Франция-Египет

ноябрь 1793 – июнь 1795

Все началось, когда меня сочли довольно милым и остроумным, и стали часто приглашать в свет. Там, незаметно для себя, на одном из рождественских балов я дважды соблазнил, довольно грудастую жену одного офицера. Кто ему об этом доложил, я не знаю. Дуэль состоялась спустя два дня на морозном рассвете.

Всю ночь, я, разумеется, не спал. Еще затемно секундант усадил меня в двуколку и два часа вез неизвестно куда. От качки и под теплыми шубами я заснул, и это было еще хуже. Когда мы приехали, солнце светило уже чертовски ярко, глаза мои болели, и я мало, что вообще понимал.

Мой противник же был напротив весел и свеж, он шутил с секундантами и ради смеху сбил пулей шишку с сосны в тридцати шагах. Я замерзал. Руки покраснели и прилипли к пистолету. У меня текло из обеих ноздрей, и я, отдавая себе отчет в том, что мне осталось жить всего пару минут, забыл о хороших манерах и вытирал их рукавом. Пока секунданты проверяли оружие, я успел проделать это не меньше пяти раз (текст обтекает чернильный рисунок двух дуэльных пистолетов).

Затем офицер смерил меня презрительным взглядом, и мы, отсчитав двадцать шагов, разошлись. В тот момент, когда секундант дал команду, мой противник звонко чихнул и, нелепо взмахнув рукой, разредил пистолет себе в ногу, вздрогнув от выстрела, я инстинктивно нажал на курок, а когда пороховой дымок рассеялся, мой противник уже лежал на земле.

Моя пуля попала ему точно в правый глаз и засела где-то в недрах его рогатой головы. Я вытер нос рукавом и в полной тишине пошел в сторону двуколки.

Второй раз со мной это произошло уже через несколько месяцев на выходном балу дочки одного дворянина. Я сказал что-то глупое, но очень смешное в адрес одного известного поэта, а потом как-то совсем нечаянно переспал с его женой в гардеробной и увез ее к себе домой. Откуда все всегда всем становится известно, остается для меня загадкой.

Получив перчатку, я решил, если останусь жив, завязать с выходами в свет. На тот момент такие перспективы казались мне весьма туманными, учитывая тот факт, что оскорбленный поэт был известным охотником на бекасов (рисунок трех дуэльных пистолетов).

Весна наступила в том году очень рано, я знал, что страх смерти и капель не дадут мне уснуть, и выпил снотворного. Когда меня доставили на место дуэли, точно в такую же безликую сосновую просеку, что и в первый раз, я еще спал. День был удивительно хорош, и умирать не хотелось. Пока ждали запоздавшего поэта, я успел выкурить весь портсигар, малодушно размышляя, смогут ли меня догнать, если я прямо сейчас убегу в сторону вон того пригорка (на полях рисунок обнаженной женщины).

По прибытию поэт был сосредоточен и неразговорчив, посмотрев на меня обязательно уничтожающим взглядом, он сделал десять решительных шагов. Я тоже. Когда я развернулся, его пистолет уже успел дать осечку мне в спину. Но как я не целился, попал я ему только в печень. Крови было море, и между криками боли он много проклинал меня и обещал убить, как только поправится. Я нисколько не сомневался в искренности его обещаний, непременно бы им выполненных, не умри он на следующий день от полученной раны.

В свет я больше не выходил, а если и выходил, то редко и очень осторожно, что, впрочем, меня не уберегло. Хотя на тот момент за мной уже прочно закрепилась слава дуэлянта и совратителя, и многие благоразумные люди предпочитали не знакомить меня со своими женами, мне снова не повезло, и я влюбился в молодую и большеглазую девушку. Любовь прошла к концу лета и по нелепому недоразумению ее семья решила, что я ужасно с ней обошелся, хотя мне все время казалось, что наоборот (на полях рисунок обнаженной женщины с большими грудями).

Я, не колеблясь, предложил жениться, но ей хотелось моей крови. Ее трем братьям почему-то тоже. На сентябрьских балах только и обсуждали, что предстоящие мне дуэли и многие были уверены в моем успехе. Впрочем, я не переоценивал себя и пустых надежд на этот счет не питал. Не скрою, что я предпринял недостойную попытку бегства в мое более чем скромное родовое поместье. К несчастью, оно расположено не слишком далеко от Парижа и братьям не составило особого труда выследить меня и явится со своими несвежими перчатками в мой дом. На этот раз местом дуэли стал, как ни странно, лиственный лес. Мне было все также страшно, как и всегда. Но с упоением разглядывая разноцветную листву и жадно вдыхая столь любимый мною прозрачный осенний воздух, я отдавал себе отчет, что с моим везением, если не сегодня, то завтра, меня все равно убьют (клякса похожая на носорога).

Когда секундант проверял пистолеты, мы были схвачены властями за попытку дуэли. Кто им донес, публике до сих пор неизвестно, но мне нравится думать, что это был не я, а моя бывшая возлюбленная в попытках спасти своих братьев.

Спустя месяц мы предстали перед судом и не столько за мои заслуги, сколько за то, что я мил, остроумен и богат, мне заменили каторгу отправкой в Египет с секретной миссией, что я до сих пор считал не худшим вариантом.

Готовить высадку французских войск в Египте довольно скучное занятие. Баллов в Александрии не дают, а те вечера, что проводит местная знать, не идут ни в какое сравнение с нашими. Какое-то время я утешался ухаживаниями за дочкой британского посла, пока какой-то залетный англичанин, не помню, как его зовут, кажется, Грегори, не разрушил все результаты моих стараний (рисунок египетских пирамид в неправильной перспективе).

Не скрою, что мое самолюбие оказалось больно уязвлено, но кроме того, этот английский бездарь руководит экспедицией вглубь материка. А на все мои вопросы о целях своего похода, англичане уводят разговор в сторону или говорят разные вещи.

Эта экспедиция вызывает у меня сильные подозрения, а мой прямой долг помешать британцам укрепить свое присутствие в Африке. К тому же в этом вопросе задето и мое сердце. А что для француза главное, если не долг перед родиной и не победа в любви.