Отдел I. История (так называемой) статистики

Глава III. Конринг-Ахенвалль-Шлецеровское

направление в статистике, или немецкая школа

государствоведения и ее развитие

до настоящего времени

К упомянутым выше начинаниям в области государствоописания италь­янцев и голландцев, во второй половине XVII в. примыкают немцы и, со свойственным им духом систематики, возвышают это государствоописание на степень некоторого рода систематической, описательной науки. Если мож­но среди одновременного сознательного или бессознательного стремления многих к одной цели приписать личности решительную заслугу как главе нового направления и основателю новой отрасли науки, то, конечно, в дан­ном случае можно только указать на знаменитого гельмштедтского профес­сора Г. Конринга. Он первый сделал попытку начертать систематическое опи­сание государства по главным факторам общественной жизни, создать из этого особую науку и последовательно выделить ее из географии, истории и политики, что, конечно, удалось ему так же мало, как и кому-либо другому из позднейших статистиков его направления. Конринг не оставил нам печат­ного руководства; он излагал предмет свой только на лекциях.

Мы находим у него зачатки обычной до настоящего времени система­тики государствоведения (страна и люди; форма управления, государствен-

Источншс: История и теория статистики в монографиях Вагнера, Рюмелина, Эт-тингена и Швабе / Пер. с нем. под ред. Янсона. СПб., 1879. Приводится в современной орфографии.

Хрестоматия

ное устройство [Verfassung] — администрация [Verwaltung] — управление [Regirung]; способы управления; цели и средства государства). Конринг при­держивается современного государственного состояния и рассматривает каж­дое государство — как позднее стали называть сообразно этнофафическому "методу" (sic) — само для себя. По существу, его новая наука должна быть признана политическим государствоведением современности, подобно тог­дашней истории, чисто описательной, дескриптивной наукой, извлекаю­щей из геофафии, новейшей истории и из публичного права особенно важ­ные для политических учреждений государства и его положения моменты и стремящейся расположить эти моменты по одной руководящей мысли, со­образно их целям в государстве.

Эту выросшую из истории, геофафии и правоведения, но постоянно с ними соприкасающуюся науку, право которой на название самостоятельной науки и даже на имя науки вообще еще до сих пор сомнительно, Конринг сам назвал государствоведением [Staatskunde, notitia rerum publicarum]. Благодаря ему она стала постоянным академическим предметом в немецких университетах<...>

К концу XVII в. для новой "науки" вошло в употребление название стати­стика. О происхождении и этимологии этого слова, как известно, много спо­рили. Чаще всего выводимое непосредственное происхождение этого названия от латинского status или немецкого Staat и аналогия с геральдикой и пр. кажут­ся неправильными. Вернее, по-видимому, словопроизводство Ахенвалля, кото­рый собственно и ввел слово "статистика" во всеобщее употребление. Он про­изводит его от итальянского statista (государственный муж) и понимает под этим выражением "ту часть практической политики, которая заключается в знакомстве со всем современным государственным устройством наших госу­дарств", т.е. то же, что и государствоведение¹. В смысле государствоведения упот­реблялось и употребляется слово статистика в школе Ахенвалля <...>

Высказанный выше взгляд на значение Конринга в деле развития науки государствоведения, названной впоследствии статистикой, прежде всего может быть подтвержден ссылкою на самого Ахенвалля, как на свидетеля. Ахенвалль, так часто признаваемый основателем статистики, нигде не предъявляет своих собственных прав на эту заслугу. Но во всяком случае, мнение, считающее его основателем науки, должно иметь свое оправдание, тем более, что оно было распространено уже в те времена, когда работы Конринга были известны гораздо более, чем теперь, когда они почти забыты.

¹ Впервые находим слово statista и прилагательное от него statisticus в небольшом сочинении 1667 г.; в 1672 г. Helenas Politanus написал "Microscopium statisticum, quo status imperii Rom. Germ, repraesentatur". Наименование: colegium politico-statisticum или просто statisticum появляется в 1720 г. в Иенском каталоге лекций для обозначения статистических лекций (de notitia rer. public). Wappaus'y в особенности должна быть приписана заслуга выяснения значения слова "статистика" (Bevblkerungsstat., II, s. 549 ff.). Сравни также Schubert, 1. с, s. 2, 4, Knies, Statist, alsselbst. Wissens. Kassel, 1850, s. 9ff- с очень верным замечанием, Gueny, l.c.s. 1. Подтверждение этого производства у Guy в Journ. of the Statist, soc. of London, 1865, p. 480 ff.

3. Немецкая эмпирическая социология

Действительно, оба мнения, как то, что Ахенвалль есть основатель статисти­ки, так и то, что предмет этот в основных чертах своих был создан до него в особенности Конрингом, имеют свое основание. Как справедливо говорит Ваппеус, Ахенвалль первый придал полную самостоятельность старинной Кон-ринговской статистике, резко определив содержание ее и цели, сделав ее популярною под именем, хотя бы и не им изобретенным, дав ей более богатое содержание и поставив ее в теснейшую связь с жизнью. Этим Ахен­валль приобрел себе большее значение в статистике, чем Конринг; попытки последнего остались известными лишь внутри тесного ученого круга; труды Ахенвалля приобрели для новой науки весь мир.

