Формы отношения мышления к своему предмету

(метафизика, эмпиризм, критицизм, непосредственное знание, спекулятивно-диалектическое мышление)

 

Развитое выше представление об исторической и логической формах философской системы имеет своим основанием различенность мышления в себе самом. Как определенное, это различие есть противоположность мышления и его предмета, или субъективного и объективного, или сознания и бытия (так называемый основной вопрос философии). Поэтому основные особенные исторические типы философии определены тем, какую особенную форму логического решения этой противоположности они собой представляют.

Иными словами, история философии есть генезис мышления, движимого в себе противоположностью себя самого и своего предмета. «Вехи» этого движения, т.е. исторические формы, в себе суть основные типы мышления, определяющиеся в его отношении к его предмету.

 

7.1. Метафизика.

Первым из них является метафизика, которую Гегель называет «наивным образом мышления». Его «наивность» – в том, что в нем еще не сознается противоположность мышления в себе самому себе, т.е. противоположность мышления и предмета мышления, и он содержит веру в то, что в размышлении (Nachdenken)[1] познается истина.

В этой вере мышление приступает прямо к предметам, воспроизводит из себя содержание представлений и удовлетворяется этим содержанием, видя в нем истину. Поскольку это мышление не обладает сознанием существующей в нем противоположности, постольку оно может оказаться в пределах конечных определении мышления, т. е. в пределах еще не разрешенной противоположности. Такая метафизика рассматривает определения мышления как основные определения вещей. Однако, эти определения берутся ею в их абстрактности как для себя значимые и способные быть предикатами истинного. Эта метафизика полагает, что познание всеобщего достигается приписыванием ему предикатов, причем не исследует их ни со стороны характерного для них содержания, ни со стороны их формы, заключающейся в том, что всеобщее определяется посредством приписывания предикатов. Иными словами, она не исследует ни вопрос о том, представляют ли собой такие предикаты в себе и для себя нечто истинное, ни вопрос о том, может ли форма суждения быть формой истины.

Для адекватного представления сказанного необходимо различать между конечным, лишь рассудочным мышлением, и бесконечным, разумным мышлением. Так, преднайденные определения мышления суть конечные определения. Истинное же есть в себе бесконечное, которое не может быть выражено и осознано посредством конечного. Между тем, мышление по своей сущности в себе бесконечно. Ведь конечным называется то, что есть, но перестает быть там, где оно соприкасается со своим другим и ограничено последним, которое является его отрицанием и представляет собой его границу. Но мышление находится у самого себя, соотносится с самим собой и имеет своим предметом самого себя. И хотя предмет мышления непосредственно есть его иное, таковым он остается лишь до тех пор, пока отношение мышления к предмету безмысленно, т.е. только предметно, что вовсе не есть собственное отношение мышления. Но раз мышление мыслит самое себя, то оно имеет предмет, который вместе с тем есть не предмет, но мышление; мышление, следовательно, как таковое не имеет предела в себе. Конечно же оно лишь постольку, поскольку останавливается на ограниченных определениях, которые признаются им чем-то последним. Таковым и является мышление метафизики. Приписываемые ею предикаты суть ограниченные рассудочные определения, выражающие только некоторый предел, но не истинное. При этом такое приписывание — внешняя рефлексия предмета, ибо определения (предикаты) находятся готовыми в представлении и приписываются предмету лишь внешним образом. Истинное познание предмета должно быть, напротив, таким, чтобы он сам определял себя из самого себя, а не получал свои предикаты извне.

Правда, конечные предметы должны быть определяемы посредством конечных предикатов, и здесь рассудок и его деятельность оказываются на своем месте. Он, будучи сам конечным, познает соответственно природу одного лишь конечного. Но предметы разума не могут быть определены посредством таких конечных предикатов, и стремление определить их так – недостаток метафизики.

