, в том числе и самих советских национальных республик.

В-четвертых, политическое и государственное руководство СССР порой весьма непрофессионально и даже легковесно относилось к специфическим национальным проблемам страны. Это выражалось в завышенных оценках интернационализации советского общества, грубых ошибках в подборе кадров, неспособности оценить глубину деформаций и противоречий в сфере национальных отношений и т.д.

В-пятых, рост теневой экономики, формирование значительного числа коррумпированных преступных группировок и их сращивание с частью партийно-государственного аппарата национальных республик, финансово-материальная и информационная подпитка националистической интеллигенции и молодежи к концу 80-х годов резко обострили всю политическую, социально-экономическую и идейно-нравственную ситуации как в отдельных республиках, так и в СССР в целом.

Из сказанного, думается, совершенно очевидно вытекает главный вопрос: вели ли эти негативные явления к неизбежному развалу СССР, иначе говоря, носили ли они антагонистически непримиримый характер? Многие авторы, в первую очередь из числа тех, кто настроен антисоветски, отвечают на него утвердительно. Однако различные данные объективного порядка неизбежно приводят к другому ответу: в стране на самом деле не существовало глобальных причин, с фатальной неизбежностью ведущих к развалу многонационального Союза Советских Социалистических Республик. Достигнутая за годы советской власти глубина и многосторонность экономической интеграции и кооперации народного хозяйства, особенности размещения и развития производительных сил, интенсивнейшие процессы миграции и урбанизации, этнокультурные сдвиги среди всех народов страны к концу нынешнего столетия достигли такой небывалой социальной «плотности», что превращали СССР в единый живой и целостный организм с единой кровеносной системой. В стране сложились и действовали единая энергосистема, единая сеть железных дорог и авиаперевозок, единая нефтегазовая система, существовала общая согласованная система управления – плановое хозяйство, имеющее многоотраслевую, взаимодополняемую и гибкую структуру, рационально удовлетворяющую потребности всех народов страны.

Этностатистический «портрет» Советского Союза – важнейшая составляющая часть общей характеристики целостности и единства его организма. За границами России к началу 90-х годов проживало свыше 25 миллионов русских, десятки миллионов людей других национальностей жили и трудились также за пределами своих национально-государственных образований. Так, только в Российской Федерации национальные общины были представлены следующим образом: украинцы – 4 млн. 363 тыс.; белорусы – 1 млн. 206 тыс.; казахи – 636 тыс.; армяне – 532 тыс.; азербайджанцы 336 тыс.; свыше 100 тыс. насчитывали грузины, молдаване, узбеки.

Эти и другие подобные факты (размеры статьи не позволяют их привести) говорят об одном: СССР для всех без исключения народов многонациональной страны был общим домом, поджигать который они вовсе не собирались. Советские народы, высказавшись в марте 1991 г. за сохранение СССР, наоборот, ждали углубления советского федерализма, гуманизации общественных отношений, укрепления и наполнения новым содержанием социалистических начал в жизни своего многонационального Отечества.

Даже сегдня, спустя почти 10 лет после Беловежских соглашений, народы СНГ не соглашаются с уничтожением СССР. Так, в августе 2000 года на Украине Центром экономических и политических исследований (УЦЭПИ) было проведено специальное исследование, посвященное оценке Дня независимости. Для 11% жителей Украины этот день – самый большой праздник, 13,9% граждан воспринимают 24 августа как дату исчезновения с политической карты великой страны, в которой они жили. 48,1% День независимости считают тривиальным официальным торжеством, а 26,6% не отличают эту дату от обычных будней.

Опрос другого центра «Социополис», проведенный также на Украине в конце июля 2000 года, показывает, что если бы 1991 год вернулся, то лишь 41% граждан проголосовал бы за независимость этой республики, тогда как 48 % высказались бы против независимости, за пребывание Украины в составе единого Союза. («Независимая газета», 29 августа 2000 г., с.5).

Развал СССР – это в действительности спланированная и целенаправленная политика, проводимая в стране с середины 80-х годов правящими кругами. Некоторые документы последнего времени совершенно очевидно обнажают ее сущность. Так, словацкая газета «USVIT» («Заря») в № 24 за 1999 г. опубликовала речь М.С. Горбачева в Американском университете в Турции. Бывший генеральный секретарь ЦК КПСС и президент СССР заявил: «Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма, невыносимой диктатуры над людьми.

Меня полностью поддержала моя жена, которая поняла необходимость этого даже раньше, чем я. Именно для достижения этой цели я использовал свое положение в партии и стране. Именно поэтому моя жена все время подталкивала меня к тому, чтобы я последовательно занимал все более и более высокое положение в стране. Когда же я лично познакомился с Западом, я понял, что не могу отступить от поставленной цели». (Цит. по: «Правда России», № 28 (259), 26 июля – 1 августа 2000 г., с. 10).

В свете сказанного становится еще более понятным, почему с такой жестокостью произошло разрушение социалистических производственных отношений, взорван общесоюзный народно-хозяйственный комплекс, дискредитированы, а затем и парализованы государственные структуры управления СССР, т.е. уничтожено все то, что составляло фундамент единого союзного государства. М.С. Горбачев, а вслед за ним и Б.Н. Ельцин осуществили серию государственных переворотов, нацеленных на одновременное разрушение всех подсистем многонационального общества. Так, Б.Н. Ельцин 24 февраля 1994 г. в президентском послании Федеральному Собранию РФ официально объявил о том, что «тотальное разрушение прежней системы завершается».

