Партия.

Давайте попытаемся охарактеризовать верхушку экономики советского типа. Кто являлся собственником (residual claimant) в экономике (в системе отношений собственности) советского типа? В литературе в качестве таковых позиционировались и советский народ, и члены КПСС, и Политбюро, и никто. Я склонен считать, что никто. Докажем это от противного, последовательно опровергнув первые три позиции.

Советский народ. Достаточно вспомнить, как проходили выборы в партийные органы, чтобы отказаться от идеи, что советский народ был residual claimant.

Члены КПСС. Существовавшая у нас политическая структура открывала путь на верх бюрократической пирамиды только людям, которые были членами партии. Это была опция из 17 млн. членов партии.

Политбюро (ПБ) ЦК КПСС. В ПБ могли войти 17 человек, т.е. один человек на миллион. Но по крайней мере из беспартийных не выбирали, шанс войти был только у партийных. С другой стороны, все сводить к ПБ неправильно, ибо членов ПБ могли переизбрать, если они теряли поддержку секретарей обкомов, членов ЦК или явно не выполняли возложенные на них задачи, и пр. Таким образом, это была тоталитарная самоподдерживающаяся система, а поскольку она была самовыбирающейся, интерес всегда сосредотачивался на верхушке. На этот счет есть целый ряд серьезных работ. Светозар Пейович (Svetozar Pejovich), крупнейший институционалист, писавший о советской экономике в 1970-80-ые гг., считает ПБ верховным собственником, потому что его члены несли некоторую ответственность (liabilities) за свои решения. Однако, на мой взгляд, тот факт, что ПБ было конечной инстанцией, принимавшей решения, не означает, что его члены были реальными собственниками.

Члены ПБ существовали не как реальные собственники - они были очень существенно ограничены в своих решениях и не могли выйти за рамки достаточно строгих норм потребления. Все члены ПБ (а таковых за историю Советского Союза было 100-150 человек) имели преференции исключительно в отношении власти, а не личного потребления. Член ПБ в могущественном государстве СССР жил, как крупный буржуа, но далеко не как миллионер, далеко не как человек, имеющий в своем распоряжении хотя бы 10-ю - 20-ю часть фондов, что характерно для свободных стран. Да и в несвободных странах то, чем распоряжается, скажем, тиран, не сопоставимо с тем, чем распоряжался член ПБ. Ограниченные возможности удовлетворения личного интереса, материального потребления для себя и своей семьи, которыми обладали члены ПБ, наглядно демонстрируют, что они не были собственниками. Они были высшей исполнительной властью (top executives), и зажаты они были столь же сильно, как и подчиненные им партийные бюрократы, если не более. Например, в свое время член ПБ Г.В. Романов (прежде - первый секретарь Ленинградского обкома КПСС), один из наиболее вероятных претендентов на место генсека ЦК КПСС, которое впоследствии занял М.С. Горбачев, был снят со всех постов и препровожден на пенсию из-за того, что пополз слух (кстати, ложный), будто он позаимствовал на свадьбу дочери из Эрмитажа царский сервиз.

Надо заметить, что уже секретарь обкома (т.е. человек, находящийся на уровень ниже члена ПБ) мог делать и не такое, и никто этого не замечал. Однако, чем более высокую позицию занимал человек, тем больше людей на нее претендовало, тем больше его позиция “продувалась”, тем больше рисков он нес. В конечном счете, человек, добравшийся до верха советской системы, был повязан по рукам и ногам. Естественно, ни в социологическом, ни в экономическом смысле он не был собственником. Собственник свободен по отношению к предмету своей собственности, а члены ПБ были максимально несвободны. Круговая порука - очень точная характеристика существовавшей у нас системы.

