ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СОЦИАЛИЗАЦИИ

Как ни прискорбно, следует признать: так называемые демократы сумели не только идеологически победить КПСС, демонтировать СССР и социальные завоевания его народа, но и, критикуя советский социализм, дискредитировать марксизм. Причем последний не был преодолен теоретически. Среди причин, по которым значительная часть населения отвернулась от КПСС и почти 18 миллионов ее членов — от марксизма, можно назвать слабое знание этой теории.

В силу идеологических соображений, исторических условий и соотношения политических сил в стране, где предпринимались попытки практически реализовать марксовы идеи, эта сложная целостная научная теория была освоена фрагментарно. Сплошь и рядом проявлялись извращенное ее понимание, догматизация и канонизация. По существу, исключались творческое овладение теорией и ее дальнейшее развитие. За марксизм принимались теоретические построения, фактически не имевшие с ним ничего общего. Отождествив марксизм с идеологией правящей партии (что вовсе не одно и то же), нынешние ниспровергатели реального социализма советского типа ополчились против идеи социализма как таковой и ее основоположников.

В современных условиях, когда эмпирический опыт людей заставляет их вновь обратиться к гуманистическим идеям социальной справедливости, вспомнить об идеалах социализма, весьма актуальной становится работа по творческому овладению подлинным марксизмом и осмыслению на этой основе теории и практики социализации общества.

***

Основная идея марксизма бесспорна. Магистральный путь развития человечества пролегает через социальную революцию, призванную разрешить противоречивую ситуацию, когда функционирующие в материальном производстве производительные силы, фактически являясь общественными, формально остаются подчиненными капиталу, обусловливая их использование в качестве средств эксплуатации и получения прибавочной стоимости. Эта мысль принимается всеми последователями Маркса. Искажение марксизма начинается с обоснованием и реализацией практического достижения реального обобществления труда и производства без их соотнесения с конкретной исторической ситуацией.

Маркс, как известно, полагал, что после завоевания пролетариатом политической власти обобществление частного капитала должно осуществляться путем выкупа или конфискации средств производства у бывших владельцев, национализации частной собственности и передачи ее трудящимся, развития коллективных форм владения и распоряжения собственностью при условии всемерной демократизации общества и перевооружения производства орудиями труда, аккумулирующими в себе все больший объем всеобщего труда, т.е. за счет применения наукоемких средств производства.

Конкретная историческая ситуация, сложившаяся в России к моменту революции, подталкивала революционеров к быстрому и повсеместному осуществлению наиболее радикальных мер обобществления — экспроприации частной собственности и передачи всех средств производства государству, которое через диктатуру пролетариата должно было осуществлять власть народа.

Беда в том, что проблема обобществления тогда была воспринята весьма примитивно и свелась к акту экспроприации при абсолютизации государственной собственности как высшей формы обобществления. Тем самым фактически оказались отброшенными основополагающие положения марксизма об экономических и технологических основах реального обобществления труда и производства, о процессах демократизации, как необходимой предпосылки функционирования подлинно общественной собственности, реального освобождения человека труда и преодоления на этой основе отчуждения его от власти и собственности. А без этого нет марксизма.

На самом же деле то, на чем остановились советские интерпретаторы марксизма, официальная идеология правящей партии и практика социальных преобразований в странах социализма у Маркса было не завершением, а лишь одним из условий начинающейся социальной революции. Она предполагала, кроме политического переворота, коренное изменение технологического способа производства на базе новых производительных сил, соответствующее изменение производственных отношений, всей культуры и мировоззрения людей.

Маркс предупреждал, что директивное — политико-юридическое обобществление в форме огосударствления бывшей частной собственности является обобществлением формальным (мнимой, иллюзорной коллективностью) и не решает проблему коренного изменения экономической и социальной организации общества, сущности общественного способа производства. Оно может быть только лишь предпосылкой дальнейших атак на старый общественный строй, открывающий возможность обобществления труда и производства на деле. Поскольку формальное обобществление означает установление государственной монополии, которую Маркс рассматривал, как логический процесс завершения развития частной собственности, то остановиться на огосударствлении собственности значило, по Марксу, создать “грубый коммунизм”, который “выступает как всеобщая частная собственность”, как лишь завершение и обобщение процесса развития отношений частной собственности^[50].

В чем причина того, что мы пошли по этому пути? Только ли субъективные факторы были тому виной или были и объективные? На выбор целей, методов, средств и конкретной программы революционных преобразований оказали влияние и те, и другие. Обратимся к причинам объективным.

В России революция победила в силу многих обстоятельств. Главные из них: разорительная война, вызвавшая всеобщее недовольство и всплеск классовой борьбы, и страшная неравномерность развития страны — пережитки докапиталистических отношений в деревне и господство монополистического капитала в нескольких промышленных центрах. Испытавший все “прелести” капитализма и созревший для социальной революции пролетариат промышленных центров был поддержан крестьянством, требовавшим завершения буржуазных аграрных преобразований. Перед взявшим власть народом первоочередной стала задача завершения буржуазно-демократических преобразований в городе и деревне, создание адекватных капитализму материально-технических, социально-экономических и правовых условий.

Методом “кавалерийской атаки на капитал” осуществлялась национализация (огосударствление) средств производства. В результате принятых мер менялся лишь субъект собственности (раньше это был капиталист-монополист — теперь им стало государство-монополист) при сохранении прежней технологической базы производства. На таком основании могло возникнуть только равенство нищеты — “грубый коммунизм” — ограничение прав и свобод личности. Это и неудивительно, ведь, по Марксу, именно “способ материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще”^[51].

После долгой гражданской войны и кронштадтского мятежа В.И.Ленин понял бесперспективность и гибельность продолжения политики военного коммунизма, строящегося на тотальном огосударствлении экономики. Недолговременная практика военного коммунизма подтвердила теоретические положения Маркса. В результате Ленин писал: “военный коммунизм... не был и не мог быть отвечающей задачам пролетариата политикой”^[52]. “Опыт привел нас к убеждению в ошибочности этого построения, противоречащего тому, что мы ранее писали о переходе от капитализма к социализму”^[53]. Выход из создавшегося положения он связан с возвратом к теоретическим основам марксизма и осуществлением экономической политики, предполагавшей целый комплекс экономических и политических мер, способных в условиях производительных сил России и исторически возникшего “пестрого хаоса переходных форм” хозяйственных укладов обеспечить более высокий в сравнении с капитализмом уровень реального обобществления труда и производства. В условиях сохранения прежних производительных сил такой формой обобществления мог быть только переход к коллективной собственности в виде аренды, кооперации, акционерных предприятий в сочетании с полной экономической самостоятельностью хозяйственных объектов, а следовательно, с всемерным развитием демократических процессов в хозяйственной и политической жизни.

