Тема 6. ПОЗНАНИЕ, ЕГО ВОЗМОЖНОСТИ И ГРАНИЦЫ

Специфика научного познания. — Эмпирический и тео­ретический уровни познания. — Субъектно-объектное видение мира. — Агностицизм и скептицизм. — Науч­ное и вненаучное знание. — Истина и ее критерии.

Специфика научного познания.Научное познание — это про­цесс получения объективного, истинного знания. Научное позна­ние имеет троякую задачу, так как связано с описанием, объясне­нием и предсказанием процессов и явлений действительности. Счи­тается, что объем научной информации удваивается примерно каж­дые 15 лет. В развитии научного познания чередуются революцион­ные его периоды, так называемые научные революции, которые приводят к смене теорий и принципов, и периоды эволюционного развития науки, на протяжении которых знания углубляются и де­тализируются.

В настоящее время помимо общественных, технических и есте­ственных наук различают также науку фундаментальную и приклад­ную, теоретическую и экспериментальную. Наука сегодня представ­лена широким многообразием дисциплин и развивается с учетом глубокой специализации, а также на стыках различных междисцип­линарных областей. Научное знание как форма сознательного поис­ка истины многообразно: оно бывает фактуальным и гипотетиче­ским, экспериментальным и теоретическим, классификационным и концептуальным, гуманитарным, математическим и естественно­научным. При этом все научные знания должны отвечать определен­ным стандартам и иметь определенные основания. В качестве по­следних принято выделять:

• идеалы и нормы познания, характерные для данной эпохи и конкретизируемые применительно к специфике исследуемой области;

• научную картину мира;

• философские основания.

Результаты научного познания характеризуются объективно­стью, универсальностью и претендуют на общезначимость. Обос­нование общезначимости научного знания в истории философской мысли являлось одним из существенных вопросов. Платон, напри­мер, пытался объяснить наличие безличностного, общезначимого знания существованием высших идей, заложенных в человеческой душе. В философской школе Аристотеля — Ликее познавательная

деятельность воспринималась только как коллективная, и потому каждый ученик выполнял лишь определенное задание. Аристотель подчеркивал важность в первую очередь общих правил, а уровень индивидуальных способностей — во вторую. В средневековой куль­туре господствующими выступали надличностные истины теологии и теологические догматы. Сама ремесленная деятельность, где важно было мастерство и личностная одаренность автора, объявлялась ано­нимной. Вместе с тем многочисленные теологические диспуты, а также сам факт существования еретиков, свидетельствовали о лич­ностном, отличном от общепринятого отношении к миру. В Новое время, когда на первое место выступает исследование природных явлений, личностное знание представало как субъективное, имеющее разного рода погрешности. Идеалом становится объективное знание. Оно наделяется статусом всеобщности и необходимости, что пред­полагает «очищение» от личностных характеристик и исключение личностных особенностей.

Наука всегда стремится видеть реальность как совокупность причинно обусловленных закономерных, естественных событий и процессов. Ей присущи строгость, достоверность, обоснованность, доказательность. Она ратует за естественный порядок, который может быть выражен в законах естественных наук и математики. Причинность и закономерность — вот та фундаментальная кон­станта, которая существует во всех сферах науки. Другое дело, что закономерности могут носить динамический или статистический характер. В динамических закономерностях предсказания имеют точно определенный априорный характер. Они описывают свой­ства относительно изолированных систем, содержащих малое число элементов, в которых можно абстрагироваться от целого ряда слу­чайных факторов (например, законы классической механики и др.). Статистические закономерности формулируются на языке вероят­ностных распределений и проявляются как законы массовых яв­лений на базе больших чисел. Считается, что их действие обнару­живается там, где на фоне множества случайных причин сущест­вуют глубокие необходимые связи. Они не дают абсолютной по­вторяемости, однако в общем случае правомерна их оценка как закономерностей постоянных причин. В общезначимом смысле ста­тистические закономерности отражают такую форму проявления взаимосвязи явлений, при которой данное состояние системы определяет все ее последующие состояния не однозначно, а с определенной вероятностью.

В результате научных революций принципиально меняется ви­дение мира, опровергаются существующие каноны и объяснитель­ные модели. Это лишний раз подтверждает определенную относи­тельность научного знания, делает чрезвычайно актуальной про-

цедуру теоретической нагруженности эмпирических методов ис­следования, например наблюдения. Весь массив естественнонауч­ного знания переживает периоды научных революций и не всегда отвечает кумулятивной модели развития — простому накоплению и сохранению накопленного.

Важной и отличительной характеристикой науки как формы общественного сознания являлось то, что разнообразные ее отрас­ли были обращены к явлениям и процессам реальности, существую­щим объективно (вне человека, независимо ни от человека, ни от человечества). Закон тяготения, квадратные уравнения, периодиче­ская система химических элементов, законы термодинамики объек­тивны. Их действие не зависит от мнений, настроений, личности ученого. Свои выводы наука формулирует в теориях, законах и фор­мулах, вынося за скобки индивидуальное, эмоциональное отноше­ние ученого к изучаемым явлениям и тем социальным последстви­ям, к которым может привести то или иное открытие. Рациональ­ное научное знание, опирающееся на систему общезначимых норм и принципов, предметно и безличностно объективно. Иными сло­вами, все, что наука делает своим предметом, рассматривается че­рез призму закономерностей и регулярных каузальных связей.

Объективность всегда выступала идеалом и основным крите­рием научного знания. При этом объективность мыслилась, во-первых, как процедура, фиксирующая совпадение знания со своим объектом. Во-вторых, как процедура устранения из знания всего, что связано с субъектом и средствами его познавательной деятель­ности. Некоторые исследователи отмечают, что в контексте европей­ской христианской культуры этот второй смысл объективности свя­зывался с представлением о греховной, «испорченной» природе че­ловека, которая тяготеет над его познавательными устремлениями.

Однако на самом деле знание трудно оторвать от процесса его получения. Объекты микрофизики, например, оказываются со­ставными частями ситуации наблюдения, на это, в частности, указывал В.Гейзенберг, что зафиксировано в известном «соотно­шении неопределенностей» (1928). На сегодняшний день можно отметить неоднозначность понимания объективности. Иногда с объ­ективностью связывают общезначимость и интерсубъективность. Часто под объективностью подразумевают нечто инвариантное, неизменное ни при каких обстоятельствах. Наиболее распростране­но представление об объективности как сочетании и совпадении множества условий: логических, методологических, философских. Независимость от субъекта при этом остается важной и основопо­лагающей чертой объективности.