Ахенвалль (1749 г.) исходит строго систематически из неглубокого, впро­чем, понятия о государстве; он отличает общее учение о государстве вообще, от изображения единичного, конкретного государства, и занимается только этим последним. Из множества предметов [Sachen] в государстве он называет достопримечательными те, которые в заметной степени влияют (препятству­ют, содействуют) на благосостояние государства, совокупность же этих дей­ствительных достопримечательностей в государстве он называет государствен­ным устройством (в обширном смысле), а учение об этом государственном устройстве одного или нескольких определенных государств — статистикою. Статистика является у него историческим учением о государстве в противопо­ложность философской или настоящей науке о государстве (соответственно общему государственному праву и государственной политике). Задача такой статистики заключается в познании государства. На первом плане стоит при этом все то, что в особенно заметной степени влияет на благосостояние госу­дарства. Цель статистики заключается в изображении современных достопримеча­тельностей государства по достовернейшим и новейшим сведениям.

Польза статистики велика для множества лиц, в особенности же для правоведов и государственных деятелей. Государственные достопримечатель­ности излагаются под рубриками: страна и люди. По отношению к стране рассматриваются географические ее элементы, с точки зрения политичес­кого их значения, и особенное внимание останавливается на произведениях страны. Жители страны рассматриваются как люди вообще, с точки зрения их числа, причем обращается внимание на различную плотность населения и ее причины, на особенности жителей, особливо же рассматриваются они как граждане. Здесь определяются прежде всего основные начала государствен­ного устройства [Grundverfassung], т.е. отношения между главою государства и подданными (государственное право и т.д.), а затем излагается государ­ственное управление [Regierungsverfassuug], т.е. установления, не определя­емые основными законами и не касающиеся собственно правительства или же его достоинства и чести. Здесь излагается организация властей и их раз­ветвление сообразно отдельным отраслям государственной деятельности, в особенности церковное, школьное, судебное, финансовое и военное дело, администрация и то, что мы называем хозяйственной политикой (законами государственного благосостояния). Народная экономия входит в статистику под последней рубрикой, следовательно, не как самостоятельный предмет,

Хрестоматия

а как объект государственной опеки, неизбежной при господстве политики вмешательства. Затем, в заключение, при помощи политики выводятся ме­роприятия, содействующие народному благу, или правила государственной политики, совокупность которых Ахенвалль называет государственными ин­тересами (Staatsinteresse). Таким образом, статистика становится основани­ем для практической политики, а конечной ее целью является достижение государственной мудрости через познание государств.

Из сказанного ясно видно, что и у Ахенвалля статистика является тем же, чем она была еще у его предшественников, а именно: описанием совре­менного государства...

Для нас здесь особенно важно то, что статистика Ахенвалля действи­тельно была только одним государствоописанием, только наукой чисто опи­сательной. У Ахенвалля нет и следов стремления из отдельных статистических данных выводить всеобщие правила, или законы, как, например, законы раз­вития государства, или развития отдельных функций государственной жиз­ни, или же законы народного хозяйства в государстве. Вывод каких-нибудь правил государственной мудрости есть нечто совсем иное, не говоря уже о том, что подобного рода выводы скорее ставились как требования по отно­шению к статистике, чем выполнялись на основании ее на самом деле. Воп­рос о народонаселении Ахенвалль обходит несколькими словами. Изображе­ние данных посредством цифр являлось очень редко; наиболее заслуживав­шие в то время внимания формальные моменты государственной жизни действительно труднее всего поддаются числовому выражению. Правда, го­ворилось, что необходимо исследовать причины государственных достопри­мечательностей, но на государство смотрели внешним образом, не прони­кая далее за эту внешнюю оболочку...

Глава IV. Направление Зюсмильха — Кетле,

или собственно статистическая школа и ее развитие

до настоящего времени

XVII в., видевший зарождение систематического государствоописания, представляет также и первые опыты научных работ в другом направлении статистики. С того уже времени начали пользоваться систематическими на­блюдениями над массами известных явлений в человечестве для вывода об­щих правил, относящихся к строю этих явлений. Первые работы относились к области движения народонаселения; явилось сознательное, хотя еще и не вполне ясное стремление выводить естественные законы движения народо­населения из сведений, собираемых духовенством о рождениях и смертях (крещениях и погребениях). Это было шагом вперед на почве настоящей статистики, сущность которой, по нашему мнению, заключается в том, что сознательно предпринимаются систематические наблюдения над массами