При сохраняющейся неизменной материально-технической базе нэп менял социальные формы участия людей в процессе владения и распоряжения собственностью, стимулировал самодеятельность населения, демократический формы установления хозяйственных связей и отношений, преодолевая свойственные государственной форме собственности отчуждение трудящихся от этой собственности и власти. После осуществления формального обобществления это была необходимая и единственно возможная в то время мера перехода к реальному обобществлению и вместе с этим и к более высокому уровню социализации общества — установлению коллективных форм владения и распоряжения собственностью и связанных с этим социальных демократических преобразований.

Новая экономическая политика в короткий срок дала желаемые плоды — быстрое восстановление промышленности и сельского хозяйства, близких к довоенным объемам. Задуманный как длительный процесс развития, нэп мог постепенно привести к созданию производительных сил, которые определили бы естественный процесс реального обобществления труда и производства на новом технологическом уровне и создали материально-технический базис социализма. Но огромная страна стояла перед практической задачей форсированной индустриализации (структурной перестройки народного хозяйства), создания и развития материально-технической базы индустрии, адекватной капиталистическому способу общественного производства.

Чем индустриализация обернулась с точки зрения социализации?

Как известно, во всех капиталистических странах процесс индустриализации сопровождался ростом формального обобществления труда и производства, а по выражению Маркса, экспроприацией одних частных собственников другими, укрупнением и централизацией капитала и производства, созданием крупных трестов, концернов — монополизацией производства. Вершиной капиталистической монополизации была национализация (огосударствление) отдельных отраслей производства, транспорта и т.п. Особенно масштабным этот процесс стал, когда индустриализация ступила в завершающую фазу — фазу экстенсивного развития материального производства, характеризующуюся дублированием, тиражированием производственных мощностей на основе технических и технологических принципов, созданных в период промышленной революции XVIII-XIX вв.

В разной мере государственно-централизованную форму хозяйствования испробовали почти все развитые страны капитала, ибо это был способ интенсифицировать производства в условиях исчерпания потенций развития традиционных средств производства и попытка их интенсивного наращивания.

Подобный способ интенсификации индустриализации не обошел и СССР. После первых успехов по восстановлению народного хозяйства, обеспеченных нэпом, и дальнейшего роста масштабов производства осуществление индустриализации требовало применения аналогичных мер: концентрации производства и централизации управления, планирования и регламентированного распределения ограниченных фондов, ресурсов, квалифицированной рабочей силы и т.п.

Естественно, что крупное промышленное производство, оставшееся монопольной государственной собственностью, требовало соответствующего обеспечения сырьем, рабочей силой, продовольствием, что, в свою очередь, выдвигало необходимость стимулирования крупномасштабного производства в сельском хозяйстве, его интенсификацию, толкало к созданию в деревне крупных производственных структур. Словом, форсированные темпы индустриализации обусловливали свертывание нэпа.

Задуманные как коллективные формы труда и производства колхозы, не получив реальной экономической самостоятельности, стали суррогатом коллективной собственности. Коллективизация на деле оказалась продолжением политики формального (насильственного) обобществления, экспроприации крестьянства, а точнее, раскрестьянивания. Тем самым был завершен процесс огосударствления всей социальной жизнедеятельности общества со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Сохранение и тиражирование адекватных капитализму производительных сил и технологического способа производства, при безграничном монополизме государственной собственности, неизбежно должны были породить присущие им объективные противоречия и следствия. Отсюда проистекают многие поразительные аналогии развития капитализма в период завершения индустриализации и стран, сделавших социалистический выбор.

Экстенсивное развитие народного хозяйства на индустриальной основе давало возможность до определенного предела наращивать объемы промышленного и сельскохозяйственного производства, удовлетворять потребности растущего населения. Но продолжительность такого способа хозяйствования исторически ограничена. Остановиться на нем — значит обречь общество (будь то капитализм или социализм) на застой, а затем и кризис.

Такой исход связан с самой сутью экстенсивного развития, которое нуждается в постоянном увеличении объемов традиционных сырьевых, энергетических, трудовых ресурсов, запасы которых конечны. Так традиционная индустриальная технология, позволяющая аккумулировать в готовом продукте не более двух процентов вещества природы, поступающего в производство, при росте последнего, неизбежно сопровождается исчерпанием конечных запасов природных ресурсов, увеличением количества загрязняющих природную среду отходов производства, прямым уничтожением естественных условий существования человека — биосферы, нарастанием угрозы экологического кризиса. Исчерпание потенций традиционных методов индустриального производства проявляется в стагнации темпов экономического развития, свертывания социальных программ, нарастании социально-классовых противоречий и международной конфронтации, милитаризации, сдерживании НТП и др.

Ситуация, в которую попадает общество на этапе экстенсивного развития в условиях господства административно-бюрократической системы, осложняется тем, что оно способно только к жесткому воспроизводству своих структур, невосприимчиво к новому, в том числе к смене производительных сил и структурной перестройке народного хозяйства. В результате общество оказывается в замкнутом кругу эскалации не разрешимых с помощью традиционного производства проблем. Развитые капиталистические страны достигли этого рубежа в 60-х — начале 70-х годов, мы вступили в полосу подобных трудностей в конце 70-х — начале 80-х годов.