Методологи говорят об «удачливых науках», подразумевая под этим, что они преуспели в деле определения четких критериев

научного познания и шлифовки категориального аппарата. Такие «удачливые науки» заимствуют по большей части уже готовый инструментарий из математических дисциплин и пользуются им при некоторой доработке. Однако объективность не означает пре­дельную строгость и категориальность понятийного аппарата. Объ­ективность направлена прежде всего на изучение сущности самой вещи, процесса или явления. Наука универсальна в том смысле, что она может сделать Предметом научного исследования любой феномен, может изучать все в человеческом мире: будь то деятель­ность сознания или же человеческая психика. Однако в этом слу­чае она (наука) рассматривает выбранный предмет с точки зрения его сущностных связей. Объективность есть то, что независимо ни от человека, ни от человеческой деятельности.

Традиционная классическая теория познания описывает движе­ние научно-познавательного процесса как ход мышления, прости­рающийся от вопроса к проблеме, затем к гипотезе, которая после своего достаточного обоснования превращается в теорию и рожда­ет концепцию. Итак, вопрос—проблема—гипотеза—теория—концеп­ция — вот цепочка, скрепляющая развивающееся научное знание. О проблеме говорят, что это знание о незнании. Проблема понима­ется как совокупность суждений, включающая в себя ранее установ­ленные факты, а также суждения о еще непознанном содержании объекта. Проблема выглядит как выраженное в понятии объектив­ное противоречие между языком наблюдения и языком теории, эм­пирическим фактом и теоретическим описанием. Постановка и ре­шение проблемы служит средством получения нового знания. Но и сама проблема может определяться по-разному : как содержание, ко­торое не имеется в накопленном знании, и как реконструкция из имеющейся исходной теории, наличествующего массива знания.

Гипотеза понимается как первоначальный этап создания теории. Гипотеза (от греч. hypothesis — предположение) по форме представ­ляет такого рода умозаключение, посредством которого происходит выдвижение какой-либо догадки, предположения, суждения о воз­можных основаниях и причинах явлений. Энгельсу принадлежат сло­ва о том, что формой развития естествознания является гипотеза. Ньютону приписывают суждение: «Гипотез не измышляю», кото­рое в некотором роде опровергает роль и значение гипотезы в на­учном познании. Когда гипотеза оказывается в состоянии объяснить весь круг явлений, для анализа которых она предложена, она пере­растает в теорию. Лейбниц предложил формулировку следующих условий обоснованности гипотезы. Гипотеза наиболее вероятна во-первых, в том случае, чем более она проста, во-вторых, чем боль­ше явлений с ее помощью может быть объяснено, и, в-третьих, чем лучше она помогает нам предвидеть новые явления.

Научное знание в целом представляет собой достаточно строгую форму организованности и характеризуется такими признаками, как непротиворечивость, доказательность, проверяемость, системность.

Эмпирический и теоретический уровни познания.Научное позна­ние осуществляется на разных уровнях. Опыт, эксперимент, наблю­дение суть составляющие эмпирического уровня познания. Абстрак­ции, идеальные объекты, концепции, формулы и принципы — не­обходимые компоненты теоретического уровня. Размышлять над движением идей и наблюдать различные факты — занятия, отличаю­щиеся друг от друга. Задача ученого-теоретика — создать теорию или сформулировать идею на основе «материи мысли», эмпирик же при­вязан к данным опыта и может позволить себе лишь обобщение и классификацию. Можно ли свести теоретический и эмпирический уровни познания к соотношению чувственного и рационального? Нельзя, потому что и на эмпирическом, и на теоретическом уров­нях познания присутствуют как мышление, так и чувства. Взаимо­действие и единство чувственного и рационального имеют место на обоих уровнях познания с различной мерой преобладания. Описание данных восприятия, фиксация.результатов наблюдения, т.е. того, что относится к эмпирическому уровню, нельзя представить как сугу­бо чувственную деятельность. Оно также нуждается в определенных категориях, понятиях и принципах. Получение результатов на тео­ретическом уровне не есть исключительно сфера рацио. Восприятие чертежей, графиков, схем, да и самого объекта предполагает чув­ственную деятельность. Особо значимыми оказываются процессы во­ображения. Поэтому подмена категорий «теоретическое — мыслитель­ное (рациональное)», «эмпирическое — чувственное (сенситивное)» неправомерна.

В чем же отличие теоретического уровня познания от эмпири­ческого? Хоть эмпирические знания также могут быть представле­ны гипотезами, обобщениями, эмпирическими законами, однако они направлены на объект, который дан наблюдателю непосредст­венно. Эмпирический уровень выражает объективные факты, вы­явленные в результате экспериментов и наблюдений, как прави­ло, со стороны их внешних, очевидных связей.

Теоретический уровень познания также предполагает связь с действительностью. Однако связь эта не прямая, а опосредованная. Теоретическое мышление нельзя свести к суммированию эмпири­ческого. Получается, что теория вырастает не из эмпирии, но как бы рядом с ней, а точнее, над ней и в связи с ней. И если эмпи­рический уровень предполагает обобщение фактических данных, опытных зависимостей, индуктивных законов, то мир теоретиче­ского знания составляют идеи, концепции, идеальные объекты, которые не встречаются в действительности. В основе деятельности

теоретика лежит создание и исследование этих идеальных теорети­ческих конструктов. Теоретический уровень — это концептуальное движение. Знания теоретического уровня возникают в результате внутреннего развития идей и концепций, а не простого обобще­ния данных наблюдения.

Мир явлений очень часто предстает как мир видимости и кажи­мости. Согласно данным органов чувств Солнце восходит и, описав дугу вокруг Земли, заходит. Создается впечатление, что оно как будто бы вращается вокруг Земли. Однако в действительности все обсто­ит иначе. Глубинная сущность и форма проявления процессов, как правило, не совпадают. Задача теоретического уровня познания со­стоит в обнаружении за видимыми проявлениями скрытых, внут­ренних, сущностных связей и отношений. Теоретическое мышление не заимствует своего содержания извне в готовом виде, на его фор­мирование не влияет ограниченность наблюдения. И то, что усколь­зает от наблюдателя, не должно скрыться от теоретика. Теоретиче­ский уровень познания направлен на формирование теоретических законов, которые отвечают требованиям всеобщности и необходи­мости, т.е. действуют везде и всегда.