3. Немецкая эмпирическая социология

явлений, прежде всего в области человеческой жизни, — с целью уяснения причинной связи и вывода законов движения этих явлений, и в том, что затем эти наблюдения действительно употребляются для означенной цели. Научное стремление открыть причинную зависимость и законы явлений, происходящих в человечестве, впервые обнаруживается в полной чистоте у Зюсмильха, который в этом смысле должен считаться первым "настоящим " статистиком. Его предшественники и первые преемники, из которых не­которые, например, Гроунт и др., во всяком случае, были также воодушев­лены этим научным стремлением, — все равно, руководствовались ли они по преимуществу практическими целями, отыскивая годные к употребле­нию основания для пенсионных касс, для вдовьих касс и для касс страхова­ния жизни, или были просто математиками, которые при употреблении статистических данных имели по преимуществу в виду приложение их к исчислению вероятностей. В отличие от настоящих статистиков, как Зюс-мильх, может быть удобно было бы назвать политическими арифметиками тех из них, которые преследовали практические цели, математиков же отли­чить именем "вычислителей вероятностей". Оставляя без внимания менее зна­чительных статистиков, мы должны признать, что задачи истинно статисти­ческого направления Зюсмильха вновь поставлены были только со времени Кетле, в более, правда, величественном виде и с объективной точкой зре­ния, без сравнения более возвышенной, хотя, впрочем, Кетле действовал совершенно независимо от Зюсмильха и даже, вероятно, не был знаком с его трудами. Поэтому Кетле сделался основателем новой школы настоящих ста­тистиков. Шаг от Зюсмильха к Кетле был переходом от телеологизирующей физикотеологии к естественнонаучному, физическому направлению <...>

М. Вебер

О методике социально-психологических

обследований и их обработки¹

Лёвенштейн Адольф. Из глубины. Письма рабочих. Берлин: Моргенферлаг, без года [1908]. 127 с. Он же. Рабочие — философы и поэты. Т. 1: Жестянщики, горняки,

Источник: Weber M. Zur Methodik sozialpsychologischer Enqueten und ihrer Bearbeitung // Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. 1909. Bd. 29. Пер. с нем. M.H. Грецкого.

¹ В названии работы М. Вебера использовано французское слово "enquete" в смысле "обследование, исследование" (буквально: расследование; с этим юридическим смыс­лом связано и второе значение: "анкета"). В этом значении оно в то время и позднее использовалось довольно часто, в том числе в английском языке. — Сост.

Хрестоматия

металлурги, текстильщики, вышивальщики, печатники, ткачихи, домашние работ­ницы. Берлин: Издательство Ф.Фровайн, преемник: Моргенферлаг, 1909. 102 с. Он же. Жизненная трагедия одного поденщика. С предисловием А.Л. Берлин: Там же 1909. 173 с.¹

Издатель этих документов сам живет как пролетарий и полупролетарий. Несомненно, он честно стремился и приложил усилия к тому, чтобы улуч­шить свое, оставшееся неполным, юношеское образование — путем самостоя­тельной работы, чтения и даже слушал много университетских лекций. Как социал-демократ он оказался в счастливом положении, имея возможность под­держивать контакты со своими пролетарскими товарищами и постоянно их расширять с помощью все более широкой корреспонденции. Он использовал эту корреспонденцию для искренне задуманной и воспринятой, хотя теорети­чески не такой уж ясной пропаганды отчасти действительных, отчасти приду­манных "ницшеанских" идеалов (отклик на которые у рабочих, насколько я мог до сих пор это увидеть, мало напоминает Ницше, но гораздо больше, например, Шиллера и других подлинно буржуазных моралистов, хотя имеются и отклоняющиеся тона в духе ницшеанского идеала личности). Далее, он ис­пользовал свои отношения для того, чтобы собрать чрезвычайно ценный в своем роде "классово-психологический" материал. Через эту корреспонденцию и в связи с нею в его руки попали многочисленные, короткие или простран­ные, иногда почти с целую книгу, жизненные воспоминания, откровенные признания, моральные соображения, поэтические и музыкальные произведе­ния и т.д. Так что, просматривая приведенные записи, получаешь впечатление, что поток неудовлетворенной потребности в сообщении со стихийной силой вырвался наружу, использовав предоставленную ему возможность.

Далее Л. [Лёвенштейн. — Пер.] на основе этих отношений очень умело подготовил две анкеты (Fragebogen) для получения необходимых сведений. Одну анкету — о всеобщей забастовке, дополнив ее вопросами относитель­но личных и профессиональных отношений опрашиваемых лиц. Многие от­веты на главный вопрос, благоприятствующие всеобщей забастовке, были получены еще до разочарований, связанных с русской революцией, и се­годня почти сплошь устарели. Затем, вдохновленный подходящими ответа­ми на дополнительные вопросы, Л. подготовил еще одну, более системати­зированную анкету. Примерно в двух дюжинах вопросов он стремился выя­вить отношение опрашиваемых рабочих (горняков в Рурской, Саарской и Силезской областях, текстильщиков и рабочих-металлистов в Берлине и Форсте, соответственно в Золингене и Оберштайне) к их работе, к соци-

¹ Levenstein Adolf. Aus der Tiefe. Arbeiterbriefe. Berlin, o.J. [1908]. Morgenferlag, 127 S. Ders.Arbeiter-Philosophen und -Dichter. Bd. I: Blech-, Berg-, Metall-, Textil-Arbeiter, Sticker, Handschumacher, Backer, Buchdrucker, Weberinnen, Dienstmadchen. Verlag F. Frowien, Auslieferung: Morgenferlag, 102 S. Ders.Lebens-Tragodie eines Tagelohners. Mit Vorwortvon A.L. Berlin, 1909, ebenda, 173 S.

