Дело, с которым приходим на Землю

 

Дай Бог каждому так рано понять себя, как понял Александр. И спасибо за святого посланника на его пути – отца Михаила. Совсем юный человек, оставаясь еще на поруках своих родителей, ясно и без колебаний, без какого-то ни было сожаления о том, представил свое будущее. Он увидел себя за мольбертом. Он почувствовал себя с кистью в руке; почувствовал, что если не станет художником, то жизнь и смысла-то не имеет для него. Это не было минутным желанием. Это было целостным порывом, потребностью. Желания исходят от ума. Потребности же рождены в сердце, в колыбели всего существа. И на карту Александр поставил все: «Или-или». И он не на секунду не усомнился, и не отступил ни на шаг от своей благодати. Это было все его видение. Время старило художника, но ничего не менялось: и в седовласом возрасте он стоял у мольберта. Александр твердо решил: во что бы то ни стало – быть художником. Это его дело, это его задача здесь в настоящем времени!

 

Когда он возвращался домой, то по дороге не мог сдержать свое открытие, но поскольку поделиться было не с кем, то он громко говорил сам с собой:

 

– Я стану писать картины, чтобы кому-нибудь было приятно смотреть на них, хотя это не главное… Но чтобы люди поняли кто они и что они, для чего они здесь в своих рождениях. Да, эстетическое удовольствие от живописи очевидно, но это далеко не главное, ведь розовый куст в саду монастыря, за которым я ухаживал, сама эстетичность. Однако он цветет не для меня, и не для отца Михаила. Розовый куст цветет для себя! Он ­ сам по себе, как и я теперь. Кто может насладиться ароматом куста? Любой: тот, кто поливал его, и тот, кто затопчет его. Это же сила небесная! Быть одинаково полезным и приятным любому – другу и врагу своему. Чем же человек хуже? Почему же человек лицемерит, почему он такой разный – играет выгодную роль, лжет другим и себе?.. Нет, я не предам себя… Отец будет бить меня, но я буду тем, кто проявился во мне как творец. Я буду художником. Для себя. Для жизни. Ведь сейчас я не могу сдерживать в себе это. Оно сильнее меня. Дар сильнее меня. Творчество просто выпрыгивает изнутри. Желания делать что-либо отсутствует, но не делать свое дело я не могу. Нет и мысли о том, чтобы заниматься чем-либо другим. Нужно скорее найти способ, чтобы рисовать. Я найду, обязательно найду!!! – почти во весь голос выкрикивал на бегу Александр.

 

А сам тем временем и не заметил, как дорога привела его к дому. Мать стирала в огромном жестяном тазу одежду мужа. Младший брат работал на мельнице, а отец стоял на пороге их древней хижины и вглядывался вдаль, на бегущего домой сына.

 

– Ты опять болтал языком с этим религиозным фанатиком? – закричал отец на Александра.

 

– Я не…

 

– Займись делом: ступай на мельницу и помоги брату в работе. Ты уже не маленький, чтобы болтаться без дела. Все, что требуется знать – и запомни эту истину хорошенько – овладей ремеслом. Стань кем-то! Стань кем-нибудь! Иначе пропадешь в нищете.

 

– Хорошо, я помогу Дмитрию на мельнице.

 

– Мы с матерью всю жизнь горбатились, чтобы вырастить вас, сделать из вас людей. Тебе следует учиться. Учись у меня, учись у брата, хоть он и младше тебя, но толку в нем больше многократно. Что за польза от философских бредней? Только руки накормят тебя, ведь мы живем и работаем, чтобы хоть как-то существовать, не сгинуть.

 

– Но разве мы достойны существования «хоть как-нибудь»? Разве жизнь не есть праздник без начала и конца?

 

– Иди сюда, я покажу тебе праздник вот этой плетью, – заорал в бешенстве отец.

 

И Александр понял, что разговор о его собственном выборе, о свободе проявлять себя в согласии с внутренним миром, закрыт. Он понял также, что предстоит либо воевать с собственной семьей, либо бежать от нее. Сил на какую-то ни было войну у него не было. Да и желания – тоже. И тогда печаль от непонимания его близкими людьми посетила юное сердце. В свои шестнадцать лет он испытал, что значит одиночество. Гении всегда непонятые толпой, они всегда одиноки. Мальчик не выбирал. Он принял себя как данность. Принял ту ситуацию, которая пришла в его действительность без предупреждения, не давая шанса подготовиться. И в этом принятии заключалось все его счастье, вся его сила и вся его еще не раскрытая, но могучая любовь к жизни. В этом принятии он сам становился любовью, потому что сказано в писании: «Кто ходит в непорочности, тот ходит безопасно; а кто превращает пути свои, тот будет наказан». Александр стал чистым истоком жизни только по одной причине – он не боролся с ней, он поддерживал ее. Он стал совсем простым, стал следовать своей природе. Без насилия над миром, без войны со своим миром. Александр подчинился жизни и дал ей пройти сквозь себя, как проходит электрический ток сквозь провода.

