ВВЕДЕНИЕ В ФИЛОСОФИЮ

KARL JASPERS

EINFÜHRUNG IN DIE PHILOSOPHIE

КАРЛ ЯСПЕРС

ВВЕДЕНИЕ В ФИЛОСОФИЮ

c Т. Щитцова, перевод, 2000

 

1. ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?. 1

2. ИСТОКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ФИЛОСОФИИ.. 6

3. ОБЪЕМЛЮЩЕЕ.. 12

4. МЫСЛЬ О БОГЕ.. 18

5. БЕЗУСЛОВНОЕ ТРЕБОВАНИЕ.. 26

6. ЧЕЛОВЕК.. 32

7. МИР. 39

8. ВЕРА И ПРОСВЕЩЕНИЕ.. 45

9. ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.. 52

10. НЕЗАВИСИМОСТЬ ФИЛОСОФСТВУЮЩЕГО ЧЕЛОВЕКА.. 60

11. ФИЛОСОФСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ.. 65

12. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ.. 72

ПРИЛОЖЕНИЕ.. 80

1. Об изучении философии. 81

2. О чтении философской литературы.. 82

3. Как представлена история философии. 84

4. Тексты.. 87

5. Великие произведения. 99

СОЧИНЕНИЯ КАРЛА ЯСПЕРСА.. 100

 

ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ?

Для человека, который верит в науку, наихудшим является то, что у философии нет общепринятых результатов, нет того, что можно было бы знать со всей… В отличие от наук для философского мышления не характерен прогресс. Мы,… То, что ни одна форма философии в отличие от наук не находит всеобщего, единодушного признания, должно корениться в…

ИСТОКИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ФИЛОСОФИИ

И все-таки начало (Anfang) — это нечто другое, нежели происхождение (Ursprung). Начало исторично и вследствие уже проделанной мыслительной работы… Это изначальное (Ursprüngliche) многогранно. Из удивления проистекает… Первое: Платон сказал, что философия происходит из удивления. Наше зрение "дало нам возможность быть причастными…

ОБЪЕМЛЮЩЕЕ

Философия началась с вопроса: что есть? Прежде всего имеется разнообразное сущее, вещи в мире, формы безжизненного и живого, — бесконечное множество… Разнообразных вариантов ответа на удивление много. Достоин уважения древнейший… Но какая же позиция тогда является верной? Обоснования, предлагавшиеся в ходе борьбы различных школ в течение…

МЫСЛЬ О БОГЕ

Когда Иеремия увидел гибель всего, ради чего он трудился в течение всей своей долгой жизни, когда его земля и его народ были для него потеряны,… В подобной ситуации эти слова имеют следующий смысл: достаточно того, что Бог… Слова Иеремии — суровые слова. Они не связаны больше с исторической волей к действию в мире, которое, однако ж, как в…

БЕЗУСЛОВНОЕ ТРЕБОВАНИЕ

В осуществлении безусловного существование (Dasein) превращается как бы в материал идеи, любви, верности. Оно приобщается к вечному смыслу, как бы… Люди объединили, например, свои жизни в солидарной борьбе за общее… Первоначально это происходило в обществе, основанном на доверии, но впоследствии все чаще повторялось также по…

ЧЕЛОВЕК

Вопрос состоит в том, может ли человек вообще быть исчерпывающим образом постигнут в рамках того, что является познаваемым в нем. Или же помимо… В действительности человек доступен себе двояким образом: как объект… Мы осознаем нашу свободу, когда признаем предъявляемые нам требования. От нас зависит, исполняем ли мы эти требования…

МИР

Мы называем реальностью то, с чем соприкасаемся в практике, что оказывает нам сопротивление в обхождении с вещами, с чем-то живым, с людьми, или становится для нас материалом. Мы узнаем реальность в повседневном обращении, в навыке ручного труда, в техническом обустройстве, в усвоенном нами обхождении с людьми, в методическом упорядочивании и управлении.

То, что встречается в практике, проясняется в научном познании, а затем в качестве знания о реальности снова предоставляется в распоряжение новой практике. Однако наука о реальности изначально превосходит непосредственные интересы существования. Практика, которая как опыт освоения сопротивляющегося является еще и постоянной борьбой, представляет собой лишь один из истоков науки. Человек независимо от любых практических интересов хочет знать, что происходит в действительности. Более глубокий исток науки — это чистое, полное самоотречения созерцание, всматривающееся самоуглубление, вслушивание в ответы, которые исходят из самого мира.

Знание является научным благодаря методу, благодаря систематическому единству всего, что так или иначе познано, это, значит благодаря тому, что, отталкиваясь от многочисленных разрозненных фактов, познающий выходит к принципам, в которых разрозненное связывается воедино.

Это знание реальности, очевидно, должно находить свое завершение в картине мира. Вся реальность должна представать перед глазами в картине мира как один-единственный, самодовлеющий (überall in sich bezogene) мир, как мировое целое. Если знание, как полагают, всякий раз оказывается несовершенным и нуждается в корректировке, то все-таки можно утверждать, что всякий раз оно является результатом познания и, в принципе, достижимо в такой форме, в которой бытие как реальность в целом становится доступным. Картина мира должна охватывать совокупность связанного в себе знания. Разнообразные картины мира появились уже в самом начале человеческого познания; и всякий раз познающий хотел иметь единственную картину мира, чтобы в ней обрести уверенность относительно целого.

Примечательно и богато последствиями то, что поиск единой всеобъемлющей картины мира, в которой мир становится закрытым целым — это столь само собой разумеющееся желание тотального мировоззрения, — покоится на принципиальном заблуждении, проясненном только в недавнее время.

Критическая наука в своем развитии учит, что до сих пор не только любая картина мира рушилась как ложная, но многократно и принципиально менялись в своих основаниях и систематические сферы познания, исследование которых действительно является задачей науки. Это становится тем яснее, чем плодотворнее развивается познание. В то время как исследуемые области приобретают все более универсальный характер (прежде всего в физике), все решительнее обнаруживаются скачкообразные разрывы между ними: между физическим миром, миром жизни, миром души, миром духа. Хотя эти миры и находятся во взаимосвязи, они упорядочены в ступенчатой последовательности таким образом, что реальность более поздней ступени для своего существования предполагает реальность более ранней, тогда как реальность более ранней, кажется, может существовать и без реальности позднейшей ступени. Например: нет жизни без материи, материя же существует и без жизни. Было бы напрасным усилием пытаться вывести более поздние ступени из более ранних, причем каждый раз скачок между ними обнаруживался бы только более явственно. Целостность мира, которой принадлежат все познаваемые и поддающиеся исследованию единства, сама не является единством, подчиняющимся какой-либо объемлющей теории, как могла бы предположить это заранее идея исследования. Нет никакой картины мира, есть только систематика наук.