3. Немецкая эмпирическая социология

альным властям (государству, церкви, партии, профсоюзу), к культурному достоянию и к радостям жизни, выявить их желания, надежды, разочарова­ния и жизненные настроения.

Наряду с этим, в ходе более долгой переписки, он получил примерно 5200 ответов (на 8000 анкет: очень благоприятный результат, особенно при большом количестве вопросов), которые в качестве дополнительного матери­ала содержали подробные высказывания ранее упомянутого вида. Ценность этого материала заключается в том, что, с одной стороны, это сведения, предоставленные единоверцу, к которому, например, как к "товарищу", можно обращаться на "ты". С другой стороны, не было никакой фильтрации и систематической обработки содержания, которая непременно возникла бы, если бы официальные, будь-то профсоюзные или партийные инстанции или служащие, запрашивали или даже только принимали сообщения: в этом слу­чае, при всем желании участников, ответ был бы пристрастным, в основном просто соответствующим официальным принципам и шаблонам; "советы" насчет ответов сказались бы значительно сильнее, чем это имело место в данном случае, а непосредственность ответов гораздо сильнее была бы нару­шена, чем это, по общему впечатлению, имело место сейчас. Непреходящая заслуга Л. — при всех очевидных методических слабостях его анкет¹ — состоит

' В первой анкете вопрос о всеобщей забастовке был поставлен таким наводящим образом [suggestive], что ответы на него не имели ценности, даже если бы они и не исходили преимущественно из благоприятно расположенных к ней (тогда) кругов. Не в меньшей степени во второй анкете вопрос о том, что "угнетает" ["dmcke"] рабочих (зависимость от работодателя или низкая зарплата), является настолько наводящим, добавим еще искусство применения жирного шрифта, — что ответы на него почти не имеют ценности. Многие другие вопросы также весьма неметодичны, а отчасти и гро­тескны: что думает опрашиваемый об общественных делах, когда он совсем один ле­жит в лесу... Среди большого числа вопросов (обычно спрашивают слишком много)... не должны были бы отсутствовать вопросы о месте рождения, профессии отца, количе­стве и видах прежней работы. Вопрос о виде работы должен не просто обозначать рабочее место, а звучать примерно так: "Что за работу выполняете Вы в настоящее время?" Вопрос о том, какую работу рабочий охотнее выполнял бы вместо нынешней, должен быть строго привязан к предпосылке, что другая работа тоже будет пролетарс­кой. Целесообразны и дают в целом пригодные результаты, хотя далеко несистематич­но поставлены, такие вопросы: о чем думает рабочий во время работы (при обработке ответов следует тщательно отделить тех, кто отмечает, что не может думать, от тех, кто ничего не может сказать об этом, — здесь нужна точная казуистика!); професси­ональные интересы опрашиваемого [Befragte]; желания, которые он удовлетворил бы в первую очередь при увеличении его дохода; его отношение к алкоголю (при правиль­ной обработке материал довольно ясно показывает, какие основания, обусловленные профессией и внепрофессиональные, имело бы антиалкогольное движение в социал-демократии без влияния хозяев); об отдыхе, чтении, влиянии партии и профсоюза; об отношении к Богу и к местной церкви (обычно такое отношение отсутствует); об ожиданиях и надеждах (сопоставление первого и второго обследования Л. показало бы характерные изменения настроений после русской революции, — однако надо было бы сначала изучить: не обусловлены ли они чем-то другим).

Хрестоматия

в том, что стоящее вне партии частное лицо вообще вступило на этот нелег­кий путь и таким образом получило материал, обладание которым составляет предмет его гордости, а также требует большой осторожности и осмотритель­ности при научном его использовании. Трудности, однако, начинаются как раз с вопроса о применении и применимости [полученного материала] для действительно научных целей. А они значительно больше, чем Л. видит и, по-видимому, может и "хочет" увидеть.

Примеры одного определенного вида возможного использования дают три приведенные выше публикации. Из них третья, при всем том потрясаю­щем, что мы узнаем из личной жизненной судьбы ее автора, с чисто науч­ной точки зрения оказывается самой бесполезной. Новых сведений она нам не дает. Ее отличие от обычных беллетристических сочинений подобного содержания покоится на том, что она, подобно разве что "Дневнику одной потерянной", претендует на "подлинность" в повседневном смысле слова.

Избранные письма, которые Л. издал под названием "Из глубины", име­ются в печати и, кроме того, многократно обсуждались, так что я не могу к этому добавить ничего нового. Скорее я сошлюсь на рецензию X. Херкнера в "Ежегоднике" Шмоллера (1909, s. 1332)

Вторая публикация ("Рабочие — философы и поэты") показывает образ­цы материала, который при очень сильном расширении заслужил бы анализа с психологической и филологической стороны². Так как образцы теперь

' Я только хотел бы верить, что Херкнер, делая выводы из своеобразных выска­зываний ткача Рихтера из Форста насчет его внутреннего отношения к работе (s. 1334 внизу), не оставил незамеченным то, что это бездетный рабочий. Если бы он заботился о пяти-шести детях, его жизненная философия была бы, вероятно, несколько по-другому окрашена, или, может быть, он нашел бы для нее гораздо меньше времени или совсем не нашел бы времени. Этим, впрочем, ничуть не умаляется красота того, что он говорит; только Херкнер должен был бы с большей осторожностью интерпре­тировать свое, само по себе вполне справедливое суждение о том, что вид отношений к работе зависит не только от специфики работы, но и от особенностей самих рабочих.