 

***

 

Брат Дмитрий возился с инструментами: чинил жернова. Я подошел тихо-тихо, как сова бесшумно сел на сваленное бревно, и наблюдал за ним. Казалось, что он был доволен работой. Отец платил ему каждую неделю за труд на мельнице. Все, на что жила семья – доходы с продажи на рынке муки. И мельница была единственным спасителем. Поля нашей семьи, засеянные пшеницей и рожью, давали скудный урожай. Но мы брали на обмолку зерно других семей, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.

 

Сегодня отец зол, потому что мельница сломалась. Работа остановилась, и он негодует на это. Каждый потерянный день может обернуться в голодную зимнюю неделю. Кто знает, когда брат вновь ее запустит в работу. Отец зол на меня, на мою мать, на самого себя – он в неопределенности. Он не знает, что будет с зерном. Он не знает, как пойдет продажа муки. Он не знает, какой урожай даст поле в этом сезоне – погода так переменчива, что предсказать ее исход практически невозможно. Отец мой в неопределенности по отношению к своему будущему. И это делает его слабым, очень слабым. Страх так сковывает его, что даже простое деревенское счастье: жить среди поющих птиц и благоухающих цветов, жмуриться от золотистых солнечных лучей, просыпаться под крик петухов, бегать босым по утренней росе, просто и без дела сидеть на берегу Чанги, а может быть и выудить пару карасиков к обеду – ему недоступно. Мир не доступен ему, но есть только проблема, есть только работа, есть поучения и наказания. Но это же парадокс! Деревенский мужик закрыл от себя чудесный мир, когда мир растворен во всем, что окружает его. Это печальный парадокс. Но такова реальность. Но что еще больше меня заботит, так это то, что эта реальность через моего отца приходит ко мне, заставляет подчиниться своей правде. Мой выбор, однако, сделан. Я найду способ покинуть семью.

 

Так, стоя в полной тишине за спиной своего брата, размышлял Александр. Они были близки друг другу не только по крови, но и по духу. С малых лет дороги братьев постепенно начали расходиться. Дмитрий постигал действительность через руки. Его руки знали, что такое жизнь. Он и часа не мог провести без работы. Это вся его правда: труд. И отец это очень ценил и любил его особенно сильно за это качество. Хотя, конечно, отец не мог его любить за это, ведь, когда мы любим за что-то – это не та любовь, не истинная любовь, это скорее уважение. Мог ли вообще отец любить сыновей? Он, прежде всего, не любил себя… Иногда он ненавидел все вокруг, всех людей и животных. Это был маленький слабый неудачник в роли диктатора. Любовь не входила в его сердце. Радость не видела его души. Работа – только спасение для него, просто дверь, за которой он прятал свою неудовлетворенность. Дмитрий же, наоборот, постигал через работу бытие. Он был живым, настолько живым, что походил даже на волшебника, которому подчиняются все предметы. Все слушалось его рук. Работа спорилась отлично. И Александр решил открыться брату. Вдруг чем поможет? Вдруг не предаст?

 

– Дима, – в полголоса позвал он брата, – я пришел помочь чинить жернова.

 

– Я сделаю новые жернова уже к вечеру, а ты сходи расчисти молотильню для новых зерен. Елагины сегодня привезут свои запасы на обмолку.

 

– Да, сделаю, как говоришь, но я хотел кое-что сказать тебе… Выслушай меня, пожалуйста.

 

– Что же именно? Говори, чего молчишь, мечтатель?

 

– Я еще не долго буду с вами. Скоро уеду в город. Надолго. Может быть насовсем.

 

– Уедешь от нас? Как насовсем? Что за дрянь в твоей голове, сукин ты сын!

 

– Сегодня я увидел свой путь. Мое дело – рисовать, быть художником.

 

– Ха-а! Художник! Да ты с голоду загнешься на третий же день художествования! Кто позаботится о тебе? Отец? Сядешь на его шею – и отец высечет из тебя все мечты, будь осторожен!

 

– Нет, нет, найду работу, а ночью буду писать картины… я просто не могу без этого, пойми. Не могу так, как и ты не можешь без своей работы. Я открылся тебе, потому что мне больше не кому открыться. Ты мой кровный брат, ты должен понять родную душу. Мать будет плакать, а отец проклянет меня, но все равно я твердо решил уехать. В городе есть художественная школа. Направлюсь прямо туда.

 

– Сашка, но почему рисование? Разве в тебе есть эта способность смешивать краски: мы никогда не видели в тебе это прекрасное начало. Ты нам раньше не говорил об этой страсти. Почему сейчас, и почему непременно становиться художником? Мало что ли работ, за которые хорошо платят? Пусть и в городе, пусть не с нами жить будешь, но оставайся на ногах, спускайся на землю…

 

– Дело – в другом. То, что произошло со мной – чудо, нет этому иного названия. Ни ты, ни отец, и даже мать не увидит сейчас то чудо во мне. Внешне я остался прежним. И останусь таковым. То, что прекрасного есть в тебе нужно прятать. Прятать самую ценность своего сердца; и тогда эта ценность начнет в нем прорастать, словно зерно в темной почве. Если свой дар открывать всем и каждому – он засохнет, как зерно засохнет без земли. А когда дар прорастет прекрасным цветком, вот тогда его все узрят. Мои полотна будут доступны так же, как и воздух. Мир узнает о них, но не сейчас.