Субъектно-объектное видение мира.В философии раздел, кото­рый занимается изучением особенностей научного познания, назы­вается гносеологией (от греч. gnosis — познание, logos — учение) или эпистемологией (от греч. episteme — знание, logos — учение). Эти понятия весьма близки. Однако гносеология нацелена на изучение познавательного процесса в целом, начиная от его исходных пред­посылок и кончая структурными компонентами и многообразием типов знания. Эпистемологию интересуют не все познавательные проблемы, а прежде всего отношение знания к реальности и усло­вия истинности. Эпистемологи озабочены возможностью рациональ­ного осмысления перехода от чувственного к рациональному, от эмпирического к теоретическому, от слова к вещи, логикой иссле­довательского процесса. Эпистемология предполагает изучение по­знавательных процедур с точки зрения получения истинного зна­ния. Эпистемологическая проблематика возникает в связи с тем, что в науке существуют отклонения от законов, неоднозначность науч­ного доказательства, проблема объективности и самое существен­ное — проблема выяснения условий и критериев истинности. Эпи­стемологическая ось — это ось точного общенаучного знания , пол­ных дефиниций, обоснованных концепций, не имеющих ничего об­щего с произволом. Мыслить научно в эпистемологии означает по­знать закон природы одновременно и как феномен (явление), и как ноумен (внутреннюю сущность). Исходная, отправная основа эпи­стемологии должна отвечать требованиям изначальной ясности. Раз­витие наук представляется протекающим в направлении рациональ-

ной связанности. Продвижение знания сопровождается ростом согла­сованности выводов. Эпистемология требует одновременно и реали­стического, и рационалистического языка. В ней взгляд индивиду­ального сознания оттеснен на второй план, поэтому происходит раз­венчание, «ниспровержение» субъекта.

В науке (естествознании и математике), впрочем, всегда суще­ствовала ситуация некоторой отстраненности от субъекта, ее не ин­тересовал ни внутренний мир исследователя, ни его настроения и темперамент, ни его вероисповедание и национальность. Субъект научного познания выступал как необходимый полюс или компо­нента научной деятельности, в которой другим полюсом притяже­ния оказывался объект. Под субъектом познания в общем плане по­нимается активно действующий, обладающий сознанием и волей индивид либо группа индивидов. Под объектом понимается тот фраг­мент реальности или часть природного или социального бытия, на которые направлена познавательная активность человека. Теория познания, занятая изучением познавательного отношения челове­ка к действительности, видит в субъекте участника познавательного процесса. Он зависим от конкретно-исторических условий и социо-культурных факторов и во многом ограничен возможностями обще­ственной практики.

Современная трактовка понятия «субъект познания» берет свое начало от Декарта, у которого противопоставление субъекта и объ­екта выступило исходным пунктом анализа познания. Следующий важный шаг был сделан Кантом, который раскрыл законы внутрен­ней организации субъекта, развил учение о категориях как о фор­мах суждения, представление о родовом субъекте, априорном и апо­стериорном знании.

Метафизический материализм оказался бессилен в решении вопроса о соотношении субъекта и объекта. Субъект понимался как отдельный, изолированный индивид, сущность которого свя­зывалась с его природным происхождением, объект — как неза­висимо существующий объективный мир. Их отношения опреде­лялись только воздействием объекта на субъект, последний ока­зывался пассивно воспринимающим, лишенным целей и интере­сов биологическим существом. Но если Фейербах считал, что наше Я познает объект, лишь подвергаясь его воздействию, то Маркс совершенно справедливо уточнял— воздействуя на него. Эта ак­тивная, деятельностная роль субъекта в процессе познания пре­красно понималась идеализмом. Причем она абсолютизировалась до такой степени, что даже объект трактовался производным и зависимым от субъективной активности. В субъективном идеализ­ме, где властвовал тезис — «Вещь есть комплекс моих ощуще­ний», объект фактически устранялся.

Современная философия, признавая независимое существо­вание субъекта и объекта, обращает внимание на их связь и взаи­модействие. Объект из фрагмента реальности активно преобразует­ся в «очеловеченный» объект, наделяется характеристиками, со­ответствующими человеческим потребностям, и сам изменяется в ходе этого взаимодействия. Субъект выступает не как абстрактный биологический индивид, а как исторически развивающееся соци­альное существо. Основу их взаимодействия составляет предметно-практическая деятельность. Будучи активной силой во взаимодей­ствии с объектом, человек не может действовать произвольно. Сам объект, а также уровень конкретно-исторического развития ставит определенные пределы и границы деятельности. Именно на этой основе возникает необходимость познания законов объекта, что­бы согласовать с ними деятельность и практические потребности субъекта.

Агностицизм и скептицизм.Большинство философов утверди­тельно решало вопрос о том, в состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представле­ниях и понятиях о мире составлять верное отражение действитель­ности. Однако существует ряд мыслителей, оспаривающих возмож­ность познания мира или по крайней мере исчерпывающего по­знания. Агностицизм (от греч. agnostos — недоступный познанию) отражает определенную позицию в философии и науке, отрицаю­щую возможности истинного познания окружающего мира. И хоть сам термин «агностицизм» был введен в конце XIX в. английским естествоиспытателем Т.Гексли, агностики заявляли о себе еще со времен античности. В произведении виднейшего софиста Протагора «Истина» провозглашается: «Человек есть мера всех вещей». Тем самым знание, законы и истина ставятся в зависимости от челове­ка-индивида, их относительность абсолютизируется. Софисты — учителя мудрости должны научить каждого, обратившегося к ним, убедительно доказать или опровергать любую точку зрения, лю­бое положение. В основе подобной деятельности коренится убежде­ние об отсутствии истинности и закономерности.

К самым ярким представителям агностицизма относят Д.Юма и И.Канта. Юм был уверен, что наше познание имеет дело с опы­том и привычкой, а не с истиной и законом, и мы не можем судить о том, как соотносится наш опыт с реальностью, потому. что не в силах выйти за его пределы. Кант назвал недоступный нашему познанию объективный мир «вещью в себе» и настаивал на принципиальной границе между действительностью и позна­нием. Мир явлений (феноменов) — «вещей для нас» ничего не говорит о скрытом от нас мире ноуменов — «вещей в себе», кото­рые, согласно Канту, находятся вне пространства и времени.