Тотальное разрушение прежней системы – это, с одной стороны, ликвидация коллективистских, социалистических, интернационалистских начал в жизни многонациональной страны, а, с другой, – курс на ускоренную капитализацию общества, т.е. утверждение частнособственнических, индивидуалистических, национально эгоистических приоритетов общественного жизнеустройства. Ясно, что такой процесс неизбежно должен был носить резкое, взрывное обострение прежде всего классовых антагонизмов, а на этой основе – и всех других социальных противоречий, в том числе и межнациональных. Лидеры «перестройки» и «реформ» в целях маскировки истинных намерений сделали все от них зависящее, чтобы перевести социальные противоречия в национальное русло, обвинив максимально возможно в этом советскую «тоталитарную систему».

Когда-то американские ученые Роджер Фишер и Ульям Юри сформулировали очень глубокое по смыслу положение: «Причиной конфликта является не объективная реальность, а происходящее в головах людей».^[25]

«Перестройка» и «реформы», нацеленные на разрушение прежней (советской) системы общественных отношений, с одной стороны, привели к ограблению и тотальному обнищанию многомиллионных масс населения, а, с другой, - вызвали в массовом сознании волны представлений об ущемлении национальных интересов, «объедании» и «обворовывании» одних народов другими. Эти волны мифологем, направляемые средствами массовой информации в нужное русло, буквально захлестывали все республики Союза: Россию, Украину, Прибалтику, Закавказье, Среднюю Азию, Казахстан. Обыденное сознание огромного числа людей различных национальностей было крайне отягощено одной единственной мыслью: «кто кого кормит?»; «кто съел мое сало?». На этой основе в массовом сознании постепенно сформировался феномен социального экстремизма, который привел к кровавым событиям в различных регионах страны: Алма-Ата (Казахстан), Нагорный Карабах (Азербайджан), Фергана (Узбекистан), Тбилиси (Грузия), Вильнюс (Литва) и т.д.

Многочисленные социологические исследования как в регионах России, так и в других республиках СССР еще в начале 90-х годов позволили ученым получить важные данные об оценках и представлениях, доминировавших в то время настроениях и распространенных стереотипах в сознании разных групп населения. Общей тенденцией, зафиксированной в ходе массовых опросов, была глубокая озабоченность значительного числа опрошенных респондентов состоянием межнациональных отношений, ростом их напряженности и конфликтности. При этом опрошенные среди главных причин обострения межнациональных отношений называли одну – экономическую, чуть позже, т.е. после 1993 года – к ней стали добавлять и политические причины.^[26]

Эти и другие многочисленные факты, которыми располагает наука сегодня, говорят о том, что обострение межнациональных отношений на всем постсоветском пространстве есть прямой результат экономической и политической дезинтеграции СССР, сознательного уничтожения этой уникальной интернациональной общности народов, которую они создавали в период с 1917 по 1985 г. Целенаправленный развал Советского Союза стал мощным толчком к экономической, политической и духовной дезинтеграции самой Российской Федерации. Веками складывавшиеся социальные и социально-экономические связи были поставлены под повторяющуюся серю ударов. Эти разрушительные тенденции особенно усилились после того, как российский президент Б.Н. Ельцин обратился с призывом брать суверенитета столько, сколько смогут «проглотить» региональные национальные элиты. И они стали даже не брать, а хватать.

К дальнейшему обострению национальных отношений привела Конституция РФ 1993 года. Она не только разрушила механизм прежнего национально-государственного устройства России, но и заложила новые основы для углубления межрегиональных противоречий. Уравняв в правах все субъекты Федерации, Конституция дезавуировала многие положения Федерального договора 1992 года, формально остающегося в силе. Более того, она создала неразбериху в отношениях между частью субъектов РФ, например, между округами, с одной стороны, и областями и краями, в которые они входят, с другой.

Процесс суверенизации национальных республик, входящих в РФ, – одна из ведущих негативных тенденций всех последних десяти лет. Так, руководство Татарстана умело и настойчиво проводит курс на максимально возможное дистанцирование от России. Принятие республиканской конституции создало правовую базу такого курса, что к тому же обострило и внутренние межэтнические отношения. В общественное сознание постоянно внедряется лозунг о тюркском единстве, а одна из ведущих партий республики «Иттифак» стала открыто высказывать территориальные претензии к соседним регионам.

Сепаратистские тенденции стали проявляться на Колыме, на Средней Индигирке, на эвенкийской Яне, а также во всех крупных городах республики Саха (Якутия). Экономической базой сепаратистских устремлений здесь явились конкурентные на мировом рынке сырьевые ресурсы, в первую очередь алмазы (аналог нефти для татарского сепаратизма).^[27]

Характер открытого вооруженного противостояния приобрела ситуация на Северном Кавказе. Президент республики Северная Осетия – Алания А.Х. Глазов не случайно заявил: «Совершенно очевидно, что на современном этапе наибольшая угроза единству и целостности России исходит отсюда».^[28] Экстремистский националистический режим Дудаева-Масхадова, взращенный в годы правления Б.Н. Ельцина на лозунге «берите столько суверенитета, сколько проглотите», окончательно взорвал ситуацию – началась кровавая «жатва», которая продолжается и по сей день.

