Раннее христианство и наука. Вера и знание. Становление христианской теологии

Главный (если не единственный) предмет размышлений любого средневекового мыслителя – Бог. Главная научная проблема – познание Бога. В поздней античности, в первые века нашей эры отцами церкви была построена система христианской теологии, которая и стала главной наукой средневековья. Основные богословско-философские проблемы этого периода (II-V вв.) – теологическая (единство и троичность Бога, отношение лиц или ипостасей и т.д.), христологическая (отношение божественной и человеческой природы в Христе), антропологическая (первородный грех, свобода воли, грех и спасение, душа и тело).

Христианская наука о Боге складывалась постепенно, долго, трудно, мучительно, в ожесточённых спорах, в непримиримой борьбе с ересями и еретиками. Споры вызвал уже самый первый и простой вопрос: а нужна ли вообще христианину наука? Полезна она для него или вредна? Как относиться к уже созданному египтянами, вавилонянами и эллинами научному знанию? Стоит ли изучать эти науки и тем более посвящать свою жизнь занятиям наукой? Что наука даёт вере, способствует ли она или препятствует достижению конечной цели человека?

Первоначальное отношение христиан к науке (языческой, эллинской мудрости) было отрицательным. «Нищета духа» и детская простота противополагалась «мудрости мира сего».

Непримиримый Тертуллиан считал недопустимым всякое проникновение науки в пределы веры: Иерусалим несовместим с Афинами. После Христа и Евангелий не нужна более никакая наука. Целью жизни является спасение, вечная жизнь с Богом, а то, что нужно для достижения этой цели, указано в Библии. Бог открыл через пророков всё, что нужно знать человеку. Того, что он не открыл, знать человеку и не нужно. Вера не нуждается ни в каком «разумном», рациональном, научном обосновании. Наука вообще – порождение грехопадения и гордыни человека. Ведь что наука по самому существу своему? Наука – это стремление вкушать плоды с древа познания, это стремление человека самому быть как Бог! И тем самым - устроиться в мире без Бога. Поэтому Бог и запретил первым людям есть плоды с древа познания: человек благодаря знанию истины может поступать по собственному разумению, сам может создать всё, что ему нужно. Зачем ему тогда Бог? Устремившись к древу познания, мы и отпали от Бога, уступив «лукавому советчику». Наука рождает одни лишь ереси, заблуждения, грех и ведёт к отпадению от веры и Бога, стало быть – к вечному проклятию. Именно к разуму и логике Евы апеллировал дьявол, призывая её доверять самой себе, своим чувствам и своему собственному разумению, а не следовать слепо непонятному и произвольному запрету Бога.

Непонятность, противоречивость, нелепость, абсурдность положений вероучения или текстов Библии свидетельствуют лишь о слабости человеческого разума, его неспособности понять бесконечную мудрость Бога. Лишь безумец может предпочесть свой собственный разум – Божественной истине. То, что в христианстве противоречит фактам и логике – не «неразумно», а сверхразумно. Разум, логика, наука – не столько союзники и помощники веры, сколько её противники. Сила веры не только не зависит от её «разумности», от рационального обоснования, но напротив: вера тем сильнее, чем она «неразумнее». Верую, ибо нелепо. Зачем верить, если можно знать? Верят именно в то, чего знать нельзя. Предметы веры – вне достижимости науки. «Вера» в человеке – именно та сила, которая позволяет ему признать за истинное то, что противоречит фактам и логике! А факты и логика дают истину низшего, второго сорта – знание, для спасения несущественное, в лучшем случае - безразличное.

Подобное отношение к науке существенно и характерно для христианства, проходит через всю его историю. Более чем через тысячу лет после Тертуллиана, в XIV в., авторитетный богослов св. Григорий Палама рассуждал совершенно аналогичным образом. Наука – «внешняя» мудрость, плотская, пресмыкающаяся, земная, бесплодная, суетная, - не знание, собственно, и не истина, - наука не очищает, а обчищает душу, обманывает и обкрадывает её. Наука ничего не даёт для знания о Боге, ничего не даёт для приобретения веры, не ведёт человека к Богу, не делает его богоподобным, поэтому учёность – вещь «пустая, вредная и бессмысленная». Заниматься наукой – «вникать в пустоту». Христос «мудрость» учёных превратил в безумие. Наука – «обессмысленная Богом мудрость», «мудрость губительная для богоугодной жизни». Философию и науку греков «внушили демоны» (Иоанн Златоуст). Когда явился Христос, мнимая эллинская мудрость стала глупостью и «по разоблачении своего срама стала ещё срамнее», «пресмыкаясь в грязи срамных и гнусных страстей». Зачем после того, как Слово Бога пришло во плоти, нужна ещё «наука внешних философов», зачем «стариться напрасно, сидя перед чадным светильником»? Надо вкусить наук, чтобы понять, что не стоит понимать, чтобы их презреть. От науки не только нет никакой пользы, «но и величайший вред», поскольку «венец зла, главнейший диавольский грех – гордость – возникает от знания!»[36]. Наука – настоящий змеиный яд. У святых отцов церкви наука – дело суетное и презренное.