Скептицизм, первоначально возникший как направление древ­негреческой философии, хоть и переводился с древнегреческого как рассматривающий и исследующий, по сути своей был обра­щен к тому, чтобы подвергать все сомнению и недоверию. Скеп­тики не допускали возможности достоверного знания, отвергали причинность в мире, отрицали существование добра и зла, не ве­рили в возможность обоснования норм и законов. Так называемые скептические тропы являлись аргументами против возможности достижения достоверного знания. Всех, не разделявших убеждений скептицизма, считали догматиками и называли глупцами. Возник­новение античного скептицизма связывают с именем Пиррона (ко­нец IV в. до н. э.). Резкое противопоставление знания, основанного на доказательстве, и субъективной чистой видимости, кажимости является, начиная с Пиррона, самым главным в скептицизме. Так как все течет и все меняется, то, согласно мнению скептиков, ни о чем вообще ничего сказать нельзя и следует воздержаться от каких-либо суждений. Вещи не различимы, не исследуемы и не определимы; ни наши ощущения, ни наше мышление не являются ни истинными, ни ложными, им не следует верить. В суждении софиста Горгия: 1) ничего не существует; 2) если что-либо и существует, то оно непознаваемо; 3) если существует и познавае­мо — оно невыразимо. В этих трех положениях заключается суть античного скептицизма. Мир настолько изменчив, что невозмож­но, чтобы кто-либо смог передать свои знания другому.

Однако скептицизм, сохраняя за собой свою критическую на­правленность, может выступать и в ином качестве, являясь частью свободомыслия и вольнодумной культуры, подвергая сомнению тео­логические истины. Поэтому в более широком смысле скептицизм можно рассматривать как метод, предлагающий возражения против принятого и устоявшегося. В первую очередь скептицизм направлен против догматизма, его цель — «подорвать авторитеты».

Хотя скептицизм и агностицизм — однотипные учения, раз­ница между ними существует. Агностик, отрицая познаваемость реальности, не отрицает возможности теоретического знания и не придерживается принципа «воздержания от суждения». Агности­цизм естествоиспытателей называется «стыдливым» материализмом в силу того, что в нем признается наличие теоретической пробле­мы, но на вопрос: «А каково ее решение?» — следует ответ: «Не знаю». Если же естествоиспытатель будет следовать традиционному скептицизму, то ему или не придется рассуждать вообще или рас­суждать по типу: «Собака, кажется, имеет четыре ноги».

Агностицизм, отражая реальную противоречивость процесса познания, весьма живуч. Однако было бы ошибочно отождествлять его с идеализмом. Такие известные философы-идеалисты, как Р .Де-

карт, Г.Лейбниц и Г.Гегель не были агностиками, а, напротив, под­вергали агностицизм справедливой критике, содержащей, правда, больше остроумия, нежели аргументов, вскрывающих его несостоя­тельность. Тем не менее его разрушительное воздействие на ход и течение познавательного процесса достаточно очевидно. Агности­цизм, сжато выраженный в словесной формуле: «Не знаю» и повсе­местно сопровождающий познавательный процесс, настаивает на выводе о произвольности в познании, когда «может быть так, а мо­жет быть по-другому». С агностицизмом связывается также убежде­ние в чисто символической природе познания, когда познаватель­ный (гносеологический) образ предстает не как адекватное отраже­ние познаваемого объекта, но всего лишь как не претендующее на сходство символическое его замещение. Представление об истинности познания в этом случае коренится только в вере.

Однако показать соответствие познания и действительности и тем самым отвергнуть агностицизм можно, лишь перенесясь из сферы умозрения в сферу практической деятельности. Самое ре­шительное опровержение агностицизма и скептицизма заключа­ется в практике, эксперименте и промышленности. Производя тот или иной предмет, мы одновременно показываем правиль­ность понимания данного явления природы и закономерности его функционирования.

Научное и вненаучное знание.Познание не ограничено сферой науки, знание в той или иной своей форме существует и за предела­ми науки. Появление научного знания не отменило, не упразднило и не сделало бесполезными другие формы знания. Весьма убеди­тельно звучат слова Л.Шестова, уверенного, что «существуют и всегда существовали ненаучные приемы отыскания истины, кото­рые и приводили, если не к самому познанию, то к его преддве­рию, но мы так опорочили их современными методологиями, что не смеем и думать о них серьезно».

Каждой форме общественного сознания: науке, философии, искусству, праву, политике, религии и пр., соответствуют специ­фические формы знания. Различают также формы знания, имеющие понятийную, символическую или художественно-образную основу.

Когда разграничивают научное, основанное на рационально­сти, и вненаучное знание, то важно сразу же оговориться, что вненаучное знание не является чистым произволом, выдумкой или фикцией. Оно вырабатывается в определенных интеллектуальных сообществах, в соответствии с другими, отличными от рациона­листических традициями, нормами и эталонами, а также имеет свои источники познания. Очевидно, что многие формы вненауч-ного знания (например, астрология, алхимия) старше знания, при­знаваемого в качестве научного (астрономия, химия).

Выделяют следующие формы вненаучного знания:

• ненаучное, понимаемое как разрозненное, несистематическое знание, которое не формализуется и не описывается законами, находится в противоречии с существующей научной картиной мира;

• донаучное, выступающее прототипом, предпосылочной базой научного;

• паранаучное как несовместимое с имеющимся гносеологиче­ским стандартом. Широкий класс паранормального знания включает в себя учения о тайных природных и психических силах и отношениях, скрывающихся за обычными явлениями;

• лженаучное как сознательно эксплуатирующее домыслы и пред­рассудки.

Лженаука представляет собой ошибочное знание. В качестве сим­птомов лженауки выделяют малограмотный пафос, а также прин­ципиальную нетерпимость к опровергающим доводам, претенциоз­ность. Иногда лженаучное знание связывают с патологической дея­тельностью психики творца как такового, последнего в обиходе на­зывают «маньяком», «сумасшедшим».

Следует заметить, что лженаучное знание очень чувствитель­но к злобе дня, сенсации. Особенностью лженаучных знаний явля­ется то, что они не обладают систематичностью, универсально­стью. Считается, что лженаучное обнаруживает себя и развивается через квазинаучное.

• Квазинаучное знание ищет себе сторонников и приверженцев, опираясь на методы насилия и принуждения. Оно, как правило, расцветает в условиях жесткоиерархичной науки, где невозмож­на критика власти предержащих, где жестко проявлен идеологи­ческий режим. В истории нашей страны периоды «триумфа ква­зинауки» хорошо известны: лисенковщина, обличение киберне­тики, фиксизм как квазинаука в советской геологии 50-х годов.