Метафизика, таким образом, не есть свободное и объективное мышление, ведь ее объект не определяется из самого себя свободно, а предполагается готовым, данным. В результате, метафизика становится догматизмом, так как из двух моментов противоположности она принимает одно как истинное, а другое как ложное. Этот догматизм рассудка состоит в том, что односторонние определения мысли удерживаются в их абстракции, и, как говорит Гегель, «борьба разума состоит в том, чтобы преодолеть то, что фиксировано рассудком».

Хорошо известно, что исторически этот тип мышления возникает в древнем или, по преимуществу, античном мире. Следует, однако, заметить, что рассматриваемый тип мышления вовсе не есть нечто только минувшее, как это может представляться непосредственно исторически. Ведь логически метафизика есть во всякой теории постольку, поскольку последняя есть непосредственно первая форма осмысления обычного опыта предмета, будь то древнего, или же нового.

Хотя эта метафизика есть выражение момента всеобщности в мышлении, она еще не является его всеобщим мышлением, но только конечным. Главным образом, ее ограниченность проявляется, во-первых, в том, что она, как было сказано, заимствуя определения предмета из обычного опыта, тем самым лишь предполагает, а не полагает их, и, следовательно, имея их готовыми, преднайденными, не владеет ими как своими собственными (т.е. не свободна в отношении к своему предмету); а во-вторых, в том, что поскольку она делает своим принципом абстрактное тождество, «чистую сущность», исключая различенность и особенность «явления», постольку само это различное и особенное становится ее пределом и отрицанием.

 

7.2. Эмпиризм.

Непосредственной формой отрицания метафизики является т.н. эмпиризм. Эмпиризм вообще, как известно, возникает как реакция на абстрактность всеобщего в метафизическом мышлении и требование его обособления, чтобы предмет определялся как единство различного, как конкретный. Ведь рассудочная метафизика ограничена формой абстрактного всеобщего и не в состоянии перейти к обособлению этого всеобщего.

Так как вся определенность такого мышления вне его самого – в чувственности, то оно объявляет своим принципом единичное чувственное восприятие, каковое, будучи им обобщено, и есть уже научный опыт (эмпирия). Таким образом, отталкиваясь от единичных явлений предмета, эмпирическая наука стремится, во-первых, формулировать их особенные законы. Во-вторых, поскольку эта наука, хотя и постулировала своим принципом единичность чувственного, сама, разумеется, остается мышлением и, значит, знанием всеобщего, постольку для нее ее предмет, даже перестав быть сферой «чистых» пребывающих сущностей, каковой он был для метафизики, все же остается совокупностью, т.е. в себе всеобщностью, – миром преходящих явлений. Знание этого мира в его непосредственности есть история. Именно поэтому эмпирическая форма науки в непосредственности своей всеобщности есть историческая. Древняя наука по причине своего негативного отношения к опыту, конечно же, не знала и не хотела знать мира в его непосредственности, а потому и не была его историей. Новая же наука, напротив, возникнув, на «развалинах» обрушенной эмпиризмом метафизики, является, по преимуществу, исторической.

То, что в эмпиризме мышление исходит из конкретного (ведь данное восприятия в себе конкретно), должно было бы представляться ее преимуществом перед метафизикой, чье мышление как раз абстрактно. Однако, единичное восприятие в своей непосредственности отлично от опыта, ибо в его результате происходит разложение конкретного восприятия на абстракции, имеющие ту же форму всеобщности, «лишь» мысли. Таким образом, дело эмпиризма – возведение содержания восприятия, чувства и созерцания в форму всеобщего представления, положения, закона – дело мышления. Следовательно, неосознанно мышление признается тем, что есть предмет в себе, и, значит, само мышление возвращается к исходной точке метафизики, состоящей в том, что истина предмета – мышление. Иными словами, эмпиризм есть лишь превращенная форма самой метафизики. Тот факт, что эмпирическая наука сама содержит в себе метафизику и неосознанно занимается ею, ближайшим образом проявляется в том, что она совершенно некритично пользуется теоретическими категориями, руководствуется ими, т.е. предполагает их в качестве своих предпосылок. Поэтому определенность мышления (его метод) в эмпиризме и метафизике один и тот же: как в одном, так и в другом, мышление исходит из своих предпосылок как чего-то сущего самого по себе, а не для мышления, как того, что им предполагается, а не полагается, и значит, как того, в чем мышление только определяется, но не самоопределяется.