Картины мира всегда являются партикулярными мирами познания, которые ложно абсолютизированы до мирового бытия вообще. Из различных исследовательских идей, имеющих принципиальный характер, когда-нибудь вырастают специфические перспективы. Любая картина мира является только его фрагментом; мир не превращается в картину. "Научная картина мира" в отличие от мифологической сама всегда была новой мифологической картиной с научными средствами и скудным мифологическим содержанием.

Мир не является предметом: мы всегда существуем в мире и в нем у нас есть предметы, но никогда сам мир не является для нас предметом. Как бы далеко ни простирались горизонты нашего методического исследования — особенно в астрономической картине звездного тумана, где наш Млечный Путь с его миллиардами солнц является лишь одним среди миллионов, и в математической картине универсальной материи, — мы всегда видим только аспекты явлений, а не основу вещей, не мир в целом.

Мир не замкнут. Он не объясним из самого себя, но в нем самом одно объясняется из другого до бесконечности. Никто не знает, до каких еще границ доберутся будущие исследования, какие еще бездны откроются перед ними.

Отказ от картины мира — это требование научной критики и предпосылка философского понимания бытия. Хотя знакомство со всеми направлениями научного исследования мира и является предпосылкой философского осознания бытия, однако скрытый смысл научного познания мира в результате исследований, кажется, должен все-таки привести к той границе, где самому ясному знанию открывается пространство неведения. Ибо только совершенное знание может способствовать возникновению ощущения подлинного неведения. И только тогда обнаруживает себя то, что подлинно есть, обнаруживает не в познанной картине мира, но, наоборот, в самом неведении, и притом единственно только на этом пути научного познания, не без него и не до него. Страсть познания заключается в том, чтобы благодаря его устремленному к последним пределам восхождению достичь такого уровня, где познание терпит крушение. В неведении, но только в исполненном, приобретенном неведении, находится подспудный исток нашего осознания бытия.

Что такое реальность мира, мы проясняем для себя другим путем. Познание с помощью научных методов можно подвести под общий тезис: всякое познание есть истолкование. При понимании текстов всегда осуществляется сравнение, распространяемое на все постижение бытия. Это сравнение не случайно.

Ведь мы имеем дело с бытием только благодаря тому, что оно имеет значение (im Bedeuten). Когда мы высказываемся о бытии, мы имеем с ним дело в значении (Bedeutung) сказанного; и лишь то, что встречается нам в языке, схватывается в плоскости познаваемости. Но уже до нашего говорения, в языке практического обхождения с вещами, бытие есть для нас благодаря тому, что оно имеет значение; оно всякий раз определено лишь постольку, поскольку отсылает к другому. Бытие есть для нас во взаимосвязи его значений. Бытие и знание о бытии, сущее и наш язык о сущем являются поэтому переплетением многостороннего означения (Bedeutens). Бытие для нас — это истолкованное бытие.

Означение включает в себя отделение от того, что есть, т. е. от того, что оно означает, — подобно тому, как отделены знак и обозначаемое. Если бытие понимается как истолкованное бытие, то, кажется, тем же самым образом должно быть произведено следующее разделение: наше истолкование нечто истолковывает — нашему истолкованию предстоит истолкованное, само бытие. Но это разделение не удается произвести, так как для нас нет ничего постоянного, прямо познаваемого, что было бы только истолковано и само не было бы уже истолкованием. То, что мы знаем — это всегда только некоторый светлый конус нашего истолкования в бытии или использование возможности истолкования. Бытие в целом должно иметь такой характер, чтобы предоставляемая им возможность всех этих истолкований была необозримой.

Однако же истолкование не является произволом. Будучи верным, оно имеет объективный характер. Бытие настоятельно взывает к определенным истолкованиям. Хотя все способы бытия и являются для нас способами означения, последние выступают все-таки как способы необходимого означения. Учение о категориях как учение о структурах бытия представляет поэтому способы бытия как способы означения (Bedeutungsweisen), например, в качестве категорий "предметного" мира — тождество, отношение, основание и следствие — или же в качестве свободы, выражения и т. д.

Все бытие в процессе означения выступает для нас как расширяющееся во все стороны зеркальное отражение.

Способы реальности также являются способами истолкованного бытия. Истолкование означает, что истолкованное не есть действительность бытия самого по себе, но способ, каким бытие себя обнаруживает. Истолкование не позволяет прямо коснуться абсолютной действительности. Всякий раз, когда содержание истолкования принимается за саму действительность, это является искажением нашего знания.

Мы можем принципиально выразить характер реальности мира, сказав, что существованию присуща явленностъ (Erscheinungshaftigkeit des Daseins). То, что мы обсуждали до сих пор: неопределенное состояние всех способов реальности, характеристика картин мира как всего лишь относительных перспектив, а познания — как истолкования, данность бытия для нас в субъект-объектном разделении, — все эти основные черты доступного нам знания означают, что предметы — это только явления; что никакое познанное бытие не является бытием в себе и бытием в целом. То, что существованию присуща явленность, было в полной мере прояснено Кантом. Если это и не имеет принудительного характера (поскольку само не является предметным, но просматривается лишь в трансцендировании), то разум, который вообще способен к трансцендированию, не может уклониться от этого. Однако разум в таком случае не добавляет к существовавшему до сих пор знанию какое-то новое отдельное знание, но добивается толчка в осознании бытия в целом. Отсюда тот внезапный, и никогда более не утрачиваемый свет, который возникает в философском мышлении мирового бытия. Если он отсутствует, то отмеченные тезисы остаются ненаполненными и потому непонятыми.

Недостаточно сказать, что абсолютных картин мира более не существует. Мир незамкнут и раскрыт для познания в самых разных перспективах, потому что не может быть сведен к одному-единственному принципу. Мировое бытие в целом не является предметом познания.

Имея в виду нашу предыдущую удостоверенность в Боге и экзистенции, мы можем глубже осмыслить удостоверенность в мировом бытии. Тезис, к которому мы приходим, звучит следующим образом: реальность в мире обладает существованием, которое носит исчезающий характер и обретается между Богом и экзистенцией.

Повседневность, кажется, учит противоположному: для нас, людей, мир или нечто в мире считается абсолютным. О человеке же, который проявил усердие и многое сделал для того, чтобы содержание его существа обрело в итоге определенность, вместе с Лютером можно сказать: на чем ты держишься, на что полагаешься, это подлинно твой Бог. Человек не может не принимать что-нибудь за абсолютное, хочет ли он этого или нет, знает ли об этом или нет, делает ли он это от случая к случаю и наугад или настойчиво и постоянно. Для человека как будто бы существует место Абсолютного. Ему не обойти его — это место для него необходимо. Он должен его заполнить.

Тысячелетняя история свидетельствует об удивительных людях, которые, явившись в мир, оказывались способными преодолеть его. Индийские аскеты, отдельные монахи в Китае и Западной Европе оставляли мир, чтобы в отрешенной от мира медитации постичь Абсолютное. Мир словно исчезал для них, и бытие, которое с точки зрения мира виделось как ничто, было всем.