² Сегодня можно было бы указать разве что на характерную роль, которую играет Шиллер (в драматическом опыте одной наборщицы, см. указанное место на 5. 54), или на то обстоятельство, что единственный собственно лирический талант, о котором гово­рится в собрании сочинений (скромный, но все же талант), присущ не промышленному рабочему, а одному бедному, еще молодому крестьянскому поденщику (см. s. 75); или на легкость, с которой настоящий (маленький) талант чеканит эпиграммы (s. 19) из фраз или прямо-таки из свободных сочетаний звуков, когда его принуждают к "глубокомыс­лию" и т.д. Действительно характерное, в особенности характерное для "класса", едва ли найдется. Хорошее изобразительное искусство одного вестфальского машиниста (s. 31Я далее) — содержательно лучшее в этом отношении. Ожидаемых новых форм здесь не найти, а новых точек зрения по психологии пролетариата совсем немного (их наличие все же составляет достоинство). Предисловие лучше бы отсутствовало; как обычно, оно только ослабляет впечатление, в чем легко убедиться, несмотря на благие намерения.

3. Немецкая эмпирическая социология

представлены, остается не проясненным, к какому типу материала они отно­сятся, в особенности, насколько они подверглись "отбору": качественному отбору или отбору "характерного" (и в каком смысле характерного?). Для цели публикации это не упрек, однако отмечает границу ее значения.

Далее, невозможно просто полагаться на собственное суждение Л., ибо "широта", с которой в очерке "Из глубины" один рабочий, принадлежащий к хорошо знакомому, совершенно деклассированному пролетарскому типу, достаточно характеризуемому немногими выписками из его писем, начи­нает высказываться (смотри об этом у Херкнера), есть следствие определен­ной некритичности, в чем я убедился лично. Она будет также помехой при собственно научном использовании материала. При этом за Левенштейном определенно должен быть признан беллетристически-писательский талант, у которого, однако, для "художественной" изобразительной силы прежде всего полностью отсутствует самое важное: стремление к простоте. Однако несмотря на это, хотелось бы сказать: из-за его большой начитанности, которая при его тяжелых жизненных условиях, несомненно, должна быть особо поставлена ему в заслугу, в нем не пробуждается потребность в разъяс­нении причинных отношений с помощью педантичного подсчитывания всего исчислимого. Вместо этой трезвой и самой по себе такой существенной для смысла и цели подобной работы он пользуется самыми примитивными обы­вательскими представлениями. Это весьма неблагоприятно для шансов на серьезную научную обработку его материала. Прежнее его использование, подобно литературному доению коровы, имеет чисто деловой характер (при этом я думаю не просто о материальной выгоде, а как раз о теперешнем всего лишь сочувствии и рядом с ним — об использовании, взывающем к беллетристическому вниманию). Удовлетворяющая научным требованиям систематическая обработка материала не обещает, согласно моему опыту в таких вопросах, который распространяется только на часть, примерно на '/_ц, но, по мнению Л., лучших ответов — никакого "делового"успеха: никаких соответствующих требуемой работе денежных шансов, ибо только огромная, не боящаяся долгих месяцев собственной сортировки, учета и расчета, дей­ствительно никогда полностью не оплачиваемая рабочая сила и радость труда могли бы, как сейчас будет показано, сделать из этого нечто действительно полезное. Никаких сенсационных шансов: результаты, правда, обещают опре­деленный научный интерес, но, несмотря на неизбежный объем работы, — никаких неожиданностей, действующих на широкую публику.

После того как Л. уже связался с рядом своих коллег, господин Яффе и я тщетно пытались поставить его на путь использования принадлежащего ему Материала в соответствии с научными требованиями. Однако Л. считал по­добную работу вспомогательной и при ее выполнении, если только он ее Делал (или же предоставлял делать одной барышне!), он оказывался нето­чен, — это обнаружил предпринятый проф. Яффе дополнительный конт-

Хрестоматия

роль получения относительных чисел. Отдельные числа снова и снова не сходились с суммами, классификация по категориям возраста и зарплаты давала различные результаты, причем причина этого не была выявлена (и т.п.). И прежде всего, он не предоставил свой материал для дополнительного контроля, по-видимому, из-за некоторого страха, что кто-нибудь сможет отнять у него его "сокровище", на котором он сидит, подобно Фафнеру на кладе Нибелунгов. Однако прежде всего должно быть констатировано, что обработка, которая не проконтролирована легитимным специалистом, не будет иметь никакой — ни малейшей! — научной ценности. Дело не только в том, что две или три пары глаз всегда видят больше и увереннее, чем одна пара. Прежде всего речь идет не о чисто механической классификации и рас­четах, которые один обрабатывающий может сделать мимоходом или через третьих лиц, и определенно не только антипатия к подобным работам, но также и постоянное ее прерывание из-за трудовых обязанностей Л. никогда не даст ему возможности найти время и покой для действительно полного обсчета материала, требующего месяцев напряженной работы (сначала, что­бы его не отпугнуть, я указал ему только на самые элементарные началь­ные ступени). Об этом можно очень сожалеть, также и ему самому, но тут уж, учитывая его положение и особенности, ничего не изменишь. К сожале­нию, кажется сомнительным, что он пойдет по единственному надлежаще­му пути: предоставить материал специалисту (также не каждому любимому "специалисту"), который его по-настоящему обработает, чтобы затем из­дать его как общее дело.