Значит, и в своем первом, и в своем втором типе мышление есть еще нечто несвободное, конечное. И эмпиризм, и метафизика имеют общий источник – опыт предмета, определенность которого остается в них неснятой. Как следствие, метафизика и эмпирия на деле есть нечто одно, т.е. составляют единую или «сращенную» форму науки. Таким образом, различие между этими формами утратило «реальный» характер, самостоятельность и низвело себя до «идеального» различия моментов одного целого. Различие метафизики и эмпирической науки состоит лишь в отношении к опыту – отрицательном в первой и положительном во второй. Однако, каждое из них, будучи в себе другим и, следовательно, его превращенной формой, едва определившись, переходит в другое. Поскольку же в такой форме само мышление предмета, как было сказано, еще конечно, постольку оно вообще есть еще только конечное мышление. В самом общем смысле его конечный характер обусловлен тем, что мышление предмета в себе самом содержит свое отрицание – определенность себя как предмета. Определение этого отрицания есть осознание мышлением своей собственной диалектики, что и составляет следующий момент в становлении его понятия.

Иными словами, если в метафизике и эмпиризме противоречие мышления в себе самому себе еще только предметно, т.е. есть еще не есть для мышления, то в следующем моменте развития мышления это противоречие становится определенным для самого мышления, становится сознательным.

 

7.3. Критицизм.

Этот момент получает свое выражение в той форме мышления, которую позволительно обозначить как критическую (скептическую). В этой форме мышление предмета представляет собой сознание в себе сущей противоположности себя самого и своего предмета. Исходя из нее, мышление, конечно же, знает себя определенным, и это означает, что мышление теперь является определенным для себя. Однако эта определенность есть еще только конечная. Поэтому в знании себя конечным (т.е. только «субъективным» в противоположность «объективности» предмета) мышление относится к себе самому как к мышлению вообще отрицательно, т.е. оно отказывает себе в том, чтобы быть всеобщим сознанием предмета. Как следствие, мышление объявляет самого себя как определенного забытием предмета (и, значит, небытием). Тогда оно возвращается к форме своей непосредственности, к вере, противопоставляя ей себя как опосредствованного.

 

7.4. «Непосредственное знание».

Итак, в критицизме мышление достигло сознания противоречия мышления и предмета. Значит, само мышление определенно только как конечное. Но ведь познание должно быть или есть в себе, как раз напротив, преодоление противоположности между мышлением и предметом, их единство. Более того, сама эта противоположность есть именно в мышлении. Значит, само же мышление и должно быть или есть в себе единство себя самого и своего предмета. Однако, вспомним, что мышление определилось для себя как только конечное. Поэтому здесь мышление совершает следующую ошибку, которую, впрочем, оно не могло не совершить, ибо сама эта ошибка есть не что-то внешнее, чего можно было бы избежать, но его собственная определенность. Итак, мышление принимает сущую для себя определенность как конечного за ту, каковой оно только и может быть, т.е. есть в себе. Тогда для постижения бесконечного оно вынуждено отказаться от этой своей определенности. Но это вместе с тем означает, что оно должно отказаться от себя самого, поскольку эта определенность составляет его бытие. Так как мышление мыслит себя только опосредствованным, обусловленным, конечным, то для достижения единства, непосредственности себя как сознания и своего предмета, мышление проповедует самоотречение и возврат к тому, что для него как определенного конечным образом есть не оно само, а нечто отличное – к вере (интуиции, откровению и т.д. и т.п.), но что в себе есть оно само в форме своей непосредственности.