Таким образом, именно реставрация капитализма с одновременно растущей эксплуатацией человека человеком, материальным и духовным ограблением всех народов бывшего СССР вызвали классовый, а на этой основе и национальный развал общества. И, судя по развивающимся тенденциям, этот процесс становится все более глубоким и принимает еще более острые формы.

Сегодня, после уничтожения Советского Союза, на карту поставлена и судьба многонациональной России.

Где же выход? И как остановить губительные процессы сепаратизма, суверенизации и национализма, инициируемые деструктивными, антинациональными силами как сверху, так и снизу?

Выход в одном: общественное и государственное устройство России должно соответствовать коренным интересам ее народов. Страна должна вернуться на путь народовластия и социализма.

 

В.А. Сапрыкин ,   доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой культурологии Московского государственного института электроники и математики (Технического университета)

 

Концепция труда у Маркса и устремления

современных социалистов

 

Марксова концепция труда выбрана для рассмотрения в данной

статье постольку, поскольку она составляет философское

обоснование социализма и непосредственно связана, во-первых, с

кризисом ряда форм современного социализма, во-вторых, с

поисками выхода из него. Маркс для истории социализма, как и

для философии, фигура сложная и неоднозначная. С одной

стороны, он протягивает руку социалистам XIX века (Бабефу,

Сен-Симону, Бланки и другим), различным вариантам социализма,

которые можно определить как фундаменталистский социализм. Его

костяк составляли идеи приоритетной ценности физического труда

в обществе, требования всеобщей обязанности трудиться и

установления равенства (последнее понималось различно, и как

абсолютное равенство, и как относительное выравнивание в труде

и потреблении). Такой социализм враждебен либерализму,

Сен-Симон, напр., просто смеялся над приверженностью либералов

к свободе, считая, что люди объединились в общество не для

целей свободы, а для целей выживания. С другой стороны, Маркс

закладывает философские основы отхода от фундаменталистского

социализма и формирования более утонченной концепции

социализма, претендующей не столько на то, чтобы отбросить

социализм, сколько на то, чтобы превзойти его, сформулировав

более высокую концепцию свободы, согласно которой она

обретается за пределами отношений прибыльности, рыночной

стихии и связанных с ними социальных институтов. Подобные идеи

восходят, в частности, к марксовой концепции отчуждения,

перенятой им от Гегеля и Фейербаха, но сильно преобразованной.

Марксова теория отчуждения питала и до сих пор питает разного

рода интеллектуалистские формы социализма 20 века - от Лукача

до Сартра и Маркузе, вплоть до современных постмодернистов,

если у последних, как у Бодрийяра, наблюдаются элементы

социалистической критики.

Мы не можем с уверенностью сказать, какая из двух

названных форм социализма, фундаменталистская или

новаторско-интеллектуалистская, оказались в истории более

жизнеспособны: социализм в СССР имел скорее фундаменталистский

 

- 2 -

 

характер, тогда как критика капитализма западными

интеллектуалами 20 века часто опиралась на концепцию

отчуждения. Первый в настоящее время потерпел настоящее

крушение, второй продолжает питать гуманистическую критику

капитализма. Но если у социализма (любого типа) еще есть

перспективы, то только при условии радикального пересмотра

своих положений и в этом смысле дистанцирования от Маркса.

Очевидно, что дистанцирование, о котором сейчас идет речь,

более значительно, чем то, которое было в истории

марксистского социализма самым крупным и было осуществлено на

рубеже 19-20 веков, с одной стороны, Бернштейном, с другой -

Лениным.

Оба они адаптировали марксизм к условиям своего времени и

своего региона, Бернштейн к условиям демократической

буржуазной Европы, Ленин - к условиям России начала века,

делавшей первые шаги в капиталистическом направлении.

Бернштейн один из первых развил критику материалистического

понимания истории, теории трудовой стоимости, марксистской

диалектики. Он также говорил о необходимости различать

идеальный образ пролетариата, созданный Марксом, и реальный

пролетариат, устремления которого в Европе конца 19 века вовсе

не соответствовали целям, обозначенным в философии Маркса. Он,

таким образом, уже пересматривал критически содержание

Марксовых представлений о труде, но его критика была

определена условиями Западной Европы начала века. Ленин самой

своей социалистической практикой выдвинул для марксистского

осмысления проблему творческой роли исторического действия,

соотношения субъективного и объективного в истории. Что

касается значимости труда в обществе, то Ленин близок

фундаменталистскому социализму. Почти век социалисты спорили

по вышеназванным проблемам.

Наше время отодвигает старые подходы к названным проблемам

и выдвигает вперед новые. В том числе проблема труда требует

требует теперь рассмотрения в рамках современного научного и

технического прогресса. Последний привел к тому, что

современное производство все меньше нуждается в физическом

труде рабочих, так что традиционный производительный труд

 

- 3 -

 

потеснен в своей значимости для общества.