• Антинаучное как утопичное и сознательно искажающее пред­ставления о действительности. Приставка «анти» обращает вни­мание на то, что предмет и способы исследования противопо­ложны науке. Это подход с «противоположным знаком». С ним связывают извечную потребность в обнаружении общего легко доступного «лекарства от всех болезней». Особый интерес и тяга к антинауке возникают в периоды нестабильности общества. И хоть феномен достаточно опасен, принципиального избавле­ния от антинауки произойти не может.

• Псевдонаучное знание представляет собой интеллектуальную ак­тивность, спекулирующую на совокупности популярных тео­рий, например истории о древних астронавтах, о снежном че­ловеке, о чудовище из озера Лох-Несс.

Уже на ранних этапах человеческой истории существовало обы­денно-практическое знание, дающее элементарные сведения о при­роде и окружающей действительности. Его основой был опыт по­вседневной жизни, имеющий, однако, разрозненный, несистема­тический характер и зачастую представляющий собой простой на­бор сведений. Обыденные знания возникают везде в условиях эле­ментарных жизненных отношений и являются исходным пластом всякого познания. Люди, как правило, располагают большим объ­емом обыденного знания. Иногда аксиомы здравомыслия противо­речат научным положениям, препятствуют развитию науки, вжи­ваются в человеческое сознание так крепко, что становятся сдер­живающими прогресс предрассудками. Иногда, напротив, наука длинным и трудным путем доказательств и опровержений прихо­дит к формулировке тех положений, которые давно утвердились в сфере обыденного знания.

Обыденное знание включает в себя и здравый смысл, и приме­ты, и назидания, и рецепты, и личный опыт, и традиции. И хоть в обыденном знании частично фиксируется истина, происходит это не систематично и бездоказательно. Особенностью обыденных зна­ний или знаний, вытекающих из повседневного опыта, является то, что они используются субъектом практически неосознанно и в своем применении не требуют каких бы то ни было предварительных сис­тем доказательств. Иногда обыденное знание даже перескакивает ступень артикуляции и вне каких-либо вербальных (словесных) аргументов «молчаливо» руководит действиями субъекта.

Другой особенностью обыденного знания является его прин­ципиально бесписьменный характер. Те пословицы и поговорки, которыми располагает фольклор каждой этнической общности, лишь фиксируют его факт, обеспечивают предварительное, ори­ентировочное восприятие и понимание мира, но никак не описы­вают теорию обыденного знания. Заметим, что ученый, используя узкоспециализированный арсенал научных понятий и теорий, всегда внедрен и в сферу повседневного опыта. Он не свободен от неспе­циализированного повседневного уровня мировосприятия, ибо, ос­таваясь ученым, не перестает быть просто человеком.

К исторически первым формам человеческого знания относят игровое познание, которое строится на основе условно принимае­мых правил и целей. Игровое познание дает возможность возвы­ситься над повседневным бытием, не заботиться о практической выгоде и вести себя в соответствии со свободно принятыми игровы­ми нормами. В игровом познании возможно сокрытие истины, об­ман партнера. Игровое познание носит обучающе-развивающий ха­рактер, выявляет качества и возможности человека, позволяет раз­двинуть психологические границы общения.

Особую разновидность знания, являющегося достоянием от­дельной личности, представляет личностное знание. Личностное знание ставится в зависимость от способностей того или иного субъекта и от особенностей его интеллектуальной познавательной деятельности. Коллективное знание — общезначимо или надлич-ностно, оно предполагает наличие необходимой и общей для всех системы понятий, способов, приемов и правил построения знания. Личностное знание, в котором человек проявляет свою индивиду­альность и творческие способности, признается необходимой и реально существующей компонентой знания. Оно подчеркивает тот очевидный факт, что науку создают люди и что искусству или познавательной деятельности нельзя научиться по учебнику, оно достигается лишь в общении с мастером.

Особую форму представляет собой так называемая «народная наука», которая в настоящее время стала делом отдельных групп или отдельных субъектов: знахарей, целителей, экстрасенсов, а ра­нее — шаманов, жрецов, старейшин рода. При своем возникнове­нии «народная наука» обнаруживала себя как феномен коллектив­ного сознания. В век классической науки она потеряла статус интер­субъективности и прочно расположилась на отдаленной периферии от центра официальных экспериментальных и теоретических изы­сканий. Как правило, «народная наука» существует и транслирует­ся в бесписьменной форме от наставника к ученику. Иногда мож­но выделить конденсат «народной науки» в виде заветов, примет, ритуалов и пр. Но хотя в «народной науке» видят ее большую проницательность, достаточно часто ее обвиняют в необоснован­ных претензиях на обладание истиной.

Примечательно, что феномен «народной науки» представляет предмет специального изучения для этнологов. Иногда они называ­ют таковую «этнонаукой» и изучают ее особенности в зависимо­сти от этнического и национального образа жизни. Конечно, этно-наука связана с интенсивной этнической жизнью, с типичными для нее ритуалами и коллективными обрядами как формами соци­альной памяти. В этом смысле этнонаука может быть рассмотрена как специфическим образом пространственно локализованная, т.е. связанная с конкретным ареалом распространения, а также с кон­кретным историческим периодом.

Очень часто измененные пространственно-временные условия существования этноса приводят к разложению или исчезновению «народных наук», которые, как правило, не восстанавливаются. Они очень жестко завязаны на конкретно исторически действующего субъекта. Модификация его мировоззрения и способов взаимодей­ствия с миром изменяет, а точнее, блокирует весь рецептурно-ру-тинный комплекс сведений, наполняющих «народную науку». От

развитой формы «народной науки» в распоряжении последующих поколений могут остаться лишь какие-либо незначительные следы. В этой связи весьма уместно вспомнить мнение автора концепции личностного знания М.Полани, который отмечал, что искусство, которое не практикуется в течение жизни одного поколения, оста­ется безвозвратно утраченным. Обычно эти потери не восполнимы.

В картине мира, предлагаемой «народной наукой», большое значение имеет круговорот могущественных стихий бытия. Природа выступает как «дом человека», человек, в свою очередь, как орга­ничная его частичка, через которую постоянно проходят силовые линии мирового круговорота. Считается, что «народные науки» об­ращены к самым элементарным, с одной стороны, и самым жиз­ненно важным, с другой, сферам человеческой деятельности, как-то: земледелие, скотоводство, строительство. Символическое и аб­страктное в них выражено минимально.

Таким образом, в истории культуры многообразные формы зна­ния, отличающиеся от классического научного образца, отнесены к сфере вненаучного знания. К вненаучному знанию, которое пре­тендует на статус специализированного, относится прежде всего астрология, алхимия, парапсихология, теософия и пр. Этот класс наук объединяется общим понятием — эзотеризм.

