рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Он всегда с нами!..

Он всегда с нами!.. - раздел Философия, Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного анализа Внезапная Смерть Владимира Федоровича Пустарнакова Болью Отозвалась В Сердцах...

Внезапная смерть Владимира Федоровича Пустарнакова болью отозвалась в сердцах татарских философов. Мы потеряли крупнейшего русского ученого-интеллигента, большого друга Республики Татарстан, оставившего неизгладимый след в истории общественно-философской мысли России, в частности татарского народа.

Первая встреча, знакомство и беседа с В.Ф.Пустарнаковым, состоявшиеся осенью 1977 года, произвели на меня сильное впечатление.

Благодаря его поддержке, в течение четверти века многие сотрудники отдела истории общественной мысли Института истории Академии наук Татарстана повышали свою квалификацию в стенах Института философии РАН, становились кандидатами и докторами философских наук, совершали первые свои шаги на философском поприще под его благотворным влиянием.

Он всегда был за то, чтобы связи Центра с регионами, в частности с Татарстаном, укреплялись, выступал за взаимное сотрудничество между учеными Москвы и Казани, участвовал в совместных исследованиях, являлся ответственным научным редактором монографий татарстанских исследователей.

Будучи ученым широкого научного кругозора, В.Ф.Пустарнаков в своих работах проявился не только как масштабно мыслящий ученый, но и как независимый эксперт, объективный аналитик, выводы которого помогали политикам адекватно сориентироваться при выработке своих программ, с учетом как мирового, так и отечественного опыта.

Одним из главных достоинств его было непревзойденное дипломатическое искусство, способность находить компромиссы в самых острых ситуациях.

Он нас учил мыслить самостоятельно, уметь сопоставлять, сравнивать разные точки зрения и делать свои собственные выводы.

В одном из стихотворений татарский поэт Габдулла Тукай, обращаясь к Пушкину, восклицает:

Идти повсюду за тобой – мой долг, мое стремленье,

А то, что веры ты другой, имеет ли значенье?

Я наизусть твердить готов твои произведения,

Вкушать плоды твоих садов, влюбляться в их цветенье.

Эти слова без всякого преувеличения полностью можно отнести к нашему Учителю – Владимиру Федоровичу Пустарнакову.

Он всегда с нами, в нашей памяти!..

Фарит Мирзович Султанов

доктор филос. наук, Зам. директора Института истории АН Татарстана


предисловие

Новую книгу так неожиданно ушедшего от нас Владимира Федоровича Пустарнакова можно отнести к образцам исследовательской работы. Сам выбор темы: “Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного анализа” свидетельствует о глубине замысла. Чтобы выявить особенности русского Просвещения, необходимо, во-первых, знать, что такое Просвещение вообще, а во-вторых, быть в состоянии соотнести русский его вариант с классическим, т.е. французским. Задача кажется почти невыполнимой – сравнительный анализ подобного масштаба не предпринимал до сих пор ни один отечественный или зарубежный автор. И тем не менее она выполнена, и выполнена рукой мастера.

Речь идет не только о существенных чертах Просвещения вообще, русского и французского, в частности, – речь идет о многообразии специфических оттенков и нюансов внутри каждого, что позволяет полнее представить себе Век Просвещения и одновременно составить о нем понятие как о богатой красками и внутренне гетерогенной картине духовной жизни XVIII столетия.

Французское Просвещение прописано настолько точно и детально, что автору может позавидовать любой узкий специалист в этой области. Исследование при этом не замыкается в академических пределах простого адекватного изложения материала; одна из главных задач книги – соотнести идеалы французских просветителей с демократическими требованиями развивающейся промышленной цивилизации и формирующегося гражданского общества. Изучение же русского Просвещения дает нам, его наследникам, важные отправные пункты для наших сегодняшних раздумий о судьбах России.