Надо отметить, что Маркс предвидел вытеснение живого труда

из производства под влиянием возрастания роли в производстве

науки, машин. Но он думал, что это автоматически ведет к

гибели капитализма. Мы стоим перед новой реальностью: рабочий

вследствие автоматизации производства из него вытесняется, но

капитализм не исчезает. Образующееся в результате свободное

время, в котором Маркс видел условия развития индивидов,

становится угрозой для них, несет опасность вытеснения

рабочего населения не периферию общественной жизни. Вот факт.

Каков может быть ответ на него социалистов сегодня?

Можно насчитать даже при беглом анализе четыре варианта

такого ответа:

1) Социал-демократия пытается сегодня соединить

традиционные ориентации на пролетариат и другие малоимущие

слои с ориентацией на интересы других слоев населения,

интересы, которые нередко выходят за рамки материальных

требований ( экологические требования, права женщин, права

этнических меньшинств и т.д.). При этом социал-демократия

сталкивается с тем, что сочетать все эти разнородные интересы

достаточно трудно, ибо они нередко приходят в противоречие

друг с другом.

2) У левых интеллектуалов встречаются попытки выделить

группу новых социальных движений (экологическое, антиядерное,

женское, студенческое, региональные и этнические), отделив их

от традиционного рабочего движения. Такие попытки связаны со

стремлением противопоставить интересы "социальной периферии"

технократическим и бюрократическим центрам принятия решений.

Во Франции этим занята группа социологов во главе с А.Туреном.

3) Еще одна форма ответа связана с разочарованием в

возможности социалистического действия в "большом" обществе

капиталистического производства, обмена, массовых

коммуникаций, и со стремлением отвоевать для социализма некие

маргинальные пространства (маленькие социалистические общины).

Такую тенденцию представляет А.Горц.

4) Наконец, современные социалистические устремления

нередко облекаются в форму морального,

 

- 4 -

 

культурно-теоретического протеста против общества

рационализированного производства, регулируемого потребления и

в защиту прав и свобод автономного индивида.

Указанные ответы социалистов на современную ситуацию

демонстрируют довольно явную дистанцию в отношении

классических форм марксизма и воззрений самого Маркса. В

частности, это относится к вопросу о значении пролетариата как

для социалистической практики, так и для социалистического

мышления. В традиционном марксизме пролетариат, труд были

исходным пунктом и границей философствования. И у самого Маркса

рабочий труд был центром притяжения его философских,

социологических, экономических размышлений. Можно сказать, что

марксизм был блестящей интеллектуальной формулой рабочего

труда. Но формулой не монолитной: Маркс нередко выходит за ее

пределы, рассматривая, напр., философские проблемы мышления,

политики, права, культуры, общества в целом. Это создает

определенную двойственность в мышлении Маркса, одно из ее

проявлений обнаруживается в прерывистости перехода от точки

зрения на общество, связанной с апологией труда, к

размышлениям об обществе более широкого плана. Довольно долго

Маркса упрекали в том, что он определял человека как

совокупность общественных отношений. Сегодня бросается в глаза

другая особенность Маркса: стремление построить общество,

систему общественных отношений, исходя из рабочего труда. Эту

тенденцию можно во всяком случае обнаружить, напр., в таких

важных его работах как "Экономическо-философские рукописи

1844г." и "Капитал".

Труд рабочих становится центром философских и

экономических размышлений Маркса в "Рукописях 1844г.". Маркс

предстает здесь последователем английских экономистов Смита и

Рикардо, развивавшим мысль о том, что труд является источником

всякого богатства. Эту мысль он сопоставляет с тем фактом, что

рабочий извлекает минимум выгоды из своего труда, обеспечивая

себе лишь нищенские условия существования. Строго говоря,

такое положение существовало в Западной Европе до конца 19

века, когда положение рабочих начало улучшаться и они получили

политические права. Маркс же в 40-ые годы 19 века исходил из

 

- 5 -

 

предположения о прогрессивном ухудшении положения рабочих:

"Рабочий становится тем беднее, чем больше богатства он

производит. Рабочий становится тем более дешевым товаром, чем

больше товаров он создает". (К.маркс и Ф.Энгельс. Соч.,т.42,

с.87) Философски осмысляя это несоответствие, Маркс находит

его объяснение с помощью гегелевского понятия отчуждения:

рабочий беден, потому что его труд и продукт его труда

отчуждены в пользу собственников средств производства. Вряд ли

стоит входить в детали этого рассмотрения,они известны, и в

том, что касается отчуждения от рабочего его труда и продукта

труда представляются верными, хотя следует уточнить, что в

продукте труда рабочего суммированы усилия многих категорий

людей. Кроме того, трактовка отчуждения как акта, передающего

другому то, что принадлежит субъекту отчуждения, сужает смысл

понятия и затрудняет объяснение Марксом других форм

отчуждения, когда отчуждаемое не может перейти в собственность

другого человека (отчуждение в области религии, искусства,

морали).

