Философия и частные науки

Медвежью услугу философии оказало ее собственное название любви к мудрости. Дело в том, что под этим именем зачастую выступала не наука, а произвольная болтовня. Как следствие, некоторые классические философы отказывались от имени философии, предлагая другие названия. Так, например, немецкий классический философ Фихте (конец XVIII - начало XIX вв.) предпочитал называть свою философскую концепцию наукоучением. Тем самым он оставлял имя философии произвольному рассуждательству обыденного сознания и вместе с тем подчеркивал, что философия как наука имеет основополагающее значение для остального научного знания.

Впрочем, даже если обыденное сознание и признает за философией статус науки, оно в своей непосредственности считает ее наукой крайне абстрактной, тогда как конкретными оно полагает науки естественные или науки конечные, частные вообще. Это представление обыденного сознания об абстрактности философского предмета является, несмотря на свою видимую правдоподобность, все же ошибочным по причине превратности своего представления о конкретном и абстрактном. Поскольку «конкретное» в действительности есть целое и общее, а «абстрактное» – частное, постольку абстрактными в действительности являются конечные науки. И наоборот, философия, поскольку ее предмет всеобщ, то есть сущее в целом, является наиболее конкретной формой научного знания.

В сравнение с конечными науками предмет философии лишен того видимого «преимущества», которое состоит в том, что их предметы предпосланы или даны научному мышлению, так что обычно представляются определенно сущими до и вне его. Предмет же философии, напротив, не только не представляется определенным до или вне мышления, но – более того – вовсе не есть какая-либо «данность» или «предпосылка» мышления. Можно поэтому даже сказать, что до мышления предмета философии нет. Эта неопределенность или неданность предмета до мышления составляет, как уже обсуждалось, исходную трудность философской науки. По этой причине философское знание непосредственно противопоставляется остальному научному знанию. По этой же причине философия может представляться негативной (отрицательной) наукой по отношению к наукам конечным, которые обычно называются позитивными (положительными) как раз постольку, поскольку их предметы наличествуют в сознании до того, как они становятся содержанием научного мышления, т.е. поскольку они предполагаются мышлением. Исходя из сказанного, неудивительно, что у сознания порой формируется то превратное представление, что философия не имеет своего предмета вообще. Впрочем, подобное обобщение слишком поспешно. Правда, предмета философии нет до самой философии, но это надо понимать так, что ее предмет впервые возникает с развитием самого мышления. Иными словами, предмет философии и есть не что иное, как самоопределяющееся, становящееся для себя сущим мышление. Данная определенность предметов конечных наук по сравнению с предметом философии предпочтительна лишь в видимости. Дело в том, что определенность их мышления еще не есть определенность самого мышления. Это означает именно то, что конечные предметы лишь предположены мышлением, отчего их содержание еще не определено из самого мышления, но заимствуется им из созерцания или представления. Но дело науки как всеобщего мышления, напротив, должно состоять в том, чтобы из себя полагать свой (свои) предмет (предметы). Иначе, мышление не будет свободным, не будет мышлением в собственной форме. Если мысль исходит из своего содержания не как определенного из себя самой как его формы, но как из данного, то она, в сущности, есть еще только предрассудок. Философия поэтому отрицательна лишь в том смысле, что она есть снятие конечного характера мышления, его освобождение от предрассудков. Будучи таким снятием, философия, разумеется, есть не конечное мышление, но собственно бесконечное мышление. Впрочем, это бесконечное мышление не должно пониматься превратно как мышление неопределенное. Как предмет себя самого мышление в философии, определяясь, не ограничивается чем-то извне, но как раз наоборот полагает все непосредственно чуждое как свое собственное и пребывает в нем у себя самого. Философский предмет поэтому бесконечно определен в отличие от конечной определенности других наук.

Наиболее определенно конкретность философского знания выражается в его систематическом характере. Греческое заимствование «система» (составленное, соположенное) во многом тождественно по смыслу конкретному. Однако, если под конкретным следует понимать единство различного, то под системой – конкретную целостность (конкретную тотальность). Здесь необходимо заметить, что философия и есть преимущественно научная система, в то время как конечные науки для себя системами вполне не становятся. Дело в том, что философия (как, впрочем, и конечное знание), будучи наукой, существует в стихии мышления, т.е. мышление составляет ее бытие. Однако, ни в одной другой науке, кроме науки философской, само бытие не постигается как мышление. Значит, только в философии мышление в результате возвращается к своему началу, только в ней оно становится и для себя тем, что оно есть в себе, т.е. только в ней его система осуществляет себя в форме своего собственного содержания. Сказанное следует понимать так, что хотя конечная наука, разумеется, мыслит свой предмет, и, значит, знает его как мысль, все же сама эта мысль есть мысль непосредственного, отчего она мыслит его в форме только сущего, а не самого мышления. Философия же не просто мыслит, но также и знает мыслимое ею как самое мышление. Вот почему конечная наука есть такое мышление, в котором еще не снята его противоположность в себе как мышления и его предмета. Философская же наука есть такое мышление, в котором эта противоположность разрешена, поскольку предмет мышления постигнут как само мышление.

Любой научный предмет, таким образом, выступает в двух формах: в конечной форме, т.е. в форме мышления себя как предмета, и во всеобщей форме, т.е. в форме мышления себя как мышления. В случае первой формы мы имеем дело с конечной наукой, а в случае второй – с философией. Так как в конечной науке ее предмет не достигает своей всеобщей формы, он требует для себя формы самой всеобщей науки – философии.

Наиболее определенно рассматриваемое соотношение фиксируется в определениях предмета и метода. В философии как логической науке предмет и метод едины, поскольку ее содержание составляет всеобщая логическая форма. В конечных науках, напротив, предмет непосредственно есть еще нечто отличное от научного метода, ведь он еще не стал для себя мышлением. Поэтому исходным образом конечные науки являются опытными (эмпирическими), так как опыт в научном сознании и есть не что иное, как такое познание, в котором еще не преодолена противоположность предмета и мышления, бытия и знания о нем. Следовательно, истина конечного знания состоит в том, чтобы снять свою эмпирическую форму, разрешив эту противоположность, т.е. чтобы его предмет вполне стал мышлением, стал логическим предметом. А это как раз и означает, что истиной всякой конечной науки является логическая форма философии. И задача философии по отношению к конечным наукам заключается в том, чтобы сообщить им свой метод, свою форму.