Китайские мистики освобождались от неотступно царящей в мире алчности, чтобы предаться чистому созерцанию, в котором все существование становилось для них языком — прозрачным, исчезающим явлением Вечного и его вездесущего закона. Для них время погашалось в вечности, давая открыться языку мира.

Западноевропейские исследователи, философы, поэты, а иногда и преступники проходили через мир так, как будто бы они, при всей своей связанности с миром, приходили все время откуда-то извне. Родом из далекой отчизны, они находили в мире себя и разнообразные вещи и, несмотря на самую искреннюю привязанность к ним, перешагивали через их временное явление ради своих воспоминаний о вечном.

Привязанные к миру, мы склоняем к его оценке тех, кто не обрел для себя почву в бытии, не обрел ясной уверенности, которая определяла бы их жизненную практику и знание.

В минуты счастья очарование мировым совершенством подталкивает нас к тому, чтобы увидеть мир как гармонию бытия. Этому противится опыт ужасных бедствий и отчаяние, смотрящее в лицо реальности. Их упорство противопоставляет гармонии бытия нигилизм, выражением которого становится тезис: все бессмысленно.

Непредвзятый и беспристрастный подход должен со всей правдивостью и тщательностью прояснить и тезис о гармонии бытия, и нигилистическую разорванность во всей их неистинности. Как одно, так и другое суждение имеет всеобщий характер, но такое всеобщее суждение о мире и вещах покоится на недостаточном знании. В качестве альтернативы тому, чтобы фиксировать прямо противоположные суждения, нам дан человек, готовый неустанно вслушиваться в события, судьбу и в то, что содеяно им во временном потоке жизни. Подобная готовность содержит в себе два основных вида опыта.

Первое, это опыт абсолютной трансценденции Бога по отношению к миру: пребывающий в сокрытости Бог отодвигался бы все дальше и дальше, если бы я хотел постичь его во всей целостности и навсегда; он неизмеримо близок благодаря тому, что его язык обладает абсолютно исторической формой, выявляясь в той или иной неповторимой ситуации.

Второе, это опыт, связанный с языком Бога в мире: бытие мира не является бытием в себе; но в бытии мира, оставаясь всегда многозначным, проявляется язык Бога, который лишь исторически, безо всяких обобщений, может на одно мгновение стать ясным для экзистенции.

Свобода для бытия не рассматривает мир сам по себе (такой, как он есть) в качестве чего-то последнего. В мире встречается то, что, будучи вечным, являет себя во времени.

Однако мы не можем постичь вечное бытие вне реального явления его нам во времени. Ибо то, что есть для нас, должно явиться во временности мирового бытия, — нет никакого прямого знания о Боге и экзистенции. Здесь место только вере.

Основные положения веры — Бог есть; существует безусловное требование; человек конечен и несовершенен; человек может жить, будучи направляем Богом, — позволяют нам ощутить их истину лишь в той мере, в какой в них отзывается их исполнение в мире как языке Бога. Если бы Бог и должен был, как бы в обход мира, прямо приблизиться к экзистенции, то происходящее не могло бы стать предметом сообщения. Истина всеобщих основоположений говорит в форме традиции и в форме обретенной в жизни собственной особенности (Besonderung); отдельное сознание пробуждается в этих формах к истине. Об этом говорили родители, об этом говорит бесконечная историческая глубина происхождения формул: "ради его святого имени"... "бессмертие"... "любовь"...

Чем более всеобщий характер имеют основоположения веры, тем менее они историчны. Они заявляют свое высокое притязание чисто абстрактно. Однако ни один человек не может жить лишь подобными абстракциями: без конкретного исполнения они остаются только тем минимумом, по отношению к которому воспоминание и надежда играют руководящую роль. Вместе с тем эти всеобщие основоположения имеют очищающую силу: они освобождают от оков пустой воплощенности и узости суеверия ради усвоения великой традиции и ее осуществления в настоящем.

Бог — это бытие, без остатка отдать себя которому есть подлинный путь экзистенции. То, чему я отдаю себя в мире, отдаю свою жизнь, относится к Богу, обусловлено волей Бога и верой в нее, подвергается постоянному испытанию. Ибо в слепой преданности человек бездумно служит силе, господствующей над ним лишь фактически, непросветленно, служит с чувством вины (вследствие свойственного ему недостатка видения, вопрошания, мышления), возможно, "дьяволу".

В преданности реальности мира, выступающей как необходимый медиум преданности Богу, вырастает бытие самости (Selbstsein), которое удерживается как раз в том, чему отдает себя. Но если все существование растворяется в реальности (в семье, народе, профессии, государстве, в мире) и эта реальность мира затем оказывается несостоятельной, то возникающее на этой почве отчаяние — отчаяние ничто — побеждается только благодаря тому, что в противовес всему определенному бытию мира было осуществлено решающее самоутверждение, которое обращено только к Богу и из Бога исходит. Прежде всего в преданности Богу, а не миру отдают само это бытие самости, и утверждение этого в мире принимается как свобода.

К исчезающему мировому бытию, осуществляющемуся между Богом и экзистенцией, относится миф, который — в библейских категориях — мыслит мир как явление трансцендентной истории: от сотворения мира через падение и затем через определенные шаги по спасению вплоть до конца света и восстановления всех вещей. Согласно этому мифу мир существует не сам из себя, но является преходящим существованием в надмировом свершении. В то время как мир есть нечто исчезающее, Бог и экзистенция — действительность в этом исчезновении.

То, что вечно, является в мировом времени (Weltzeit). Именно так понимает себя и человек в качестве отдельного индивидуума. Это явление имеет такой парадоксальный характер, что в самом этом явлении для него такой еще только решается, что вечно само в себе (was in sich ewig ist).

 

ВЕРА И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Ни одно из этих пяти положений не может быть доказано в качестве окончательного знания о предметах в мире. Истина этих положений такова, что на нее… Существует некоторая робость перед тем, чтобы гладко и прямолинейно… Процесс высказывания предполагает определенную дискуссию. Всегда, когда мы мыслим, у нас есть две возможности: или…

НЕЗАВИСИМОСТЬ ФИЛОСОФСТВУЮЩЕГО ЧЕЛОВЕКА

Со времен поздней античности живо представление о философе как независимом человеке. Подобное видение включает несколько основных черт. Философ… Такой философ стал предметом восхищения, но также и объектом недоверия. Его… И все-таки здесь действительно находится исток возможной независимости, причем исторически он располагается рядом с…

ФИЛОСОФСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ

Такой порядок может прийти к отдельному человеку из мира, в котором он рожден, или же из церкви, которая формирует и воодушевляет его шаги — как… Воля к тому, чтобы вести философский образ жизни, выходит из темноты, в… Такое забвение самого себя усугубляется техническим миром. Упорядоченный благодаря делению на часы и засасывающие или…

ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

Церкви предназначены для всех, философия — для отдельного, единичного, человека. Церкви выступают в мире как зримые структуры власти, организующие… До тех пор пока церкви связаны с Вечным, их внешняя власть осуществляется,… До тех пор, пока философия жаждет вечной истины, она окрыляет без принуждения, несет душе порядок из глубочайшего…

ПРИЛОЖЕНИЕ

Две мои основные философские работы:

1. Philosophie. 1932. Dritte Auflage 1956. Springer-Verlag, Berlin und Heidelberg.

2. Von der Wahrheit. 1947. Zweite Auflage 1958. R.Piper & Co. Verlag, München.

Несколько небольших сочинений, обстоятельно развивающих содержание этих радиодокладов:

1. Der philosophische Glaube. 1948. Vierte Auflage 1955. R.Piper & Co. Verlag, München. 1948. Artemis-Verlag, Zürich.

2. Vernunft und Existenz. 1935. Vierte Aufläge 1960. R.Piper & Co. Verlag, München.

Для понимания философии в нашу эпоху:

1. Die geistige Situation der Zeit. 1931. Neunte Auflage 1960. Walter de Gruyter & Co., Berlin.

2. Vom Ursprung und Ziel der Geschichte. 1949. Dritte Auflage 1952.R.Piper & Со .Verlag, München. 1949. Artemis-Verlag, Zürich.

К интерпретации различных философов мною написано следующее:

1. Descartes und die Philosophie. 1937. Dritte Auflage 1956. Walter de Gruyter & Co., Berlin.

2. Nietzsche. Einfürung in das Verständnis seines Philosophierens. 1936. Dritte Auflage 1949. Walter de Gruyter & Co., Berlin.

3. Nietzsche und das Christentum. 1946. Zweite Auflage 1952. R.Piper & Co.Verlag, München.

4. Max Weber. Politiker — Forscher — Philosoph. 1932. Vierte Auflage l958. R.Piper & Co.Verlag, München (Piper-Bücherei).

5. Die großen Philosophen. 1957. Z weite Auf läge 1959. R.Piper & Co. Verlag, München.

Каким образом философствование может разворачиваться в форме конкретной науки, показывают следующие мои работы:

1. Allgemeine Psychopathologie. 1913. Siebente Auflage 1959. Springer-Verlag, Berlin und Heidelberg.

2.Strindberg und van Gogh. 1922. Dritte Auflage 1951. R.Piper & Co. Verlag, München.

Если философия имеет дело с человеком как человеком, то она должна также уметь становиться общепонятной. Даже если это и не распространяется на сложные развертывания философской систематики, однако некоторые основные мысли в краткой форме должны подлежать сообщению. Ведя речь о философии, я хотел дать почувствовать нечто, что затрагивает как раз каждого человека. Однако я пытался сделать это, не жертвуя ничем сущностью важным, даже если само по себе оно и остается сложным. При этом речь могла идти лишь о самом первом приближении к возможностям философского мышления и небольших фрагментах на этот счет. Многие великие мысли никогда и не затрагиваются в предваряющих подступах. Цель состояла в том, чтобы дать толчок к собственному размышлению.

Читателю, который пытается найти руководящую нить для своих философских размышлений, я даю ниже более детальную ориентацию для изучения философии.

 

Об изучении философии

Однако невозможно очень быстро постичь смысл философствования во всей его связности и продуманности. Систематическое философское мышление требует… Первое: участие в научных исследованиях. Оно уходит своими корнями в… Второе: изучение великих философов. Чтобы прийти к философии, нужно пройти путь через ее историю. Этот путь для…

О чтении философской литературы

При этом в изучении философии обнаруживаются следующие существенные черты. С пониманием текста мы хотим достигнуть знания вещей. Поэтому мы должны… В процессе того, как я при изучении текста думаю о вопросе, в понимании происходит непроизвольное преобразование.…

Как представлена история философии

Собрания текстов, представляющие целостную традицию, простые сведения об имеющихся текстах, о биографиях философов, социологических реальностях,… Затем характеристика духа или принципов отдельных философов и всей эпохи. И… Представление истории философии требует и филологического проникновения, и собственного софилософствования. Истинное…

Тексты

Информацию обо всех имеющихся текстах западноевропейской философии, их изданиях, комментариях и переводах можно найти в Überweg, краткую полезную подборку самих текстов — в Vorlander.

Для собственного изучения обычно создают небольшую библиотеку действительно существенно важных текстов. Список такой библиотеки в зависимости от личных предпочтений может иметь разные варианты. Однако ядро вполне общепринято, хотя и в нем могут быть разные акценты, так что невозможно говорить о каком-то совершенно общепринятом главном акценте.

Для изучения хорошо выбрать в первую очередь какого-то одного основного философа. Конечно, желательно, чтобы это был один из величайших философов. Однако же вполне возможно начать путь и с философа второго или третьего ранга, который случайным образом был встречен первым и произвел глубокое впечатление. Каждый философ, основательно изученный, шаг за шагом вводит во всю философию и во всю историю философии.

Список основных текстов античной философии сообразуется с тем, что дошло до нас в сохранности, и возникающие здесь трудности связаны именно с тем, что собраний сочинений как таковых сохранилось очень мало. Что касается последующих столетий, то объем текстов здесь столь массивен, что, наоборот, трудностью является выбор небольшого числа необходимых текстов.

Список имен I

Западноевропейская философия

Античная философия

Фрагменты досократиков (600-400)

Платон (428-348)

Аристотель (384-322)

Фрагменты древних стоиков (300 — 200). К этому: Сенека (ум. 65 после Р.Х.) — Эпиктет (ок. 50 — 138) — Марк Аврелий (прав. 161 180) — Фрагменты Эпикура (342-271). К этому: Лукреций (96-55) Фрагменты скептиков. К этому: Секст Эмпирик (ок. 150 после Р.Х.) - Цицерон (106 — 43) — Плутарх (ок. 45-125).

Плотин (203-270).

Боэций (480-525).

Христианская философия

Патристика: Августин (354 — 430).

Средневековье: Иоанн Скот Эриугена ( IX в.) — Ансельм (1033-1109) - Абеляр (1079-1142) - Фома (1225-1274) - Иоанн Дунс Скот (ум. 1308) -Майстер Экхарт (1260-1327) - Оккам (ок. 1300-1350) — Николай Кузанский (1401 — 1464) — Лютер (1483-1546) - Кальвин (1509-1564).

Современная философия

Из XVI столетия: Макиавелли — Мор — Парацельс — Монтень — Бруно — Бёме — Бэкон.

Из XVII столетия: Декарт — Гоббс — Спиноза — Лейбниц — Паскаль.

Из XVIII столетия:

Представители Английского Просвещения: Локк — Юм.

Французские и английские моралисты: из XVII столетия: Ларошфуко- — Лабрюйер, из XVIII столетия: Шефтсбери — Вовенарг — Шамфор.

Немецкая философия: Кант — Фихте — Гегель — Шеллинг.

