Никто, кроме капитана судна, не может и не должен при­нимать решения, как штормовать, когда и каким образом вы­ходить в положение штормования.

Для обеспечения безопасности судов особое внимание необхо­димо уделять явлению цунами. Цунами (японское - «волна в гава­ни»), морские волны, вызванные смещением участков дна океана мри землетрясениях, оползнях и извержениях вулканов. Наблюдаются преимущественно в сейсмически активных районах Мирово­го океана. В зависимости от силы и характера подвижек дна, глуби-iii.i океана, рельефа дна, особенностей береговой линии и расстоя­ния от эпицентра подводного землетрясения или извержения вул­кана, параметры волн меняются в широких пределах: периоды 2 -40 мин, в отдельных случаях до 200 мин, длина волн от нескольких десятков до нескольких сотен километров; скорость распростране­ния от 50 до 1000 км/час. В открытом океане высота цунами не пре­вышает 1-2 м и уменьшается с удалением от источника возбужде­ния. При выходе волн на шельф и материковый склон высота волн резко увеличивается. Наиболее значительное увеличение наблюда­ется при захождении волны цунами в сужающиеся клинообразные бухты и заливы. Концентрация энергии волн в этих условиях мо­жет приводить к образованию гигантских волн высотой 10-15 м (иногда до 50 м), обладающих громадной разрушительной силой и п | и >изводящих на побережье опустошительные разрушения. Особен­но часты и значительны цунами у северо-западных берегов Тихого океана, но не исключены и другие места.

Судоводители должны знать природу цунами и уметь манев­рировать, обеспечивая безопасность судна в условиях его воздей­ствия. Приводим воспоминания одного из выдающихся черномор­ских капитанов Петра Петровича Кравца, испытавшего действие цунами в условиях мелководного Адриатического моря, которые могут быть полезны судоводителям в подобных ситуациях.

СЛУЧАЙ С ТЕПЛОХОДОМ «БАБУШКИН»

Универсальный сухогруз «Бабушкин», под моим командова­нием, работал в составе Международной европейской контейнер­ной конференции на линии Гонконг-Гавр-Антверпен-Гамбург. По распоряжению Черноморского пароходства, судно должно было зайти в югославский порт Бар для смены экипажа.

Выполняя указания, я заказал в Баре причал, продукты, пре­сную воду. Предупредил агентскую фирму, таможню, заказал лоц­мана и т. д. Не торопясь, в хорошем расположении духа вечером, в 23 часа 19 октября 1967 г. пришли на рейд порта Бар и стали на якорь.

Связавшись с капитаном порта, доложил по УКВ о своем при­бытии на внешний рейд и получил указание стоять на рейде до утра. Назавтра, в 7 часов утра, будет произведена смена экипажа и получено все необходимое для судна.

С утра, подписав почти все срочные акты, счета и прочие до­кументы и освежившись под душем, я вместе со старпомом и боц­маном «пробежался» по судну, убедившись, что все мои распоря­жения выполнены и оно готово к передаче. Сделал разминку с ган­телями, затем, поднявшись в штурманскую рубку, связался с лоц­манской станцией. Дежурный подтвердил, что в 7.30 прибудет лоцман для проводки нашего судна в порт.

Было ровно 7^ч 30^мин утра, когда раздался какой-то утробный, рокочущий гул, наползающий, как прибойная волна, откуда-то со дна моря или днища судна. В тот же миг корпус судна задрожал мелкой, затем крупной дрожью и началась такая дикая вибрация, как будто бы вдруг заработал на оборотах полного хода главный двигатель. Гул, грохот, рев заполнили все пространство, Мельк­нула мысль: «Главный двигатель пошел в разнос. АВАРИЯ! Если сейчас не остановят, двигатель взорвется». Глянул в иллюмина­тор и ...обомлел. Ярко светило взошедшее солнце, на море ни ве­терка — «мертвый штиль». И вдруг вся поверхность голубой морс­кой воды Адриатики на всем видимом пространстве вокруг судна забурлила, покрылась пузырями, словно кипящая вода в чайни­ке, и расходящиеся круги воды заполнили все видимое простран­ство моря. Судно забилось в истерике, как живая, пойманная на удочку, громадная форель. Нос судна задергался, окунаясь в кло­кочущую воду, словно кто-то дергал его со дна за якорную цепь. И тут же раздался грохот якорной цепи, уходящей за борт в кипя­щую пучину моря, а судно подбросило вверх от оглушительного удара по днищу корпуса, как при взрыве атомной бомбы. Прямо у меня над головой лопнула лампочка в плафоне, а сам плафон раз­летелся на куски по всей каюте.