В силу сказанного Маркс теряет убедительность, когда

открывает в отчуждении продукта рабочего также отчуждение его

жизни и родовой сущности. По поводу первой можно сказать, что

отчуждение продукта труда ведь не отнимает у рабочего его

способность трудиться, его трудовые умения, тем более его

жизнь. Так же как творение художника, будучи отчуждено,

продано, не отнимает у художника его переживаний, навыков

мастерства, приобретенных во время работы над проданной

картиной. Можно усомниться в безупречности выводов Маркса и

тогда, когда он отчуждение продукта и самого труда изображает

как отчуждение "рода", "родовой сущности" человека. Но

сводится ли "родовая сущность" человека исключительно к

физическому труду рабочего? К родовым признакам человека,

помимо труда, сам Маркс также относил язык, мышление, жизнь в

сообществе с другими людьми, отношение к природе,

опосредованное социумом. Маркс утверждает, что во все эти

стороны общественной жизни проникает отчуждение, которым

охвачен труд на производстве. Как это происходит, он не

объясняет или объясняет слишком схематично. Он пишет, напр.,

 

- 6 -

 

что такие проявления родовой жизни, как "религия, семья,

государство, право, мораль, наука, искусство" суть "особые

формы производства" и как таковые они подчиняются его общему

закону, то есть отчуждению. Такой ответ только пробуждает

бесчисленные вопросы: что значит отчуждение семьи,

государства, права и т.п., кем они созданы и от кого

отчуждены, вопросы закономерные, если придерживаться аналогии

с такой для Маркса первичной схемой отчуждения, какой является

труд. Маркс доказывал, что вместе с отчуждением от человека

его родовой сущности наступает всеобщее отчуждение человека от

человека, всеобщая разобщенность людей. Но разве государство,

религия, мораль, даже фабрика не представляют собой формы

организации людей в обществе? Допустим, Маркс бы сказал, что

при капитализме все упомянутые социальные институты объединяют

людей в отчужденных от их бытия сферах жизни (государство -

отчужденный мир и т.п.). Но говоря об отчуждении морали,

религии, политики Маркс не указывает, не может указать

конкретного субъекта отчуждения, как он это делает в отношении

продукта труда рабочего, не может, потому что таковым

выступает вся определенная человеческая общность, а интерес

Маркса сосредоточен здесь на фигуре рабочего. Неясен также

смысл отчуждения. Если они отчуждены в пользу господствующих

классов, как на это намекает Маркс, то это является сильным

упрощением вопроса. Кроме того, отчуждение как таковое

утрачивает свой философский смысл, если оно трактуется как

отчуждение в пользу определенных лиц. Смысл отчуждения (как

его понимал Гегель, Фейербах, да и сам Маркс в конечном счете)

в том, что творение рук человека наполняется чуждым ему, но не

связанным единственно с интересами конкретной группы лиц

смыслом. Оно оказывается, по выражению Маркса, употребленном в

"Немецкой идеологии" "иллюзорной общностью", в нем в

опосредованной форме выражены интересы всех членов данной

общности. Более того, многозначность отчужденного объекта - это

его первый шаг на пути к полной объективации и превращению его

в самостоятельную, автономную от человеческого действия

сущность с собственными законами. Гегель, а вслед за ним

неогегельянцы 20 века (Мерло-Понти, Ипполит,Кожев и др.)

 

- 7 -

 

приравнивали отчуждение к объективации. Но скорее отчуждение

представляет первый шаг на пути к превращению объекта

человеческого действия в объективное явление со своими

законами, шаг, когда еще не прервана до конца связь

человеческого творения с его творцом.

Вопрос об истоках, субъекте, смысле отчуждения родовой

жизни Марксом в "Экономическо-философских рукописях 1844" не

решен может быть именно потому, что за исходную модель

отчуждения взято отчуждение продукта труда рабочего. От этого

исходного пункта трудно перейти к трактовке более общих

социальных феноменов. Определенный заход к решению, которое

будет дано позже, в "Немецкой идеологии" или в идее "товарного

фетишизма" в "Капитале" у Маркса в "Рукописях 1844г." имеется,

когда он пишет: "Рассмотрение разделения труда и обмена

представляет величайший интерес, потому что это - наглядно

1отчужденные 0 выражения человеческой деятельности как 1 родовой

деятельности и человеческой сущностной силы как 1 родовой

сущностной силы" (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Т.42. С.144). Но

эта мысль им в этой работе не развита, ибо она ведет далеко от

труда рабочего - к совокупной деятельности всего человечества.

На основании сказанного можно, кажется, сделать вывод, что

Маркс в "Рукописях 1844г.", переходя от тезиса об отчуждении

продукта труда рабочего к тезису об отчуждении его родовой

сущности и далее, к идее о разобщенности всех людей не дает

удовлетворительного объяснения феномена отчуждения родовой

жизни. Хотя на протяжении всей работы можно наблюдать у Маркса

переплетение двух пониманий отчуждения: узкого, когда речь идет

о профессиональной деятельности рабочего, и широкого, когда

отчуждение понимается как устройство всего капиталистического

общества, а мысль о необходимости снятия отчуждения

оказывается обоснованием альтернативного общества с совершенно

иными отношениями между людьми и отношением людей к природе.