Из XIX столетия:

Немецкая профессорская философия XIX века, например, Фихте мл. — Лотце. Оригинальные философы: Киркегор — Ницше. Современная наука как место философии: Философия государства и философия науки: Токвиль — Лоренц фон Штайн — Маркс.

Философия истории: Ранке — Буркхардт — Макс Вебер.

Философия природы: К. Е. фон Байер — Дарвин.

Психологическая философия: Фехнер — Фрейд.

Для начала отважусь на ряд совершенно предварительных замечаний. Нигде в приведенных списках я не рассчитываю на то, чтобы как-то классифицировать того или иного философа, прочно зафиксировать его место в истории философии, пусть даже обозначенные им позиции дают для этого основания. Я прошу воспринимать мои положения как вопросы. Они должны лишь содействовать сосредоточению внимания. Тот, кто еще не ориентируется в философии, должен, по всей видимости, определить для себя, за что он в соответствии со своими наклонностями мог бы взяться в первую очередь.

К античной философии

Досократики обладают тем единственным в своем роде очарованием, которое свойственно "началам". Их чрезвычайно трудно понять так, чтобы это действительно отвечало сути их мышления. Нужно попытаться отказаться от всего "философского образования", которое заслоняет нам в привычных мыслительных и речевых образах присущую досократикам непосредственность. У досократиков мысль прокладывает себе дорогу из созерцания первоначального бытийного опыта. Мы присутствуем при том, как в первый раз происходят мыслительные озарения. В сочинении каждого великого мыслителя в отдельности господствует неповторимое единство стиля, свойственное лишь ему одному. С тех пор как фрагменты начали передаваться в русле традиции, почти каждый интерпретатор подпадал искушению прояснять унаследованное. Все здесь еще полно загадок.

Сочинения Платона, Аристотеля и Плотина — единственные из греческой философии, которые сохранились довольно полно. При изучении древней философии эти три мыслителя стоят на первом месте.

Платон учит вечному основополагающему философскому опыту. В движение его мышления вовлечено все богатство предшествующей греческой философии. Среди потрясений своей эпохи он стоит на границе времен. Благодаря свойственной ему предельно независимой открытости он выявляет то, что может быть помыслено. Он достигает предельной ясности в сообщении движения своих мыслей, но так, что тайна философствования переходит в язык, оставаясь вместе с тем постоянно присутствовать в качестве тайны. Все материальное у него расплавлено. Исполнение трансцендирования — вот что является единственно существенным. Платон забирается на такую вершину, через которую человек в своем мышлении, кажется, просто не переступает. От него до сегодняшнего дня исходят глубочайшие импульсы философствования. Его всегда не понимали, потому что он не предоставляет никакого учения, которое можно было бы просто заучить, — Платона всегда нужно осваивать заново. В процессе изучения Платона, как и Канта, учат не какой-то твердый и прочный предмет, но приходят к собственному философствованию. Любой более поздний мыслитель выявляет себя в том, как он понимает Платона.

У Аристотеля изучают категории, которые, беря начало в его философии, правят всем западноевропейским мышлением. Он определил язык (терминологию) философствования независимо от того, в согласии с ним, против него или нацеливаясь на преодоление всей этой области философствования разворачивается мышление.

Плотин использует традицию античной философии как средство для выражения удивительной метафизики, которая является оригинальной по своему настроению и в дальнейшем проходит через века как подлинная метафизика. Мистический покой заполнил промежутки в музыке абстрактного мышления, которая остается непревзойденной и тем или иным образом снова и снова звучит везде, где с тех пор мыслили метафизически.

Стоики, эпикурейцы и скептики, а также платоники и аристотелики (приверженцы новой академии и перипатетики) создают всеобщую философию образованных слоев (период позднейшей древности), для которой писали также Цицерон и Плутарх. При всей противоположности рациональных позиций и вопреки постоянной взаимной полемике здесь идет речь об общем мире или сообществе. Всестороннее участие в нем хотя и породило эклектиков, однако произвело также специфически определенную основополагающую установку этих столетий античности, личное достоинство, континуальность повторяющихся в своем существе позиций, нечто своеобразно законченное и неплодотворное, но также и всеобще понятное. Здесь залегает почва до сих пор имеющей хождение всемирной философии (Allerweltsphilosophie). Последний пленительный образ — это Боэций, чье "Consolatio philosophiae"* благодаря особому настроению, красоте и неподдельности входит в число основных книг каждого философствующего человека.

Если вести речь о слоях философского сообщества, объединенных образованием, особой понятийностью мышления, образом речи и общей позицией, то в качестве таких слоев выступали последовательно представители духовенства в Средневековье, гуманисты времен Возрождения и — в уже более ослабленной форме — те, кто был причастен спекулятивной идеалистической атмосфере в немецкой философии, распространившейся в мире образования в период между 1770 и 1850 годами от Риги до Цюриха, от Голландии до Вены. Заниматься этими слоями интересно с точки зрения истории культуры и социологии. Важно постичь расстояние, отделяющее великие философские творения от этой, становящейся всеобщей формы мышления. Особенно важен здесь гуманизм, потому что его собственный первоисток — это не какая-либо великая философия, но духовная направленность традиции и усвоения, непредвзятость понимания и человеческая свобода, без которой наше западноевропейское существование было бы невозможно. Гуманизм (ставший осознанным только в эпоху Возрождения благодаря таким фигурам, как Пико Делла Мирандола, Эразм, Марцилио Фичино, знакомство с которыми и сегодня является весьма благодарным делом) проходит через все эпохи, начиная с греческой Paideia* и с тех пор, как римляне, находившиеся под греческим влиянием, осуществили его в эпоху Сципионов. В наши времена его сила ослабла. Невозможно предсказать судьбу человечества и те последствия, в духовном и человеческом плане, которые повлекло бы за собой его исчезновение.

О христианской философии

Среди отцов церкви, возвышаясь над всеми, стоит Августин. Изучая его труды, получают доступ ко всему христианскому философствованию. Здесь можно найти многочисленные незабываемые формулировки, посредством которых язык выражает самое сокровенное, язык, отмеченный такой высокой степенью рефлектированности и страсти, какие еще отсутствовали в античной философии. Безмерно богатое творческое наследие, полное повторений, иногда риторической пространное целом, возможно, лишенное красоты, в отдельных моментах исполнено исчерпывающей лаконичности и великих истин. Его оппонентов узнают из цитат и реферативных обзоров, к которым он прибегает в процессе диалога с ними. Сочинения Августина — это колодец, из которого до сегодняшнего дня черпает всякое мышление, стремящееся проникнуть в глубины человеческой души.

Скот Эриугена мысленно выстраивает здание бытия, складывающееся из Бога, природы и человека, меняя при этом неоплатоновские категории и наделяя все диалектической свободой развития. Он приносит новое настроение связанное с осознанием открытости мира. Ученый, знаток греческого языка, переводчик Дионисия Ареопагита, Эриугена набрасывает, используя традиционный понятийный аппарат, свою широко задуманную и по своей направленности оригинально действующую систему. Он прозревает божественную природу и становится новым основателем спекулятивной мистики, влияние которой распространяется вплоть до современности. Он стоит в одиночестве в своем далеком от философии времени. Его творческое наследие- продукт усвоения высокой традиции, который сформировался на основании особой конституции жизни, опирающейся на философскую веру.