В сфере внерационального, вненаучного знания выделяют по крайней мере три вида познавательных феноменов: паранормаль­ное знание, псевдонауку и девиантную науку. Причем их соотно­шение с научной деятельностью или «степень научности» возрас­тает по восходящей. То есть фиксируется некая эволюция от пара­нормального знания к разряду более респектабельной псевдонауки и от нее к девиантному знанию. Это косвенным образом свиде­тельствует о развитии вненаучного знания.

Широкий класс паранормального (от греч. para — около, при, вне) знания включает в себя учения о тайных природных и пси­хических силах и отношениях, скрывающихся за обычными явле­ниями. Самыми известными разделами паранормального знания являются мистика и спиритизм.

Для описания способов получения информации, выходящих за рамки научно допустимых, кроме термина «паранормальность» используются термины «внечувственное восприятие» (ВЧВ), «па-рачувствительность», или пси-феномены. Они предполагают воз­можность получения информации или оказания влияния, не при­бегая к непосредственным физическим способам. Наука пока еще не может объяснить задействованные в данном случае механизмы. Различают экстрасенсорное восприятие (ЭСВ) и психокинез. ЭСВ подразделяется на телепатию и ясновидение. Телепатия предпола­гает обмен информацией между двумя и более особями паранор-

мальными способами. Ясновидение — это способность получать информацию, используя некоторый неодушевленный предмет (ткань, кошелек, фотография и пр.). Психокинез — это способ­ность воздействовать на внешние системы, находящиеся вне сфе­ры нашей моторной деятельности, перемещать предметы нефи­зическим способом.

Заслуживает внимания то обстоятельство, что в наши дни ис­следованием паранормального знания занимается наука. После се­рий различных экспериментов в области паранормальных эффек­тов наука делает соответствующие выводы. К ним относятся весьма любопытные заключения типа: 1) с помощью ЭСВ можно полу­чить значимую информацию; 2) расстояние, разделяющее испы­туемого и воспринимаемый объект, не влияет на точность воспри­ятия; 3) использование электромагнитных экранов не снижает качества и точности получаемой информации. Следовательно, под сомнение может быть поставлена существовавшая ранее гипотеза об электромагнитных каналах ЭСВ. И можно предполагать нали­чие какого-то другого, например психофизического, канала, при­рода которого пока не ясна. Вместе с тем сфера парапсихического знания имеет уже выявленные особенности, которые противоре­чат сугубо научному подходу. Во-первых, результаты парапсихи-ческих исследований и экспериментов не воспроизводимы повторно, во-вторых, их невозможно предсказать и прогнозировать.

Для псевдонаучного знания характерна сенсационность тем, признание тайн и загадок, а также умелая обработка «фактов». Это все априорные условия деятельности в данной сфере, к которым присоединяется свойство исследования через истолкование. При­влекается материал, который содержит намеки или подтвержде­ния высказанным взглядам и может быть истолкован в их пользу. К.Поппер-достаточно высоко ценил псевдонауку, прекрасно по­нимая, что наука может ошибаться, а псевдонаука «может случай­но натолкнуться на истину». Он делает и другой вывод: «Если некоторая теория оказывается ненаучной — это значит, что она не важна».

По форме псевдонаука — прежде всего рассказ или история о тех или иных событиях. Этот типичный для псевдонауки способ подачи материала называют «объяснением через сценарий». Другой отличительный признак паранауки — ее безошибочность. Бессмыс­ленно надеяться на корректировку псевдонаучных взглядов, а кри­тические аргументы никак не влияют на суть истолкования рас­сказанной истории.

Термин «девиантное» (от лат. deviatio — отклонение) — означает отклоняющуюся от принятых и устоявшихся стандартов познава­тельную деятельность. Причем сравнение происходит не с ориента-

цией на эталон и образец, а в сопоставлении с нормами, разделяе­мыми большинством членов научного сообщества. Отличительной особенностью девиантного знания является то, что им занимаются, как правило, люди, имеющие научную подготовку. Однако они по тем или иным причинам могут выбирать весьма расходящиеся с общепринятыми представлениями методы и объекты исследования. Представители девиантного знания работают, как правило, в оди­ночестве или небольшими группами. Результаты их деятельности, равно как и само направление, имеют довольно кратковременный период существования.

Иногда встречается термин «анормальное знание», который не означает ничего иного, кроме того, что способ получения знания либо оно само не соответствуют тем нормам, которые считаются общепринятыми в науке изданном историческом этапе. Весьма ин­тересно подразделение анормального знания на три типа. Первый тип возникает в результате расхождения регулятивов здравого смыс­ла с установленными наукой нормами. Этот тип достаточно распро­странен и внедрен в реальную жизнедеятельность людей. Он не от­талкивает своей аномальностью, а проявляется лишь в ситуации, когда действующий индивид, имея специальное образование или специальные научные знания, фиксирует проблему расхождения норм обыденного мироотношения и научного.

Второй тип анормального знания возникает при сопоставлении-норм одной парадигмы с нормами другой. Третий тип обнаружива­ется при объединении норм и идеалов из принципиально различ­ных форм человеческой деятельности. Уже давно вненаучное знание не рассматривают только как заблуждение. И раз существуют много­образные формы вненаучного знания, следовательно, они отвечают какой-то изначально имеющейся потребности. Можно сказать, что вывод, который разделяется современно мыслящими учеными, по­нимающими всю ограниченность рационализма, сводится к сле­дующему: нельзя запрещать развитие вненаучных форм знания, как нельзя и культивировать сугубо и исключительно псевдонау­ку, нецелесообразно также отказывать в кредите доверия вызрев­шим в их недрах интересным идеям, какими бы первоначально сомнительными они ни казались. Даже если неожиданные анало­гии, тайны и истории окажутся всего лишь «инофондом» идей, в нем очень остро нуждается как интеллектуальная элита, так и многочисленная армия ученых. Интерес представляет позиция со­временных философов науки и, в частности, П.Фейерабенда, ко­торый был уверен, что элементы нерационального имеют право на существование внутри самой науки.

Развитие этой идеи можно связать и с именем Дж.Холтона, который пришел к выводу, что в конце прошлого столетия в Ев-

pone возникло и стало шириться движение, провозгласившее бан­кротство науки. Оно включало в себя следующую доблестную ко­горту ниспровергателей научного разума:

1. Течения в современной философии, утверждавшие, что ста­тус науки не выше любого функционального мифа.