В силу приведенных фактов следует констатировать: огосударствление собственности, централизация и командно-административные методы управления свойственны различным общественным системам. Эти методы управления закономерно нарастают в условиях исчерпания потенций роста производительности труда на прежней материально-технической базе традиционного индустриального производства и обострения на этой основе социально-экономических и политических проблем в той или иной стране или в международных отношениях, когда нужна максимальная концентрация сил и ресурсов на каких-то жизненно важных направлениях. Командно-административные методы руководства, таким образом, не есть специфически социалистическая форма организации жизнедеятельности общества и не связана непосредственно с доктриной марксизма, хотя, безусловно, его вульгаризация, субъективизм руководства и игнорирование общих законов взаимосвязи научно-технического и социального прогресса, способствуя консервации сложившихся форм социально-политической деятельности, привели к превращению присущих ей в экстремальных исторических условиях положительных черт организации производства в их противоположность.

Вот здесь, казалось бы, и следовало обратиться к Марксу. Выяснить, почему не сработала модель революционного преобразования капиталистического общества в момент, когда оно достигло критического рубежа своего классического развития на собственной материально-технической базе — автоматической системе механических машин. Почему реальный социализм оказался на обочине исторического прогресса? Что помешало триумфу его идеи?

К сожалению, критический анализ не был осуществлен. Наоборот, марксизм в странах, ранее объявлявших себя социалистическими, подвергается фактическому отрицанию, объявляется социальной утопией, не способной хоть в какой-то мере объяснить реалии сегодняшнего дня.

Совершенно определенно можно утверждать, что Маркс не предполагал характерного нашему времени ошеломляюще быстрого развития науки, техники и технологии, приведших к НТР. Процесс эволюции общества он связывал с долгим совершенствованием и накоплением традиционных средств производства и обусловленного этим увеличения численности и силы пролетариата, что с неизбежностью должно было привести к нарастанию противоречий капиталистического способа производства, социальной революции, переходу власти к пролетариату, под руководством которого должно было осуществиться постепенное планомерное создание качественно новых производительных сил и на их базе измениться технологический способ производства, возникнуть соответствующие производственные отношения.

При таком развертывании исторического процесса революция могла осуществиться на этапе завершения капиталистической индустриализации и обострения всех присущих ему противоречий и зрелости материально-технических, экономических, культурных и демократических предпосылок социализма. Здесь теоретически наиболее вероятным мог быть сценарий социалистической революции с установлением диктатуры пролетариата, равноценной завоеванию демократии, и общим благоприятным историческим итогом.

В других исторических условиях возможен был иной путь социального прогресса. В силу недостатка объективных данных он не получил столь тщательной проработки как первый, однако этот альтернативный вариант исторического развития достаточно определенно просматривается в идейном наследии Маркса.

В недрах классического капитализма Маркс заметил некоторые особенности его эволюции, обусловленные объективным развитием традиционных производительных сил, которые значительно интенсифицировались качественным изменением последних. Не предполагая конкретных форм революционных изменений науки, техники, технологии и технологического способа производства в целом, Маркс выявил и четко обозначил обусловленные ими тенденции социально-экономического развития общества.

Он полагал, что при дальнейшем развитии капиталистического способа производства, в силу присущего ему постоянного революционизирования средств производства, капитализм в конце концов создаст такие производительные силы, которыми не сможет обладать и управлять частный собственник, и именно это в конечном счете приведет к изменению общественного способа производства и всего образа жизни людей.

Теперь мы видим, что капитализм в развитых странах перерос фазу своего классического, индустриального и монополистического развития и вступил в постиндустриальную эпоху без потрясений социальных революций, коренной ломки производственных отношений, создал материальные условия жизни, в известной мере заимствованные у социализма.

В ряду причин, обусловивших эти трансформации, называют самые разные. Например, сам факт исторического опыта Октября, заставивший идти на социальные уступки и компромиссы. Здесь и опасность эскалации международных противоречий, способных вылиться в мировую войну, и подъем национально-освободительных движений, и необходимость соревнования со странами Восточной Европы. Большим подспорьем в годы становления нового технологического способа производства и создания новой структуры производства в странах капитала были крупные поступления советского золота в обмен на сельскохозяйственную продукцию.

Действительно, эти исторически сложившиеся обстоятельства в известной мере способствовали переходу капитализма в новую, благоприятную для него фазу развития. Главной же причиной трансформации капитализма явилось овладение им научно-технической революцией и адаптация к ее требованиям. Осуществлялась замена традиционной техники и технологии, основанных на использовании модифицированных предметов природы в качестве орудий механического изменения вещества природы, и исчерпавших потенции своего совершенствования и повышения КПД труда, на природные процессы, используемые в качестве технологических. Они проявились как революция в производительных силах (НТР), это позволило значительно снизить энерго- и ресурсопотребление, сократить тем самым антропогенное давление на природную среду, зависимость экономики развитых стран от стран — экспортеров сырья, повысить эффективность производства. Широкое применение науки, природных сил и процессов в производстве, функционирование которых в процессе труда ничего не стоит капиталисту, позволило значительно сократить издержки производства и на этой основе поднять жизненный уровень трудящихся, снизив тем самым остроту социальных проблем, увеличить капиталовложения в развитие науки и ее внедрение в практику.

Мы же в стремлении осуществить лозунг первых пятилеток “Догнать и перегнать!” развитые страны в производстве традиционных продуктов на душу населения по-прежнему делали ставку на ужесточение апробированных командно-административных методов, которые оказались совершенно непригодны при переходе к качественно новым технологическим способам производства, а были в состоянии лишь до известного предела интенсифицировать тиражирование и дублирование уже известного, консервируя тем самым прежнюю структуру народнохозяйственного комплекса. Тем самым мы обрекли себя на повторение прошлого, на застой, и все глубже загоняли страну в тупик экономического и социального развития в целом. Государство в лице командно-административной системы как страшный молох перемалывало ресурсы природы, превращая подлинную цель производства — человека в средство расширенного воспроизводства, извращая главную коммунистическую идею о человеке как цели исторического развития.

В связи с этим возникает вопрос: марксизм ли привел нас к таким результатам? Обратимся к Марксу. Как мы уже показали, Маркс считал формальное обобществление экономически ограниченной мерой для коренных революционных преобразований общественного способа производства, связывал с ним ограниченные возможности “грубого коммунизма”, не имеющего ничего общего с подлинным социальным прогрессом.

Среди объективных факторов нарастания реального обобществления труда и производства в капиталистическом обществе и обусловливающих его закономерный переход на следующую ступень социального развития назовем те идеи Маркса, которые в условиях НТР нашли дальнейшее развитие и подтверждение.