 

– Брат, ты так никогда не говорил. Это даже странно слышать от тебя. Мы думали, что ты глуп и годен лишь ухаживать за деревьями в саду…

 

– Меня это вполне устраивало, я чувствую себя глубоко удовлетворенным человеком. У меня не было и нет жалоб. Все мое существо наслаждалось тем, что делало: от ступней, которыми я вставал на росу сада, до волос, что были обласканы ветвями дерев. Теперь я вижу мир намного сложнее, намного глубже и интересней. Благодарю все вокруг, что это произошло. Этот дар – в легкость, он движет мной.

 

– Я не мастер также говорить с тобой, как ты говоришь мне, мои руки привыкли к труду, но то, что я слышу, волнует сердце. Объясни, что еще ты видишь?

 

– Люди лживы, неискренни. Они прячут в себе, глубоко в себе свой страх, свои слабости. Они прячут свое уродство, а прославляют свою силу, кричат о ней вокруг. Это кажется таким естественным, но вот что происходит: то, что безобразно начинает давать плоды, начинает плодоносить в их сердцах. А то, что действительно было силой – развеивается по ветру. И сколько бы это не зарывали, и как глубоко бы это ни зарывали – оно только укрепляет корни, и продолжает расти и крепнуть, давая все больше плодов. А милость развеивается. Чудесное теряется, прекрасное растрачивается на бесполезную демонстрацию, на фетиш. Сила дерева – в его корне, но корень никто не видит, корень спрятан в земле. Затем, когда сила льет через край, ее становится заметно в виде цветов и плодов, виде аромата и благоухания, прохладной тени цветущей кроны. Сила рождает прекрасное продолжение. А люди все перепутали, они зарывают в своем сердце лицемерие. Каковы же плоды?.. Сорняки мира. Моя задача быть собой: посадить в своем сердце силу и наслаждаться ее плодами. Вот почему я не могу идти иным путем, ведь моя сила – новое видение жизни, которое я передам через краски и холст.

 

– Хорошо, что так. Но на что же ты будешь жить? Где найдешь работу? Я по возможности поддержу тебя, Саша, но ты же знаешь: отец деньги считает, многого сделать для твоей мечты я не в силах, увы.

 

– Спасибо за помощь, Дмитрий. Ты услышал меня – это главнее денег. Будущее само позаботится о себе, мне незачем делать его работу. К чему тревожиться сейчас? Если мне дан настоящий дар, значит тот, кто дал его позаботится обо мне. Вместе с мечтами мы получаем все силы, любую поддержку вселенной. Я не верю в это, незачем верить тому, кто знает. Я знаю: жизнь кормит меня так же, как и дышит во мне. Жизнь присутствует во мне. Пусть она будет естественна, без моего беспокойства по поводу денег.

 

И щеки старшего брата покрылись двумя блестящими дорожками слез, словно ледяные горки для катания на санках блестели на заснеженном склоне. Лицо было белым, а глаза, чуть покрасневшие и припухшие, плакали и улыбались добротой. Задался вечер, когда они, взявшись за руки, возвращались домой. И снизошел такой покой, такая благодать на этих уже взрослых детей, что даже полевые комары, чувствуя за дюжину метров его волну, облетали ребят стороной. Природа хранила юные сердца для вершения своих замыслов.

 

И, забегая вперед, нарушая все мыслимые правила романа, мне хочется сказать вам, мой читатель, что уже никто не сможет помешать Александру выполнить свою миссию. Ни одна живая душа не собьет его с пути предначертанного, хотя жизнь великого живописца – божьего человека – будет сложна. Впрочем, какой она будет – судить не мне…

 

Изрыдавшись за неделю, мать Александра вернулась к своему привычному порядку вещей, хотя иной раз, сердце кололо от разлуки с сыном и она, скрипя зубами, да прикусывая язык, чтобы не заметил эту слабость муж, скулила по ночам в подушку. Тихо-тихо скулила, пока не наступало утро, пока руки вновь не занимали дела.

 

Муж ее, отец ее сыновей, после ухода из семьи младшего, стал совсем диким. Он мог без причины побить любого, кто подвернется под руку в ненастный час. Он пил крепкую, пил много и до забвения. Даже бродячие собаки обходили его стороной, чувствуя ярость и злобу маленького человека. Только на второй год жизнь в семье вроде бы наладилась, стала как прежде: работа, работа, работа… А по выходным все садились за печеный пирог с чаем и вспоминали прошлые радости, потому что настоящих радостей в семье давно не было.