LXXXVIII - раздел Философия, Цитадель. Антуан де Сент Экзюпери Цитадель
Ох Уж Это Нежелание Выйти За Пределы Самих Себя…
«Я!...
Ох уж это нежелание выйти за пределы самих себя…
«Я! – говорят они. – Я!»
И похлопывают себя по животу. Будто там кто-то есть, будто кто-то жив благодаря им. Так могли бы кричать камни храма: «Я! Я!»
Так кричали и те, кого я отрядил добывать алмазы. Пот, катящийся градом, отупение усталости преображались в сверкающие бриллианты. Алмазы обеспечивали людям жизнь, алмазы делали людей значимыми. Но однажды люди взбунтовались. «Я! Я! Я!» – закричали они. Они не желали больше служить алмазам. Не желали нарабатывать себя. Они требовали почтения к себе – к таким, каковы они есть. Вместо алмаза они предложили себя как перл созданья. Но сами по себе они мало чего стоили, облагораживали их алмазы. Так камни облагораживают храм. Дерево – отчее гнездо. Река – принадлежность к царству. Реку царства воспевают: «Мать наших стад, неспешная кровь полей, водительница стругов…»
Но бунтари сочли, что они цель и венец творения, они стали заботиться, чтобы им служили, отказавшись служить тому, что превосходило их.
Они перерезали князей, стерли в порошок алмазы, чтобы всем досталось понемножку, засадили в тюрьму ищущих другую правду, чтобы никто не взял однажды над ними верх. «Настало время храму служить камням», – сказали они. Им казалось, они стали богаче, когда каждый потащил к себе кусочек храма; лишились они святилища, приобрели кучу щебня.
XXXVIII
Ах, как жаловалась на обидчика эта женщина:
– Разбойник, – кричала она, – тварь продажная! Греховодник! Бесстыжий лгун! Мерзавец!..
– Ты в грязи, – сказал я ей, –
LXXVIII
Пришли ко мне с упреками – нет, даже не геометры моего царства, да и был он у меня один и уже умер, – пришли представители от толкователей моих геометров, а было этих толкователей д
LXXXIII
Я устал. Изнемог. И, наверное, был бы честнее, если б сказал: чувствую, что оставлен Господом. Больше не было надо мной замкового камня, смолкло во мне эхо. Смолк тот голос, что гов
LXXXVII
Тебя не ободрят; знамение, которого ты так ждешь, – молчание. Камни не знают и не могут ничего знать о храме, который сложен ими. Ничего не знает нарост коры обо всем дереве, одетом
CXXVIII
Ты спросил меня: «Почему народ принял рабство, почему не сопротивлялся до конца?»
Нужно отличать самопожертвование во имя любви – благородное самопожертвование – от самоуни
CXXXIII
– Стихотворение я написал. Осталось его поправить. Мой отец возмутился:
– Ты написал стихотворение и теперь собираешься его поправлять? Но что значит писать стихотворение,
CXXXVII
Не забывай: слово – уже воздействие. И если ты хочешь понудить меня к действию, ничего мне не доказывай. Неужели ты веришь, что сдвинешь меня с места доводами? Я найду повесомее и д
CXXXVIII
Я задумался, что же такое счастье, и, мне показалось, что-то понял. Оно представилось мне благодатным плодом жизненного уклада, который вытруживает в тебе день за днем душу, способн
CXLVIII
Я странствовал по незнакомым угодьям, постигая: повиновение каким запретам складывает человека. Моя лошадка неспешным шагом трусила проселком от одной деревни к другой. Дорога могла
CLXVIII
Ты говоришь: «Он – мой сторонник, мы с ним можем сотрудничать. А этот всегда возражает мне, естественно, что он – мой противник, с ним я могу только воевать».
Поступая так,
CLXXIII
Всего-то и есть что лодка, затерянная в мирном морском просторе. Но, конечно, есть, Господи, и иная мера, благодаря ей рыбак в своей лодке покажется мне костром усердия, добывающим
CLXXVII
Я заговорю с тобой, и с моей помощью тебе откроется очевидное. Я верну тебе твои божества. Кто-то верит в ангелов, кто-то в демонов, кто-то в духов. Достаточно, чтобы они народились
CLXXVIII
Перестав слушать людей, я услышал их. Одни мудры, другие – нет. И вот передо мной женщины, что творят зло ради зла. Нет у них другой радости, как чувствовать разгорающиеся огнем щек
CLXXXII
Я не начну с того, что все знаю и понимаю, я просто пойду и оставлю за собой след… Я принадлежу царству, оно мне, нас не разделить. Если я жду чего-то, то только от того, что заложи
CLXXXIII
Семя кедра может посмотреть на себя и сказать: «Как я прекрасно, полно сил и жизненной мощи! Я – уже кедр. Лучше кедра, ибо я его суть».
Но я, я говорю, что оно пока еще пу
CLXXXIV
Мне было грустно, печалили меня люди. Каждый занят собой и не знает, чего хотеть. Никакое добро тебе не в помощь, ибо ты попираешь его, желая возвыситься. Да, дерево ищет в земле со
CLXXXVI
Они не чувствуют, в чем смысл времени. Хотят рвать цветы, которые еще не раскрылись, которые еще и не цветы вовсе. Или берут расцветший где-то вдалеке, роза эта для них не венец дол
CLXXXVII
Я – обживающий. Вы голы на ледяной земле. Скорбный народ мой, затерянный в ночи, цвель на трещиноватой коре склона, что задержал каплю влаги, спускаясь в пустыню.
Я сказал
CLXXXVIII
На что понадеяться, если тебе не видно света, излучаемого не вещью, а смыслом? Я вижу, ты грустно застыл у двери.
– Что с тобой?
Ты не знаешь и принимаешься жалова
CLXXXIX
Народ мой возлюбленный – вот она, мука, что вошла мне в сердце, когда я отдыхал на горе, похожей на каменную мантию. Пожар вдалеке, но я вижу пламя, чувствую запах гари.
«К
CXCVIII
Я ищу высокой справедливости, ищу высокого применения низостью скопленному сокровищу, ибо всегда стою за храм, а не за отдельный камень. Не хочу вместо ледника – лужи, вместо храма
CCXVIII
Эти люди, приукрашивая себя, хотят тебя уверить, будто днем и ночью одушевлены страстью. Врут.
Соврет дозорный на крепостной стене, если вдруг начнет повествовать тебе о св
Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Новости и инфо для студентов