Полагая, что с широким применением природных процессов в качестве непосредственных средств труда, идущих на смену механически модифицированным предметам природы — инструментам, значительно возрастает роль и доля всеобщего труда и наукоемкого производства ив силу этого отрицание самой цели и основы частного капиталистического производства. Широкое применение кооперации творчески усилий и материализация их труда в сложных производственных технологических системах представляет собой, по существу, “накопление всеобщих производительных сил общественного мозга”. На этой основе действительностью становится “превращение процесса производства из простого процесса труда в научный процесс, ставящий себе на службу человеческие потребности”^[54], а вместе с этим и возможность подчинить жизненный процесс контролю всеобщего интеллекта, т.е. сделать действительно планомерным, управляемым не только производство, но и развитие общества в целом.

С использованием естественных процессов в качестве агентов труда и превращением различных форм и свойств материи в объект, орудие и средство производства неизбежно возникает вопрос об общественной форме их бытия. Предметами труда и орудиями индивидуального пользования были и могут быть лишь отдельные, ограниченные в своем объеме конкретные объекты природы (леса, пашни, воды, рудники и карьеры и т.п.), но не природа в ее глобальной характеристике. Предметы всеобщего пользования и вообще биогенные природные условия существования людей, подобно воздуху, солнечному излучению или биосфере не могут быть ни частной, ни групповой, ни государственной, ни общественной собственностью. Они могут существовать и существуют только как неотчуждаемые условия бытия человека, производства и воспроизводства его физического существования и дальнейшего бытия общества.

На примере экологического кризиса, экологизации производства, глобализации деятельности отдельного человека в условиях НТР мы видим, что действительно, как и предвидел Маркс, деятельность каждого отдельного человека приобретает все более непосредственно общественный характер, несопоставимый с производством вещного богатства и прибавочной стоимости за счет человека и деградации природы. Обеспечение индивидуального бытия в ущерб другим людям и живой природе, бесконтрольное применение науки и техники становятся все более недопустимыми. Дальнейший прогресс науки и техники и связанная с ними глобализация деятельности людей требуют коренных социальных преобразований общественной жизни, углубления социального прогресса. Поэтому в перспективе “масса орудий производства должна быть подчинена каждому индивиду никаким иным путем, как только тем, что оно будет подчинено всем им вместе”^[55], но только не формально, а реально.

Поэтому уже в настоящее время даже при той высокой концентрации и централизации капитала, которую обеспечивает государственно-монополистический капитализм, созданные им производительные силы заставляют применять коллективные формы владения, управления и распоряжения собственностью, которые в силу логики дальнейшего развития постепенно перерастают свою капиталистическую форму. Действительно, сейчас мы наглядно убедились, что “рука об руку с... централизацией или экспроприацией многих капиталистов немногими развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах.., которые допускают лишь коллективное управление. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществления труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой”^[56].

Говоря о развитии кооперации и акционерных форм собственности при капитализме, Маркс подчеркивал двойственность общественной формы функционирующего в этих условиях капитала, который, являясь “последним полаганием капитала в адекватной ему форме”^[57], в то же время представляет собой “упразднение капитала как частной собственности с рамках самого капиталистического способа производства”^[58]. Капитал “получает здесь непосредственно форму общественного капитала (капитала непосредственно ассоциированных индивидуумов) в противоположность частному капиталу, а его предприятия выступают как общественные предприятия в противоположность частным предприятиям”^[59]. Другими словами, Маркс рассматривал становление акционерной формы собственности и организации труда и производства самих трудящихся в ее двойственной ипостаси: с одной стороны, как результат высшего развития капиталистического производства, а с другой — как превращение частной собственности “в собственность акционерных производителей, в непосредственную общественную собственность”. “Это — упразднение капиталистического способа производства в пределах самого капиталистического способа производства... представляется простым переходным пунктом к новой форме производства”^[60].

Словом, внутренняя логика развития производительных сил капитализма, стимулируя процессы обобществления труда и производства, достигает своей вершины в обобществлении капитала, что равнозначно положительному упразднению частной собственности и требует изменения экономического базиса общества — производственных отношений, а затем и всех остальных соответствующих им общественных отношений.

Именно благодаря росту реального обобществления производительных сил, труда и производства капитализм вступил в качественно новую фазу своего социально-экономического и политического развития. С осуществлением взаимосвязанных процессов расширения коллективных форм деятельности (а не приватизации) и внедрением в производство новых производительных сил были созданы условия для трансформации многих традиционных для индустриального капитализма проблем, возникновение не свойственных прежнему буржуазному обществу характеристик, которые связываются с социализацией капитала^*. В этом смысле правы авторы, которые, имея в виду стимулируемые НТР реальные процессы социализации, говорят об общей конечной направленности развития человеческой цивилизации.

Отсюда логично заключить: с расширением коллективных форм владения, пользования и распоряжения общественными богатствами, организации и управления трудом и производством, с распространением их на все новые отрасли и сферы производства, становлением новой коллективной общественной организации открываются новые перспективы социалистических преобразований. Словом, сама эволюция кооперативной и акционерной форм собственности, организации труда и производства показывает, что “на известной ступени развития материальных производительных сил и соответствующих им общественных форм производства с естественной необходимостью из одного способа производства возникает и развивается новый способ производства”^[61].

Марксизм четко показал, что капитализм в силу имманентно присущих ему закономерностей эволюционирует к своей неминуемой гибели: “отрицание капиталистического производства производится им самим с необходимостью естественного процесса”^[62], с “фатальностью метаморфозов природы”^[63] благодаря объективному, порождаемому развитием производительных сил, нарастающему реальному обобществлению труда и производства.

 

 

М.Н.Грецкий^[64]

Возможен ли социализм?

Возможен ли социализм? Вопрос этот встал в связи с крушением социализма в СССР и в ряде других стран, откуда был сделан вывод, что социализм в том виде, в каком он реально существовал, не является больше возможным. Между тем в ряде капиталистических стран в 70-80-90-е годы выступили мыслители, которые наряду с критикой в адрес СССР выдвинули концепции социализма, показавшиеся вначале неприемлемыми, но представляющими интерес сейчас. Таким образом, есть смысл к некоторым из них вернуться, а некоторые представить впервые как развивающие в настоящее время идею социализма.