Широко обсуждалась гипотеза (и она наиболее близка к истине), что коллективным собственником в СССР являлась номенклатура. Этой точки зрения придерживались, например, М.Восленский и М.Джилас. К номенклатуре относились все руководители, входящие в административную и в партийную системы подчинения (т.е. около 1 млн. человек). Партийные организации выдвигали и одобряли их кандидатуры. Все кадровые передвижения осуществлялись из соответствующего отдела или ЦК, или обкомов, или райкомов КПСС. Контролируя кадровые назначения, партия, таким образом, контролировала само пополнение “нового класса”¹.

Идея, что номенклатура есть коллективный собственник, интересна. И, тем не менее, как можно охарактеризовать коллективного собственника в составе нескольких сот тысяч человек, где низы ограничивают верхи? Что это за собственник, если низы имеют право в случае, когда они достаточно консолидированы, отказать ему в доверии? Какого рода цели этот собственник может перед собой ставить, и, главное, как он может их формулировать?

Экономику советского типа часто сравнивают с “азиатским” способом производства, для которого также была характерна пирамида чиновников (правда, наверху был царь, но во многих государствах он через какое-то время становился ритуальной жертвой).

Однако я полагаю, что советская система - это уникальная система, в которой верховного собственника, обладающего свободным выбором применительно к объектам общенародной собственности, не было вовсе. Как же могло существовать такое общество, в котором не было верховного собственника? Была ли общенародная собственность разборной? Чем она регулировалась? Специфика СССР и других социалистических стран заключалась в том, что эта собственность в отсутствие верховного собственника реально разборной не была. Ситуация разборной собственности имела место лишь в тех анклавах собственности, которые оставались вне внимания номенклатуры, но не в тех, которые находились в фокусе ее внимания.

Как формулировались основные цели и приоритеты? Предположим, что номенклатура представляет собой не собственника, а исполнителя (executive) в отсутствие хозяина. Но (существенное добавление!) формальный хозяин есть - это советский народ. Так записано в Конституции, и сам слой номенклатуры существует постольку, поскольку он, вроде бы, служит советскому народу. В реальности этого нет: народ не допускается ни к голосованию, ни к реальному выбору, тем не менее формально он - собственник. Из этого следует создание некоего канона, который подавляет не только советский народ, служащий полем разных экспериментов, но и саму номенклатуру. Возникает система самоподавляющейся традиции, которая и замещает отсутствующего верховного собственника. Т.е. номенклатура должна постоянно делать вид, что хозяин есть.

Экономически для нее это выражается в обязанности подавать сигналы, что ее деятельность и основные цели, основные стратегии, которые она избирает, имеют целью повышение благосостояния, укрепление стабильности существования советского народа в лице его конкретных групп. Интересы народа четко формулируются номенклатурой. Но она не может подменить их своими интересами. Она может только пытаться реализовать собственные интересы уже на техническом этапе под видом декларированных народных интересов. Отсюда глобальная неэффективность прав собственности в экономике советского типа.

Но если основные интересы формулируются номенклатурой как общенародные, то должен быть механизм обратной связи. Народ должен ощущать, что номенклатура работает в его интересах. Каким образом он может получить подтверждение прироста своего благосостояния в той целевой функции, которая реализуется?

Во-первых, это наглядное подтверждение. Постоянно должны поступать сообщения о росте благосостояния конкретных социальных групп (скажем, о том, что военным повышают зарплату, пенсионерам - пенсию, где-то построили новую школу). Специфика ситуации как раз в том, что цель № 1 “Повышение благосостояния советского народа и укрепление стабильности его существования” не может быть чисто формальной. Ведь если эта цель не реализуется, другие цели тоже не могут реализовываться! Она и не была чисто формальной, на ее выполнении сосредотачивалась некоторая часть ресурсов.

Во-вторых, это некие сигналы о следовании общенародным интересам, об удовлетворении потребностей всего народа, которые тоже должны постоянно поступать. Возможно, строительство Братской ГЭС, БАМа и не было никому нужно, но оно было явным сигналом. Сигнал об укреплении обороноспособности страны убеждает граждан в росте стабильности их существования - отсюда Белка и Стрелка, Юрий Гагарин, ракеты, танки на Красной площади. Сигналом, долженствующим свидетельствовать о мощи СССР, являлось, например, начавшееся было строительство Дворца Советов при И.В. Сталине. Заметим, что огромные расходы, в которые пускалось советское государство, и оборонного, и чисто претенциозного характера, шли не на удовлетворение потребностей народа (другими словами, не на откуп от народа) и не на удовлетворение потребностей номенклатуры. Вместо строительства Дворца Советов на те же средства можно было бы по две виллы построить каждому члену ЦК, но не построили, а строили зачем-то Дворец Советов!

Дело в том, что существует три цели:

1. удовлетворение общенародных потребностей;
2. удовлетворение потребностей правящей элиты (эти потребности вполне земные, связанные с благосостоянием членов данной элиты и их семей);
3. “свисток”.

Есть старый анекдот: “Почему наш паровоз к коммунизму не едет? Потому что 90 % пара в свисток уходит”. Этот анекдот прекрасно характеризует ситуацию в экономике советского типа. Ее глобальная неэффективность на уровне прав собственности была обусловлена появлением третьей сигнальной цели - “свистка”, воплощение которой в жизнь служило прокладкой между первой и второй целями. Это был сигнал населению, что правящая элита работает на него. Причем и конкретные группы населения, и правящий класс – номенклатура (тоже как совокупность семей) понимали, что данные сигнальные расходы заведомо неэффективны, но, тем не менее, от них не отказывались.

При “азиатском” способе производства происходило то же самое. Зачем древние египтяне возводили эти безумные пирамиды? Ведь вместо них правящему классу, который действительно тогда был коллективным, можно было построить себе домики получше. Но строительство пирамид - та же сигнальная потребность. Народ должен был бояться правящей элиты и слушаться ее. Его уверили, что, если пирамиду не возвести, бог Ра сойдет на землю и всех покарает. А в СССР говорилось: “Если мы не будет производить по 10 тысяч танков в год, империалисты нас захватят и отнимут у тебя, Иваныч, последнюю корову. Читай газеты! Видишь, как они там с неграми поступают”?! Абсолютная тождественность ситуации доказывает фундаментальное, с точки зрения экономической теории, положение: всегда и везде нужен полный безусловный частный собственник; если же интересы частного собственника не защищены, то при любом распределении собственности система экономически будет неэффективна (пар уйдет в свисток).

На свойственный экономике советского типа дуализм цели указывало большинство аналитиков в 1960-70-ые гг. Однако на самом деле имело место не раздвоение, а растроение цели и диссипация того общественного излишка (social surplus), который сосредоточился в руках правящей элиты в силу позитивной особенности общенародной собственности. Имеется в виду следующее: в 1920-30-ые гг. общенародную собственность собрали путем экспроприации всех ценностей у подавляющего большинства храмов, музеев, а также массы частных лиц, а затем накопленную таким образом собственность, куда входило множество уникальных произведений искусства, стали по дешевке распродавать иностранцам. Благодаря этому, вкупе с ограблением крестьянства, Советский Союз получил возможность в короткие сроки провести индустриализацию и создать оборонную промышленность. Более того, в войну советская экономика оказалась на порядок эффективнее даже мобилизационной германской экономики.

Германская экономика и во время войны стояла на том, что там, несмотря на гестапо, СС, концлагеря, сохранялись частные предприятия, хотя их собственники и были сильно ограничены в правах. Как писали после войны руководители германской промышленности, в 1943 г., когда Германия воевала уже четыре года, до 50 % ее производственных фондов продолжало работать на гражданские товары. Например, Германия в разгар войны выпускала легковые автомобили, и последний такой автомобиль был создан в декабре 1943 г. (Для сравнения: в СССР во время войны лишь 15 % промышленности работало на мирные цели, причем половина из них могла трактоваться, как товары двойного назначения, типа мыла.) Вот уровень эффективности самой жуткой мобилизационной экономики! Германия, массово уничтожая свое население, запугала его политически, но экономически ничего сделать с ним не смогла. А наша экономика оказалась идеальной для ведения военных действий, хотя сегодня для нас это слабое утешение (едва ли сегодня нам стоит с кем-либо воевать).

Итак, присущая экономике советского типа потребность “свистка” была источником растраты ресурсов. Но благодаря несовершенству прав собственности возник еще один источник издержек - колоссальная асимметрия информации из-за сознательного сокрытия номенклатурой всех уровней информации о своих истинных интересах.

До 1960-ых гг. балансирование интересов в условиях сильной асимметрии информации происходило в нашей экономике на фоне незаявления правящим классом своих интересов. Заявлять о них считалось неприличным. В ответ они бы услышали: “Там [в США] негров вешают, а ты хочешь хлеб с маслом”! Только в критической ситуации руководитель осмеливался обращаться наверх с просьбой “хлебца подкинуть”. При Н.С. Хрущеве, а затем при Л.И. Брежневе ситуация несколько изменилась - номенклатура перестала бояться говорить о своих интересах, но до этого интересы постоянно скрывались. Элита не могла озвучить, четко сформулировать, сделать явным свой материальный интерес для того же Госплана. Секретарь обкома, желавший, чтобы не только его сын, но и все родственники учились в МГИМО, боялся это желание озвучить, боялся предложить с этой целью открыть еще три таких же института. В результате, имела место конкуренция, взяточничество (причем расплачивались как деньгами, так и административной валютой).

Экономически сознательное сокрытие номенклатурой информации о реально преследуемых ею интересах объективно ведет к следующему. В целом, номенклатура представляет собой колоссальную многоуровневую пирамиду - ПБ, ЦК, аппарат ЦК, министерства, обкомы, райкомы, директора предприятий и т.д. Номенклатура каждого уровня имеет свой скрытый интерес и, следовательно, будет дезинформировать вышестоящие инстанции относительно своих реальных потребностей, дабы постоянно перекачивать к себе ресурсы. Она может удовлетворить свои потребности, лишь таская кирпичи со стройки коммунизма!

Поэтому она извещает вышестоящую номенклатуру – тот же обком – о том, что надо, например, срочно построить большой Дом культуры, ибо этого требует общество, которому негде заниматься духовой музыкой (хотя старый Дом культуры нужно только починить!), и на основе этого строительства решает две задачи. Во-первых, жена второго секретаря райкома становится заместителем директора нового большого Дома культуры, получает стабильную зарплату, кабинет и пр. Во-вторых, у председателя райисполкома за счет усушки и утруски стройматериалов появляется дача. Зарплата жены будет стоить (в советских ценах) где-то 2000 руб. в год, а за 10 лет с учетом дисконтирования - примерно 12000 руб. Дача, вероятно, обошлась в 25000 руб. В итоге, все расходы за 10 лет составят порядка 37000 руб. А сметная стоимость этого замечательного сооружения – 600000 руб., плюс дополнительные штаты нового Дома культуры, расходы на которые за те же 10 лет - еще 150000 руб., итого: 750000 руб. Таким образом, эффект составит 5 %. Причем хорошо еще, если новый Дом культуры будет заполнен хотя бы на 20 %, но в ряде случаев и этого не будет!

История со строительством БАМа - совершенно уникальный пример созидания “свистка”, чтобы под него строить свои карьеры. Очевидно, что много проще сделать карьеру не путем повышения уровня благосостояния подчиненных тебе людей, а путем строительства какого-нибудь грандиозного сооружения, которым все будут пользоваться. Строя его, руководитель понимал, что вскоре переместится на следующую ступеньку административной иерархии. Как бюрократический стимул, это нормально. Однако ненормально, что у советской вышестоящей бюрократии, принимающей решения, отсутствовал критерий эффективности своих проектов. Это уже связано со следующей проблемой - проблемой Госплана.