Признаться, я ещё такого никогда не встречал, не слышал даже в «травле» старых моряков и не читал ни в одной из лоций, но понимал, что происходит непонятный катаклизм природы и надо, прежде всего, не дать уйти под воду всем 12 смычкам якор­ной цепи. Зная, что все решают секунды, прыгая через три сту­пеньки трапа, я через мгновение уже был на мостике в рулевой рубке. Вахтенный штурман стоял в полной растерянности у теле­фона и пытался набрать номер телефона, но от нервного потрясе­ния и растерянности руки у него дрожали, и он не мог попасть в отверстие телефонного диска. Увидев меня, он просветлел лицом и начал приходить в себя.

Я стал вызывать лоцманскую станцию, затем портконтроль, суда, стоящие в порту... Глухо. Затем начал лихорадочно осматри­вать берег в бинокль. То, что увидел, повергло меня в ужас. В пор­ту краны на причалах качались, как пьяные, подпрыгивали и, падая вниз с отрывающимися на лету стрелами кранов, обруши­вались на суда, стоящие у причалов под погрузкой. Суда разламы­вались и на глазах оседали, уходя под воду у причалов, а с их бор­тов, в бурлящую огромными пузырями воду прыгали люди. В го­роде, как во время свирепой бомбежки, рушились стены небоск­ребов, гостиниц. Роскошные особняки рассыпались в прах, и весь город пылал в пожарах. Облака газа, вырывавшегося из разорван­ного газопровода, обволакивали город, порт и окрестности, поми­нутно загораясь и охватывая пламенем улицы, скверы, рухнувшие дома. Всё видимое пространство было в дыму и в огне, а в нем -бегающие, падающие в панике и горящие заживо люди. Мелькнула мысль: приказать спустить шлюпки и послать на помощь эки­паж. Глянул в порт и оцепенел. Волнолом, опоясавший акваторию порта, вдруг начал, как живой, извиваться, вылезая из воды, ка­менная стена его волной побежала к входному маяку и, подняв его над водой, сбросила с мола поперек входа, а сам мол нехотя погру­зился под воду.

Я опять стал вызывать порт, лоцманскую станцию и любого, кто меня слышит. Уже теряя надежду связаться с берегом, едва не бросил трубку, как услышал запыхавшийся, прерывающийся хриплый голос: «Я лоцман порта Бар. В порту землетрясение. Го­род и порт разрушены. Всё горит. Причалы и побережье спуска­ются под воду. Капитану русского судна «Бабушкин»: если судно ещё на плаву, немедленно снимайтесь с якоря и уходите в море на норд. Сообщите в Дубровник и Белград, что у нас нет связи. Водо­проводы порваны, воды нет, нечем тушить пожары. Просим мед­помощь, спасателей и пожарные команды. Подо мной рушится здание, связь прекращаю. Буду пытаться добраться вплавь до кром­ки уходящего под воду берега порта»...

Широкая асфальтированная дорога, поднимающаяся через кварталы города на перевал, вдруг на моих глазах вспучилась, разорвалась и разошлась в разные стороны метров на 5-7. Из-под земли, в месте прорвы, поднимался пар. Образовалась пропасть, куда медленно сползала остановившаяся у провала машина, а выс­кочившие из неё люди бежали, падали, ползли с ужасным криком. Стоял оглушительный грохот обвалов, взрывов трубопроводов, и всё это начало покрываться дымом пожаров. Узнав от лоцмана, что происходящее стихийное бедствие - это землетрясение, я овладел собой. Надо самим уходить отсюда, спасая судно и экипаж.

Подземный гул и рев затих. Я понял - это мой счастливый шанс, пока не начался очередной подземный толчок и не подошла гигантская разрушительная волна ЦУНАМИ, которая, как я знал, может накрыть весь берег и порт. По общесудовой трансляции объявил экипажу о землетрясении, о том, что порт и город разру­шены, а мы уходим в море, будем прорываться в северные порты Югославии через волну цунами.