Методическое мышление Средневековья оригинально представлено в первую очередь у Ансельма. В строгих формах логического и юридического мышления находит себе место пленительная сила непосредственных откровений мысли, имеющих метафизическое значение. Далекий и чуждый нам, когда дело касается принудительной силы определенного хода мысли и особых догматических положений, он вполне современен и вызывает доверие, когда открывающиеся нам содержания берутся в их человеческой всеобщности (как, например, содержание сочинений Парменида), а не в историческом одеянии христианской догматики.

Абеляр учит энергии рефлексии, тому, какими путями движется логически возможное, учит методу диалектических противоположностей как особому пути рассмотрения проблемы. Доводя до крайности процесс вопрошания посредством противопоставления взаимопротиворечащего, он становится основателем схоластического метода (достигающего своей вершины у Фомы) и вместе с тем вносит опасность разложения христианской субстанции, в наивной форме выступавшей до этого несущим началом.

Фома строит грандиозную и во многом определяющую систему, которая и поныне имеет первостепенное значение в католическом мире. В его системе царство природы и царство милости Божьей, разумно постижимое и непостижимое (в которое нужно просто верить), мирское и церковное, опровергаемые еретические позиции и момент истины в них сливаются и разворачиваются в их единстве, которое по праву сравнивали с большим кафедральным собором Средневековья. Он объединил все то, что было выработано средневековым мышлением. По отношению к нему все предшествующие средневековые мыслители осуществляли предварительную работу, необходимую для упорядочивания всего накопленного материала и для разработки метода усвоения Аристотеля и под конец еще Альберта Великого. Последнего Фома превосходит, возможно, только благодаря ясности, соразмерности и лаконичности своего мышления. В смысле настроения и особого взгляда с этой завершенной философской реальностью Средневековья можно познакомиться в "Божественной комедии" Данте.

Дунс Скотт и Окнам — почти в тот самый момент, когда здание средневекового мышления кажется совершенно готовым, выступают как своеобразный прорыв в этом строении. Дунс Скотт, несмотря на ортодоксальную, как это принято считать, форму мышления, будоражит дух посредством тех трудностей, которые он глубокомысленно открывает в воле и в неповторимой индивидуальности, как она выступает здесь и теперь. Оккам приводит основополагающую познавательную направленность к катастрофе, которая лежит в основании современного познания, довольного своей властью и все дальше распространяющего сферу своего влияния. В политическом смысле как публицист и сторонник Людвига Баварского, он разбивает различного рода притязания церкви. Однако подобно всем средневековым мыслителям, чьи труды до нас дошли, он является верующим христианином (неверующие, скептики, нигилисты известны преимущественно благодаря опровержениям и цитатам). Современного издания трудов Оккама нет и сегодня. Они не переведены на немецкий язык. Это, по всей видимости, единственный значительный пробел в существовавшей до сих пор разработке истории философии.

Николай Кузанский — первый философ Средневековья, с которым мы встречаемся в атмосфере, воспринимаемой нами как наша собственная. Конечно же, по своей вере он выступает еще как совершенно средневековый человек, ибо здесь еще несокрушимо единство церковной веры, доверие к становящемуся мировому единству католической церкви, единству, которое однажды в конце концов объемлет собой все народы, какой бы веры они ни были. Однако, несмотря на это, в своем философствовании Кузанский уже не выстраивает одну определенную систему, как это было у Фомы, не пользуется схоластическим методом, логически усвоившим переданный традицией материал со всеми его противоречиями и противоположностями, но обращается прямо к вещам, будь то метафизическим (трансцендентным) или эмпирическим (имманентным). Он идет особыми методическими путями исходя из собственного созерцания, перед которым открывается удивительное бытие Бога, по-новому раскрывающееся в этих спекуляциях. В этом бытии божества он видит все реальности мира и именно таким образом, что у него спекуляция прокладывает путь эмпирическому усмотрению, а эмпирическое познание, как и познание математическое, превращается в средство созерцания Бога. У Николая Кузанского мы имеем дело с мышлением, которое все обнимает собой, которое любовно льнет ко всему реальному и вместе с тем перешагивает его. Мир не обходится стороной, но сам вспыхивает в свете трансценденции. Здесь в мышлении разворачивается метафизика, которая и поныне остается незаменимой. Странствовать по ней — счастливейшие часы философствования.

Иное дело — Лютер. Изучать его совершенно необходимо. Он хотя и является теологическим мыслителем, который презирает философию и ведет речь о потаскухе-разуме, однако сам проводит такие основополагающие экзистенциальные мысли, без которых сегодняшнее философствование едва ли было бы возможно. Взаимопроникновение страстной серьезности веры и готового к приспосабливанию благоразумия, глубины и исходной враждебности, молниеносной меткости и грубого громыхания делает его изучение необходимым, но и мучительным. Атмосфера, которая исходит от этого человека, является для философии чуждой и пагубной.

Кальвин обладает дисциплинированной, методической формой мысли, грандиозностью заключительных выводов, железной логикой, безусловностью в устанавливании принципов. Однако он, со свойственной ему нетерпимостью, которая, не зная любви, распространяется как на теоретическое, так и на практическое действие, представляет собой жуткую противоположность философствованию. Полезно посмотреть ему прямо в лицо, чтобы вновь опознать этот дух повсюду, где бы он ни встречался в мире, проглядывая урывками или выступая в завуалированной форме. Он является вершиной воплощения христианской нетерпимости, которой ничего другого, кроме нетерпимости, противопоставить нельзя.

 

О современной философии

Современная философия не обладает той всеохватывающей целостностью, какая характерна для античной и средневековой философии, напротив, она распадается на самые разнообразные начинания, между которыми не существует никакой взаимосвязи, хотя и полна при этом грандиозных систематических построений, не располагая, однако, какой-либо фактически господствующей системой. Она исключительно богата, полна конкретики и свободна в силу спекулятивной абстрактности мышления, в силу его высокомерной рискованности. Она находится в постоянной взаимосвязи с новой наукой, национально дифференцирована, представлена на итальянском, немецком, французском, английском языках, кроме трудов, написанных на латыни, которые еще продолжают следовать привычке почти исключительно латинского Средневековья.

Мы характеризуем современную философию, следуя хронологически по столетиям.

Шестнадцатое столетие богато захватывающими в своей непосредственности и при этом гетерогенными по отношению друг к другу творениями, которые носят необычайно личностный характер. Они до сих пор являются непересыхающими истоками.

Если иметь в виду политическую ориентацию, Макиавелли и Мор являются творцами современной беспристрастности вопрошания относительно реальных взаимосвязей вещей. Их сочинения и сегодня в своем историческом одеянии являются столь же наглядными и интересными, как и прежде.