Мы начнем с Италии и назовем в первую очередь Умберто Мелотти с его книгой "Маркс и Третий мир. За многолинейную схему марксистской концепции исторического развития"(Милан, 1972). Это была одна из первых марксистских работ, где был подвергнут критике социализм, существовавший в Советском Союзе, который был назван бюрократическим коллективизмом. Мелотти, профессор социологии в Академии изящных искусств, уже до этой книги автор таких работ, как "Забастовка в своем социальном контексте", "Революция и общество", "Социология голода", "Кубинская революция" и других, привел в своей книге целую схему исторического развития, завершающуюся социалистическим, а затем и коммунистическим обществом. Но бюрократический коллективизм это предшествующая стадия, до социализма и коммунизма. Согласно этой схеме бюрократический коллективизм, в который входят СССР, Китай и ряд других стран, исходит из полуазиатского общества России и азиатского общества (Китай и др.), причем из второго - без колониального завоевания, тогда как с колониальным завоеванием возникает полуразвитое капиталистическое общество (Индия и др.), а из феодального общества - развитое капиталистическое общество. Таким образом, в настоящее время имеется три типа стран - бюрократический коллективизм, полуразвитое капиталистическое общество и развитое капиталистическое общество. Интерес этой схемы в том, что бюрократический коллективизм, под которым понимается тот социализм, который существовал в СССР, оказывается на одном уровне с капиталистическими странами, а социализм, подлинный социализм, идет позже. При этом бюрократический коллективизм, пишет автор, может рассматриваться как форма протосоциализма, причем надо не забывать его довольно серьезные противоречия, которые могут привести его к разложению. "В реальности же капитализм и бюрократический коллективизм это параллельные экономико-социальные формации, которые в различных условиях выполняют одну и ту же функцию обеспечить максимальное развитие социальных производительных сил, что является необходимой предпосылкой будущего перехода к социализму" (P. 234-235).

Рассмотрим теперь книгу Джузеппе Престипино "От Грамши к Марксу. Логико-исторический блок"(Рим, 1979). Она последовала за его книгой "Природа и общество. За новое прочтение Энгельса"( Рим, 1973), в которой логические рассуждения Энгельса были подвергнуты существенной критике. Автор утверждает, что вся философия есть философия истории, что нет никакого "третьего темпа" в диалектическом развитии, поскольку за каждым "третьим" не может не следовать "четвертый" и т.д.

Следующая книга "От Грамши к Марксу. Логико-исторический блок" более оригинальна. В ней выдвигается концепция из 4 логико-исторических блоков: примитивное общество, общество господства, классовое общество и "постклассовое общество". Соответственно для первого характерна стоимость естественного существования, для второго - стоимость инструментального использования, для третьего - стоимость социального обмена, для четвертого - стоимость технологической продуктивности. Это абстрактная периодизация исторического развития, ибо в конкретной действительности все эти стоимости более или менее видимы во всех фазах общественного развития, в каждой из которых мы можем обнаружить только превосходство одного способа производства над другим. Далее следуют главы - "логико-исторические" блоки, в которых автор использует сокращенные выражения - MP, FP, FS и т.д. (способ производства, производительные силы, социальная формация и т.д.). Что же касается социалистической и коммунистической общественных формаций, то, как говорит автор, они соответствуют двум способам производства, перечисленным последними. Таким образом, и здесь также, хотя в гораздо более сложной форме, социализм и коммунизм "суть две реальности глубоко различные" (P. 294), и если одна из них, социализм, относится к современному (хотя и альтернативному) буржуазному обществу, то вторая, коммунизм, принадлежит к последнему логико-историческому блоку. Следовательно, пишет автор, "определение социализма как "первой фазы" коммунистического общества или как "переходной фазы" к коммунизму является ошибочным определением в логико-историческом плане" (P. 379).

Перейдем теперь к Франции. Здесь в течение 20 лет крупнейшим марксистским теоретиком считался Луи Альтюсер. Я напомню, что его взгляды были проанализированы в моей книжке "Наука - философия - идеология" (М., 1978), хотя ни одна из его работ не была у нас опубликована. В виде статьи было напечатано в "Философских науках" (1990, N 7) его выступление на защите докторской диссертации - через 12 лет после того, как оно было представлено в журнал, вместе со статьей об Альтюсере, моей и И.А.Гобозова. Между тем работы Альтюсера "За Маркса", "Читать "Капитал"", "Философия и стихийная философия ученых" и другие были переведены почти на все европейские языки и оказали во многих странах огромное влияние. После его смерти в 1990 г. вышли его работы, написанные в неврологической клинике, где он провел последние 10 лет, а также некоторые другие неопубликованные вещи. Я хотел бы остановиться на его книге "О философии", вышедшей в 1994 г. В ней опубликованы беседа и письма к Фернанде Наварро, мексиканскому профессору философии. Альтюсер говорит здесь о том, что диалектический материализм это "философская чудовищность", предназначенная для оправдания власти, которой она должна служить гарантией. Маркс никогда не употреблял термин "диалектический материализм". Когда высказываются "законы", диалектика является сохраняющей (Энгельс) или апологетической (Сталин). Но когда она критична и революционна, диалектика является ценной. В этом случае невозможно говорить о "законах" диалектики, так же как невозможно говорить о "законах" истории.

Далее Альтюсер высказывается в том смысле, что теперь он знает, каким должен быть материализм. Тот материализм, который лучше всего подходит к марксизму, это случайный материализм, идущий по линии Эпикура и Демокрита. Этот материализм не является философией, которая должна была бы быть разработана в систему, чтобы заслужить это имя. То, что является решающим в марксизме, это то, что он представляет позицию в философии.

