Понятие о страсти

С церковнославянского языка слово «страсть» переводится как «страдание». Отсюда, например, слово «страстотерпец», то есть терпящий страдания, мучения. И действительно, ничто так не мучает людей: ни болезни, ни что-либо другое, – как собственные страсти, укоренившиеся грехи.

Сначала страсти служат удовлетворению греховных потребностей людей, а потом люди сами начинают служить им: «Всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8: 34). Страсть психологическим языком можно назвать зависимостью.

Понимание страсти как болезни человеческой души свойственно уже древнегреческой философии. Именно в таком аспекте и понимается страсть в стоицизме и в платонизме. Так в стоицизме по определению Зенона, страсть означает импульс души, беспорядочный и излишний. Страсть есть импульс, который, когда-то будучи естественным, стал неконтролируемым, непослушным разуму и, следовательно, противным природе. Для Цицерона, речь идет о болезни, но он добавляет, что не все страсти могут быть рассматриваемы таким образом «Все страсти являются болезнями, и (…) их жертвы страдают умственными недугами»; они составляют «патологические расстройства личности». То есть, мудрый человек стремится к апатии, к уничтожению страстей». Для Платона же страсть хотя и негативное, но неизбежное явление. В “Тимее” он исключает страсти из наиболее возвышенной части души. В “Республике” он указывает, что каждая часть души имеет свою собственную ей присущую страсть.[78]

Древнегреческое понимание страсти, как мы видим, близко к христианскому пониманию страстей. Но как святые отцы определяли, что такое страсть? В восточно-византийском богословии под страстью чаще всего понимаются греховные, противоестественные движения души, заключающееся в ее увлечении чем-либо вместо Бога, и ставшие привычкой. Преподобный Исаак Сирин под страстью понимает противоестественное состояние души, болезнь, которая не свойственна человеческой природе.

Конечно, в каждой страсти есть элемент греховного удовольствия для человека, но, тем не менее, страсти мучают, терзают и порабощают грешника.

Самые яркие примеры страстной зависимости – алкоголизм и наркомания. Потребность в алкоголе или наркотиках не только порабощает душу человека, но алкоголь и наркотики становятся необходимой составляющей его обмена веществ, частью биохимических процессов в его организме. Зависимость от алкоголя или наркотиков – это зависимость духовно-телесная. И лечить ее нужно двояко, то есть, врачуя и душу, и тело. Но в основе лежит грех, страсть. У алкоголика, наркомана разваливается семья, его выгоняют с работы, он теряет друзей, но все это он приносит в жертву страсти. Человек, зависимый от алкоголя или наркотиков, готов на любое преступление, чтобы удовлетворить свою страсть. Недаром 90% преступлений совершаются под воздействием алкогольно-наркотических веществ.

Страсти являются извращением естественных человеческих свойств и потребностей. В человеческой природе есть потребность к пище и питью, стремление к продолжению рода. Гнев может быть праведным (например, к врагам веры и Отечества), а может привести к убийству. Бережливость может переродиться в сребролюбие. Мы скорбим о потере близких людей, но это не должно перерастать в отчаяние. Целеустремленность, упорство не должны приводить к гордости.

Один западный богослов приводит очень удачный пример. Он сравнивает страсть с псом. Очень хорошо, когда пес сидит на цепи и охраняет наш дом, но беда, когда он залез лапами на стол и пожирает наш обед.[79]

Всякая сила души, служащая к пользе, дарована от Бога. И силы телесные вложены в тело на пользу и возрастанию ему; таковы же и силы душевные. Из преподобного Исаака Сирина можно сделать вывод, что страсть является силой души, которая дана Богом для возрастания духовного, но человек, использующий эти силы против естества души в угождении телесного естества, делает эти силы злом, страстью, душевной болезнью.