Парацельс и Бёме ведут в мир, равно богатый глубокомыслием и суеверием, прозрачной ясностью и некритической запутанностью, в мир того, что сегодня называется теософией, антропософией, космософией. Со свойственной созерцанию силой и образностью увлекают они в свои лабиринты. Здесь можно выявить рациональную структуру, отчасти обладающую некоторой рационалистической причудливостью, отчасти, в особенности у Бёме, блистающую диалектическим глубокомыслием.

Монтень — это просто обретший независимость человек, не обладавший волей что-либо реально осуществлять в этом мире. Самообладание и созерцание, честность и благоразумие, скептическая беспристрастность и практическая разборчивость находят у него свое выражение в современной форме. Написанное им — непосредственно и увлекательно и с философской точки зрения является совершенным выражением соответствующего образа жизни, но вместе с тем производит впечатление какого-то застоя, паралича. Без устремленного ввысь порыва (Aufschwung) такое довольствование самим собой - одно искушение.

Бруно — это, напротив, философ, который беспрестанно борется и разрывается на части от неудовлетворенности. Он знает о границах и верит в Высочайшее. Его диалог о "eroici furori"* — основная книга философии энтузиазма.

Бэкон считается основателем современного эмпиризма и наук. И то и другое неверно, так как подлинно современную науку — математическое естествознание — он поначалу не понял, и таковая никогда не была бы осуществлена на том пути, который он предложил. Однако Бэкон со свойственным эпохе Возрождения воодушевлением перед чем-то новым посвятил себя размышлениям о знании как силе, о невероятных технических возможностях, об уничтожении иллюзий ради разумного понимания реальности.

Семнадцатое столетие приносит с собой философию рационально выстроенной конструкции. В процессе безукоризненного логического развития возникают великие системы. Это подобно вхождению в область совершенно чистого воздуха, где в тиши и молчании исчезает полнота наглядности, действенный мир образов. Здесь обретается современная наука, которая и становится образцом.

Декарт является основателем этого нового философского мира и рядом с ним — Гоббс. Декарт стал роком для европейской мысли вследствие искажений в понимании науки и философии. Из-за целого ряда вытекающих отсюда последствий и из-за очевидности совершенной им основополагающей ошибки его и сегодня все еще нужно изучать, для того чтобы познать путь, которого следует избегать. Гоббс хотя и набрасывает свою систему бытия, однако подлинное его величие составляет выстроенная им политическая конструкция, исключительная последовательность которой с такой ясностью показывает линии существования, с какой они были осознаны здесь впервые.

Спиноза — это метафизик, который, используя материал традиции и картезианские понятия, придает философское выражение позиции веры, отличаясь при этом оригинальным метафизическим настроением, которое ему одному тогда было присуще и которое дает основание философскому сообществу и поныне быть преданным ему, единственному в том столетии.

Паскаль - это контрудар против абсолютизации науки и системы. Его мышление господствует и в том и в другом, обладает выдержанной во всем аккуратностью, но при этом еще и величайшей правдивостью и глубиной.

Лейбниц по своей универсальности подобен Аристотелю; по содержанию и открытиям он богаче всех философов этого столетия; всегда и во всем творческий и умный мыслитель, однако в своей метафизике он не обнаруживает основополагающей конституции, пронизывающей человека.

Восемнадцатое столетие отмечено в первую очередь широким потоком философской литературы для публики. Это век Просвещения.

Английское просвещение имеет своего первого представителя в лице Локка. Он дал английскому миру, начало которому было положено революцией 1688 года, духовную почву, в том числе и в политическом мышлении. Юм — превосходный аналитик, обладающий исключительной способностью разлагать все на части. Его понятливость, сам способ понимания, несмотря на всю его скуку, и сегодня не является для нас плоским. Его скепсис образован твердостью и честностью, которые присущи мужеству, отваживающемуся на то, чтобы на границах познания смотреть непостижимому прямо в глаза и не говорить о нем.

Во Франции и Англии нашли широкое распространение афористические и эссеистические сочинения, принадлежащие таким знатокам мира и человека, как "моралисты" (как их называют). Их познания были ориентированы на то, чтобы воспитывать, опираясь на психологическую и вместе с тем философскую установку. Так, в семнадцатом столетии, находясь при "высоком" королевском дворе, пишут Ларошфуко и Лабрюйер, в восемнадцатом столетии — Вовенарг и Шамфор. Шефтсбери — философ, придавший своей жизненной дисциплине эстетическую направленность.

Великая немецкая философия (представленная такими фигурами, как Кант, Фихте, Гегель. Шеллинг) со свойственной ей системосозидающией энергией и открытостью для самого глубокого и отдаленного обладает такой разработанностью мысли и богатством содержания, что до сих пор является необходимым основанием и источником воспитания для всякого серьезного философского мышления.

Кант. С ним связан решающий для нас шаг в осознании бытия, точность и тщательность в осуществлении трансцендирования на путях мышления, прояснение бытия в его основополагающих измерениях, образ мыслей, который проистекает из неудовлетворенности нашим существом, широта взглядов и человечность, а также исключительная ясность самого разума, которая объединяет его с Лессингом. Благородный человек.

Фихте. Его характеризует доходящая до фанатизма спекуляция, усиленная попытка осуществить невозможное. Гениальный создатель мыслительных конструкций, патетически настроенный в области морали. От него исходит роковое воздействие экстремальности и нетерпимости.

Гегель. Для него характерны совершенное владение диалектическими формами мышления и их всесторонняя разработка, проникновение (Innewerden) в содержание любого рода мышления, осуществление всеобъемлющей западноевропейской исторической памяти.

Шеллинг. Для него свойственны неустанные размышления над последними основаниями, обнаружение жуткой тайны, крах в системе, открытие новых берегов.

Девятнадцатое столетие — это период перехода, период разложения и осознания этого разложения, характеризующийся обширностью материала и научной широтой. Сила философии у преподающих философов становится все слабее и слабее, растворяясь в смутных и совершенно произвольных системах, не представляющих никакой ценности, и в истории философии, которая впервые делает доступным в полном объеме весь исторический материал. Сила же самой философии живет в науке и в тех редких мыслителях-исключениях, которые едва ли ценятся современниками.

Немецкая профессорская философия назидательна, полна прилежания и усердия, объемлюща, но фактически ее жизнь больше уже не основывается на энергии человеческого бытия, она живет, опираясь на университетский мир бюргерской культуры с ее представлениями о ценности образования, ее благонамеренной серьезностью и ее границами. Даже такие значительные явления в философии, как Фихте мл., Лотце, также будут изучаться не ради их сущностного содержания, а лишь ради самого обучения.

Оригинальные философы этого времени — Киркегор и Ницше. Ни один из них не имеет системы и каждый выступает как исключение и жертва. Они сознают катастрофу, высказывают неслыханные истины и не показывают никакого пути. В их лице эпоха документирует себя посредством самой безжалостной самокритики, какая когда-либо осуществлялась в истории человечества.