Здесь Альтюсер упоминает Жака Биде с его "прекрасной книгой" "Что делать с "Капиталом"?"(Парих, 1985). Он незадолго до этого посетил Альтюсера и они долго разговаривали, после чего Альтюсер пришел к выводу, что исследования Биде бросают новый свет на произведения Маркса. Теперь задача состоит в том, чтобы разрабатывать не марксистскую философию, а философию для марксизма. В этом направлении и идет случайный материализм. Нужно мыслить необходимость как необходимое становление встречи случайностей. Мое намерение здесь, говорит Альтюсер, состоит в том, чтобы настаивать на существовании материалистической традиции, не признаваемой историей философии. Это традиция, идущая через Демокрита, Эпикура, Макиавелли, Гоббса, Руссо, Маркса и Хайдеггера и через такие категории, как пустота, предел, край, отсутствие центра, сдвиг центра на край и свобода. Материализм же, обычно приписываемый Марксу, Энгельсу и Ленину, это материализм необходимости и телеологии, то есть прикрытая форма идеализма. Живая истори подчиняется одной константе (но не закону): константе классовой борьбы. Это тенденциальный процесс, который означает, что тенденция не обладает формой или фигурой линейного закона, но что она может разветвляться под действием встречи с другой тенденцией и так далее до бесконечности. При каждой встрече тенденция может вступать на непредвидимый путь, потому что случайный. Именно поэтому Лорд Поппер ничего не понял в марксизме. Но можно сказать, что и Маркс и Энгельс не приблизились к теории истории в смысле непредвидимого исторического события, единственного и случайного, ни к теории социально-идеологическо-политической практики. А Ленин, Грамши и Мао осмыслили это лишь отчасти. Единственный, кто осмыслил теорию политической истории, это был Макиавелли.

Далее Альтюсер говорит о философии как о поле боя. В каждой философии можно обнаружить идеалистические и материалистические элементы при господстве одной из двух тенденций над другой. Противоречие в философии не между А и не-А. Оно тенденциально. Каждая философия есть более или менее завершенная реализация одной из двух антагонистических тенденций идеалистической или материалистической. А во вне проявляется "антагонистическое противоречие" между двумя тенденциями. Дело в том, что каждая философия должна нести в самой себе своего побежденного врага, чтобы конституироваться как новая философия. Она должна не только овладеть его оружием, его войсками и территорией, но прежде всего его аргументами, поскольку именно благодаря им будут достигнуты величайшие победы. Таким образом всякая философия идеалистической тенденции с необходимостью несет в себе материалистические аргументы и наоборот. Однако между идеалистической и материалистической философией есть разница более существенная: философ-идеалист это человек, который, садясь в поезд, знает с самого начала исходный вокзал и вокзал прибытия; в противоположность ему философ-материалист садится в поезд "на ходу", он не знает ни цели, ни исходного принципа, но гуляя по вагонам, он регистрирует последовательности случайных встреч, а не как философ-идеалист - последовательности, вытекающие из происхождения, принципа или первой и абсолютной причины.

Философские тезисы, говорит Альтюсер, производят воздействия на социальные практики. Отсюда следует, что может быть и переход от господствующей идеологии к идеологии революционной. Наша главная задача - создать основы подлинной материалистической философии и правильной философской стратегии для того, чтобы могла возникнуть прогрессистская идеология. Такими словами кончается в книге "О философии" раздел, названный "Философия и марксизм".

Теперь несколько слов о последнем крупном французском мыслителе - Жаке Биде и его работах "Что делать с "Капиталом"?" (Париж, 1985) и "Теория модерна" (Париж, 1990). В своем труде "Что делать с "Капиталом?"" Жак Биде проделывает очень серьезную работу, сопоставляя 3 экономических рукописи и 3 издания "Капитала" и приходит к выводу, что надо следовать по пути, обратному тому, которым следовали французские и другие исследователи, надо следовать по пути Альтюсера. Что он и делает. В конечном же итоге он заключает, что теория, изложенная в "Капитале", "не позволяет нисколько "предвидеть" социализм в конце капитализма. Так как эпистемологическая эквивалентность тенденций и контртенденций осуждает всякое телеологическое понимание теории" (P. 266).

В своей второй книге "Теория модерна" Жак Биде предлагает альтернативу, которая помещает марксизм в более широкую парадигму модерна. Эта парадигма обозначает матрицу, общую для нескольких классовых обществ, из которых капитализм и социализм образуют полярно противоположные варианты (ср. Дж. Престилино "От Грамши к Марксу"). Для общей матрицы характерны такие детерминации, как межиндивидуальность, ассоциативность и центричность. Эту философию автор сопоставляет с философией Хабермаса, Роулса и Балибара и приходит к выводу о ее преимуществе. Идея социализма, говорит он под конец, выгнанная в окно, возвращается через большую дверь. Однако она оказывается перед угрозой, стоящей перед человечеством. Она должна тогда поставить вопрос о своем выживании, о своем дальнейшем движении, о наведении порядка в своем существовании. Это экологический и тому подобные вопросы.

Рассмотрим в заключение некоторые сочинения американского профессора Джона Рёмера. В своей первой книге "Аналитические основания марксистской экономической теории" (Кэмбрижд, Лондон, etc., 1981) он стремится углубить марксизм, придав ему микрооснования. Он предлагает математический подход к экономической теории марксизма и впервые применяет строгие методы логико-математических моделей, модальной логики, теории игр и т.п. Впоследствии это будет названо "аналитическим марксизмом".

Однако значительно интереснее его вторая работа - Дж.Рёмер "Общая теория эксплуатации и класса" (Кэмбридж, Лондон, 1982), в которой он распространяет свою теорию на все экономические формации, включая социализм и коммунизм. Он по-прежнему использует строгие методы, математический подход и дает более общую теорию, чем марксистская экономическая теория. При этом, как он сам пишет, ответы на многие классические вопросы появляются естественным путем. Эти вопросы касаются трудовой теории стоимости, относительного значения различных учреждений для присутствия эксплуатации, сравнительной этики буржуазной и марксистской идеологии, образования классов, требований исторического материализма. Рёмер считает, что рассматривать существующие социалистические общества как капиталистические неправильно. Однако неверно и считать эти общества покончившими со всякой эксплуатацией. Для них характерна "статусная эксплуатация". "В отличие от капиталистов, которые получают свой статус от владения собственностью, в социалистическом обществе "комиссары", пишет он, получают возможность контроля над собственностью благодаря своей позиции, своему статусу. Именно поэтому они собственно и рассматриваются как пользующиеся статусной, но не капиталистической эксплуатацией" (P. 254). Рёмер отмечает, что в Советском Союзе власть принадлежит (теперь скажем - принадлежала) скорее позициям, а не людям и к тому же распределение зарплаты здесь гораздо более равномерное, чем в капиталистических странах. Отсюда вывод: статусная эксплуатация это последний тип эксплуатации. При коммунизме социалистическая эксплуатация уничтожается, каждый производитель работает по своим способностям и получает в соответствии со своими потребностями.

В 1986 г. Рёмер издает книгу "Аналитический марксизм" (Кэмбридж, Лондон, Нью-Йорк), в которой он собирает сторонников нового подхода к марксистской теории - прежде всего Г.А.Коена и Дж.Елстера, а также Р.Бреннера, Р.Бардхана, А.Пшеворски, А.Вуда и Е.О.Райта. Вот что он пишет во "Введении" к этой книге: "Исторический материализм, классы и эксплуатация рассматриваются здесь как центральные организующие категории. Существует убеждение, что некий вид социализма превосходит существующий капитализм и что отчуждение и несправедливость ныне существующего капитализма могут быть превзойдены. И может быть величайшая задача для марксизма сегодня заключается в том, чтобы построить современную теорию социализма" (P. 2).

Рёмер является центральной фигурой в аналитическом марксизме. Другие крупные теоретики это Г.А.Коен ("Теория истории Карла Маркса". Защита. Лондон. 1978, с которой собственно и началось это движение) и Дж.Елстер ("Делая смысл из Маркса", Кэмбридж, 1985 и др.). В книге "Аналитический марксизм" Дж. Рёмер, Г.А.Коен, Дж.Елстер и др. высказываются по разным вопросам - об историческом материализме, о классах, о методе, о справедливости. Между ними выявляются определенные расхождения. Они еще не высказываются за социализм. Но в общем все они стремятся применять современные средства логики, математики и построения моделей.

Рассмотрим в заключение работу Дж.Рёмера "Будущее за социализмом" (Кэмбридж, 1994). Здесь он обращается к 7 предложениям американских авторов, высказывающихся за социализм. При этом он ссылается на книгу "Рыночный социализм: текущий спор", изданную Бардханом и Рёмером в 1993 г., в которой имеется 6 из 7 этих предложений (а вообще их гораздо больше). Главное затруднение для экономики, состоящей из фирм, управляемых трудом (labor - managed firms - LMF), говорит Рёмер, это финансовая проблема. Предложения Жака Дреза, Марка Флёрбэя и Томаса Вайскопфа, имеющиеся в книге "Рыночный социализм", все решают эту проблему посредством внешнего финансирования. Так у Флёрбэя фирмы, управляемые трудом, финансируются займами из банков, а сами банки являются фирмами, управляемыми трудом. У Вайскопфа фирмы, управляемые трудом, финансируются акциями фондовой биржи.

Второй тип предложений по рыночному социализму предусматривает фирмы, максимизирующие прибыль, которые управляются менеджером, избранным советом директоров. Это предложения Пранама Бардхана и самого Джона Рёмера. Что делает их социалистическими это то, что индивидуумам не разрешается вкладывать деньги в фирмы в "государственных" секторах с последующим выравнивающим эффектом при распределении прибылей. Оба предложения разрешают существовать маленьким частным фирмам. В предложении Бардхана сфера государственных фирм разделяется на группы. Фирмы в каждой группе объединяются с главным банком. Банк ответственен за получение капитала для фирм его группы и за обеспечение их управления. Фирмы одной группы имеют акции каждой другой; дивиденды, которые фирма получает от других фирм, распределяются между ее работниками. Бардхан стремится набросать механизм, разрешающий бюджетную проблему, которая мучила восточно-европейскую и советскую экономику (у нас не хватало побудительных мотивов). Он считает, что его система будет производить правильные побудительные мотивы: другие фирмы в группе и главный банк будут следить за тем, чтобы каждая фирма преследовала цель максимизации прибыли.

В предложении Рёмера фирмы также финансируются займами из общественных банков, которые отвечают за управление фирмами. Однако, прибыли от фирм распределяются между индивидуальными пайщиками. Вначале правительство распределяет определенное число купонов или ваучеров среди всех взрослых граждан, которые используют их для покупки акций фирм, обозначенных не в обычных деньгах, а в купонах. Владение паем фирмы дает возможность гражданину владеть частью прибыли фирмы. При этом граждане могут вкладывать свои купоны в доли взаимных фондов, которые покупают акции фирм. Никто не может покупать акции или купоны за деньги. Люди однако могут обменивать акции фирм на акции в других фирмах за цены в купонах. Таким образом, цены на фондовой бирже купонов будут колебаться, как это бывает на обычной фондовой бирже. Поскольку деньги не могут использоваться на фондовой бирже купонов, небольшой класс богатых граждан не будет в конечном итоге иметь большинство акций. И поскольку концентрация собственности фирм в небольшом классе таким образом предотвращается, я считаю, говорит Рмер, что экономическая политика в такой экономике будет значительно отличаться от капиталистической экономической политики, даже если капиталистическая экономика начала также с равного разделения акций фирм. Портфель купонов каждого гражданина будет возвращаться в общественную казну при его смерти, и выдача купонов будет продолжаться для нового поколения взрослых. Таким образом система купонов это механизм, дающий народу долю общей прибыли экономики во время жизни.

Поскольку существует рынок для труда, а люди по-разному образованы и талантливы, будут существовать различия в зарплате. Предложения Бардхана и Рёмера концентрируются на выравнивании распределения этой другой части национального дохода - прибылей. Некоторые сторонники предшествующей системы считают, что различия в зарплате будут ограничены суммой 3 или 4,5 к 1, основываясь на опыте Мондрагона в Испании, где была введена подобная система. Я же полагаю, говорит Рёмер, что главная слабость подобных предложений заключается в том, что фирмы не будут управляться демократически. Хотя доход распределялся бы более равно, но отношение трудящихся к их фирме не очень изменится. Главное преимущество моей модели в том, что она включает по-видимому самое маленькое изменение с ныне существующим капитализмом и поэтому она будет иметь наибольшую вероятность столь же эффективного руководства, как и капитализм.

Третий класс предложений, представленный Фредом Блоком ("Капитализм без классовой власти" в журнале "Политика и общество", 1992, 20) и Джошуа Коеном и Джоеллем Рождерсом ( в книге"Рыночный социализм") не рассматривает de jure изменение в правах собственности фирмы. Предложение Блока, которое он называет "капитализм без классовой власти", предусматривает резкое усиление конкуренции на рынках капитала и изменение структуры управления фирмами и банками. Он в частности ограничивает законодательно перемещение капитала через границы, проводит реконструкцию банков, изменяет состав дирекции фирм, который должен состоять из 35% служащих, из 35% держателей активов и из 30% остальных. Блок считает, что подобные институциональные изменения приведут в слому власти богатых над экономикой и политикой, позволяя постепенное выравнивание доходов и богатств через постепенное усиление налоговой политики.

Наконец, Коен и Рождерс выступают за систему "ассоциативной демократии". Они предлагают политически уполномочить все существующие ассоциации. В результате, хотя юридически права собственности корпораций могут не измениться, фактически ассоциации, занимающиеся окружающей средой и потреблением, заставят корпорации изменить свое поведение.

Таким образом, говорит Рёмер, любое из первых 6 предложений могло бы попасть в повестку дня в Восточной Европе, а предложение Коена и Роджерса - в передовые капиталистические страны. Некоторые могут рассматривать выдвинутые предложения как пораженческий ревизионизм, заявляет Рёмер. На самом же деле это все варианты новой модели, которая сочетает сильные стороны рыночной системы м социализма, эффективность и равенство. Автор делает выводы из гибели социалистической системы в Советском Союзе и в Восточной Европе. Он заявляет, что социализм остается идеалом, за который стоит бороться, и возможностью в реальном мире. Советская модель социалистического общества мертва, но это не значит, что другие, неиспытанные формы социализма должны быть похоронены вместе с ней. То, что предлагается в этой книге, это защита альтернативного социализма, называемого рыночным социализмом. Я различаю, говорит Рёмер, краткосрочные и долгосрочные цели социализма. В данном случае делаются попытки сформулировать краткосрочную цель, то есть экономический механизм, способный придвинуть нас ближе к конечной цели - но только придвинуть ближе. А этой конечной целью является равенство шансов для всех на: 1. самореализацию и благосостояние, 2. политическое влияние и 3. социальный статус.

По моему мнению, считает Рёмер, социалисты сделали фетиш из общественной собственности как обязательной при социализме, а отсюда вытекают ложные выводы. В частности, тот вывод, что рабочие имели мало мотивации работать в полную силу, поскольку фактически было невозможно их уволить, и в то же время не было достаточных стимулов для заработка, поскольку имелось мало товаров, которые можно было купить.

Так говорит Рёмер, и на первый взгляд кажется, что он прав. Действительно, сейчас у нас много товаров, и многие стремятся заработать побольше, чтобы их приобрести. Это вполне понятно. Но давайте спросим себя, почему же социализм не мог создать такого изобилия товаров? Ведь послал же он первого человека в космос, создал первый атомный корабль, первую атомную электростанцию, первые ракеты с огромным радиусом действия и многое другое. А ведь это стоило гигантских средств. А сколько средств стоило поддержание огромного социалистического лагеря, в который входила 1/3 стран всего мира, а также коммунистические партии во всех остальных странах? Когда читаешь книгу Джона Бэррона "Операция"Соло": агент ФБР в Кремле", то просто поражаешься тому, что Моррис Чайлдс, бывший шпионом ФБР в Кремле, куда он ездил из США с 1958 по 1977 г., перевез в Америку из СССР более 25 миллионов долларов только для Американской компартии, возглавляемой Гэсом Холлом. А сколько пошло на остальные коммунистические партии? Этого, по-видимому, мы никогда не узнаем, поскольку отвечавший за это дело Кручина покончил с собой в момент, когда началась перестройка в ЦК. А если бы не было капиталистического лагеря, не нужно было бы тратить деньги на вооружение, на поддержку социалистического лагеря, коммунистических партий. И разве мы не могли бы истратить гораздо больше на создание товаров? Конечно, могли бы!

Что же мы имеем в мире на сегодня? "Прогресс не остановишь" - эта максима XIX века более не актуальна. Если он не остановлен, прогресс сегодня серьезно замедлен, а его шансы на восстановление в контексте нашей цивилизации почти не существуют. Вера в постоянный и ускоряющийся прогресс достигла вершин в 50-60 годы. Тогда говорили нам, что в 2000 году не будет болезней, мы будем жить до 150 лет и больше, концы недели мы будем проводить на Луне, а межпланетные путешествия будут доступны каждому из нас. Это в 2000 году. Увы! Источник глубокого кризиса, который переживает сегодня Запад, находится в очень сильном замедлении технологического обновления. Все это говорится во французской книге Жана Жемпеля, которая называется "Конец будущего. Технологический упадок и кризис Запада" (Париж, 1992).

В заключение приведу несколько цифр из книги Лестера Туроу "Будущее капитализма" (Новосибирск, 1999). В 60-е годы мировая экономика росла, с учетом инфляции, ежегодным темпом в 5 %. В 70-е годы этот рост снизился до 3,6 % в год. В 80-е годы произошло дальнейшее замедление - до 2,8 % в год, а в первой половине 90-х годов нашему миру пришлось смириться с темпом роста 2%. Однополярный экономический мир, где господствовали Соединенные Штаты, уже позади; ему на смену пришел многополярный мир, где нет господствующих держав. В 1964 г. лишь 29% населения считало, что Соединенные Штаты управляются в интересах богатых; а в 1992 г. эта цифра выросла до 80 %. И если посмотреть на экономические результаты - кто что получил за предыдущие двадцать лет, то вряд ли кто-нибудь скажет, что эти люди не правы. Так пишет сам Лестер Туроу. Никто не знает, где и когда произойдет финансовый кризис и каковы будут его масштабы. Но нет сомнения, что в какой-то неизвестный момент будущего такой кризис придет. Это слова самого Л. Туроу.

 

 

Александр Зиновьев^[65]