Аварийной партии полностью загерметизировать судно и нахо­диться в готовности по расписанию «атомная тревога». Судно строи­лось с учетом вероятной атомной войны и должно было выдерживать ударную волну взрыва атомной бомбы. Есть надежда, что когда на­кроет громадной волной цунами, то корпус не лопнет, крышки трю­мов не сорвет, и мы всплывем из глубин, как подводная лодка...

Самая важная проблема - как войти в волну, чтобы судно не потеряло управление и его не перевернуло. Уходить от волны бес­полезно — раздавит многотонной массой, развернет судно, потеряв­шее управление, опрокинет на борт и...АУТ! Значит, следует дер­жать курс в разрез волны, иметь умеренный ход, иначе удар будет такой силы, что все с палубы сметет, судно потеряет ход, воткнув­шись носом в стену воды, и будет опрокинуто, а это - гибель. Оста­ется маневрировать...

Солнце осыпает нас яркими лучами света, а мы идем полным ходом, наглухо «задраенные» (по боевой тревоге»). Несемся, как черный космический корабль, прочь от обезумевшей земли по опу­стевшей Адриатике. Хорошо, что большинство еще не осознает, что нас может ожидать. Запущены балластные пожарные насосы, чтобы откачивать воду, если сорвет стальные двери наружного корпуса и начнет заливать внутренние помещения.

Вызвал из машины в штурманскую рубку стармеха. Обсуди­ли еще раз возможные аварийные ситуации при встрече с цунами. Прошло ещё пару часов. А вдруг пронесло? Осматриваю ещё раз весь горизонт в бинокль и начинаю замечать, что цвет морской волны начинает меняться, вода пузырится и покрывается пеной, а где-то на самом краю горизонта, слева по кромке, поднялся край неба, море начало подниматься и расти в высоту. Послышался да­лекий, идущий на нас, глухой, усиливающийся подводный гул.

Передаю бинокль стармеху. Быстро посмотрев, он испуганно возвращает его мне со словами: «Да, вижу, вал воды идет на нас». Отправляю стармеха в машину: «Помни, самое важное: машина должна работать, несмотря ни на что! Будут реверсы, удары волн под днище, когда взойдем на гребень волны и рухнем вниз. Маши­на должна работать, даже если зальет, положит на борт. Всей вах­те быть в спасательных жилетах. Никакой паники! Следует быть готовым к самым неожиданным ситуациям. Будешь отрабатывать все реверсы мгновенно и безотказно».

Даю команду рулевому «лево на борт» и приказываю старпо­му объявить по судовой трансляции: «Подходит волна, всему эки­пажу одеть спасательные жилеты, приготовиться к резкому кре­пу, стремительной качке, сохранять самообладание». Развернули, легли курсом на волну, которая мчится с бешеной скоростью, стремительно увеличиваясь в размерах. Проносится мысль: если с пол­ного хода врежусь в стену воды, удар будет такой силы, что разой­дутся сварные швы корпуса судна и громадные многотонные металлические мачты рухнут на капитанский мостик и надстройку, круша все и вся. Надо входить в волну, имея как можно меньший ход, но в этом случае судно плохо слушается руля. Вот тут-то надо уметь чувствовать судно. Неправильный маневр - и мы погибли. Уменьшил ход до малого, но скорость не уменьшилась, а наобо­рот, начала увеличиваться. Глянул за борт и понял, что это сама волна цунами потащила массы воды в себя, надуваясь и увеличи­ваясь на глазах, превращаясь в отвесный высокогорный склон воды, в стену которого нас всасывает поток.

Даю полный ход. Как только сдержал судно на курсе, даю малый ход. Опять падает управляемость. Иду толчками - полный, малый, средний ход, стоп, полный назад и тут же полный вперед, чтобы сбить скорость и сдержать судно. Вот мы уже прошли подо­шву волны. Нос судна поднимается выше и выше, а над ним нави­сает многометровая глыба водяной горы, с которой катятся вниз, клокоча, покрытые пузырящейся пеной огромные водяные пото­ки. Впереди над баком судна, на высоте 15-17 метров, вижу стену воды с заворачивающимся гребнем ударной волны.

