Даже при выяснении наиболее общих форм бытия философы расходятся в вопросе о том, что существует. В связи с этим они принимают различные онтологические допущения и решения. Так, с античности до наших дней продолжается спор об универсалиях (о существовании абстрактных сущностей) между номиналистами и платониками («реалистами»). Платоники постулируют (провозглашают) существование идеальных (абстрактных) сущностей наряду с физическими объектами, номиналисты же не признают реальности универсалий.
С древности известна также проблема «бытия-небытия» (Парменид, Демокрит, Платон) как проблема существования того, что не существует. В частности, есть старая загадка Платона о небытии. Небытие должно в некотором смысле быть, в противном случае что же есть то, чего нет? Эта загадка получила название «бороды Платона». Своеобразным проявлением этой проблемы в связи с логическим анализом языка является вопрос о так называемых пустых именах, т. е. именах, представляющих несуществующие объекты. Действительно, в каком смысле существуют несуществующие предметы (объекты): Пегас, единорог, гномы и т. п.? Что это за сущности? Известный английский философ Бертран Рассел назвал данную ситуацию парадоксом существования. Указанные (и многие другие) вопросы требуют привлечения к философскому анализу логико-лингвистического аспекта проблемы существования.
Строго подходя, с гносеологической точки зрения предметное (объектное) оформление (концептуальное выражение) мир получает в нашем сознании и языке. Структурирование мира (реальности) познающий субъект осуществляет через систему форм мышления, через концептуальную схему. В этом смысле нет объекта без субъекта. А если учесть влияние языка на познание, на наши представления о мире, то, думается, не без основания известный американский философ Уиллард Куайн утверждает, что онтология повторяет филологию. В самом деле, объектное расчленение мира осуществляется с помощью языка на основе заключенных в нем правил, механизмов и структур. Философ Е.Е. Ледников справедливо отмечает: «Что существует объективно, не зависит от использования языка, но то, что утверждается в качестве существующего, зависит» (Ледников Е.Е. Критический анализ номиналистических и платонистических тенденций в современной логике. – Киев, 1973. С. 38).
Таким образом, онтологические допущения (т. е. что допускается как существующее) тесно связаны с использованием языка, с механизмом его «стыковки» с объектами (фрагментами) реальности. Трудности определения выражения существования в языке осложнены еще и тем, что нет однозначного соответствия между структурой мира и концептуальными структурами, с одной стороны, и между концептуальными (логическими) и лингвистическими структурами, с другой стороны. К тому же естественный язык не является каноническим (строго закономерным), он обладает многими аномалиями, а формализованные языки могут быть по-разному интерпретированы. Так, например, выражение и фиксация существования в естественном языке связаны с использованием соответствующего слова «существовать» и синонимичных с ним слов «быть», «есть», «суть», которые многозначны. В связи с этим (и не только этим) онтологические допущения при обыденном употреблении слов неопределенны или даже могут вводить в заблуждение. Определенный вклад в понимание соотношения логики и онтологии, языка и реальности вносит возникший в русле аналитической философии метод логического анализа, использующий математическую логикув качестве идеализированного языка науки. На этом горизонте особенно заметными фигурами являются Бертран Рассел и Уиллард Куайн.
По мнению Рассела, слова «существование» и «бытие» в том виде, в каком они появляются в традиционной метафизике (онтологии), суть неправомерно преувеличенные формы некоторых значений слова «есть», поэтому он попытался уточнить употребление слова «существовать» с логической точки зрения в научном языке. При этом он полагал, что проблема существования может быть решена посредством правильного понимания логики языка с привлечением чувственных данных непосредственного опыта. За лингвистическими фразами естественного языка Рассел попытался найти скрытую глубинную, логическую форму и соответствующие ей объекты. По мнению Рассела, логическая реконструкция (перестройка) выражений естественного языка открывает его подлинную логическую структуру (форму), и только последняя совпадает со структурой мира. При этом логический анализ естественного языка у Рассела опирался на математическую экстенсиональную (объектную) логику. И поскольку, по мнению Рассела, именно в логической структуре такой логики находит отражение структура мира, постольку ее возможности представляют интерес не только для математики и частных наук, но и для философии.