Идея об отчуждении у Маркса имеет бесспорную связь с

гегелевской философией. Но у Гегеля отчуждение вместе с его

неизбежным снятием представляет собой форму самодвижения

мыслящего духа, который универсален и потому имеет в качестве

ступеней своего движения все явления природного и социального

 

- 8 -

 

мира. Маркс дает материалистическую трактовку отчуждению,

подставляя вместо мыслящего духа предметный труд рабочего. Но

замена не равноценна, труд рабочего не имеет характера

универсальности, свойственной мышлению по Гегелю. Значение

предметного труда для Маркса так велико, что он рассматривает

всемирную историю как "порождение человека человеческим

трудом" ( К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Т.42. С.126). В

"Экономическо-философских рукописях 1844 г." он пишет, как уже

отмечалось, что религия, семья, государство, право, мораль,

наука, искусство и т.д. суть лишь " 1особые 0 виды производства и

подчиняются его всеобщему закону" (Там же.С.117). Конечно,

роль материального производства в исторической эволюции

велика, особенно начиная с развития фабричного производства в

18-19 веках.Но даже в этот период не оно единственно

определяет развитие политики, религии, искусства и т.д., не

говоря уже о более ранних эпохах, когда завоевательные войны

или религиозная борьба определяли лицо мира.

Но мысль Маркса далеко не однозначна, в тех же "Рукописях"

Маркс дает характеристику человеческой деятельности как

демиурга истории, но эта деятельность уже не сводится им

исключительно к предметному труду рабочего, а выступает как

всесторонняя "совокупная деятельность человечества". На это

нельзя не заметить, что "предметный труд рабочего" и

"совокупная деятельность человечества" далеко не тождественные

явления, мысль Маркса незаметно соскальзывает в более широкую

область социума в целом. Это заметно и в том обстоятельстве,

что Маркс для ликвидации отчуждения капиталистического мира

взывает к "революционной", "практически-критической

деятельности" (См. первый тезис Маркса о Фейербахе).

Гегелевский дух продуцирует из себя движение отчуждения и его

снятия, предметный труд рабочего происходит в форме

отчуждения, но он не может быть снят без обращения к

интеллектуальной, критическо-революционной деятельности.

Критический дух революции приходит на помощь предметному

труду, объясняет последнему его отчуждение и составляет

программу его ликвидации. Таким образом, предметный труд, в

котором Маркс увидел источник "родовой сущности человека",

 

- 9 -

 

оказывается потеснен со своего первого места более

многоплановой, в особенности, духовной деятельностью. По

существу, Маркс всегда оставался верен тезису "Введения"

1843г. "К критике гегелевской философии права": "Подобно тому

как философия находит в пролетариате свое 1 материальное 0 оружие,

так и пролетариат находит в философии свое 1 духовное 0 оружие, и

как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую

почву, свершится эмансипация немца в человека" (К.Маркс и

Ф.Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956. С.428).

Если продолжить рассмотрение теперь уже снятия отчуждения

по Марксу, то обнаружим ту же двойственность, которую можно

было наблюдать в его трактовке отчуждения, то есть переходы от

более узкого к более широкому пониманию снятия отчуждения без

достаточного обоснования сущности последнего. Первую форму

снятия Маркс характеризует как грубый, уравнительный

коммунизм, который ограничивается предоставлением равных прав

каждому на обладание вещами, при общей обязательности для всех

трудиться. Любопытно в данном случае то, что Маркс считает

этот коммунизм далеким от достижений эпохи частной

собственности, то есть от достижений человечества,

осуществленных в рамках отчужденного труда. Так обнаруживается

неожиданно, что отчуждение ведет не только к обеднению

человека, но и к развитию его чувств, потребностей,

вкусов. Упомянув мимоходом "политический" вид коммунизма,

который также не постиг положительной сущности частной

собственности, Маркс переходит к характеристике высшей формы

коммунизма, которая ликвидирует в обществе отчуждение,

перенимая одновременно высшие достижения частной

собственности. Этот коммунизм он характеризует как

восстановление общественной сущности человека, как разрешение

противоречий человека и общества, отношения человека к

природе, как "решение загадки истории". По сути, это описание

альтернативной цивилизации, возможность которой проблематична.

Оно выросло скорее из гегельянско-фейербахианского понятия

отчуждения, а не, напр., из Марксовой трактовки отчуждения

труда рабочего и его продукта, каковое можно сопоставить лишь

с уравнительным коммунизмом. Поистине затруднительно

 

- 10 -

 

оказывается свести этот миросозидающий акт исключительно к

предметной деятельности рабочего, к снятию ее отчуждения.

Отмеченный у Маркса в "Экономическо-философских рукописях

1844 года" достаточно прерывистый переход от точки зрения,

ориентированной на труд индивидуального рабочего, к точке

зрения социума в целом, движущих сил его развития, встречается

у Маркса и в последующих экономических и философских текстах.

Правда, в "Немецкой идеологии", в "Нищете философии"

преобладает более глобальный подход к обществу, в них

очерчивается прогресс в обществе, в основу которого Маркс

кладет динамику развития производительных сил и

производственных отношений. Объяснение отчуждения в "немецкой

идеологии" не имеет чисто пролетарского характера. Маркс

объясняет его ссылкой на разделение труда в обществе,

разделения не только сугубо рабочих функций, но разделения в

широком плане, включающего самые разные виды деятельности

вплоть до разделения материального и духовного труда.