Судно становится на дыбы, полубак задирается вверх и вхо­дит в волну. Оглушительный удар разносится по судну, заглушая рев моря. Судно, как живое, затрепетало, задрожало, корпус изог­нулся, стальные массивные 39-метровые Л-образные многотонные мачты разошлись в разные стороны, как резиновые. Войдя в вол­ну, судно замерло, остановившись, и, продолжало подвсплывать вверх, но тут гребень волны, ревя, воя, клокоча и захлебываясь от ярости, накрыл нас полностью...

Исчез под многометровой толщей воды полубак, трюмы и ро­стры. Несущаяся по судну масса воды, ударившись в надстройку, вскарабкалась на капитанский мостик, накрыв все иллюминато­ры толстым слоем сине-зеленой морской воды. Судно остановилось, дрожа в конвульсиях, в мертвой хватке разъяренного цунами. Судовой двигатель, изнемогая, продолжал работать.

Вот он, самый опасный момент, который я боялся пропустить! Нельзя позволить волне развернуть нас лагом к гребню волны, если потеряем управление - нам конец. Даю команду в машину «самый полный ход» и рулевому «лево на борт», т.к. потеряв ход, судно на­чинает разворачиваться направо. Двигатель взвыл от тройной на­грузки, но, чувствую, судно еле-еле через силу, но начинает слу­шаться руля. «Фу, наконец-то», - пронеслась мысль. Разворот впра­во под удар гребнем. Стоим, оцепенев, полностью покрытые много­метровой толщей гребня волны, уже над капитанским мостиком.

Судно встало на дыбы, упираясь винтом и кормой в глуби­ну волны и сотрясается, пытаясь всплыть, изнемогая под тяжестью массы воды. Чувствую его, как живое, единое с моим соб­ственным телом. Страха нет, понимаю, что эти мгновения ре­шают все. Главное, чтобы не сорвало крышки трюмов и не заг­лох двигатель.

Но вот, наконец, ощущаю, что палуба дрожит под ногами. Кажется, мы всплываем. Но что это? Громадное, небьющееся стек­ло иллюминатора рулевой рубки начало покрываться сетью тре­щин, терять прозрачность, прогибаться внутрь и вдруг водопад сине-зеленой бурно пенящейся воды с грохотом ввалился в поме­щение. Воды по пояс и она продолжает заполнять все простран­ство. И вдруг напор водопада ослабел, пробился солнечный свет сквозь толщу воды - мы всплываем. Вода уже ниже капитанского мостика. Из неё торчат только мачты, и вот появляются ростры, крышки и комингсы трюмов.

Судно, скрипя шпангоутами, всплывает, мы уцелели. Мгно­вение - и нос судна начинает наклоняться вниз, пропоров гребень цунами, и мы уже на его спине несемся вниз по склону, как на са­нях. Винт оголяется, сотрясая все судно, идя в разнос. Даю малый ход, и мы скользим по склону отвесной водяной горы вниз, где уже волны без гребней и далее всё более пологие и меньшей высоты.

Глянул вниз и...обомлел. Нигде ничего нет - голая палуба. Нет толстых 200-метровых бухт швартовых концов, приваренных к па­лубе стальных аварийных ящиков с песком, металлических тра­пов, полубака тоже нет, как будто никогда ничего и не было. Оста­лись только мачты, ростры и чистенький голый корпус судна, об­лизанный и выплюнутый из пасти прожорливого цунами. Даю отбой тревоги и получаю доклады, что, по большому счету, «мы в порядке». Натерпелись страху, получили синяки, кровоподтеки, но все живы.

Через сутки мы уже входили в порт Дубровник, где нас, как Героев живой легенды, встречали югославы. Они знали, что в Баре погибли все суда, стоявшие в порту. Принесли газеты со снимка­ми разрушений. Включили телевизор - УЖАС! И тут только мы поняли, как нам повезло.

На причале уже ждал автобус со сменным экипажем. Тамож­ня, полиция и власти города отменили все виды досмотров, прове­рок, подчеркнуто проявляя к нам внимание и оказывая помощь. На следующий день, передав судно, мы всем экипажем уехали в Белград и оттуда — в Одессу. Побывав на краю гибели, мы увозили в душе истинное понимание ценности жизни.