Рассел первым заметил, что формализованный язык должен весьма точно следовать за логической формой, поэтому в научных целях становится крайней необходимостью анализ и уточнение слов и выражений естественного языка. Хотя при этом приходится жертвовать краткостью и легкостью последнего. И так как связь языка с философской трактовкой мира происходит на уровне элементарных высказываний, то прежде всего важен логико-семантический анализ таких выражений. А уточненные формализованные высказывания должны иметь строго определенное истинностное значение.
Исходя из указанных выше соображений, Рассел разработал в труде «Принципы математики» свою теорию дескрипций (описаний). В этой теории как раз представлена попытка применения математической логики к философской проблематике, попытка выяснения связи логики и онтологии, языка и мира. Опора на данную теорию помогает Расселу уточнить употребление слова «существовать», а также преодолеть проблему существования таких сущностей, как Пегас, единорог, нынешний король Франции и т. п., и, следовательно, преодолеть сформулированный им парадокс существования. При этом Рассел подчеркивает, что в логике, так же, как в зоологии, мы не имеем основания допускать существование единорога. Поскольку исходным пунктом логики, по Расселу, является реальный мир, постольку понятие «несуществующих объектов» следует исключить.
Рассел обратил внимание на то, что в некоторых случаях употребления слова «существует» как предиката (т. е. сказуемого по формуле «S есть P») возникает своеобразная антиномия, которую он и назвал парадоксом существования. Например, возьмем высказывание «Пегас не существует». В обычной речи оно означает «Пегас есть несуществующий объект». Оно истинно, но спрашивается, какой существующий факт проверяет и подтверждает его истинность? Конечно, Пегас должен как-то существовать, иначе о нем было бы невозможно даже сказать, что его нет. Но что же это за парадоксальная сущность? Рассел резонно заявляет, что мы не можем сначала допустить, что некоторый объект существует, а затем отрицать это. Ссылка на то, что есть воображаемые (идеальные) объекты, неприемлема, так как здесь возникают трудности со статусом таких сущностей. А экстенсиональная логика не занимается подобными сущностями вообще.
Парадокс существования связан с тем, что в естественном языке трудно различимы (в плане указания на объект) индивидные (собственные) имена (например «Аристотель»), и индивидные (определенные) дескрипции (например, «ученик Платона и учитель Александра Македонского»). В обыденном языке считается, что любая грамматически правильно построенная фраза (например, «Нынешний король Франции», «Пегас») представляет (обозначает, указывает) определенный объект. Иногда даже считают, что употребление индивидных выражений в качестве субъекта (т. е. подлежащего по формуле «S есть P») уже равносильно утверждению о существовании, т. е. гарантирует существование объекта. На помощь как раз и приходит теория дескрипций. Это логическая теория существования и указания. Последнее (указание) тесно связано сидентификацией (индивидуацией) объектов. Идентифицирующая функция имени (простого или сложного) заключается в том, чтобы выделить из поля знания именно тот объект, который скрывается за именем. В более общем виде — это способ структурирования мира. Причем по теории дескрипций способ указания на объект оказывается логически более строгим, более корректным, чем в естественном языке. Так, в теории дескрипций последовательно проводится различие между логически собственными именами и дескрипциями, а грамматически собственные имена («Аристотель», «Пегас») рассматриваются как сокращенные дескрипции.
Логически собственное имя — это простой, но относительно самостоятельный символ, обозначающий актуально существующий объект. Логически собственные имена всегда осмысленны и входят в высказывания в качестве субъекта. Они прямо указывают на объект в его тотальности. По теории дескрипций логически собственными именами в естественном языке являются только остенсивные (указательные)выражения типа «Вот этот стол», произносимые в определенной конкретной ситуации. По Расселу, это есть непосредственное указание на объект и так называемое «знание по знакомству».
Дескрипции — это так называемые «неполные символы». Они не имеют самостоятельного (предметного) значения вне контекста. Дескрипции не обозначают, не указывают объект, а лишь обозначают свойства объектов в отрыве от объектов. Дескрипция не предполагает в обязательном порядке описываемого объекта, а только существование его свойств. В связи с этим дескрипции могут относиться к пустым классам (например, «крылатый конь»). Дескрипции значимы лишь в предикативной позиции. К «неполным символам» по теории дескрипций относятся и все пустые простые символы типа «Пегас», «единорог» и т. п., они не имеют (предметного) значения, не указывают на объект, не являютсялогически собственными именами.