2. Малочисленная, но довольно-таки влиятельная в культуре группа отчужденных маргинальных интеллектуалов, например Артер Кестлер.

3. Настроения научного сообщества, связанные стремлением оты­скать соответствия между мышлением Нового века и восточ­ным мистицизмом, найти выход из интеллектуального анар­хизма наших дней к «хрустально-чистой власти».

4. Радикальное крыло научного направления, склонного к выска­зываниям, принижающим значение научного знания, типа «се­годняшняя физика — это всего лишь примитивная модель под­линно физического».

Мнение о том, что именно научные знания обладают большей информационной емкостью, также оспаривается. Наука может «знать меньше» по сравнению с многообразием вненаучного знания, так как все, что она знает, должно выдержать жесткую проверку на достоверность фактов, гипотез и объяснений. Не выдерживающее эту проверку знание отбрасывается, и даже потенциально истинная информация может оказаться за пределами науки.

Истина и ее критерии.Целью научного познания является дос­тижение истины. Однако споры о понятии истины, о ее критериях не затихают и поныне, имея более чем 2,5-тысячелетнюю исто­рию. Платон весьма настоятельно рекомендовал отделять истинное знание как эпистеме от доха— мнения. Аристотелю принадлежит определение истины, которое впоследствии получило название клас­сического. Оно гласит: истина — это соответствие мысли и предме­та, знания и действительности. В современной западной литературе классическую концепцию истины именуют теорией соответствия. Вместе с тем возникает вопрос о том, что чему должно соот­ветствовать. У Гегеля действительность должна соответствовать аб­солютной идее. Материалисты пытаются доказать соответствие на­ших представлений реальности. Различные философские школы относят к критериям истины разные признаки: простота и ясность (Декарт), всеобщность и необходимость (Кант), логическая не­противоречивость, общезначимость (Богданов), а также полезность и экономность. Русский философ П.Флоренский утверждал, что истина есть «естина», то, что есть, и дается она с непосредствен­ной очевидностью в переживании. Существует эстетический кри­терий истины, согласно которому истина заключается во внутрен­нем совершенстве теории, простой (красивой) форме уравнений,

изяществе доказательств. Существуют логические критерии истин­ности, которые применяются в математике и требуют доказательств.

Недостаточность всех подобных подходов состоит в том, что в них критерии истинности знания пытаются отыскать в самом зна­нии. Выявить истину можно лишь при сопоставлении знания с объ­ектом в процессе практической деятельности. Поэтому прав был Маркс, утверждавший, что вопрос об истинности познания вовсе не теоретический, а практический, общественно-историческая прак­тика есть универсальный критерий истины.

В современной научной философии под объективной истиной понимается знание, содержание которого не зависит ни от челове­ка, ни от человечества. Это не значит, что вне сознания познаю­щего субъекта существует пласт знания, содержащий в себе объек­тивную истину. Это означает лишь то, что истина не несет в себе никаких искажений со стороны субъекта, а определяется самим познаваемым объектом.

История познания, по меткому определению Эйнштейна, есть «драма идей», смена одних теорий другими, принципиально от­личными от предыдущих. Ошибка метафизической теории позна­ния состояла в том, что истина рассматривалась как некое закон­ченное состояние, в котором достигнуто исчерпывающее отраже­ние объекта. При таком подходе не оставалось места для эволюции и развития. Впервые это противоречие было осознано Гегелем, который показал, что истина это не застывшая система, а посте­пенный процесс все большего и большего совпадения предмета с понятием. Истина представляет процесс, обусловленный взаимо­действием субъекта и объекта, выделением в объективной реаль­ности все новых и новых фрагментов. Поэтому ее следует понимать не просто как соответствие понятия предмету, мысли и действи­тельности, а как процесс совпадения мышления с предметом, который неотделим от деятельности.

Понимание истины как процесса включает в себя понимание того, что истина всегда конкретна и включает в себя момент аб­солютности и относительности. Термин «абсолютная истина» имеет три значения:

1. Точное исчерпывающее знание, истина в «последней инстан­ции», некоторый своеобразный гносеологический идеал. В этом смысле истина не реализуется ни на одном из уровней позна­ния, она не достижима, это метафора.

2. Понятие абсолютной истины приложимо к неким элементар­ным знаниям, которые носят инвариантный (постоянный) ха­рактер. Это так называемые «вечные истины». Примеры подоб­ных истин: Лев Толстой родился в 1828 г., химический эле­мент обладает атомным весом.

3. Под абсолютной истиной в собственном смысле слова пони­мается такое знание, которое сохраняет свое значение, не оп­ровергается последующим ходом развития науки, но лишь кон­кретизируется и обогащается новым содержанием, например законы классической механики Ньютона после открытия тео­рии относительности Эйнштейна. Это наиболее важное значе­ние термина «абсолютная истина». Целостная система знания включает в себя абсолютно истинные элементы знания и от­носительно истинные, которые подвергаются пересмотру и от­рицанию.

Коль скоро исторично человеческое бытие, исторично и научное познание. Историчны и подвержены размыванию и старению крите­рии истинного знания. Обычно критерии определяются как правила оценки результатов познания, их соответствия стандартам науки и объективной реальности. Считается, что именно критерии позволя­ют субординировать результаты познания с позиций принадлежно­сти или отдаленности их от науки. Автор монографии «Критерии на­учности» В.Ильин подчеркивает, что критерии научности задаются диспозициями (набором предписаний, инструкций, рекомендаций, императивов, запретов), санкциями (вступающими в силу вследст­вие игнорирования или деформаций диспозиций), условиями (фик­сирующими особенности возможных ситуаций в науке). Поскольку критерии научности неоднопорядковы, их следует классифицировать и, по мнению того же автора, подразделить на три группы:

1. Критерии группы «А» отделяют науку от ненауки при помощи формальной непротиворечивости, опытной проверяемости, ра­циональности, воспроизводимости, интерсубъективности.

2. Критерии группы «Б» представляют собой исторически прехо­дящие нормативы, требования к онтологическим схемам, ги­потезам существования. Они фиксируют культурно-стилисти­ческие размерности мышления ученых.

3. Критерии группы «В» составляют дисциплинарные критерии научности, предъявляемые к профессионально расчлененным отраслям знания. Они представляют собой инструмент аттеста­ции конкретных видов знания и деятельности, отображаю­щий частные параметры науки.