О страсти как противоестественном состоянии человеческой природы говорит и преподобный авва Дорофей. По естеству Бог дал нам добродетели. Страсти же не принадлежат нам по естеству, ибо они даже не имеют никакой сущности или состава, но как тьма по существу своему не имеет состава, а есть состояние воздуха, как говорит святой Василий, бывающее от оскудения света, так и страсти (не естественны нам), но душа, по сластолюбию укло­нившись от добродетелей, водворяет в себе страсти и укрепляет их против себя.[80] Кроме понимания страстей, авва Дорофей также дает различие греха от страстей, и это различие состоит в том, что страсть это наше внутренне желание, а грех это исполнение этих греховных желаний: «Ибо иное суть страсти, и иное грехи. Страсти это: гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая похоть и тому подобное. Грехи же есть самые действия страстей, когда кто приводит их в исполнение на деле, то есть совершает телом те дела, к которым побуждают его страсти; ибо можно иметь страсти, но не действовать по ним».[81]

Страсть, как привычку, которая замещает собой естественное состояние души человека, понимал и преподобный Нил Сорский. Вот как он сам описывает что такое страсть: «Страстью называет такую склонность и такое действие, которые, долгое время гнездясь в душе, посредством привычки, обращаются как бы в естество ее».[82]

Из выше приведенных высказываний святых отцов о страстях мы можем сделать вывод, что страсть считается извращённой (искажённой) добродетелью. Например, гнев может быть как праведным, так и греховным. В связи с этим утверждается, что страсть как проявление зла, не имеет собственной онтологической сущности, а паразитирует на изначально добром устроении Божественного творения (человека).

Противоестественность страсти заключается в том, что в ней человек отказывается от естественного для своей природы соединения с Творцом, дающим человеку высшее духовное блаженство. Вместо наслаждения общением с вечным Богом человек ищет наслаждения в своем временном земном бытии, среди преходящего и непостоянного мира. Такими наслаждениями могут являться деньги (страсть сребролюбия), еда (страсть чревоугодия), незаконные половые увлечения (блуд), унижение других людей, утверждение своего превосходства над ними (гнев, гордость, тщеславие), чрезмерные огорчения по поводу недостатка или лишения материальных благ, неосуществления страстных пожеланий (уныние, печаль).

Обычно выделяют восемь основных страстей, к которым относятся гордость, тщеславие, сребролюбие (алчность), гнев, блуд, чревоугодие, уныние (лень), печаль. Их разделяют на телесные (чревоугодие, блуд) и душевные. Им противоположны восемь добродетелей: любовь, смирение, нестяжание, кротость, целомудрие, воздержание, трезвение (внимание к себе), радость.[83]

В аскетике различают несколько ступеней постепенного развития страсти. Преподобный Нил Сорский перечисляет пять ступеней: «Различно в нас происходит борьба, или брань мысленная, сопровождаемая победою или поражением, учат святые Отцы: прежде возникает представление помысла, или предмета (прилог), потом принятие его (сочетание), далее - согласие с ним (сложение), за ним - пленение, или порабощение от него, и, наконец, страсть»[84].

Итак, как же начинается и зарождается в человеке страсть? Протоиерей Георгий Нейфах, пишет: «Приведем описание, данное преподобным Иоанном Лествичником (Слово 15, гл. 73). Оно присутствует в трудах и многих других святых. Началом является прилог, когда в уме нашем появляется мысль, помысл о чем-нибудь, о каком-нибудь предмете. Имеется в виду предмет, не богоугодный или для нашей души неполезный. Часто эта мысль появляется по действию злого духа, беса-«хранителя», если так можно выразиться, который приставлен к каждому из нас и всеми силами старается вести нас к погибели. Бес, как существо очень опытное, хорошо понимает, что для нашей души полезно, а что вредно. И то, что, может быть, в общем смысле не вредно, но конкретно вредно для нас в данных обстоятельствах, он тем более будет усердно в нас внедрять, потому что оно имеет благовидную оболочку и само по себе вредом как бы не является. Мысль о всяческих таких вещах, делах, действиях, намерениях именуется прилогом. Сам по себе прилог никоим образом не является грехом.