Соединение , взаимосвязь всех социальных функций

осуществляется тогда с помощью стихии рынка, вследствие чего

все исполнители социальных функций оказываются в ситуации

отчуждения, отчуждение становится всеобъемлющим явлением в

мире разделения труда и рыночных связей. Смысл ситуации Маркс

видит в том, что социальная сила представляется индивидам "не

как их собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне

их стоящая власть, о происхождении и развитии которой они

ничего не знают" (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. Т.3. С.33). Его

социальный идеал - историческое изживание отчуждения,

разделения труда, формирование универсального человека,

гармонизация индивидуальной и социальной жизни людей,

осознанное их управление своим сообществом. Маркс еще не знал,

что самые лучшие цели управленцев могут вести к плачевным

результатам, как показал опыт СССР, и что, таким образом,

отчуждение может сохраняться в планомерно организуемом

обществе. Представляется, что вообще социум имеет автономную

сущность и не может никогда целиком контролироваться

индивидами.

Отчетливо пролетарский подход к обществу выражен Марксом в

 

- 11 -

 

"Капитале" при рассмотрении философско-экономического вопроса

о происхождении богатства общества. Вслед за классиками

английской политической экономии Маркс видит в рабочих творцов

совокупного богатства общества, и измеряет стоимость любого

продукта вложенным в него общественно-необходимым временем

труда. Своим трудом на службе у капитала рабочий создает

стоимость, которая возмещает полученную им заработную плату, и

сверх того, прибавочную стоимость, присваемую капиталистом как

доход. Маркс однозначно определяет капитал как "право

присвоить чужой неоплаченный труд или его продукт" (К.Маркс и

Ф.Энгельс. Соч. Т.23. С.597). Более того, созданная рабочим

прибавочная стоимость содержит в себе , по убеждению Маркса,

не только прибыль капиталиста, но и торговую прибыль, и

банковский процент. Итак, весь совокупный общественный продукт

создается рабочим. Но именно этот взгляд в наше время

представляется наиболее уязвимым.

Особенно возросшее влияние науки наглядно демонстрирует,

что труд рабочих просто собирает в себе, отражает

производительную силу всего общества. И дело не только в

науке. Современники и даже предшественники Маркса справедливо

указывали на ряд факторов в производстве общественного

богатства. Ж.-Б.Сэй доказывал, что в производстве участвуют

ученый, предприниматель и рабочий, выполняющий их указания.

Причем, предприниматель играет в производстве роль и как

носитель капитала, и как организатор производства (мысль, с

которой Маркс никогда бы не согласился, ибо он, вопреки

очевидности, не признавал производительную ценность

организационного труда капиталистов). С другой стороны,

физиократы подчеркивали производительную силу земли как

источника всякого богатства. Ни деньги, ни промышленный труд,

который Кенэ называл "бесплодным", не создают богатства

общества. Мысль физиократов представляется актуальной сейчас,

в условиях сокращения природных богатств земли. В настоящее

время не покажутся странными такие слова Кенэ: "Только

продукт, даваемый землей, представляет собой богатство

первоначальное, даровое, всегда возрождающееся, за счет

которого люди оплачивают все, что они покупают." (Ф.Кенэ.

 

- 12 -

 

Избранные экономические произведения. М., 1960. С.224) Речь не

идет о том, чтобы вернуться к точке зрения физиократов.

Конечно, труд создает богатство, но он делает это не один,

вместе с ним действуют наука и природные силы, разделение

труда в обществе и на фабрике, организация управления.

Материальное богатство общества и создается всем обществом, и

не только теми, кто заняты в общественном производстве, но и

представителями науки, политики, культуры.

Конечно, Маркс понимал, что рабочий суммирует в своем

труде производительные силы общества, но последние для него -

силы капитала и потому не выражаются в стоимости. Но все, что

влияет на производительную силу труда, влияет тем самым и на

производимую стоимость (наука, земля, ее недра, разделение

труда и т.п.). В третьем томе "Капитала" Маркс уточняет свою

точку зрения на управленческий труд. Он не считает

производительным организационный труд капиталиста, последний,

с его точки зрения, только эксплуататор, живущий на прибыль,

созданную рабочим. Что касается управляющих, работающих по

найму, то Маркс признает их труд производительным, их труд

оплачивается не из прибыли, они получают заработную плату, как

рабочие. Но хотя Маркс признал в какой-то мере значимость

труда по управлению, он не увидел подобных функций у денежной

системы, в банковской и кредитной деятельности, значение

которых для организации производства отмечал Сен-Симон. Маркс,

таким образом, недооценивал влияние общества на

производительный труд, который ограничен в его глазах

преимущественно трудом рабочего, живым трудом.

Объясняя происхождение общественного богатства

исключительно фактором живого труда, Маркс оказался ограничен

в видении перспектив капитализма. В "Капитале" его целью было

доказать неизбежность крушения капитализма. Он это делал,

во-первых, ссылаясь на концентрацию производства в результате

конкуренции капиталистов, на основе чего общественные

производительные силы приходят в противоречие с институтом

частной собственности. Знаменитый вывод в конце первого тома

"Капитала" звучит так: "Централизация средств производства и

обобществление труда достигают такого пункта, когда они

 

- 13 -

 

становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой.