Киркегор. Формы внутренних поступков, серьезность мысли, необходимая для личностного решения, восстановление текучести всего, в особенности фиксированного гегелевского мышления. Глубочайший христианский дух.

Ницше. Бесконечная рефлексия, простукивание и опрашивание всего будоражат и подрывают все основания, не находя никакой почвы, но выводя к новым абсурдностям. Глубочайший антихристианский дух.

Современные науки — не во всем своем размахе, но благодаря отдельным (однако же многочисленным) личностям — стали носителями философской позиции. Для примера назовем некоторые имена.

Философия государства и социальная философия. Токвиль постигает движение современного мира к демократии посредством социологического изучения политических режимов Античности, Французской революции, Соединенных Штатов Америки. Его забота о свободе, чувство человеческого достоинства и понимание значения авторитета позволяют ему реалистически рассуждать о необходимом и возможном. Он человек и исследователь первого ранга. Лоренц фон Штайн, основываясь на политических действиях и политическом мышлении французов, начиная с 1789 года освещает последовательность событий вплоть до сороковых годов, показывая полярность государства и общества. Его взгляд нацелен на вопрос о судьбе Европы. Маркс использовал эти знания, развернув их в виде научных конструкций, смешав с ненавистью против всего существующего и наполнив хилиастической нацеленностью на будущее. Обиженным и лишенным надежды пролетариям всех стран должен засиять луч надежды, который объединит их в одну силу, способную разрушить имеющееся социально-экономическое и политическое положение, чтобы создать мир всеобщей справедливости и свободы.

Философия истории. Ранке развивает историко-критические методы на службе у универсально-исторического воззрения, которое в атмосфере Гегеля и Гете, при кажущемся отклонении от философии как таковой, само является философией. Якоб Буркхардт чувствует себя как бы жрецом исторического образования, показывает величие и осчастливливающую силу исторической памяти, благо и беду (вытекающую из основной пессимистической установки) того состояния, когда находишься в конце мира, величие которого состоит только в такой памяти. Макс Вебер осуществляет непредвзятый подход к истории, он всеми средствами исследует историческую реальность, единообразно проясняя взаимосвязи, так что большая часть предшествующих описаний истории вследствие их неопределенности в категориях, в которых осуществлялось постижение, кажется смутной и неудовлетворительной. Он теоретически и практически обозначает существующее напряжение между ценностями и познанием. Благодаря тщательно выверенной проверке действительного познания, отказываясь от всего приблизительного и тотального, он создает пространство для любых возможностей.

Натурфилософия. К. Е. фон Байер, предпринимая свое богатое открытиями исследование, предоставляет грандиозное видение всего живого в его основополагающих характеристиках. Дарвин, его прямая противоположность, ищет в этом видении определенные каузальные взаимосвязи, которые в своих последствиях уничтожают созерцание подлинной жизни.

Психологическая философия. Фехнер закладывает основания методического экспериментального исследования отношения между психическим и физическим в чувственном восприятии (психофизика), однако это становится у него звеном в понятийно закрепленной, но в действительности совершенно иллюзорной конструкции, утверждающей одушевленность всей жизни и всех вещей. Фрейд занимается разоблачающей психологией, представляющей собой популярную, эффективную натурализацию и тривиализацию того понимания, которое в более высоком виде было дано у Киркегора и Ницше. Фрейдовское мировоззрение, предстающее в форме гуманности, но на самом деле являющееся человеконенавистническим и опустошающим, было соразмерно эпохе, разнообразные проявления которой были пропитаны ложью и подверглись в этом учении безжалостному разложению, однако сделано это было таким образом, как будто показанный Фрейдом мир был миром вообще.

 

Список имен II

Китай и Индия

Китайская философия

Лао-цзы (VI век до Р.Х.) — Конфуций (VI век до Р.Х.) — Мо-цзы (втор.пол. V века до Р.Х.) — Чжуан-цзы (IV век до Р.Х.).

Индийская философия

Упанишады (ок.1000- 400 до Р.Х.) — палийский Канон Буддизма — тексты Махабхараты (поел, век до

Р.Х.). Бхагавадгита — Артхашастра Каутилы - Шанкара (IX век после Р.Х.).

Китайская и индийская философии, в том виде, в каком они доступны в имеющихся до сих пор переводах и интерпретациях, по сравнению с западноевропейской философией представлены в значительно меньшем объеме во всех своих выразительных разветвлениях. Западноевропейская философия остается для нас основным предметом. Хотя это и слишком сильно сказано, мы понимаем из азиатской философии только то, что и без нее узнали из собственной философии. Однако верно и то, что большая часть интерпретаций столь активно пользуется западноевропейскими категориями, что даже для того, кто не понимает азиатские языки, становится ощутимым имеющееся здесь заблуждение.

Тот факт, что линии философского развития проходили параллельно в Китае, Индии и Западной Европе, хотя и является исторически верным, однако пока дает нам все-таки искаженную картину, поскольку создается впечатление, что все три линии развития имеют один и тот же вес. Для нас это не так. Уникальные точки зрения и взгляды, предлагаемые в рамках азиатского мышления, не могут ввести нас в заблуждение и поставить под сомнение тот факт, что вся полнота, все действительно воодушевляющие нас содержания приходят к нам из западноевропейского мышления. Только здесь присутствуют ясность различий, определенность в постановке вопросов, связь с науками, доходящие до мельчайших деталей дискуссии, продолжительность движений мысли по мере их необходимости для нас.

 

Список имен III

Философия, скрытая в религии, поэзии и искусстве

Религия: Библия — хрестоматии по истории религии.

Поэзия: Гомер — Эсхил, Софокл, Эврипид — Данте — Шекспир — Гете — Достоевский.

Искусство: Леонардо — Микеланджело — Рембрандт.

Содержательное усвоение философии в ее историческом развитии предполагает нечто большее, нежели чтение философов в узком смысле. Кроме ясности относительно развития науки, необходимо, чтобы была возможность оказаться захваченным высокими произведениями религии, поэзии, искусства. Не следует снова и снова браться за что-то новое и читать все время разное, но нужно вновь и вновь погружаться в нечто действительно великое, пытаясь удержаться там как можно дольше.

Великие произведения

Философы очень сильно отличаются друг от друга по рангу и роду. То, как сложится моя философская судьба, сопряжено с тем, вверяю ли я себя в… Можно сказать, что уже в одном великом произведении заложено все. Опираясь на… Конечно, желательно, чтобы молодой человек мог получить некоторый совет, какого философа ему следует выбрать. Однако…

Сочинения Карла Ясперса, переведенные на русский язык

Общая психопатология. — М.: "Практика", 1997/ Пер. Л.О. Акопяна. Духовная ситуация времени //Карл Ясперс. Смысл и назначение истории.М.:… Философская вера // Там же, С. 420 — 509.