Следующую стадию Отцы называют сочетанием, или собеседованием. Можно либо сразу отсечь прилог, отринув его, либо мы его принимаем и начинаем его рассматривать и обсуждать. И здесь уже в малой степени проявляется наш грех. Вспомним Еву, когда к ней подошел бес и сказал: «Правда ли, что Господь не разрешил вам вкушать ни от каких деревьев в саду?» Если бы не произошло сочетание, это был бы прилог. С ее стороны еще не было ничего плохого. И если бы Ева тут же сказала бесу: «Иди отсюда, ибо ты представляешь мне Бога злым, жестким и черствым, а я знаю, что Бог есть любовь, поэтому не желаю тебя слушать», то не было бы ничего и дальнейшего. Но ей стало интересно: а что же он дальше-то скажет? И она вступила с ним в собеседование. Не поддалась еще, даже мыслей еще никаких не было, просто она отвечает ему: «Да нет. Мы можем вкушать. Вот только от одного дерева мы не можем вкушать». В общем, стала с ним разговаривать (см.: Быт. 3, 1–3).

Следующую стадию Отцы именуют сложением. Это когда мы сердцем мысленно уже вкушаем запретный плод, пробуем его на зуб с удовольствием. При этом он может выглядеть как явный грех, а может быть хитро завуалирован и выглядеть внешне как вещь безобидная.

Следующая ступень именуется пленением. Это происходит, когда сердце уже охватывается пожеланием и не может ему противиться. Но человек еще противится. И тут начинается стадия борьбы.

Отметим, что до этого момента никакой борьбы еще не было. Достаточно было нам приложить произволение наше, и все это отошло бы от нас. Все дело было только в том, что мы по невниманию, неумению, незнанию, неопытности или по небрежению и нерадению о тщательном исполнении заповедей Божиих самопроизвольно допускали заигрывание с грехом. Итак, достаточно было только захотеть воспротивиться греховным атакам, и победа была бы за нами, и она не стоила бы нам никаких усилий.

После того как сердце уже пленено, наступает борьба. Здесь, если мы опомнимся, – то начинаем бороться; и то ли победим, то ли нет. Но борьба бывает не всегда. Некоторые сдаются без борьбы, даже не заметив своего пленения. И тогда наступает падение. Эти падения могут повторяться на деле, а могут только в сердце, когда сердце без борьбы сдается на милость победителя, в данном случае дьявола. Падение может быть только в сердце, в силу того, что у человека нет обстоятельств или времени для совершения греха. А бывают грехи мысленные по своей природе, которые не осуществимы, мечтательные грехи. Например, я буду мечтать, что я самый лучший, самый духовный и все вокруг меня прославляют. Я не могу так согрешить на деле по причине полной невозможности этого. Но если я предамся этим мечтам, прекратив сопротивление, то это уже будет падение, хотя и мысленное.

После многократных падений порок переходит в незаметную привычку сердца и становится как бы исходящим изнутри нас. В самих нас, уже без внешних прилогов, вновь и вновь начинает возбуждаться, даже без помощи дьявольской, желание повторения греха. И вот это именуется страстью».[85]

Отцы различают несколько состояний души: человек, являющийся рабом страстей; человек, победивший страсти. Есть третье – человек, борющийся со страстями, ведущий с ними войну, сопротивляющийся страсти. Это тот, кто видит страсть, сознает ее и старается с помощью Божией изгнать ее, хотя и очень часто проигрывает пока эту войну. Но если он не сложит оружие, то, в конце концов, будет победителем.

Из выше сказанного можно сделать вывод, что страсти развиваются в человеке постепенно, все больше и больше захватывая его естество, и поэтому и борьба со страстями, по святоотеческому учению должна начинаться с самых первых этапов развития страсти.