«Непосредственное знание» рассматривает мышление как деятельность, постигающую только особенное и потому неспособную на постижение истины как всеобщей. В целом возражения этой точки зрения мышления против самого мышления таковы: мышление как постижение особенного имеет своим содержанием категории, которые являются ограниченными определениями, т.е. формами обусловленного, опосредствованного. Поэтому мышление, двигаясь в них, не может совершить переход к истинному, бесконечному. Другими словами, хотя предметом мышления является бесконечное, истинное, безусловное, мышление превращает его в обусловленное и опосредствованное, и, таким образом, вместо истины мы получаем ложь.

Однако, утверждая, что истиной содержания является лишь форма непосредственности, «непосредственное знание» по причине односторонности этой формы делает столь же односторонним и, значит, конечным свое содержание. Всеобщему она сообщает односторонность абстракции. Значит, то непосредственное единство предмета и сознания (предмета и мышления, веры, «чувства», интуиции), которое постулируется в качестве истины «непосредственным знанием» есть только абстрактное единство, для которого все особенное содержание вне его самого. Следовательно, постулируемая бесконечность непосредственного содержания есть лишь мнимая бесконечность, имеющая своим пределом само конечное и на деле являющаяся формой конечного.

Значит, при всей видимой отрицательности рассудочно конечного в «непосредственном знании», в действительности мы имеем все то же рассудочно конечное. Поэтому рассматриваемое «непосредственное знание» оказывается ничем иным, как возвращением к принципу абстрактной метафизики.

Законен вопрос: определенно или неопределенно постулируемое непосредственное единство. Если оно неопределенно, то его для сознания (мышления) нет. Такое абстрактное единство ничтожно. Если оно определенно, и при этом его определенность не может быть определенностью мышления («табу» непосредственного знания), то это означает, что оно заимствует свою определенность, свое содержание из представления, чувственности, делая его совершенно произвольным (верить-то можно во что угодно: так богом, т.е. всеобщим, основываясь на своем «чувстве», «сердце», интуиции, «непосредственном знании», считают и корову, и обезьяну, и Христа). Любой самый низменный и постыдный по своему содержанию поступок также можно оправдывать ссылкой на «искренность», т.е. непосредственность, своего чувства, своей веры и т.д. и т.п.

Итак, поскольку «непосредственному знанию» приходится признать, что в себе оно определенно, постольку оно, разумеется, не есть в этой определенности непосредственное, но опосредствованное. Однако, поскольку само опосредствованное есть для нее ее отрицательное как формы мышления, постольку это «непосредственное знание» есть еще тип конечного мышления.

Этот тип мышления справедлив в том, смысле, что в нем высказывается та мысль, что разумное, истинное не может быть ограниченным, конечным рассудочным. Однако, это же мышление упускает из виду, что сам рассудок есть не что иное, как наличная и, значит, непосредственная форма самого разумного, требующая своего опосредствования, в результате которого восстанавливается непосредственность разума.

 

7.5. Спекулятивно-диалектическое мышгление.

По своей форме логическое определяется тремя моментами: 1) рассудочное (абстрактное), 2) диалектическое (отрицательно-разумное), 3) спекулятивное (положительно-разумное).

Рассудочное мышление ограничивается неподвижными определениями, которые оно считает обладающими самостоятельным существованием. Его принцип – aliud-aliud (или-или). Диалектическое же есть снятие конечных определений самих себя и их переход в свою противоположность. Если это диалектическое рассматривать в абстракции от рассудочного, то оно есть скептицизм. Однако, скептицизм, взятый сам по себе, сам есть только одностороннее отрицание и, значит, в себе еще только рассудочное. Поэтому такая внешняя диалектика справедливо называется только софистикой. Впрочем, необходимо помнить, что это диалектическое есть результат саморазложения рассудка, а не только какая-то внешняя рефлексия. Поэтому диалектика есть «имманентный переход» одного конечного определения в другое, посредством чего мышление уясняет себе, что рассудок содержит свое отрицание в самом себе. Но этот отрицательный результат диалектики как результат есть также и положительное, так как в себе он содержит как снятое то, что результатом чего он является. И как это конкретное определений в их противоположности (тождество различенного или различенное в себе тождество), это есть спекулятивное или положительно-разумное.

 

[1] Показать различие между Denken и Nachdenken.