Она взрывается. Бьет час капиталистической частной

собственности. Экспроприаторов экспроприируют" (К.Маркс и

Ф.Энгельс. Соч. Т.23. С.773). Это доказательство Маркса

выдержано в объективистском духе, в рассмотрение принимается

не столько труд, сколько производительные силы в целом и

производственные отношения капитализма. Это доказательство

Маркса было оспорено Бернштейном, показавшим, что процессы

концентрации и централизации производства и собственности при

капитализме сопровождаются противоположной тенденцией

появления все новых мелких собственников. Неустранимость

средней и мелкой частной собственности показала история

капитализма 19 и 20 веков. Но нас интересует не столько эта

объективистская линия рассуждений Маркса о перспективах

капиталистического производства, сколько другая линия,

связанная непосредственно с изменением значимости живого труда

по мере развития капиталистического производства. Эта линия

заканчивается у Маркса выводом о снижении в перспективе доли

живого труда в капиталистическом производстве, установлением

закона тенденции средней нормы прибыли к понижению.

Идея Маркса заключается в том, что поскольку капиталист

постоянно накопляет, вкладывает в расширение производства

часть создаваемой рабочим прибавочной стоимости, то доля

постоянного капитала становится все больше, а доля живого

труда относительно уменьшается. Поэтому прибыль, то есть

отношение прибавочной стоимости ко всему авансированному

капиталу, затраченному в том числе на покупку машин,

становится все ниже. Отсюда Маркс сделал тот вывод, что раз

капитал не может существовать без прибыли, то тенденция ее

понижения означает приближение краха капитализма. Конечно,

если бы Маркс не ограничивался трудовой теорией стоимости, а

признавал бы, напр., роль науки в производстве стоимости, его

вывод был бы другим: ибо если живой труд занимает в

производстве все уменьшающееся место, то роль научной мысли

все более увеличивается. Тогда для Маркса оказалось бы

невозможно оценить уменьшение доли живого труда как

приближение краха капитализма.

 

- 14 -

 

Сделав же вывод о крахе капитализма в связи с уменьшением

доли живого труда в производстве, Маркс прошел мимо другой

возможности, реализующейся в настоящее время, когда развитие

техники и автоматизации ведет не к гибели капитала, а к

вытеснению труда из сферы промышленного производства. В

результате развивается кризис труда - безработица, новая

бедность. Маркс думал, что сокращение рабочего времени

приведет к увеличению свободного времени у рабочих и тем самым

к освобождению их от гнета материальной необходимости. На деле

вытеснение рабочих из производства ведет к новым проблемам.

Выводы Маркса о крахе капитализма, сделанные им и в

"Экономическо-философских рукописях 1844г.", и в "Капитале",

основывались чаще всего на вере, что капиталистическое

богатство создается живым трудом рабочих. Но сосредоточенность

Маркса прежде всего на живом труде рабочих в объяснении

эволюции капитализма толкает к выводу, что видение Маркса было

в своей большей части ограничено одной, исторически

определенной формой капитализма. А именно той, которая связана

с использованием большого количества рабочих на фабриках, с

невысокой степенью автоматизации и концентрации производства.

Отказавшись от признания производительной силы природы,

представив науку как силу капитала, которая в этом качестве не

производит стоимости, недооценив значение управленческого

труда в обществе, связав накрепко существование

капиталистического общества с живым трудом рабочих, Маркс не

увидел возможности исторической трансформации капитализма,

делающего ставку на науку, технические новшества и

рациональное управление не только производством , но и всей

общественной жизнью. Он теоретизировал лишь антагонизм труда и

капитала, не предполагая развития более всеобъемлющего

антагонизма между капиталом вкупе с технократией и бюрократией

и всем остальным населением. Свободное время, включая и время

потребления, оказывается в настоящих условиях не временем

культурного развития индивидов, а новой формой репрессии в их

отношении со стороны центров принятия решений. Это служит

побудительным мотивом для деятельности социалистического

движения, но при условии изменения его философии. Изменение

 

- 15 -

 

должно коснуться прежде всего пролетарского характера

индустриального социализма как фундаменталистского плана, так

и интеллектуалистского, хотя последний менее связан с

утверждением приоритета рабочих в обществе, чем

интеллектуалистский социализм. Теоретики индустриального

социализма нового типа или постиндустриальные социалисты

говорят о необходимости защиты разнообразных

непривилегированных слоев в обществе - женщин, стариков,

молодежи, этнических меньшинств. Хотя труд и его

социально-политические права остаются в поле внимания

социалистов, все большую значимость в их ориентации

приобретают потребление и свободное время, где рядовой человек

является объектом манипуляции правящих групп. В этом отношении

мысли Маркса о свободном времени как условии универсального

развития всех создают гуманистическую перспективу и для нашего

времени.

Говоря в более общем плане, снижение значимости

физического труда в обществе требует в конце 20 века от

социалистов переосмысления природы человека как средоточия

разнообразных форм деятельности и жизненных проявлений,

переосмысления в том же плане всей общественной жизни. В

целом, социализм поста