Обработка материала должна удовлетворять, как минимум, следующим требованиям. Анкеты должны сначала сортироваться по [территориальному] происхождению, профессиям, возрастным группам, а внутри них — по ка­тегориям зарплаты. Это Л. по моей инициативе сделал. Однако он не указал те случаи, когда в его исходных данных отсутствовали подобные сведения (например, данные о зарплате), хотя такие случаи, насколько мне извест­но, имелись. Вообще надо сделать в точности различимым (по территори­альному происхождению, группам возраста и зарплаты), как часто не было ответа на тот или иной вопрос. Подсчет должен распространяться не только на вид ответа ("Да" или "Нет"), но, кроме того и прежде всего, также на приводимые мотивы. При этом очень тщательно следует отличать неполный или неясный ответ от действительно индифферентного ответа. А при анализе мотивов необходимо проявлять величайшую тщательность в отношении их оттенков и комбинаций. Разумеется, эта задача не решается указанием на одни "числа", но все же получает необходимый твердый остов в количе­ственной частоте: каков самый меньший из указанных мотивов (всегда сна­чала разделенных по месту работы, профессиям, группам возраста и зарпла­ты и только потом вместе).

3. Немецкая эмпирическая социология

Л., который застрял в любимом представлении, будто "прочувствование" и "переживание" являются последней инстанцией познания в рассматривае­мой области, на своем собственном материале мог бы легко убедиться в проти­воположном. Он, например, наверняка не удовлетворился бы тем, чтобы на основе общих соображений представить неприязнь горняков к сдельной зар­плате как всеобщее явление, если бы он взял на себя труд привлечь сюда свои цифры, преобразованные из абсолютных в относительные. Ему сразу же стало бы ясно, как хорошо его материал может служить для иллюстрации того:

что, вообще говоря, и горнорабочие, в возрасте надежд, примерно до 30 лет или чуть меньше, в количестве, не считающемся незначительным, а иногда и в большинстве, предпочитают сдельную зарплату;

что степень этого предпочтения зависит от [территориального] проис­хождения [provenienz]; например, обнаруживаются очень характерные раз­личия в Рурской, Саарской и Силезской областях;

что материал, сгруппированный по группам зарплаты, может служить для проверки и критики взгляда, будто сменную зарплату предпочитают только малопроизводительные рабочие и т.д. (При этом необходимо, чтобы была подвергнута контролю каждая группа зарплаты, дифференцированная по территориальному происхождению, затем снова расчлененная по возрас­тным группам, как это, впрочем, всегда должно происходить — так же, как дифференциация ответов по семейному состоянию должна осуществляться по каждой из этих подгрупп.)

И по вопросу об уровне "радости труда" простая перепроверка класси­фицированных относительных чисел дает хотя и не поражающие, но все же немаловажные факты:

степень "радости труда" в молодые годы различается в зависимости от территориального происхождения, а с возрастом постоянно уменьшается;

затем она постоянно уменьшается у горнорабочих и текстильщиков всех территорий происхождения, даже при соответствующем уровне зарплаты (здесь также следовало бы учитывать различие по возрасту группам зарплаты), в то время как у рабочих-металлистов положение вещей выглядит отчасти по-другому — а почему? — и т.д.

В этих случаях "прочувствование" и подобное ему ничего не дает. Для всех отдельных вопросов скорее необходимо сначала потребовать классифи­кацию ответов и мотивов во всех подробностях (причем, наряду с указани­ем полученных относительных цифр, совершенно необходимо указать не­обработанные цифры, чтобы иметь возможность правильно измерить абсо­лютный вес первых).

Далее, следовало бы затронуть вопрос: были ли и в какой форме (а такие Формы, как известно, имеются; некоторые из них уже испробованы) полу­чены корреляции между отдельными группами характерных ответов нараз-

Хрестоматия

личные вопросы¹. Только совместные попытки тренированной руки и того, кто с любовью и постоянством погружен в исходный материал, могут по­казать, где это стоит делать. Лишь после того, как из [исходного] материала все "исчислимое" получено и поставлено в связь одно с другим, можно было бы на этом основании попытаться выявить пролетарские "типы" мышления и восприятия — формальные и содержательные (никогда их не смешивая).