Чтобы обрести знание настоящей истины, надо оставить грех, оставить «многочтение», остановить «блуждание ума», выполнять заповеди, посвятить себя «односложной молитве» и через неё «восходить к Богу». Без нравственной чистоты с любой наукой будешь глупцом, а без всякой науки и философии вполне можно приобрести «Божию мудрость» и приобщиться к Богу. Для чего знание движения светил и спрятанных в земле металлов? Если мы не будем знать истину о земле, море и звёздах, «это ничуть не помешает нам получить обетованное блаженство» (Василий Великий). К Богу ведёт лишь любовь и соблюдение заповедей. Не надо корпеть всю жизнь над толстыми книгами. Иоанн, «венец пророчества», поднявшийся на высшую высоту знания, всю жизнь провёл в пустыне и не читал ничего, даже священных книг. «Воинство Бога живого» научилось «божественному знанию от рыбарей и неграмотных». «Рассуждающую способность души» тоже надо совершенствовать, но как? – «выгоняя всё, что мешает мысли стремиться к Богу»[37]. Начало «истинной науки» – страх Божий: «вот истинные наука и познание; и даже начала его, то есть страха Божия, не может вместить никто из страстных любителей суетной философии…»[38]. Как страх Божий может войти в душу, если она занята разнообразными рассуждениями? Надо «распрощавшись с ними всеми», посвятить себя Богу и «наполниться любовью к нему». Надо «разгладить» дощечку души, чтобы она стала «пригодной для запечатления дарований Духа». Истинное знание – «свыше», «благодать». Эту благодать Палама понимает как невыразимый мистический опыт. Истиной можно называть лишь постижение того, что ведёт к блаженной жизни, а не верное знание мира. Научное многознание лишь умножает скорбь души. Надо «бодрствовать в песнопениях и молениях к нашему Создателю» и «наполняться поистине несказанной и божественной радостью» (Григорий Агригентский), а не тратить жизнь на «бесполезные занятия пустыми вещами», то есть наукой. Ведь последняя цель – «обещанные Богом будущие блага, богосыновство, обожение, откровение небесных сокровищ, их приобретение и наслаждение ими»[39]. Разве нужны для этого математика и физика? «Для чего же нам знание, не приближающее к Богу?». Даже малейшая примесь науки под самым благочестивым предлогом «уже ослабляет должное ревнование» (Василий Великий).

Однако другие отцы-основатели христианской церкви занимали более осторожную, примирительную позицию. Оказалось, что без помощи философии и науки невозможно ни изложить христианское вероучение, т.е. сказать, во что же, собственно, мы веруем, в чём наша вера, ни защитить свою веру от нападок, ни решить важнейшие догматические, вероисповедные вопросы, ни разрешить возникающие между самими христианами богословские споры. Верит ведь всё-таки человек как разумное, мыслящее животное. У неразумных животных религии нет – у них нет представления о Боге. Верит именно разум, даже если его называют «сердцем». Климент Александрийский, например, как и Юстин, защищали правильный христианский «гнозис». В некоторых отношениях и при правильном применении наука полезна верующему, её правильное употребление благотворно. Змеиный яд при правильном применении приносит пользу. Ориген, Григорий Нисский и другие «отцы церкви» предприняли первые попытки систематической научно-философской рефлексии над содержанием христианского вероучения и создания системы теологии. В этой работе они использовали достижения, понятия, теории античной философии и науки, создали христианский сакрально-когнитивный комплекс. Что есть Бог, как его познать, как его мыслить, какие понятия и определения применить, что означает творение, в каком отношении Бог находится к миру, как связаны время и вечность, в чём смысл и причина грехопадения, что есть зло и каково его происхождение, как душа связана с телом, что происходит с душой после смерти, что такое рай и ад, как совместить существование зла и вечные муки с бесконечной любовью Бога к человеку? Библия даёт богатейшую пищу для размышлений средневековых учёных и философов, в ходе которых и были построены системы христианской теологии.