Таким образом, по теории дескрипций определенные (индивидные) дескрипции не могут быть истолкованы как логически собственные имена объектов (в отличие от возможного такого их истолкования в естественном языке). Однако достоинство дескрипций вообще состоит в том, что они позволяют говорить об объектах без непосредственного знакомства с последними. Они дают «знания по описанию». Кроме того, поскольку грамматически собственные имена, по Расселу, есть скрытые дескрипции, последние оказывают поддержку этим именам. В конечном счете дескрипции в широком смысле как метод указания способствуют выделению объектов опосредованно через перечисление их свойств.
В соответствии с теорией дескрипций в логической семантике Рассела не допускаются необозначающие собственные имена. Поэтому проблема существования для логически собственных имен не возникает. К логически собственным именам недопустимо предицирование существования. По теории Рассела, существование вообще не есть свойство. Предикации подлежат только свойства. Это важнейшее следствие теории дескрипций Рассела. В связи с этим, рассматривая условия принятия суждений существования (экзистенциальных высказываний), он предлагает устранить их традиционную, субъектно-предикатную форму (строение), заменив ее формализмом математической логики с квантором (логическим оператором) существования, выражаемым знаком «$». Данный знак является единственным логическим знаком, с помощью которого можно выразить существование. С его помощью утверждения существования получают единообразную логическую форму (формулировку).
В соответствии с теорией дескрипций парадокс существования преодолевается следующим образом. Поскольку термин «Пегас» не есть логически собственное имя, последнее может быть поддержано и заменено соответствующей ему дескрипцией. Так мы получаем выражение «Крылатый конь не существует». Но в этой позиции дескрипция все-таки не обладает (предметным) значением. Тогда мы обращаемся к рассмотрению и фиксации объекта опосредованно через перечисление, описание его свойств с использованием квантора существования (т. е. через формализм). При этом описательная фраза (дескрипция) берется уже не изолированно, а в контексте, в предложении в целом, обладающем к тому же (уже наделенным) определенным истинностным значением. В итоге уточняем логический смысл исходного высказывания и получаем формально-логическое выражение:
¯$ х (А(x)•В(x)) ,
где А — свойство «конеобразный», В — свойство «крылатый». А все предложение читается так: «Неверно (ложно), что существует какой-нибудь объект (х), который одновременно конеобразен и крылат».
Так оказывается определено (выявлено) подлинное логическое содержание исходного высказывания. Последнее же выражение (логическое предложение) оказывается логически осмысленным (логически правильно построенным, значимым), будучи по истинностному значению ложным. В этом случае, строго говоря, отрицается сама несовместимость свойств А и В у какого-либо существа и признается такое положение дел несуществующим. Действительно, нет ни одного живого существа, которое обладало бы этими свойствами одновременно. Таким образом, процедура подведения экзистенциальных высказываний под квантор существования не игра символами. Выражения (высказывания) с квантором уже обладают логически точным и однозначным смыслом (по принципу либо истинно, либо ложно).
Теория дескрипций Рассела, безусловно, оказала положительное влияние на развитие лингвистической, логической и философской мысли. Она выделила определенный тип предложений существования как специфический. Но она не является универсальным средством анализа языка. И не случайно ее подвергли критике многие зарубежные и отечественные философы. Так, У. Куайн (США) и П. Стросон (Англия) критиковали ее в основном с логико-лингвистических позиций. С философской точки зрения одним из первых дал ей оценку И.С. Нарский. По мнению чешского философа Ладислава Тондла, теория дескрипций Рассела ведет к ряду серьезных трудностей и едва ли убедительна с точки зрения состояния современной науки (см.: Тондл Л. Проблемы семантики. – М., 1975. С. 173–174).
Однако как бы ни критиковали Рассела, можно согласиться с философом Г.А. Заиченко, который отметил: «Заслуга Рассела состояла не только в том, что он поставил вопрос об особенностях корреляции языка и логики в обыденом и научном знании, но и подчеркнул необходимость исследования влияния логико-языкового аспекта знаний на выражение определенной онтологической картины мира» (Заиченко Г.А. К вопросу о критике современного английского позитивизма. – Харьков, 1971. С. 29).