Сам Л. предпринял некоторые начала подобных попыток, подробнее сказать о которых я здесь не считаю себя вправе. Априорно неприемлемыми, как я хотел бы заметить, я считаю его категории — не всегда, но как самое первое начало. Во всяком случае, необходимо подходить к проблеме с изме­ряемыми цифрами, т.е. тщательно исследовать различия частоты определен­ных стилистических форм выражения, идейных направлений интересов и т.д. в зависимости от территориального происхождения, возраста, уровня зарплаты и т.п. При этом должны быть исключены неясные случаи, а несом­ненные, если это возможно, осторожно сгруппированы в "типы" (и их ком­бинации или же переходные формы между ними). Все это, однако, предпо­лагает очень осторожную, все время возобновляемую проверку в сопостав­лении с исходным материалом. При этом, естественно, следует также ис­пользовать более обширные частные высказывания и корреспонденции.

С особенно большой осторожностью нужно при этом подходить к попыт­ке вычленить специально "пролетарские" направления ощущений. Ибо этот материал снова подтвердил, по крайней мере для меня, старый опыт, что способ восприятия пролетариата в основных чертах более похож на обратный перевод "буржуазного" способа восприятия в естестственное и "домартов-ское"² восприятие, чем это иногда думают априористские классовые теорети­ки. Само собой понятно, что из характера материальных интересов ясно выс­тупают рационально следующие различия в содержании представлений [про­летария]. Но уже в области тех типов представлений, которые далее ведут к "основам" собственно классового положения, а затем к непосредственным жизненным целям и надеждам, обнаруживается вид "пафоса", по существу, столь отличного от того, который следовало вдолбить последовательному мар­ксисту, что можно оказаться в опасности увидеть в пролетарии (а здесь речь идет о партийных социалистах) только "мелкого буржуа" в случайно изме­ненном положении интересов. Во всяком случае, вовсе не легко сказать, в каком месте выражается нечто такое, как собственная пролетарская жизнь

¹ В принципе необходимо потребовать, чтобы для всех значительных вопросов каждый
раз было установлено: х% тех, кто на вопрос а ответил Ь, на вопрос с ответил d и притом
к у по причине g, к 7% — по причине g и т.д. Разумеется, это надо понимать cum grano
salis. Но иногда таким образом выявляются самые неожиданные связи.

² До революции в марте 1848 г. в Германии. — Пер.

3. Немецкая эмпирическая социология

чувств, ищущая самостоятельные пути, соответствующая собственным куль­турным ценностям. Так как преобладающее большинство опрошенных Л. лиц приняло близко к сердцу правило: «Ваша речь состоит из "да, да, нет, нет"», в целом остаются около '/₆ или меньше лиц, от которых поступили сообще­ния о мотивах (отчасти правда очень подробные) для подобных исследова­ний, — конечно, не большой, но для начала все же и не маленький материал. Действительно, удовлетворительное его использование требует очень значи­тельной, добросовестной и трезвой работы.

В настоящее время я считаю очень малыми шансы, что эта работа вооб­ще будет выполнена. По мере старения материала снижается интерес к нему, о чем остается соболезновать и самому Л. Несомненно одно: нечего и думать о научно значимом использовании всего исходного материала без его пере­дачи для обработки или — если сам Л., несмотря на все внутренние и вне­шние препятствия, найдет охоту и время для таковой — без последующего контроля образованным специалистом. Сам Л., при лучших намерениях, не говоря о неизбежных постоянных перерывах в его работе, имеет слишком живую фантазию и слишком ангажирован своим (вполне понятным) инте­ресом к "открытиям", чтобы он мог трезво сам себя контролировать, как это необходимо, совершенно отвлекаясь от вопроса о том, что подобные работы, где для этого представляется возможность, должны были бы вы­полняться под постоянным наблюдением двух или трех пар глаз. Это опреде­ленная самоотверженность, которая является неизбежной и тем самым при­знается за Л. Хотя, по имеющемуся опыту, я сомневаюсь, сможет ли он заставить себя сделать это. Однако, не должна же появиться работа, которую можно оценить только как субъективный сантимент.

Продолжать только прежний вид использования материала было бы, при научном рассмотрении, просто недостойно — это должен был бы при­знать и Л. Любопытство и сочувствие очень быстро пройдут, материал ус­тареет или же будет заменен лучшим, более новым, хотя, может быть, и менее обширным. Деловые (в широком, не обязательно обижающем смыс­ле слова, — смотри выше) и научные интересы здесь прямо противоречат друг другу, и Л. должен выбрать, какому из этих двух господ он хочет и может служить. После того, как я все же потратил некоторые усилия на переговоры с Л., мне пришлось отказаться от других работ, чтобы продол­жить явно безнадежную попытку побудить его к такому способу действий, которые уже неизбежны. Материал, имеющийся в его руках, не должен оставаться мертвым накоплением писанины, постепенно превращающей­ся в макулатуру.

Я публикую эти строки только для того, чтобы другие, кто когда-либо в будущем столкнется с этим материалом, заранее знали, на что они могут рассчитывать.

Хрестоматия

Т. Гейгер Социальное расслоение немецкого народа

Опыт социографии на основе статистики Предисловие

Если даже статистика вырождается у наших политиков в детскую игру, по­скольку они используют цифры для от­чета, то мы, наоборот, никак не должны забывать, что без цифр нет расчета.