Приведёмлишьодин пример, характерный в аспекте методологии научно-богословского познания. Псевдо-Дионисий Ареопагит видит три пути (метода) познания Бога. Катафатический метод (т.е. положительное, утвердительное богословие) 1) приписывает Богу все «высокие» предикаты – единство, благо, свет, любовь, красоту, мудрость, справедливость, могущество и т.д. и 2) усиливает их до бесконечности, определяя Бога как сверх-сущее (всереальнейшее, всесовершенное существо), сверх-могущество (всемогущее существо), сверх-мудрость (всезнающее существо), сверх-свет, сверх-благо, сверх-жизнь и т.д. Однако «сверх» означает по сути «не». Бесконечное усиление означает отрицание. Поэтому положительное богословие переходит в отрицательное, апофатическое богословие, которое отрицает о Боге всё, что присуще «твари» (например, Бог не имеет тела). Этот метод богопознания делает для нас совершенно ясным, что все слова и суждения - лишь неадекватные символы невыразимого, безымянного, невысказываемого, непостижимого и т.п. Мы не знаем и не можем сказать, что есть Бог, мы можем лишь сказать, что он не есть, определить его отрицательно. Древнеиндийские упанишады повторяют об абсолюте - «не то, не то, не то…». Бог не только невидим, неощутим, невообразим, но и немыслим. Непостижимое постигается посредством постижения его непостижимости (Николай Кузанский). К самому высшему и сокровенному познанию мы устремляемся, «отрешаясь от всякой умственной деятельности». Таким образом, отрицательное богословие приводит к третьему пути богопознания – мистическому: «когда ум погружается в таинственное молчание, в безмыслие (алогия, аноэсия), тогда человек непосредственно ощущает Бога в состоянии экстаза». Ареопагитики – один из главных источников средневековой христианской мистики. Теоретическая мистика признаёт существование особого, мистического опыта, который даёт высшее, сверхчувственное и сверхразумное, сверхумное, сверхлогическое познание, которое достигается лишь после всех других видов познания, после всех размышлений, исчерпания всех возможностей рационального познания и при условии добродетельной жизни. Добродетельная жизнь, в частности, аскетическая практика, признаётся важнейшим методом познания Бога.

Палама поясняет: есть таинственные энергии и действования Бога в человеке, которые сильнее всякого слова и смысла. Человеческий ум может «прикоснуться к Божьему свету и удостоиться сверхприродного богоявления, сущности Божией конечно не видя, но видя Бога в Его божественном проявлении, соразмерном человеческой способности видеть…»[40]. Эти Божественные проявления – «необычайнейшее» в человеческом опыте, они – «недостижимо непознаваемы», «так что имени, способного их точно выразить, нет»[41]. Тем не менее «святые мужи» видят в самих себе этот «божественный свет», или «умный свет», получают «сверхприродные и несказанные созерцания». Этот Божий свет есть не «знание», а нечто большее. Это - тайна, «которая известна лишь испытавшим». Чистые сердцем видят Бога, но тот, кто доверяет собственным рассуждениям, различениям и умозаключениям, «тот вообще не может ни понять духовного человека, ни поверить ему»[42]. Невозможно «природным рассудком и приёмами плотской философии» исследовать и измерить «глубины Божии». За «оставлением сущего» и прекращением работы ума следует «неизречённое созерцание», незнание, которое «выше знания», мрак, но ослепительный. Это не знание, но – единение, «превышающее природу ума», в котором он «сливается с запредельным» (Дионисий Ареопагит), «окунается в лучи неприступного света» и «вкушает Божии озарения». Так наука лишается своего статуса наиболее совершенного

Становление христианской теологии завершается в системе Аврелия Августина, который глубоко и всесторонне использовал античное научно-философское наследие для обоснования и систематизации христианского мировоззрения. Он уже был совершенно убеждён, что между верой и наукой нет и не может быть противоречия. Напротив, они существенно едины и взаимосвязаны: «верь, чтобы понимать; понимай, чтобы верить» (crede ut intelligas; intellige ut credas). Вере, однако, принадлежит первенство. Наука без руководства веры (церкви) впадает в заблуждения. Лишь вера в Бога даёт учёномуабсолютно прочную точку опоры во всех его поисках и размышлениях. Но знание само по себе, не направленное на познание Бога, бесцельно и бессмысленно, пустая «похоть очей», грех. Августин, по существу, был христианином-платоником, и потому стоял в теории познания на позиции крайнего антиэмпиризма: «не выходи в мир, а возвращайся к самому себе: внутри человека пребывает правда». Душа богаче, чем весь внешний мир, весь Космос. Бог – «отец умственного света», процесс познания совершается, как и всё существующее, благодаря непрерывному «вмешательству» Бога. Человек сам по себе не способен ни существовать, ни познавать. Всякая истинная мысль во мне – от Бога. «Душа разумная и мыслящая … не может сиять сама по себе, но сияет в силу участия в ином, правдивом сиянии». Высшее познание – озарение, дарованное Богом, когда он «освещает» душу светом вечной истины (теория божественной иллюминации). Полнота истинного познания достигается лишь после освобождения от телесной оболочки, после смерти, когда душа «видит Бога». Наука – это знание тварного мира. Наука – это не мудрость. Мудрость – лишь в знании о Боге, о вечности, о грехе и спасении. Ведь конечной целью познания является не само по себе знание, но спасение, вечная жизнь с Богом. Наука служит временному, мимолётному, плотскому. Мудрость же, знание Бога, - то, что даёт спасение души, вечное блаженство.