Расселевскую традицию логико-лингвистического подхода к онтологии продолжил американский логик и философ Уиллард Куайн. Будучи, подобно Канту, эпистемологом, Куайн рассматривает проблему структуры реальности и ее данности в сознании. Он пытается ответить на вопрос, как мы приходим к утверждению существования чего-либо, какой-либо сущности. Причем он считает, что чувственные данные, здравый смысл — ненадежная опора в решении онтологических проблем. Для Рассела объект, референт — это преимущественно внешняя реальность, устойчивый набор физических событий, и слова имеют дологическую связь с объектом существования. Куайн не допускает этого. Он полагает, что к принятию каких-либо сущностей нас обязывает теория. Объекты, чье существование предполагается, постулируются теорией. Причем даже в обыденном познании, по его мнению, действует тот же механизм, концептуальная схема субъекта (языка) определяет онтологические обязательства.
Но, подобно Расселу, Куайн предлагает осуществлять уточнение онтологических проблем средствами стандартной кванторной экстенсиональной (референтативной, объектной) логики. Эта логика, по мнению Куайна, не является «онтологически» нейтральной, она обязывает принимать существование различных видов сущностей. В этом случае экзистенциальные предложения (утверждения существования) подводятся под квантор существования «$», т. е. существование подгоняется под существование в универсуме рассуждения. Логической формой высказываний о существовании являются только кванторные выражения. Соответственно формализм, касающийся существования $х(Рх), читается как «Существует объект х такой, что х обладает свойством Р».
В отличие от Рассела Куайн считает, что онтология (точнее, виды объектов, чье существование предполагается) определяется не свойствами имен, которые могут встречаться в высказывании, а типом переменных в нем, для которых возможна подстановка соответствующих «существующих» объектов. Отсюда известный куайновский критерий существования: «Быть — значит быть значением квантифицированной (связанной) переменной». Согласно Куайну, тот, кто делает экзистенциальные квантифицированные утверждения, принимает и существование определенных сущностей. Так, например, по этому критерию принятие высказывания «Некоторые вороны белые» (или в стандартном логическом выражении «$х (х — ворона и х — белая)» обязывает к вере (принятию) в существование объектов, которые являются белыми воронами.
Экзистенциальные квантифицированные предложения содержат явные указания на объекты. Они фиксируют тот момент, что некоторые выражения формализованного языка имеют смысл только относительно существующих объектов. И «любая теория по существу признает те, и только те объекты, к которым должны иметь возможность относиться связанные переменные, чтобы утверждения теории были истинными» (Quine W. From a logical point of view. – Gembridge, 1953. P. 13).
Таким образом, метод Куайна устанавливает онтологический ввод теории, способ ее связи с реальностью. Перевод теории в формализованный язык делает онтологические допущения эксплицитными (явными). Употребление квантифицированных переменных вполне определенно свидетельствует о принятой онтологии. При этом нельзя забывать, что для Куайна критерий существования остается по сути логическим. Он касается не объективности сущего (не «онтологического» состояния мира), а того, что является онтологическим обязательством определенного разговора (языкового контекста), определенного общения.
Еще более важным является вопрос о том, на каком основании происходит тот или иной выбор онтологии. Куайн полагает, что критерий выбора онтологии является прагматическим. Предпочтение одной теоретической системы перед другой происходит на основе ее простоты и плодотворности для науки в данное время. К тому же, по его мнению, интеграция конкретно-научных теорий может привести философа к одному из многих равно удовлетворительных объяснений мира, и не имеет смысла спрашивать, какое из этих объяснений является истинным. Так в онтологических воззрениях Куайна возникают мотивы конвенционализма.
В своем собственном онтологическом решении Куайн выступает как умеренный номиналист. Он допускает обычные физические объекты, объекты науки на атомном и субатомном уровнях, а также математические объекты, стремясь при этом сводить к минимуму допускаемые абстрактные сущности. Но, принимая во внимание его тезисы о так называемой «онтологической относительности» и «неопределенности перевода», указание на объекты в конечном счете оказывается неуловимым. В соответствии с первым тезисом знания, описанные на языке одной теории, опираются на теорию (язык) заднего плана, а последняя, в свою очередь, на предыдущую и т. д. Так онтология оказывается связанной с переводом теорий. А по гипотезе о неопределенности перевода любой перевод является принципиально неопределенным (в плане референции). Таким образом, референция оказывается непостижимой, а позиция Куайна оказывается релятивизмом.
В целом философская позиция Куайна может быть названа научным реализмом. Многое в этой позиции может быть признано правильным, но все-таки, по нашему мнению, она абсолютизирует относительность наших знаний, а также недооценивает интенсиональную (смысловую) сторону языка и роль практики в познании.