ОноредеБальзак. "Служащие"

Статистика — это метод, прислуга, всегда готовая служить многим на­укам. Обойтись без нее не может и социология, в особенности, когда она как наука хочет точно описать состояние и жизнь современного общества. И на нее распространяется предубеждение, занесенное Леонардо да Винчи в па­мятную книжку: "Тот, кто пренебрегает высшей точностью математики, пи­тает путаницу, вместо того, чтобы положить конец премудрости софистов, которая не несет в вечность ничего, кроме вздорной, шумливой болтовни".

Но социология не статистика. В этом отличие современной точной науки об обществе от тех устремлений, которые заметны у Зюсмильха и продолжа­ются вплоть до Георга фон Майра: использовать статистику как обществен­ную науку.

Число само по себе ни о чем не говорит. Оно отвечает на вопросы, и только на конкретные вопросы, такие, как "сколько", "что" и "как".

Социография хочет описать сегодняшнее общество или общество про­шлого. Она устанавливает факты, характеризует их по их свойствам, при­знакам, значению. Она типизирует. Ее типы — это средние или нормальные типы. Идеальные типы социография оставляет общей теоретической социо­логии. Статистика нужна ей, чтобы определить количественный вес найден­ных и описанных типов, отдать самой себе отчет в относительной важности собранных фактов.

Этому служит статистика и в данном исследовании. Установление при­знаков, значимых для классового расслоения народа или рядов признаков, — дело социологической интерпретации действительности. То же самое и отобра-

Источник: Geiger Т. Die soziale Schichtung des Deutschen Volkes. Soziografischer Versuch auf statistischer Grundlage // Soziologische Gegenwartsfragen. Heft 1. Stuttgart: Ferdinand Enke Verlag, 1932. Пер. с нем. В.Г. Ионина.

3. Немецкая эмпирическая социология

жение функции классов в динамике общества. Однако к знаменателю под знаком деления нужен еще и числитель над ним — его ставит статистика.

Я бы хотел, чтобы это исследование было воспринято как конкретный пример, демонстрирующий значение и границы статистического метода в точной социографии.

Приготовление блюд обычно длится дольше, чем трапеза. Рабочие опе­рации по сбору данных оказываются почти столь же объемны, как социоло­гическая оценка, которая к тому же ввиду невероятного разнообразия явле­ний должна оставаться краткой и отрывочной. Однако речь идет здесь для меня не столько о результатах, сколько едва ли не более о том, чтобы пока­зать пример метода. Поэтому надо шаг за шагом отчитываться о методах определения данных. Кроме прочего, числа, которые демонстрирует автор, имеют для читателя смысл и ценность только в том случае, если он знает, откуда они берутся. В ином случае он беззащитен перед их властью.

Я хочу предупредить возможные возражения против организации иссле­дования: в социографической оценке отсылки к числовым результатам ана­литической части менее определенны, чем, должно быть, ожидает читатель. Тем не менее взаимосвязь глубока, насколько это возможно. Вероятно, ка­чественные оценки любой части населения как таковой возможны также и без расчетной основы, поскольку числа никогда не служат исходным ма­териалом для качественных оценок. Однако в исследовательской практике лишь статистические методы делают сплошь видимыми слои населения, от­носительно которых должна быть дана типологическая оценка. Какая вели­чина должна быть затем придана зафиксированному типу в общественном ансамбле, говорит лишь соответствующее число. Но если типы уже опреде­лены количественно на основе статистических множеств, то нет более нуж­ды от случая к случаю повторять рассчитанные числа либо ссылаться на них.

Я благодарен господину доктору Гансу Рёллю, ассистенту экономичес­кого семинара при Высшей технической школе Брауншвейга. Он с большим умением оказал мне поддержку в предварительной проверке статистическо­го материала и основных расчетах. Ориентиры моей работы, которым он чутко следовал, были в его руках достаточно гибки, чтобы не подвергать факты насилию. По его инициативе я также изменил в некоторых деталях первоначально предусмотренные шкалы.

Раздел II. Социально-статистические основы3. Формирование картины социальных слоев

Обозначим два основных широких подхода как грубую и глубокую клас­сификации. Грубая классификация разделяет население по шкале производ­ственных отношений, не задаваясь вопросом о социологической значимос-

Хрестоматия

ти результатов; она формирует, однако, соответственно подходу, особый средний слой, объединяющий мелких предпринимателей и выделяющихся высокой квалификацией получателей заработной платы и окладов. Далее бу­дет показано, что такая картина социальных слоев, насколько бы она ни была полезна применительно ко многих экономическим вопросам, очень мало обещает с социологической точки зрения. Схема грубой классифика­ции служит также в первую очередь для сравнения (и критики) с прежними оценками, в основе которых лежит по большей части то же самое расчлене­ние на три слоя. Противопоставление этой схеме картины глубокой класси­фикации одновременно показывает, каких изменений шкалы классифика­ции требует переход от экономическо-объективистского к хозяйственно-социологическому и универсально-социологическому подходу.

Глубокая классификация непосредственно служит социологическим це­лям познания. Трехступенчатая схема о слишком многом умалчивает, она должна быть заменена пятиступенчатой. Сопоставим две ступенчатые схемы: