Из Юлиана Тувима

Размышление

Я над снегом, над снегом стою в размышлении тихом,

Над холодным, над снежным, над матово-тусклым свеченьем.

Траур белый надела земля в знак печали и лиха,

Бесконечно-томительно длится мое размышленье.

Боль в глазах, на щеках моих иней уже серебрится,

Чую вечности холод, пустыни бескрайней молчанье,

Умираю и вновь воскресаю. Под плавных мелодий звучанье

Размышленье мое бесконечно-томительно длится.

Возвратиться. И лечь, и забыться от счастья и муки,

Белым пятнам мигрени кружиться в метели угрюмой.

И оденет меня белым саваном вечной разлуки

Размышленье мое, бесконечная грустная дума.

Эпос

Марии Павликовской

Колоколов ли перезвоны,

Или лесных колдуний стоны,

Или сквозь чащи конь храпящий

Несется в бешеной погоне?

Серп золотой прорезал своды,

Волшебным сном уснули воды,

Лесные тени с тихим пеньем

Ночные водят хороводы.

В рог затрубит Стрелец великий,

Телец ответит рыком диким,

Уставит в Месяц глаз кровавый,

Замрут дубравы, сникнут травы.

Взревет урод, исчадье мрака,

И вздрогнет сонм небесных знаков:

— Гей, Бык-отец! Мы слышим, слышим!

Ответят твари Зодиака!

* * *

Марии Павликовской

О, колдунья, чаровница, краковская панна,

Берегись! Епископ злобный прошипел: "horrendum!".

Ты слова свои находишь на ночных полянах,

Заклинаешь, чтобы пахли амброй и лавандой.

Правда, нет ли, варишь пижму ты со змей-травою

В лунном светом напоенной, словотворной влаге?

Бродят слухи, будто духи водятся с тобою,

И в синоде есть про это тайные бумаги.

Масло розы, сок фиалок — все берешь в избытке,

Варишь ты слова-сирени и слова-тюльпаны,

Но в какой запретной книге или в древнем свитке

Прочитала ты рецепты козлоногих Панов?

И услышав шепот сладкий, чуя запах травный,

Будет истово креститься люд богобоязный.

На костер тебя потащит твой ценитель главный,

Где палач уже томится в ожиданье казни!

Но пока — твои посланцы — мотыльки по травам

Соберут нектар волшебный во владеньях черта,

Закипит, благоухая, сладкая отрава,

В звуках строк твоих хрустальных — ведьмовских ретортах!

* * *

Страшный грохот, грозный рокот,

Небо в клочьях черной тучи!

То Гефест — кузнец небесный —

Из громов кует созвучья.

Блещет дивный молот бога,

Лупит по мозгам с размаха!

Рвутся молнии, как бомбы,

Почернела ночь от страха!

Свищет, брызжет и грохочет

Фейерверка канонада!

Будто ночь оглохнуть хочет

В медном звоне звездопада!

Опрокину чашу неба

И глотну кипящей стали,

Чтоб глаза, как два пожара,

Ярче молний заблистали!

Метель

Юзефу Виттлину

Сон кружится, как снег, и спадает, как снег,

Засыпает дремотной густой пеленою

Мой бессмысленный день, неприкаянный век,

И следы засыпает, что оставлены мною.

Можно спать, можно встать и газеты читать,

Но одна на другую газеты похожи.

Иль бродить в полусне — скажут люди в окне:

— Ах, какой он чудак, этот странный прохожий!

Хорошо или нет — позабыть белый свет,

И шептать в полудреме под снежные вздохи?

Хорошо или нет — если ты силуэт

На экране метели и заснувшей эпохи?

Исчезает, как снег, дней томительный бег

В белопенном потоке мгновений летучих.

Мой бессмысленный день, неприкаянный век

Приношу на алтарь я напевам тягучим.

Жизнь

Лето. Бабы-матроны

Крутозады, ядрены.

Зреет рожь и пшеница,

С сосен каплет живица.

Грузный бык на корову

Лезет с радостным ревом,

Брызжет клейкая пена,

Животворная сперма.

И земля, как кобыла

Перед случкой, застыла,

Ржанью вечного зова

Покориться готова.

Разомлевшая нива

Развернулась лениво,

И в разверстое лоно

Грянул дождь распаленный.