Исследования, многократно предпринимаемые учеными и ме­тодологами на современном этапе развития научной рационально­сти, приводят к утверждению о невозможности исчерпывающего реестра критериев истинности. Это справедливо в связи с постоян­но прогрессирующим развитием науки, ее трансформацией, всту­плением в новую, постнеклассическую стадию, во многом отлич­ную от предшествующих классической и неклассической. Чтобы за­полнить нишу критериев, указывают на такие новомодные понятия,

как прогрессизм или нетривиальность, достоверность, критицизм, оправданность. Выделяемые прежде критерии, среди которых на пер­вых местах оказываются предметно-практическая деятельность, объ­ективность, а на вторых — логическая непротиворечивость, а так­же простота и эстетическая организованность, также корреспонди-руются в список критериев истинного знания.

В объем логического критерия входят требования непротиворе­чивости, полноты, независимости. Среди этих составляющих непро­тиворечивость, которая, согласно сформулированному еще Аристо­телем закону непротиворечивости, звучит так: невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время и было присуще и не было од­ному и тому же в одном и том же отношении, — занимает самую шаткую позицию. По отношению ко многим основополагающим ло­гическим системам в отношении их содержательных выводов (на­пример, теорема о неполноте Геделя) можно усмотреть их принци­пиальную противоречивость. И выдвинутый К.Поппером принцип фаллибилизма — принципиальной опровержимости научных поло­жений, поскольку они носят гипотетический характер в отличие от религиозных догматов — обыгрывает именно ограниченность импе-ратива непротиворечивости.

Существенные изъяны очевидны и в требованиях полноты как компоненты логического критерия истинности. Семантическая и синтаксическая полнота — всего лишь желаемый идеал всесторон­него описания действительности, а не реальность в бурно изменяю­щемся и постоянно развивающемся мире. С требованием независи­мости связывают ситуацию невыводимости одной аксиомы из дру­гой и условия соблюдения принципа простоты в науке. Однако не­зависимость как составляющая логического критерия в конечном счете упирается в конвенции — соглашения между учеными в вы­боре той или иной системы отсчета в качестве исходной.

Особое внимание привлекает к себе принцип простоты, кото­рый может быть обоснован как с онтологической стороны ссылкой на гармонию и завершенность, объективно присущую миру, так и с синтаксической и прагматической точек зрения. Понятие синтак­сической простоты, как отмечают исследователи, задается представ­лением об оптимальности, удобстве применяемой символики, спо­собов кодирования, трансляции. Понятие прагматической простоты уточняется посредством введения представлений о простоте экспе­риментальных, технических, алгоритмических аспектов научной деятельности. И именно из принципа простоты, с которым связы­вают стройность, изящность, ясность теории, вытекает эстетический критерий истинности. В высказываниях многих ученых чувствуется тяга к красоте теории, «темные понятия» которой уже с самого пер­вого взгляда свидетельствуют о ее неудовлетворительности. Когда

речь заходит об эстетическом критерии, то с необходимостью сле­дует ссылка на П.Дирака, которому принадлежит суждение: «Кра­сота уравнений важнее, чем их согласие с экспериментом». А.Эйн­штейн также предлагал применять к научной теории критерий внут­реннего совершенства. Внедрение в чуждую эстетике и художествен­ному видению мира автономную сферу строгой науки идеалов эс­тетичности весьма проблематично, хотя определенная взаимосвязь этих двух способов мироосвоения очевидна.

Особое место в массиве критериев научности отведено когерент­ности. Она обеспечивает согласованность, взаимосвязанность полу­ченных исследовательских результатов с теми знаниями, которые уже были оценены как фундаментальные. Тем самым когерентность охраняет науку от проникновения в нее претенциозных, не имею­щих достаточных оснований суждений и положений.

Нередко указывают также и на прагматический критерий научного знания, ориентирующийся на успех как на самый главный признак научного исследования. Критерий строгости в науке имеет также весь­ма существенное значение. Понятие научной строгости входит в объ­ем критерия объективности. Э. Агации определяет научную строгость «как условие, предполагающее, что все положения научной дисци­плины должны быть обоснованными и логически соотнесенными».

Иногда в качестве критерия истины выступает понятие эври-стичности, отражая творческий потенциал содержащихся в теории основоположений. Эвристичность фиксирует способность теории к саморасширению, к выходу за собственные пределы, отвечает за появление принципиально нового и нетривиального. Именно при помощи категории «эвристичность» отрицается все, что не обеспе­чивает прироста информации.

С процедурой фальсифицируемости связывают исключитель­но эмпирический критерий научности. В отличие от фальсифици­руемости фальсификация представляет собой методологическую процедуру, устанавливающую ложность гипотезы или теории в соответствии с правилами классической логики. При фальсифика­ции должны быть сформулированы научные правила, усматри­вающие, при каких условиях система должна считаться фальси­фицируемой. Фальсификация основывается на фальсифицируемой гипотезе, которая имеет эмпирический характер.

Поэтому не следует соглашаться с позицией, пытающейся оты­скать и провозгласить один единственный критерий истинности. Такой критерий представал бы как абсолютный и внеисторич-ный, поскольку никак не зависел бы от конкретно-исторической формы развития науки и практики.

Давно известно, что фундаментальные открытия делаются «на кончике пера» и что практика в качестве критерия истины столь

же определенна, сколь и неопределенна, чтобы не позволить дос­тигнутому уровню человеческих познаний превратиться в абсолют. И тем не менее недостаточность эстетического критерия истины (согласно которому истина заключается во внутреннем совершен­стве теории, простой, красивой формой уравнений, изяществе доказательств), логического критерия истинности (когда все должно быть обосновано, непротиворечиво и самодостаточно, на основе выводов и доказательств) и всех подобных подходов состоит в том, что в них критерии истинности знания пытаются отыскать в самом знании, хотя выявить истину можно лишь при сопоставле­нии (соотнесении) знания с объектом. Видимо, следует согласить­ся с тем, что вопрос об истинности познания вовсе не теоретиче­ский, а практический вопрос.

ЛИТЕРА ТУРА

1. Степин B.C. Идеалы и нормы в динамике научного поиска/ Идеалы и нормы научного поиска. Минск, 1981.

2. Порус В.Н. Эпистемология: некоторые тенденции//Вопросы фило­софии, 1997, № 2.

3. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Л., 1991.

4. Дынич В.И., Емельяшевич М.А., Толкачев Е.А., Томильчик Л.М. Вненаучное знание и современный кризис научного мировоззре­ния// Вопросы философии. 1994, № 9.

5. Холтон Дж. Что такое антинаука//Вопросы философии. 1992, № 2.

6. Ильин В.В. Критерии научности знания. М., 1989.

7. Агации Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998.