С самого начала Владимир Федорович вовлекает читателя в решение проблемы: а что, собственно, следует называть Просвещением? Следует ли считать его безбрежным полем, распаханным сторонниками научного знания или даже знания вообще, в какое бы время они ни действовали, или нужно сузить его область до значительной, но все же вполне определенной философской культуры? Иными словами, можно ли относить к просветителям жрецов Месопотамии и Древнего Египта, опирающихся на астрономические и математические сведения, мудрецов античной Греции, а впоследствии Кирилла и Мефодия, Ломоносова и т.д.? Или же круг просветителей очерчивается рамками строгой “временной” прописки?

Убедительно разбирая все “за” и “против”, Владимир Федорович Пустарнаков хочет убедить оппонентов в том, что границы Просвещения существуют, и они – вторая половина XVIII в. в Европе (и во Франции) и вторая половина XIX в. в России. Установление таких хронологических вех – следствие выделения автором точных культурных и философских ориентиров. Век Просвещения, по его убеждению, которое достаточно доказательно обосновывается, – это эпоха формирования нового культурно-исторического субъекта, гражданина промышленного общества, вследствие чего центром философского внимания становится философская антропология.

Идея “антропоцентризма” как наиболее общего принципа просветительского мировоззрения и просветительской философии красной нитью проходит через всю книгу Пустарнакова. Установка не на науку, что правильнее было бы считать отличительной чертой немецкой классической философии, а именно на человека, но человека, который рождается в XVII и мужает в XVIII веках, – вот что отличает просветительскую философию от других философских школ и направлений. И автор пытается показать, что все философские построение просветителей замыкаются на эту тему. Учение о природе Гольбаха и теория утилитаризма Гельвеция, концепция гражданского общества Руссо и философия истории Вольтера – всех их объединяет стремление обосновать необходимость появления автономной личности как выразительницы интересов всего общества. Ради нее должны осуществиться политические преобразования, ради нее должен быть заключен общественный договор, ради нее ведется борьба с церковью и против всей прежней системы сословно-иерархического устройства. Относительно России правомерность такого подхода подтверждается анализом работ революционеров-разночинцев, прежде всего А.И.Герцена и Н.Г.Чернышевского. “Антропологический принцип в философии” последнего – отнюдь не случайно выбранное название, оно отражает точную философскую направленность.

Нельзя не восхищаться логической последовательностью и строгостью автора: разнообразные и многоплановые аспекты как русской, так и французской просветительской мысли рассматриваются сквозь призму “антропологического принципа”. При этом охват рассмотрения, действительно, колоссальный. Ничто как будто не ускользает от взгляда автора – ни стремление французов совместить личное и общественное благо, ни желание Вольтера создать философию истории на базе “просвещенного абсолютизма”, ни воля всех просветителей обосновать права “естественного индивида”. Удивляешься не только тому, насколько всесторонен анализ французской просветительской философии, но и тому, насколько он глубок. Продумав оценки двух исследователей, Владимир Федорович предлагает свою собственную и доказывает ее право на существование, в том числе и благодаря абсолютно свободному владению материалом.

Что касается русского Просвещения, то здесь, как уже говорилось, заслуги автора еще более весомы. Ведь дело касается не ушедших в историческое прошлое теорий, хотя и выдающихся, но как будто ограниченных своим временем, дело касается нашего с ним диалога относительно судеб России.

Оформившись в силу особых исторических обстоятельств несколько позже французского (шире западного) Просвещения, русский “люмьеризм” (в лице В.Г.Белинского, как его родоначальника, А.И.Герцена, Н.Г.Чернышевского, Д.И.Писарева и др.), несмотря на его “общинную” окраску и “народнический” элемент, при всех различиях во взглядах, ориентирован на преодоление феодальных средневековых структур, на формирование нового типа личности и нового типа культуры. Вопреки некоторому утопизму, русские просветители, будучи в значительной мере разночинцами, отстаивали общедемократические идеалы, выступая за европеизацию России и признавая примат общечеловеческого над национальным. Нет никаких оснований, доказывает Владимир Федорович Пустарнаков, приписывать им ультрареволюционность бланкистского типа, но революционно настроенными демократами они были. Это определило приоритет политики в их социологических построениях. Желание сделать философию “прикладной”, “практической”, для чего нужно было объединить “французские” и “немецкие” начала (Гегеля, Лессинга, Руссо, Гольбаха), при отказе от метафизической догматичности и идеалистической диалектичности, соответствовало антропологическим устремлениям русских просветителей. “Антропоцентризм – исходный и главный аксиологический принцип русского Просветительства как всякого зрелого Просветительства” (с. 193) – вновь формулирует свое интерпретаторское кредо Пустарнаков. Не естествознание, не наука, а человек – вот центр, вокруг которого строятся все рассуждения просветителей, в том числе и русских, – в этом смысле можно охарактеризовать их философию как антисциентистскую.

Такая оценка имеет принципиальный характер, по той причине, что в течение длительного времени, вплоть до наших дней, в западной, да и в отечественной литературе было почти общепринятым считать философию Просвещения позитивистской (некоторые авторы, например, А.Леви в своей книге “Французская идеология” даже усматривают в Просвещении основу для возникновения фашизма). Мы не говорим уже о “Диалектике Просвещения” Адорно и Хоркхаймера, сильно преувеличившей чисто рассудочный, сциентистский элемент внутри философского мышления просветителей.

Лишь к 200-летнему юбилею Французской революции подход к Просвещению начинает меняться; не сводя французскую философию XVIII в. ни к революционной идеологии, ни к позитивистской философии, такие крупные мыслители, как Ж.Шуйе, Г.Дикман, Р.Помо, П.Верньер и др. подчеркивают, что это была своеобразная философия со своей собственной онтологией, гносеологией и особенно антропологией. Владимир Федорович говорит здесь свое веское слово; оно вписывается в контекст размышлений известных западных философов. Вместе с тем – это новое слово прежде всего потому, что сказывается на базе широкого сопоставления французской и русской просветительской философии, а кроме того и потому, что Владимир Федорович Пустарнаков связывает антропологию с аксиологией. Понимание человеческой жизни, блага человека как высшей ценности, на которую замыкаются политические, правовые, социальные, онтологические, гносеологические и проч. трактовки – вот в чем он видит суть “антропоцентризма”. Но прежде всего само выделение антропологии именно как принципа осмысления всех философских проблем, как принципа, отличного от понятий человека или человеческой природы, является тем новым, что отличает подход автора.

Проработка выдвинутого тезиса фундаментальна. В представленной концепции, конечно, можно найти некоторые изъяны; можно не согласиться, например, с хронологической ограниченностью Просвещения в России второй половиной XIX в., можно усомниться также в том, что (из-за этого) в число отечественных просветителей попадают лишь те, кого принято называть революционерами-демократами. Но нельзя не признать философской обоснованности и логической доказательности авторских утверждений.

Нельзя сомневаться в необходимости публикации монографии В.Ф.Пустарнакова. Ее появление будет с интересом встречено как историками философии, так и широкими читателями; каждый найдет в ней для себя немало важного и любопытного. Она обогатит наше представление о Просвещении.

 

Т.Б. Длугач


введение

Из многих тем, которыми я занимался в сфере истории философии в России, к теме русского Просвещения мне приходилось возвращаться чаще всего. Эта тема принесла мне, пожалуй, больше всего неприятностей в виде критики со стороны оппонентов. Но если удавалось что-нибудь опубликовать по данной теме, это доставляло и больше всего удовлетворения, ибо с давних пор я пришел к убеждению, что от того, как будет решена проблема русского Просвещения, во многом будет зависеть адекватность образа философии в России.

Впервые с темой русского Просвещения я столкнулся во время работы над своей кандидатской диссертацией о философских и социологических взглядах одного из соратников Н.Г.Чернышевского А.А.Слепцова (1964). Немного я знал тогда о Просвещении вообще, о русском в частности. Но тем не менее именно тогда подметил противоречие между трудами советских авторов, посвященными русским шестидесятникам, в которых те именовались чаще всего классиками русской философии или классиками русской революционной демократии, и трудами дореволюционных авторов, а также статьями Г.В.Плеханова и В.И.Ленина, в которых Н.Г.Чернышевский и его единомышленники квалифицировались как просветители. Довольно быстро я пришел к выводу, что понятие “просветитель” в том смысле, в каком оно применялось к классикам французского Просвещения XVIII в., наиболее адекватно отражает содержание мировоззрения и философии главы русских шестидесятников и его единомышленников. Но тут выяснилось, что такая трактовка шестидесятников входит в радикальное противоречие с господствовавшей долгие годы в советской историографии русской философии концепцией “классической русской философии”, которую со второй трети 40-х годов проповедовали М.Т.Иовчук, И.Я.Щипанов и множество их последователей, или с модификацией этой концепции, фигурировавшей под вывеской “философия русской революционной демократии XIX века”. А несущими конструкциями этих концепций были утверждения о том, что “классики русской философии”, “великие русские революционные демократы” преодолели и философию Просвещения и западноевропейский утопический социализм, и немецкую классическую философию, создали качественно новую форму материализма, шли по пути соединения материализма и идеализма, близко подошли к научному социализму и диалектическому материализму и остановились перед материализмом историческим, став непосредственными предшественниками марксизма-ленинизма, и т.д. и т.п. в том же духе.

Хотя в диссертации о Слепцове я открыто писал, что в своем анализе опираюсь на ленинские оценки русского просветительства 40–60-х гг., народничества 70–90-х гг. XIX в., на высказывания В.И.Ленина о революционном демократизме и либерализме в России как двух основных тенденциях в просветительстве и народничестве, такая апелляция к русскому просветительству 40–60-х гг. XIX в. не стала препятствием для защиты.

В своих попытках провести мысль о Просвещении как о базовой категории для описания мировоззрения и философии деятелей 40–60-х гг. XIX в. круга Белинского-Герцена-Чернышевского-Добролюбова я постоянно апеллировал прежде всего к статье В.И.Ленина “От какого наследия мы отказываемся?”, убедившись, что ссылка на такой авторитет срабатывает, хотя мои оппоненты вполне осознавали, что тезис о просветительстве этой группы мыслителей противоречит концепции классической русской философии или философии русской революционной демократии.

Но достигнутый компромисс относительно русского Просвещения 60-х гг. XIX в. представлялся мне недостаточным, я “завелся” окончательно, и в промежутках между другими занятиями изучал литературу и по западному, и по русскому Просвещению. В конце 1979 г. я представил на методологический семинар сектора истории философии в СССР большую рукопись, посвященную проблемам русского и западноевропейского Просвещения. Мало кого из своих оппонентов я убедил, но самого себя убедил окончательно.

Я не мыслю себе русские 40–60-е годы XIX в. вне концепции Просвещения, с сожалением наблюдаю за продолжающимися попытками писать о русском Просвещении XVIII – начала XIX в..

Общие проблемы русского Просвещения рассмотрены мною в статьях: “Общественно-политические и философские идеи Н.Г.Чернышевского в дореволюционной историографии русской мысли” и “Идейно-философское наследие Н.Г.Чернышевского в советской историографии русской мысли” в сб. “Н.Г.Чернышевский в общественной мысли народов СССР” (М., 1984, с. 49–74, и 75–116), в разделе, посвященном советской историографии русской философии (1917 – сер. 50– гг.), опубликованном в “Истории философии в СССР” (т. 5, ч. 2, М., 1988, с. 210–242), в статье “Идеология просвещения в культуре народов СССР” (сб. Методологические проблемы изучения истории общественной мысли. Казань, 1990, с. 11–19), в статье “Еще раз о сущности философии Просвещения 1860–х гг. и впервые о его кризисе”, опубликованной дважды – в ж. “История философии” (1999, № 4, с. 57–88) и сб. “Огюст Конт: взгляд из России” (М., 2000, с. 151–181).

Концепция русского Просвещения 40–60–х гг. XIX в. проведена мной также в статьях, посвященных А.И.Герцену, М.А.Бакунину, петрашевцам, Н.Г.Чернышевскому, Н.А.Добролюбову, Д.И.Писареву, М.А.Антоновичу: “Европейская идея в философско-историческом наследии А.И.Герцена” (Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. В. 1, М., 1992, с. 43–53); “М.А.Бакунин как философ” (Михаил Александрович Бакунин. Избранные философские сочинения и письма. М., 1987, с. 13–21); “Петрашевцы” (Философский энциклопедический словарь, М., 1983, с. 491–492; то же. 2–е изд. М., 1989, с. 474–475); “А.В.Луначарский и Н.Г.Чернышевский” (Дискуссионные проблемы исследования наследия Н.Г.Чернышевского. Сборник научных трудов. М., 1984, с. 122–162); “Добролюбов Н.А.” (Философский энциклопедический словарь. М., 1983, с. 172–173; то же, 2-е изд. М., 1989, с. 178–179; см. также “Русская философия. Малый энциклопедический словарь”. М., 1995, с. 165–167); “Писарев Д.И.” (Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995, с. 401–403; то же. Русская философия. Словарь. М., 1995, с. 374–376); “Антонович М.А.” (Философский энциклопедический словарь”, изд. 2. М., 1989, с. 32–33).

В недавно вышедших коллективных трудах “Философия Шеллинга в России XIX века” (СПб., 1998, с. 119–127, 177–178) и “Философия Фихте в России XIX века” (СПб., 2000, с. 119–131) проанализирована проблема отношения русских просветителей В.Г.Белинского, М.А.Бакунина, А.И.Герцена, Н.П.Огарева, Н.Г.Чернышевского, Н.А.Добролюбова, Д.И.Писарева к идеям двух великих немецких мыслителей.

Но ситуация, складывающаяся в последние годы вокруг проблемы русского Просвещения побуждает вновь и вновь возвращаться к данной теме. Уж слишком большим представляется разброс точек зрения, проявившихся в новейших монографиях и диссертациях[1], статьях и разделах обобщающих трудов[2].

Подобно тому как в Западной Европе есть авторы, которые находят “просвещение” в Месопотамии и Древнем Египте, не говоря уже об античной Греции и Риме, так и в отечественной историографии в последние годы остались сторонники расширительной, а то и просто безбрежной трактовки истории русского Просвещения. Одни продолжают вести его от профессоров Московского университета второй половины XVIII в., другие – от “петровской дружины”, третьи – чуть ли не от Киевской Руси, благо что тогда уже использовался термин “просветитель”, относящийся к славянским христианским проповедникам Кириллу и Мефодию. В число русских просветителей зачисляется иногда не только дворянский революционер А.Н.Радищев, но даже творец идеологии “православия, самодержавия и народности” граф С.С.Уваров, на том, видимо, основании, что последний был министром народного просвещения.

В “Кратком философском словаре” (М., 1994) в ряд главных русских просветителей включены Н.И.Новиков, А.Н.Радищев, В.Г.Белинский, Н.Г.Чернышевский, А.И.Герцен. Н.П.Гречишникова сформулировала очень широкую концепцию “русского просвещения”, согласно которой просветителем объявляется всякий, кто верит в преобразующую силу разума, распространяет знания, способствующие совершенствованию социальных отношений и нравственности. В “русском Просвещении XVIII в.” выделяется светское, научно-реалистическое, и церковно-религиозное, богословско-проповедческое “крылья”. В качестве одного из источников “русского просвещения” объявляются сочинения восточных отцов церкви, а в “семье просветителей” оказываются все “представители русского духовенства”, отличавшиеся “философским складом ума”. В числе таких “просветителей” оказались И.Посошков, Димитрий Ростовский, Феофилакт Лопатинский, Д.Кантемир и совсем малоизвестный митрополит Д.Сеченов.

А.Ф.Замалеев русское Просвещение датирует серединой XVII–первой третью XIX в., включая в него профессоров Киево-Могилянской академии, Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Юрия Крижанича, “московского западника” Сильвестра Медведева, деятелей “Петровского западничества” (Феофан Прокопович, В.Н.Татищев), “либерально-правовое направление” эпохи Екатерины II (А.Я.Поленов, Д.С.Аничков, И.А.Третьяков, С.Е.Десницкий, М.Т.Болотов, Н.И.Новиков, Я.П.Козельский, Д.И.Фонвизин), “патриархально-консервативное направление” (М.М.Щербатов), “радикально-демократическое направление” (А.Н.Радищев).

Л.И.Новикова и И.Н.Сиземская усматривают истоки русского просвещения в реформах Петра и рассматривают его как широкое течение, связанное прежде всего с развитием светской культуры и распространением образования.

Естественно, что у этих авторов ряд “просветителей” начинается с Феофана Прокоповича, А.Д.Кантемира, продолжается М.М.Щербатовым, С.Е.Десницким, В.Н.Татищевым, Д.А.Голицыным; в “просветителях” рядом с Н.И.Новиковым оказываются А.П.Сумароков, Д.И.Фонвизин, Н.М.Карамзин, И.В.Лопухин, В.А.Жуковский, М.В.Ломоносов, Г.Р.Державин, А.Н.Радищев.

Порадовался я было, увидев заголовок книги Р.Г.Эймонтовой “Идеи просвещения в обновляющейся России” (50–60–е годы XIX века)”, утешился тезисами автора о том, что идеи Просвещения в обновляющейся России характерны для общественного сознания в России именно конца 50–начала 60–х гг. XIX в., что Россию середины XIX в. можно и должно сравнивать с Францией конца XVIII в. и только тогда можно решать проблему русского Просвещения. Но весьма разочаровался, дойдя до утверждений автора о том, что русские либералы 50–60–х годов выступали-де прежде всего как просветители и что славянофильство оказывается во многом родственно просветительству, хотя оттого, что либералы и славянофилы выполняли некоторые просветительские функции, они не становились похожими на Вольтеров.

Критику в свой адрес в монографии Р.Эймонтовой относительно места науки в мировоззрении просветителей я заметил и понимаю автора, коль скоро она убеждена, что просветительское мировоззрение опиралось прежде всего на науку, что в системе просветительских взглядов наука играет особую роль. Но вопрос о месте науки в мировоззрении просветителей – вопрос очень серьезный, и я еще к нему вернусь, дабы еще раз показать, что сциентистами просветители не были.

Очень солидной, очень содержательной получилась недавно вышедшая “Политическая энциклопедия”, но и здесь русскому Просвещению, как мне кажется, опять не повезло. О.А.Митрошенков в статье “Просвещение русское” датирует становление его 60-ми годами XVIII в., связывая его с именами Д.С.Аничкова, С.Е.Десницкого, Я.П.Козельского, Н.И.Новикова, Н.И.Поповского, Д.И.Фонвизина и др.

Рядом с этой статье находится статья В.Н.Иванова “Просвещение”, в которой автор выражается осторожнее, полагая, что идеи Просвещения нашли свое отражение в трудах Ф.Прокоповича, В.Н.Татищева, А.Д.Кантемира, Д.С.Аничкова, Н.И.Новикова, Я.П.Козельского, а в новейшей форме идеи Просвещения высказаны в идеях декабристов.

Когда я смотрю на предлагаемые списки “русских просветителей”, я вполне осознаю, что концепции, отражающие эти списки, не являются абсурдом, ибо они определенным образом группируют под термином “просветители” тех, кто выступал против обскурантизма, мракобесия, невежества, антиинтеллектуализма и т.д. Но полагаю, что эти концепции являются все-таки малопродуктивными, затемняющими уже давно разрабатываемую в отечественной историографии проблему адекватного русского Просвещения 40–60–х гг. ХIX в., которое типологически сходно с классическими образцами западноевропейского Просвещения эпохи от Локка до Руссо.

Я еще могу понять историков общего профиля, которые обобщают историю распространения научных знаний, народного образования, культуры и т.д. Этот процесс, конечно, укладывается в многозначное русское слово “просвещение”. Но меня удивляют философы, пишущие о “просветительской философии”, под которую подверстываются масон Н.И.Новиков вместе с радикалом-материалистом Н.Г.Чернышевским и даже включаются в число просветителей духовные пастыри, митрополиты. В тех же рядах “просветителей” оказываются профессора духовных школ, религиозные проповедники, А.Н.Радищев стоит рядом с масоном И.В.Лопухиным и т.д. и т.п.

Возникает законный вопрос: в нашем русском языке нет никаких других терминов, кроме термина “просвещение”, чтобы подверстывать под него деятелей и мыслителей, мало имеющих между собой сходства в философских принципах?

Утешает, что перечисленные авторы не забывают о просветителях, пишут о них. Ведь в конце концов в самом широком смысле русского слова “просветитель” действительно подходит почти ко всем деятелям и мыслителям, которых эти авторы анализируют. Однако совсем худо обстоит дело тогда, когда о русском Просвещении вообще забывают. Возьму для примера явно антизападническую версию “русской философии”, изложенную в новейшем труде ростовских философов “История философии” (1999).

Оказывается, что философия “в ее подлинном смысле слова” возникла в России только в XIX веке. “Даже XVIII век (век М.В.Ломоносова и А.Н.Радищева) – в значительной мере еще подготовительный, потому что русская мысль до Чаадаева и славянофилов во многом еще лишь следовала за мыслью европейской, еще искала свою тему, свою тональность, свой голос ее выражения. В классическом, золотом для русской культуры XIX веке Россия уже не только училась у Запада, но и учила его. Страна Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, Вл.С.Соловьева становилась поистине духовным лидером человечества” (с. 41).

“Русская философия – это философия Предупреждения”; “для русской философии характерен отказ от академических форм теоретизирования, от чисто рационалистического способа доказательства и обоснования прочувствованных сердцем, пережитых, выстраданных истин”; “Русская философия – душа русского народа, со своими идеалами и ценностями, очень далекими от прагматизма и утилитаризма западной культуры”; “Философскую установку Запада четко выразил Спиноза: не плакать, не смеяться, а понимать! В полную противоположность такому крайнему рационализму русская философия (русская духовность) утверждала устами старца Зосимы из “Братьев Карамазовых” Достоевского невозможность постижения истины без любви: высшие откровения духа даются только любящему сердцу” (с. 418).

Какое уж тут Просвещение в России! Даже западное Просвещение в этом “учебнике для высших учебных заведений” уложилось в три с третью страницы – столько же отведено В.В.Налимову – новоявленному “классику” “философии в Советской России”...

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного анализа

В Ф Пустарнаков Философия Просвещения в России и во Франции опыт сравнительного...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Он всегда с нами!..

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного анализа
  Москва 2001 УДК 141 ББК 87.3 П-89 В авторской редакции     Текст к печати подготовила кандидат фило

От истоков до последних времен
Запомнилась первая встреча с Владимиром Федоровичем Пустарнаковым. Осенью 1977 года, накануне поступления в аспирантуру Института философии” я в нерешительности стоял перед дверью Сектора истории ф

Памяти Владимира Федоровича Пустарнакова
С Владимиром Федоровичем судьба меня свела в конце 1974 года, когда я вернулся из армии в аспирантуру Института Философии АН СССР. Институт был престижный в советском смысле слова: добрая половина

Человек: активный деятель–творец или пассивный зритель, подчиненный фатальной судьбе или случайности?
До недавнего времени встречались авторы, которые, обвиняя просветителей в сциентизме, созерцательности, натурализме и т.д., не менее беспощадно расправлялись и с их философией истории. У одного из

Философия мыслителей круга Белинского– Чернышевского как разновидность философии Просвещения
Было время, когда некоторые историки русской философии ошибочно считали, что русские “революционные демократы” 40–60-х годов XIX в. разработали материалистическую философию более высокого типа, чем

Кризис русского Просвещения 40–60-х годов XIX в. сравнительно с кризисом французского Просвещения XVIII в.
В новейшей литературе вопрос о кризисе русского Просвещения 1860-х годов поднял на “круглом столе” в Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации, состоявшемся в 1

ЧАСТЬ II ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ В РУССКОМ ПРОСВЕЩЕНИИ
Предыстория русского Просвещения........................................ Что такое “эпоха”, “век” русского Просвещения?..................... Синкретический характер русского Просв

Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительного анализа
Утверждено к печати Ученым советом Института философии РАН   В авторской редакции Художник В.К.Кузнецов Технический редактор А.В

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги