рефераты конспекты курсовые дипломные лекции шпоры

Реферат Курсовая Конспект

Позитивизм в философии науки

Позитивизм в философии науки - Лекция, раздел Философия, Лекции по истории и философии науки. Начиная изучение какой-либо дисциплины Преобладающее Направление В Современной Философии Науки Берёт Своё Начало В П...

Преобладающее направление в современной философии науки берёт своё начало в позитивизме XIX в., который, в свою очередь, заимствует свои главные общефилософские идеи у классиков британского эмпиризма - Ф.Бэкона, Д.Локка, Д.Беркли, Д.Юма.

Основоположник позитивизма О.Конт был уверен, что время метафизики, или «спекулятивной философии», прошло. В противовес сложной диалектике Гегеля он выдвинул простой «великий основной закон» развития человеческого разума, «закон трёх стадий»: человечество в целом в своём духовном развитии закономерно проходит три основные исторические стадии – 1)теологическую, или «фиктивную» (начальную), 2)метафизическую, или «отвлечённую» (переходную), 3)научную, или позитивную (окончательную). Эти же три стадии проходит в своём умственном развитии каждый человек, повторяя вкратце историю развития человеческого рода. Каждый из нас был в детстве - «теологом» (наивно верил в сказки), в юности – «метафизиком» (романтическим мечтателем, переоценивающим свои силы), в зрелом возрасте – «физиком» (человеком опытным, практическим, знающим свои возможности).

На первой стадии ум склонен «за» всеми явлениями усматривать действие «сверхъестественных» разумных существ и в своих наивных «объяснениях» даёт полную волю фантазии. Самая развитая форма такого взгляда на мир – монотеизм (иудаизм, христианство, ислам). Верующий всегда остаётся большим ребёнком, которому нужен большой Отец и утешающие сказки. На второй стадии антропоморфные существа заменяются отвлечёнными «сущностями», Бог уступает место «природе вещей», «субстанции» и «субъекту». Философы – романтики ума, исполненные юношеской интеллектуальной дерзости, пылкости, наивной уверенности в своих силах. Им хочется познать сразу «всё», окончательную истину в последней инстанции. Они нескромны и не умеют спокойно и терпеливо работать.

Позитивная стадия, наконец, отказывается от всех «абсолютов», от «абсолютного» знания, от исследования «первых причин» и «последних оснований», «мира в целом», «сущего как такого», Бога и бессмертия и проч. Подлинная наука всецело сосредоточивается, комбинируя наблюдение и рассуждение, эксперимент и теорию, на изучении постоянных связей между данными в опыте конкретными явлениями, на их последовательности и подобии. Наука никогда не замахивается на абсолютное, вечное и бесконечное, будь то «дух» или «материя». Она ограничивается скромным, трезвым и систематическим наблюдением фактов и их последующим обобщением. Она всегда решает конкретные и практически полезные задачи. Метафизика (философия) сделала своё дело и она должна исчезнуть, уступив своё место науке, или «позитивному мышлению».

«Позитивное», т.е. положительное мышление – это мышление 1)реальное, в противоположность «химерическому»; оно отбрасывает с порога «вечные проблемы» и «непроницаемые тайны» и занимается исключительно тем, что доступно и решаемо; 2)полезное: оно должно непрерывно улучшать жизнь людей, а не удовлетворять праздное и бесплодное любопытство «знания ради знания», ради «феории», «чистого созерцания сути вещей» и т.п.; 3)достоверное в противоположность сомнительному: метафизике так и не удалось стать настоящей наукой, и она ею никогда и не станет; «вечные вопросы» – арена вечных споров; 4)точное в противоположность смутному, убедительное само по себе, а не в силу давления и авторитета; 5)созидательное, а не критическое, полемическое, отрицательное, революционное, разрушающее и т.п.

Позитивизм особо подчёркивает невозможность какого-либо «сверхчувственного», «априорного», «абсолютного», иначе говоря - метафизического знания. Характерная черта позитивизма, по разъяснению Конта, заключается именно в признании недоступности для человеческого ума всех тех возвышенных тайн, о которых говорит религия, и которые пытается «разумно» и «научно» решить метафизика.

Позитивизм продолжает линию эмпиризма и его завершающей формы в Новой философии – агностицизма. А именно, Конт исходит из утверждения Юма о том, что всё наше знание о мире без исключения имеет эмпирический, опытный характер. Позитивизм отчасти опирается и на Кантовскую критику метафизики: отрицая возможность априорного или трансцендентального знания, Конт полностью согласен с Кантом в том, что мы ничего не знаем и не можем знать о вещах «самих по себе», о Боге, мире в целом, душе и бессмертии. Дело науки – просто точное и досоверное описание чувственно воспринимаемых явлений.

Ключевое слово для позитивизма Конта и его последователей в XIX-XX вв. – факт. Позитивное мышление признаёт одни лишь факты опыта – нечто бесспорно и очевидно имеющее место, данное в наблюдении или эксперименте. Оно не спрашивает, далее, о том, почему имеют место такие-то факты, оно просто их устанавливает и систематизирует. Оно не спрашивает о «сущности» наблюдаемых явлений, о том, что стоит «за» ними – это вопросы «метафизические», ненаучные, праздные и пустые. Научно лишь описание, а «объяснение» – это «философия». Вопрос о «причинах» – не «позитивный». Задача учёного состоит лишь в том, чтобы подвести отдельные факты под более общий факт. Например, закон всемирного тяготения Ньютона вовсе не «объясняет», «что такое» тяготение, в чём заключается его «сущность», «почему» тела притягиваются друг к другу. Он просто точно описывает, каким образом они притягиваются и движутся, по какому закону, - и более ничего. «Тяготение» – тоже всего лишь факт, а именно, общий факт, который сводится к множеству отдельных фактов «падения» тел, измерения «веса», движения Луны и планет и т.д. Так называемые «законы» науки – это тоже обыкновенная констатация фактов, только более сложных. Это – систематизация фактов, установление их порядка, последовательности, подобия. Законы науки просто сводят вместе, в один «большой факт», в одну краткую запись, множество отдельных, «маленьких» фактов. Это – очень важный для понимания позитивизма вопрос. Любая теория сводится им в конечном счёте просто к констатации фактов. Если присмотреться внимательнее к научному знанию, то окажется, что собственно никакой «теории» не существует, а всякое «объяснение» – видимость. Ничего, кроме фактов, мы не знаем и знать не можем. Это, собственно, позиция Юма, со всей ясностью изложенная им в критике понятия причины.

Позитивное мышление, по Конту, распространялось постепенно. Его проявления заметны уже в античности, у Аристотеля, Евклида, Архимеда. Его победное шествие, однако, началось лишь с Бэкона, Декарта и Галилея, и к середине XIX в. оно стало господствующим, хотя охватило ещё не все области познания. Главный пробел – изучение общественных явлений. Для завершения системы наук необходимо создать «социальную физику», т.е. применить в познании общества тот метод, который оказался столь плодотворным в познании природы. Эту важную будущую часть научных знаний Конт назвал социологией. Идея социологии, таким образом, возникла в общем русле натуралистического, позитивистского и физикалистского подхода к изучению человека и общества.

С позитивизмом связано и рождение самой идеи «философии и методологии науки». В наступившую новую эпоху «позитивного», т.е. конкретно-научного, мышления, философия не умрёт: она должна занять своё место в общей системе научного разделения труда. Она должна стать одной из частных наук, стоять в их ряду, а не «над» ними, и отказаться от всяких претензий на особое положение, на исключительное знание - «метафизическое», «абсолютное» или «трансцендентальное». Философ – это также учёный, со своей конкретной научной задачей: он должен не специализироваться в одной из наук, а изучать то, что все их связывает и объединяет, т.е. их общие понятия, общие принципы, общенаучные методы. Синтез наиболее важных результатов всех наук необходим для создания единого научного мировоззрения, соединящего данные всех наук в целостное и одновременно научно обоснованное представление о мире. Анализ должен разработать логику и методологию науки для более осознанного и успешного прогресса научного знания.

Сведение философии к роли «служанки науки», к частной науке – достаточно общее определение позитивизма в философии вообще.

Позитивизм с самого начала связан и с определённым пониманием социального назначения науки. Научное знание для Конта – высшая, самая совершенная форма знания. Оно способно к непрерывному и безграничному расширению. Оно представляет собой поэтому единственное действительно прочное, незыблемое основание для социального и технического прогресса человечества, для бесконечного совершенствования жизни людей. Наука может и должна положить конец общественным кризисам, революционным потрясениям цивилизованных наций. Конт был ярким представителем сциентизма и социального оптимизма. Он отстаивал концепцию линейного, мирного, постепенного прогресса, прогресса в рамках порядка. Позитивное, научное мышление не любит революций, всякой «анархии», социального хаоса, потрясений и войн, ничего «иррационального». Все эти социальные бедствия – следствие умственной анархии, разброда в умах, морально-интеллектуального хаоса, который немыслим в науке, основанной на «положительном мышлении» и который уничтожается и исключается только наукой. Она вырабатывает «общие идеи», общую, единую, научную социальную доктрину, необходимую для достижения и поддержания социальной стабильности, согласия, гармонии и порядка. Наука позволит осуществлять научное управление обществом, т.е. его постепенное совершенствование, реформирование. От ужасного – к плохому, от плохого – к терпимому, от терпимого – к посредственному, от посредственного – к хорошему, от хорошего – к превосходному и т.д. до бесконечности: вперёд и вверх! Быстрее, выше, сильнее!

В XX в. эти идеи заново и с большой силой отстаивал К.Поппер, представитель постпозитивизма, или критического рационализма, критик «тоталитаризма» (в том числе марксизма и коммунизма) и теоретик «открытого общества». Знать, чтобы предвидеть; предвидеть, чтобы действовать; действовать, чтобы добиться успеха и жить лучше! Любовь как принцип, порядок как основание, прогресс как цель – вот основные лозунги Конта.

Заметим на будущее, что философ позитивистского склада склонен абсолютизировать современное ему научное знание, пренебрегая историей науки и не учитывая возможности его качественного изменения в будущем, склонен рассматривать развитие науки как простое накопление, расширение, прибавление знаний (и здесь – прогресс в рамках порядка и никаких «научных революций»!). Такое понимание развития науки впоследствии получило название кумулятивноймодели. «Первый» позитивизм опирался в основном на механику и теорию эволюции Дарвина.

 

Аналитическая философия науки. Неопозитивизм (логический эмпиризм)

Аналитическая философия продолжает линию позитивизма, выработанную Контом. Неопозитивизм и аналитическая философия вообще «хороши» тем, что обращают внимание на язык, на способ выражения мысли, требуют ответственного обращения с языковыми средствами выражения знания. Они одновременно «плохи» тем, что сводят философию к анализу языка, а остальные философские проблемы считают псевдопроблемами – вопросами, которые неверно поставлены или не имеют научного смысла.

Неопозитивизм – это позитивизм, принявший новую форму: логическогопозитивизма, или - логического эмпиризма, или - логического атомизма. В отличие от «первого позитивизма» это – не пропаганда «позитивного мышления», а преимущественно – анализ языка науки. Появление новой формы вызвали новые проблемы.

Происхождение и сущность неопозитивизма невозможно понять без учета научной революции XIX – начала XX вв., в особенности - кризиса математики.

Математика всегда была образцом научности, строгости мышления, доказательности. Но что такое «строгое» доказательство»? Всякое доказательство исходит из аксиом. Что такое «аксиома»? «Самоочевидное» положение, которое и принимается без доказательства в силу «самоочевидности». То, что через точку вне данной прямой в плоскости можно провести лишь одну прямую, параллельную данной прямой, т.е. не пересекающую её, «очевидно». Казалось бы, именно эта «очевидность» и является познавательным источником и достаточным обоснованием истинности этой аксиомы (или постулата). Однако Лобачевский, например, принял прямо противоположную аксиому и построил систему неевклидовой геометрии, совершенно «неочевидной», и даже противоречащей наглядной интуиции, и тем не менее - логически непротиворечивой, столь же доказательной и не менее богатой содержанием, чем евклидова. Отрицание «очевидного» пятого постулата (аксиомы) Евклида не привело к логическому противоречию, не разрушило геометрию, а привело к её плодотворному развитию. Следовательно, в качестве аксиом в науке вполне могут выступать и не «очевидные» интуитивно и даже прямо противоречащие наглядной «очевидности» положения. Если до начала XIX в. источником аксиом математики считались свойства самого «ума», или интеллектуальная интуиция(Декарт), или некое чистое созерцание(Кант), то теперь, после создания неевклидовых геометрий, вопрос снова стал открытым: на чём основаны аксиомы? Каков их источник? Можно ли их признать «истинными» или «достоверными»? То, что аксиомы не являются эмпирическими обобщениями, то есть не имеют своим источником и критерием опыт, было ясно XVII-XVIII вв. всем, даже закоренелым эмпиристам. Оказалось теперь, что их источником не является также и «разум», или сами способности познающего субъекта.

С аналогичной проблемой столкнулась и арифметика. Поскольку доверие к очевидности и наглядности как источнику достоверного математического знания было подорвано неевклидовыми геометриями, постольку естественно было попытаться обосновать геометрию, да и всю математику при помощи арифметики, а арифметику свести к логике. Всё-таки логику мы знаем лишь одну, никто со времени Аристотеля не открыл каких-то «других» законов мышления. Однако традиционная аристотелевская формальная логика не подходила для обоснования математики. Одному из создателей аналитической философии, немецкому математику и философу Г.Фреге (1848-1925), удалось придать традиционной логике новую форму («запись понятий»), при помощи которой он надеялся свести исходные математические понятия, прежде всего понятие натурального числа, к понятиям логики, т.е. свести арифметику к логике или вывести арифметику из логики, а затем из арифметики вывести геометрию и всю остальную математику. Так возникла программа логицизма в проблеме обоснования математики. Однако и она столкнулась с принципиальной трудностью. Посредником между логикой и арифметикой оказалось теория множеств Г.Кантора.Второй основоположник аналитической философии, знаменитый учёный и общественный деятель Б.Рассел (1872-1970), обнаружил, что исходное понятие «множества» скрывает в себе логическое противоречие. Он сформулировал знаменитый парадокс Рассела, который говорит о том, что множество всех множеств, которые не являются своим собственным элементом, является своим элементом тогда и только тогда, когда оно им не является.

Таким образом, математика снова стала загадочной: что является источником математического знания? Математика – это знание о чём? Что, собственно, является предметом математики? Можно ли говорить об «истинности» математических теорий, если они могут исходить из прямо противоположных аксиом?

В этой точке, в результате возникшей проблемной ситуации, и начинается новое, «аналитическое», философское исследование оснований математики (а вместе с ней и всей точной науки о природе и даже «знания» вообще): Готтлоб Фреге, Бертран Рассел, Алфред Уайтхед (1861-1947), Людвиг Витгенштейн (1889-1951) и др. закладывают основы первой формы аналитической философии - неопозитивизма.

Они прежде всего подвергают логическому анализу начальные, простейшие понятия математики, правила математического вывода (доказательства) и пытаются вывести арифметику из логики и целиком формализовать математику при помощи логики, то есть создать такую её символическую модель, в которой стала бы совершенно «прозрачной» её логическая форма. Цель такой формализации – устранить логические противоречия. Так началось создание символической логики.

Этот «аналитический поворот» означал одновременно переход философии от исследования «познания», «чувственности», «рассудка», «мышления», «сознания» и т.д. - к исследованию языка науки. Дело в том, что если источником математики признавался разум или, как у Канта, особая познавательная способность «чистого созерцания» (как формы чувственности), то предметом философии науки и были «разум», «чувственность», «созерцание», познавательные «способности» человека и их «деятельность», которая и порождает знание вообще и научное знание в частности. Однако теперь, когда происхождение начальных понятий и аксиом и их достоверность стали непонятными, философия науки в поисках прочной, вполне «позитивной», несомненно данной и наличной опоры для иследования обращается к простому и совершенно очевидному факту: «аксиома» есть просто исходное утверждение в некоторой цепочке выводов, т.е. просто некоторое предложение, или высказывание(пропозиция), выраженное в каки-то знаках языка, из которого затем выводятся по законам логики «следствия» – т.е. другие высказывания или предложения. Если выразиться ещё точнее, «аксиомы» - это просто исходные формулы, т.е. соединение произвольно установленных знаков (символов, «алфавита») по заранее установленным правилам. «Доказательство» – это «вывод» из этих начальных формул, точнее – переход от данной формулы по заранее установленным правилам преобразования к другой формуле, «теореме».

Два исходных тезиса неопозитивизма таковы:

1. Логика и математика, то есть всё «строгое» знание (доказательное, необходимое и всеобщее, «априорное», «аподиктическое», неэмпирическое) – это не знание, не познание каких-либо реально существующих объектов, а всего лишь условный формальный язык, при помощи которого упорядочивается знание о реальном мире (о фактах). Все предложения «формальных наук» - аналитические или тавтологические. Исходные аксиомы )формулы) создаются произвольно, это своего рода «конвенции», условные соглашения, продукт договора между учёными – использовать данные знаки (язык) таким-то образом.

2. Все собственно знание о мире, о вещах, о реальности имеет чисто эмпирическое (опытное) происхождение. Это знание всегда – синтетическое, т.е. оно возникает в рузельтате синтеза ощущений, чувственных восприятий в опыте (наблюдении и эксперименте) и не может быть получено чисто логически, умозрительно. Это просто знание фактов, того, что просто дано нам в опыте. Самое сложное знание есть просто большой и сложный факт. Фактическое знание - синтетическое, т.е. постоянно прирастающее, расширяющееся, новое знание.

Неопозитивизм, таким образом, принимает кантовское различение аналитических и синтетических, эмпирических и априорных суждений, и исходит из этого различения. Однако в отличие от Канта он утверждает, что все априорные суждения – аналитические, а все синтетические суждения – эмпирические. Сущность неопозитивизма, согласно формуле представителя «Венского кружка», австрийско-американского философа Рудольфа Карнапа (1891-1970), может быть выражена одним принципом: не существует априорного и в то же время синтетического знания. Неопозитивизм в собственно философском отношении идёт, таким образом, от Канта «назад к Юму». Нет «априорного» знания о реальности, нет «трансцендентального» знания об условиях возможности опыта. Науки изучают реальный мир путём опыта, и научному знанию во всех «реальных» науках доступны только факты. Философия же должна заниматься анализом искусственно и произвольно созданного языка, как инструмента науки с целью его совершенствования. Философия существует для того, чтобы помогать науке в её развитии (как «служанка» науки). Никакого самостоятельного познания мира она не даёт.

Неопозитивизм возник, таким образом, как попытка решения реальной и трудной проблемы. Его породило само развитие научного знания, трудности его роста. Непозитивизм пытался понять сущность теоретического знания в науке и определить его отношение к эмпирическому знанию, к фактам опыта. Его представители были убеждены в том, что чисто «умозрительное» созерцание некоей «сущности вещей» невозможно. Вслед за традицией классического эмпиризма неопозитивизм продолжает и старую традицию средневекового номинализма – реально существует лишь единичное, конкретное, чувственно воспринимаемое, отдельные вещи и факты. Всё «теоретическое» знание есть не «созерцание» некоего особого бытия, не познание «подлинной действительности», скрытой «за» поверхностью ощущений и чувственных восприятий-образов, а созданная учёными условная игра в символы, язык, на котором теоретики разговаривают друг с другом и при помощи которого они описывают данные опыта, упорядочивают факты, делают их сокращённую символическую запись. Теория не «отображает» реальность, а просто записывает на условном языке «наблюденные» факты.

Неопозитивизм стремился к полной формализации математики и всего научного знания. Он хотел создать единый для всех учёных идеальный язык науки, в котором все термины (символы) были бы однозначны, а структура языка науки, или «высказываний» учёных, точно совпадала бы с логической структурой – эта последняя стала бы в идеальном языке науки совершенно «прозрачной». Каждый научный термин должен иметь одно точное «значение», т.е. один точно фиксированный «референт», иначе говоря, некоторый простой, атомарный факт непосредственного опыта. Неопозитивисты не стремятся создать теорию «мышления» и не говорят о «понятиях» (слово очень неопределённое, не зря его так любил спекулятивный философ абсолютного Гегель) – они говорят о значении терминов. Предметом философии науки, например, не является «понятие массы» в физике, а «значение термина m». Логический эмпиризм не исследует «суждения», или «мысли», - их занимают исключительно предложения, языковые выражения, системы знаков – ясно различимые, твёрдо фиксированные, всем видимые и доступные. Вся наука для них – это большая система знаков (язык), соединённых по определённым правилам во всё более и более крупные цепочки, знаковые структуры – и в этой системе надо навести однозначный, идеальный порядок. Каждый символ тогда займёт своё место и будет иметь точно определённую функцию внутри единой системы. На этой основе можно отделить научное знание от ненаучного, в том числе от философии и метафизики (проблема демаркации) и свести всё научное знание к констатации элементарных и совершенно несомненных фактов опыта.

Неопозитивизм попытался прежде всего провести точную «линию демаркации» между теми предложениями, которые имеют научный смысл, от тех, которые его не имеют. При этом вполне допускается, что высказывания, не имеющие научного смысла, имеют какой-то другой смысл (т.е. они не бессмысленны), в том числе и крайне важный для людей, но они должны быть изгнаны из сферы науки.

Исключительно важно для всей программы неопозитивизма признание существования абсолютно твёрдых нейтральных фактов, то есть фактов, которые устанавливаются и имеют неизменное значение совершенно независимо от каких бы то ни было теорий – так называемый эмпирический базис науки. Научный смысл имеют лишь такие утверждения, которые поддаются верификации или фальсификации. Верификация и фальсификация – это просто соотнесение высказывания (предложения) с фактами. Верифицируемо такое утверждение, которое конечным числом шагов может быть сведено к простому высказыванию о фактах (констатации атомарного факта или конечной совокупности фактов). Фальсифицируемо такое утверждение, которое хотя бы в принципе может быть опровергнуто каким-нибудь фактом, то есть возможен такой факт, который противоречит данному высказыванию. Иначе говоря, такое высказывание, которое в принципе не может быть опровергнуто никаким наблюдением или экспериментом, вообще не имеет научного смысла («Бог всё видит» - это предложение имеет нравственное значение, но не имеет научного смысла. Неопозитивизм стремился тщательно отделить собственно научное знание от других видов «высказываний» и был уверен, что точная граница здесь существует. Провести её можно путем логического анализа «высказываний» и сведения их к «атомарным высказываниям» о фактах.

Неопозитивистская программа философии науки сразу после своего появления породила большие ожидания и надежды, в 20-30 гг. XX в. она осуществлялась с энтузиазмом и были получены многообещающие результаты. Однако вскоре начались разочарования. В 60-х гг. в западной философии уже было общепризнано, что неопозитивистская программа в достижении своей главной цели потерпела неудачу. Логический эмпиризм в результате внешней критики и внутренней самокритики постепенно сошёл со сцены и трансформировался в новую форму аналитической философии - лингвистический анализ, а также в «постпозитивизм»: «критический рационализм» и «историческую школу в философии науки».

Критика неопозитивизма, а также его самоотрицание и внутреннее разложение были обусловлены тем, что он, при всей своей ориентации на науку, не соответствовал реальной практике научного исследования. В реальной науке нет жёсткой границы между теорией и фактами. Наука не строится формально, машинно, механически, по принципу «этажей», когда первый этаж строится независимо от второго, построение второго ничего не меняет в первом и т.д. Наука, скорее – органическое целое, где всё взаимосвязано. В том числе теория и факты: не только теория соответствует фактам, но и факты соответствуют теории.

Поясним это на примере основополагающего для неопозитивизма принципа верификации. Он утверждает, что научный смысл имеют лишь те высказывания, которые могут быть сведены к констатации атомарных фактов. Но что такое «факт», да ещё и «атомарный», то есть – совершенно простой и далее неразложимый? В неопозитивизме были две версии ответа на этот вопрос: согласно первой, факт – это высказывание, фиксирующее непосредственное чувственное восприятие индивида (феноменализм); согласно второй, факт – это «протокол учёного», т.е. записи, фиксирующие результат научного наблюдения или эксперимента, преимущественно – результаты измерений при помощи соответствующих приборов (физикализм).

Первый вариант ведёт к солипсизму, то есть – к признанию абсолютной субъективности всякого знания, что в корне противоречит основному устремлению науки. Чувственное восприятие само по себе субъективно, мимолётно, изменчиво, а наука даёт объективное, общезначимое знание, и если именно факты должны быть опорой науки, то они никак не могут быть простыми субъективными «ощущениями» и «восприятиями».

Второй вариант сталкивается с той непреодолимой трудностью, что все «протокольные предложения» учёных выходят далеко за пределы «непосредственно воспринимаемого» и имеют сложное значение. Что значит, например, что «термометр показывает ноль градусов по Цельсию»? В опыте нет этого «Цельсия», я его не «наблюдаю». Что такое «градусов»? Ведь «градус» и «одно деление на шкале термометра» – не одно и то же. Что мы, собственно, здесь измеряем? Какую такую «температуру»? Градусник, чёрные риски, красный столбик ртути я вижу, а «температуру» – нет. Понятие «температуры» я мыслю, домысливаю, примысливаю к тому, что вижу. Измеряя физическую величину, я интерпретирую то, что непосредственно вижу. Для того, чтобы понять и записать этот элементарный «факт», нужно предварительно учиться, необходимо усвоить некоторые физические теоретические понятия, в свете которых непосредственно ощущаемое и воспринимаемое и интерпретируется. Не будем уже говорить об истории изобретения термометра: сама его идея, как и конкретное его устройство, стали возможны лишь благодаря известным теоретическим представлениям. В том-то и состоит проблема для учёного, чтобы понять, что же он воспринимает в опыте, а не просто «записать показания приборов». А что именно наблюдается в опыте – решает теория!

Иначе говоря, постепенно выяснилось, что любая «констатация факта» в науке «теоретически нагружена», неотделима от понятий,имеющихся в голове у того, кто эти «факты» устанавливает. Всякое установление прочного и действительно научного «факта» - достаточно сложная проблема, и возможно оно лишь при условии некоторых теоретических и методологических допущений. Никаких «чистых» фактов, «нейтральных фактов», никакого «чистого опыта», независимого ни от какой теории, никаких абсолютных «базовых предложений» науки, как выяснилось, не существует. Найти абсолютно прочную эмпирическую основу, как архимедову точку опоры для всего здания науки, для установления истины, не удалось. Идея «чистого опыта» оказалась не более состоятельной, чем идея «чистого разума». Добраться до «элементарного» или «атомарного» в мире опыта не удалось, как и в мире «чистого мышления».

Углубление в сложную структуру научного факта привело к отказу от первоначального замысла неопозитивизма. Его дальнейшее развитие и пошло, как можно уже догадываться на основании изложенного, по пути исследования диалектики, взаимозависимости теории и опыта. Это исследование в свою очередь неизбежно привело к изучению реальной истории науки. В этом пункте начинается история постпозитивизма. Английский философ К.Поппер, создатель одного из направлений в постпозитивизме, так называемого критического рационализма, в 1959 г. предложил заняться исследованием исторического развития науки, а не формальным логико-математическим анализом и моделированием одного лишь её современного состояния. Он заменил принцип верификации более тонким принципом фальсификации, который уже не опирается на жёсткое противопоставление «истинное – ложное», «факт – теория», а говорит лишь о временной «живучести» любых научных теорий и их непрерывном совершенствовании, «реформировании».

Выяснилось, далее, что содержание науки, как фактов, так и теорий, зависит и от других, вненаучных форм деятельности людей. Науку невозможно отделить «в чистом виде» от других сторон жизни людей. Она не развивается исключительно под действием внутренних факторов. Её сущность вообще невозможно понять исключительно «изнутри», из себя самой. Наука всегда существует в контексте социума, культуры, истории и зависит от экономики, политики, искусства, религии и т.п. Причём эта связь науки с её «окружающей средой» не носит чисто внешнего характера, а затрагивает её характер, её содержание. Выяснилось также, далее, что и «уничтожить» метафизику, как хотели неопозитивисты, вслед за Контом, не удаётся, что она не исчезает, более того – что её существование и развитие необходимо для плодотворного развития самой науки. Благодаря осознанию всех этих обстоятельств неопозитивизм и трансформировался в «постпозитивизм» – исследование реального исторического развития науки в контексте общественной жизни, культуры в целом. Современная философия науки в рамках второго крупного течения в постпозитивизме, исторической школы в философии науки, в лице Т.Куна, И.Лакатоса, П.Файерабенда и др. перешла по преимуществу на позиции социо-культурологического релятивизма и даже эпистемологического и методологического «анархизма».

 

Неотрансцендентализм в философии науки (Э.Кассирер)

Крупнейший представитель этого направления – Эрнст Кассирер, который начал свою работу примерно одновременно с Фреге, Расселом и Гуссерлем[47]. Он также заинтересовался проблемой оснований математики, и первый толчок его исследованиям дал вопрос о том, как функционирует понятие в математике. Он обнаружил, что традиционная логика не только не может ответить на этот вопрос, но не позволяет даже поставить проблему. Понятие мышления функционирует в математике так, как в логике не описывается. Кассирер обнаружил, что решение вопроса о сущности научного познания мира, или вопрос о том, каким образом научное знание относится к самой действительности, зависит от логических предпосылок, то есть от взглядов на сущность «понятия» и «суждения». Теория науки – следствие теории понятия (мышления).

Кассирер обращает внимание на то, что логическое учение Аристотеля (формальная логика) коренится в его метафизике. Учение о бытии обусловливает учение о мышлении. Именно поэтому центральное место в логике Аристотеля занимает родовое понятие. Теория образования понятий в опыте у Аристотеля и в классической философии науки определяется сведением всех понятий к родовым: ум извлекает нечто «общее», наличное в самих единичных вещах, данных в чувственном восприятии. Вещи благодаря этому упорядочиваются по «общим признакам» в виды, роды, классы и т.д., то есть классифицируются. Мышление (ум) в ходе такого образования понятий сравнивает, различает, абстрагирует и выделяет общее, отвлекаясь от различного. Абстрагируясь от различий всё более и более, то есть отвлекаясь от всё большего числа признаков и выделяя всё более общие признаки, мы создаём понятия всё большей и большей общности. Эти понятия относятся ко всё большему количеству вещей и содержат всё меньше признаков (объём понятия, как известно из логики, обратно пропорционален его содержанию). Таким образом, в пределе, на самом «верху», мы получаем понятия всеобъемлющие, но совершенно бессодержательные, пустые – «нечто», «вещь вообще» и т.п.

Легко видеть, что подобная теория понятия ведёт в пустоту. Получается, что в процессе познания мы не проникаем вглубь или в суть вещей, а всё более и более удаляемся от действительности, данной нам в чувственном восприятии, в опыте. Ведь чем абстрактнее понятие, тем больше оно теряет из виду, всё дальше и дальше отходя от конкретного содержания реальных вещей, данных в чувственном восприятии. Часть заменяет целое, абстрактное ставится на место конкретного. Поэтому традиционная теория образования понятия, восходящая к Аристотелю, не улавливает что-то существенное в работе мышления, в процессе образования понятий[48].

Самому Аристотелю приходит на помощь его метафизика, учение о «форме» как сущности или видовом типе. Род вещей – не просто «понятие ума», а реальное целое, в котором только и существуют отдельные индивиды. Род – реальная сила, формирующая и создающая индивида. Поэтому научная классифицирующая система понятий в науке даёт описание этих общих субстанциальных сил, господствующих над всем единичным. Во всех логических размышлениях Аристотеля постоянно подразумевается наличие в мире вещественных субстанций, тех «носителей» всех качеств, о которых «всё сказывается». Основной онтологической руководящей схемой является пара «субстанция-акциденция», «вещь – свойство». Отношение между вещами – второстепенно, относительные определения вещи несущественны для самой вещи. Её сущность – в ней самой, в отношениях эта собственная сущность вещи лишь так или иначе проявляет себя. В основании формальной логики и традиционного понимания мышления – метафизика субстанции.

Средневековье сохраняет эту основную посылку Аристотеля. Понятие – это общее в ряду вещей одного рода или вида. Классический эмпиризм при всех своих модификациях также сохраняет такую трактовку мышления. Место аристотелевских субстанций занимают чувственные восприятия, или психические состояния: из них опять же путём сравнения, различения и абстрагирования выделяется их общее содержание. Понятие мышления трактуется как часть самого чувственного представления (общий признак). Ведь отвлекаясь от различий, мы выделяем то общее, что есть во всех отдельных восприятиях. Ряд сходных восприятий оставляет в уме свою общую часть, «след» многих восприятий, который всё крепче запечатлевается, «отпечатывается» при повторных восприятиях. Понятие – такое постепенное «сгущение» чувственного восприятия, его концентрат. В понятии нет ничего, чего не было бы в восприятиях. Материалист Аристотель, идеалист Беркли, скептик Юм расходятся в понимании предмета понятия (вещь или пучок ощущений), но сущность самого понятия логически трактуется одинаково.

Может ли эта теория понятия объяснить нам, что происходит в науке? Соответствует ли эта теория мышления тому, что на самом деле происходит в математике, физике, химии? Она в какой-то степени объясняет происхождение эмпирических классифицирующих понятий в ботанике или зоологии. Но уже арифметика или геометрия плохо укладываются в эту схему. «Точка», с которой начинает геометрия, не составляет части восприятия, а потому не может быть «извлечена» из него путём «абстрагирования»: математической точки нет и не может быть ни в каком чувственном восприятии. Дело тут не в эмпирическом «абстрагировании» или «отвлечении». Не случайно математика как наука начинает с определения, а не с описания данного в опыте. Понятие, установленное конструктивной дефиницией – это нечто иное, нежели эмпирическая абстракция. Эмпирическая абстракция начинает с уже данного чувственного многообразия, которое «сжимается» и «сгущается» в понятии. В геометрии, как теоретической науке, всё многообразие её объектов ещё должно быть порождено после задания первичных простых элементов путём их синтеза. Первым актом познания является не «восприятие», а полагание. Вместо изначального хаотического многообразия ощущений в теоретической науке имеет место систематическое построение многообразия по правилам. Вместо внешнего воздействия предметов на органы чувств – свободное движение, спонтанное творчество, деятельность. И создаются в теоретическом мышлении, по Кассиреру, не «элементы» или «вещи», а именно отношения[49].

Кассирер критикует в связи с этим позитивистскую теорию науки, которая пыталась объяснить и происхождение математических понятий эмпирическим абстрагированием. Так, первый «методолог науки» Д.С.Милль считал суждение 2+2=4 обобщением множества эмпирических фактов: так уж устроен наш мир, что если к двум вещам прибавить ещё две, то получим четыре вещи. Но тот же Милль признаёт, что, строго говоря, математические объекты (точки, линии, фигуры, числа) не имеют ни физического, ни психического бытия, то есть не существуют ни в природе, ни в воображении. Понятие «точки» не имеет сходства ни с каким объектом внешнего или внутреннего мира. Любая «абстракция» лишь анализирует, выделяет, обособляет то, что есть в восприятии. Поэтому никаким «абстрагированием» понятие точки получить невозможно. В математике не «воспроизводится» эмпирически данный мир, в ней создаётся новый мир. Мир таких объектов, или «сущностей», которых не только нет в чувственном восприятии (опыте), но и в принципе быть в нём не может (что впервые, как мы видели, понял Платон).

То же самое справедливо и по отношению к теоретической физике. Здесь видимый внешний телесный мир таинственным образом преобразуется, заменяется другим миром, в котором место многообразия ощущений заступает иное многообразие (названное Кантом «чистым созерцанием»). Происхождение этого мира теоретической физики простым «абстрагированием» объяснить невозможно.

Кассирер указывает, что принципиально новую теорию мышления, позволяющую понять сущность и происхождение теоретических «миров», создал Кант. Он обратил внимание на то, что само эмпирическое абстрагирование уже предполагает нечто иное, другую деятельность мышления, без которой и абстрагирование невозможно. Ведь для того, чтобы извлечь общее в ряду вещей, надо предварительно объединить вещи в этот «ряд», связать их друг с другом. Но связь вещей сама не есть вещь, связь ощущений друг с другом сама не есть ощущение. Связывание, рядоположение, деятельность связывания не есть ни сами вещи, ни их чувственное восприятие – и не может быть из них выведено и ими объяснено. Напротив, эта деятельность синтеза, упорядочивания, сопоставления, перехода от одного восприятия к другому, «обозрения» ряда вещей и т.д. – изначально лежит в основе всякого знания. И эта деятельность происходит по каким-то правилам, имеет свои законы. Понимание – всегда упорядочивание, в котором слышится «ряд», а всякий ряд возникает лишь путём последовательного синтеза.

Поэтому за эмпирическим восприятием и процедурами сравнения, различения, абстрагирования скрывается спонтанно-активная деятельность ряда категориальных функций. Классическая докантовская теории эмпирической индукции не видит этих функций, затемняет их, потому что определённость чувственного восприятия, возникающего в результате работы этих функций, она приписывает самому этому восприятию или данной в этом восприятии «самой вещи». Но «сами вещи» нам никогда не даны, а даны лишь их восприятия, которые мы сами и упорядочиваем. Теория абстрагирования представляет себе вещи уже упорядоченными – тем самым она уже предполагает понятие. Она основана на элементарном логическом порочном круге. Для того, чтобы извлечь абстрактное понятие «два» из множества «двоек» вещей, эти вещи надо предварительно связать в эти «двойки», что и осуществляется понятием о «двух». Эта теория извлекает из вещей то, что сама в них уже вложила. «Ряд вещей, имеющих общие свойства» – это не описание просто «данного» в опыте – это описание того, что «дано» благодаря деятельности понятия! Нам всегда «дана» в опыте система уже сработавших логических функций. И эта система логических, категориальных функций не зависит именно от этих или других конкретных эмпирических восприятий. Она может воплощаться в самых разных восприятиях. Это – система отношений, которая может быть выявлена и описана целиком в чистом виде, в системе чистых отношений.

Таков исходный замысел неокантианской, или неотрансценденталистской, философии науки.

Математическое понятие, например, - не «абстрактное» понятие. Абстрактное понятие – результат отвлечения от всего множества частных случаев. От них отвлеклись и они в абстрактном понятии потеряны. Математическое же понятие, напротив, содержит в себе все частные случаи, всё их многообразие может быть выведено из него. Более общая формула содержит в себе все частные; они могут быть получены из неё. А из понятия «фрукта» вообще никак нельзя получить понятие яблока, груши, винограда и т.д. Напротив, из общей формулы аналитической геометрии можно получить путём изменения параметра и окружность, и эллипс, и параболу, и гиперболу. Более общее здесь – более богато, более содержательно. Можно сказать, что научное понятие – не абстрактное, а «конкретное». Что делает его богатым и конкретным? То, что в нём мыслится общее правило, при помощи которого можно порождать упорядоченные многообразия. Это относится к любой математической функции. В научном познании многообразные конкретные свойства вещей заменяются правилами, некоторой «переменной», при варьировании которой можно получить всё многообразие этих свойств как некоторый законообразный «ряд». Например, от (ab, ac, ad…) мы переходим в науке не к абстрагированию общего a, но к ax, где сконструированное нами X может быть и a, и b, и c и т.д. Вместо ряда вещей мы создаём одну новую вещь “второго порядка” (идеальную), вернее – квази-вещь, псевдо-вещь, поскольку содержанием этой “вещи” оказываются отношения (связь) вещей “первого порядка”.

Простейший случай такой теоретической «вещи» – число. Число – первое понятие чистой науки (теоретического познания). Первое логическое определение чувственного восприятия. Ничего нельзя постичь теоретически в вещах без понятия о числе. Отношение к числу – «лакмусовая бумажка» теорий познания, идеалов рациональности, интерпретации науки.

С позиций эмпиризма число – «свойство вещей». Число – самое общее впечатление от самых разнообразных групп вещей. Если отвлечься от всех вообще конкретных свойств некоторого множества вещей, останется само это «множество», их «число». Эту «арифметику валунов и орехов» Милля, для которой число – свойство физического мира, подверг острой критике Фреге в «Основаниях арифметики». Такое объяснение происхождения понятия числа основано на логическом круге, молчаливо предполагая то, что ещё требуется вывести. В понятии «группы вещей» понятие числа уже содержится, как и в понятии (одной) вещи.

Столь же несостоятельна и попытка вывести понятие числа из устройства психики, как некоторое свойство наших представлений, и приписать числам существование «в психике» людей. Но в психике всё индивидуально, субъективно, текуче, расплывчато, неустойчиво. Ничего подобного в числах и арифметике нет. В положении 2+2=4 нет никакого психологического содержания, оно ничего не говорит нам о связи представлений отдельного эмпирического индивида. Это – утверждение о числах самих по себе, как таковых. Эти числа не только нематериальны, бестелесны, но и совершенно неизменны, однозначно определены, в отличие от вечно текучих психических состояний. Числа, как верно понял уже Платон, – «идеальные» сущности. Психологически счёт протекает у всех людей по-разному, быстрее или медленнее, с различными ассоциациями о том, о сём, с ошибками и т.п. Все эти психологические процессы не имеют никакого отношения к арифметической истине, высказываемой в этом предложении. Человек мыслит здесь ту же самую истину, что и всякий другой. Все эти люди и психические процессы различны, но во всех них дана или постигается одна и та же идеальная сущность. Математика говорит о том, что не зависит ни от какого индивида, от места и времени его существования. Она говорит о раз и навсегда неизменных отношениях, или правилах. Арифметику как науку невозможно вывести из анализа психических актов. Психология не может обосновать арифметику как науку. Кассирер в этоп пункте совершенно согласен с Гуссерлем.

Он ссылается также на теорию чисел Р.Дедекинда, согласно которому в основании всей арифметики лежит мысленное «полагание» некоторого «элемента», затем устанавливается «отношение», которое позволяет из исходного элемента породить по правилу упорядоченное «многообразие». Скажем, отношениями асимметрии и транзитивности из исходного элемента создаётся основной тип арифметического ряда, тип прогрессии. Все числа в этом ряду «существуют» лишь в этом ряду друг через друга, они как бы взаимно «поддерживают» друг друга, их смысл – в их отношениях, в месте в ряду. Эти отношения и составляют предмет науки о «числах». Число как место в системе отношений, как функция совершенно не зависит от природы тех вещей, которые могут быть «пересчитаны», которым можем быть поставлено в соответствие то или иное число. Математика лишь раскрывает в чистов виде эту логическую функцию, которая может быть применена к любому материалу для его упорядочивания. Поэтому эмпирически «абстрагировать» число от вещей в действительно означает: осознать ту логическую функцию, то понятие, которое «работало» и реализовалось в процессе «счёта».

Таким образом «число» – не какая-нибудь «вещь», пусть и «идеальная», не «сущность» или «субстанция» (как думали пифагорейцы и платоники), в отличие от всех элементов или членов пересчитываемого ряда. Его нет «отдельно», наряду с этими членами ряда (множества). Число не имеет своего отдельного «содержания» в отличие от считаемых предметов, его невозможно «отличить» от них. Оно «растворено» во всех таких упорядоченных множествах как «форма» всякого такого ряда. Но сама эта форма, система логических функций, или отношений, тоже есть некоторая реальность, причём такая реальность, которая глубже, прочнее, устойчивее, «реальнее» всех отдельных пересчитываемых вещей. И это – такая реальность, которую в принципе невозможно познать или изучить эпмирически.

Это рассуждение, справедливое относительно порядкового числа, можно расширить и на количественное число. Суть дела не изменяется. Знание двух этих логических функций (порядкового и количественного числа) позволяет чисто рационально-дедуктивно построить всю арифметику, совершенно независимо от знания каких-либо эмпирически данных вещей и их эмпирических связей.

Важно подчеркнуть также, что суть математики – не в замене вещей их «представителями», палочками, камешками и т.п., в том числе – знаками цифр. Чувственное содержание знака и все предметные манипуляции с ним подчинены его «смыслу», его логической функции. Математическое знание – вовсе не знание о знаках или цифрах. Цифра – не число, но лишь его телесный знак, чувственный символ. Арифметика – знание о числах, а не о цифрах.

Кассирер критикует попытку вывести понятия числа из логического понятия «класса», которую предприняли Фреге и Рассел. Число определяется как общий признак всех множеств, между элементами которых можно установить одно-однозначное соответствие. Выводится в таком определении понятие числа из более фундаментального, или оно опять же заранее предположено? Эта теория направлена против эмпиризма, но и она видит в числе некое «общее свойство» некоторых содержаний, с той разницей, что здесь в качестве содержаний берутся не вещи, а понятия. Число характеризует объём понятия. По мнению Кассирера, эта идея ошибочна, и не ухватывает понятие числа. В понятиях «множества» и «соответствия» нет понятия числа, если это «множество» заранее не мыслится как численно определённое, упорядоченное. «Сколько» невозможно вывести из «одно-однозначного соответствия». Кроме того, такое объяснение устраняет из понятия числа самое важное, поскольку каждое число устанавливается здесь само по себе, безотносительно к другим, но любое число есть лишь в системе отношений ряда. Наконец, понятие одно-однозначного соответствия уже предполагает понятие единицы (одно): порочный круг налицо. Простое использование некоего элемента X и соотнесение его с другим элементом Y уже использует понятие единицы и двойки, без этих понятий было бы невозможным. Для установления эквивалентности надо иметь и различать как минимум два множества, так что понятие о двух уже предположено. Мнимое «объяснение» числа по сути опять же является просто описанием того, как это понятие функционирует.

Эти рассуждения сохраняют свою силу и при расширении понятия числа, то есть при переходе к отрицательным, мнимым, иррациональным, трансфинитным числам. Суть дела не изменяется. Первое трансфинитное число, то есть число всех чисел натурального ряда, делает то отношение, которое порождает весь натуральный ряд, новым элементом нового отношения трансфинитных чисел, новый ряд, в котором вся бесконечная совокупность чисел натурального ряда – «единица». Все новые числа вырастают из одной и той же основной логической функции, которая составляет суть простейшего понятия о «числе».

В геометрии первоначально предметом рассмотрения выступают отдельные геометрические фигуры, которые кажутся отдельными идеальными вещами, самостоятельными сущностями. Понятие, например, «треугольника» кажется родовым, поскольку фиксирует общее свойство вида (рода) отдельных геометрических фигур. В древнегреческом построении геометрии царит поэтому логика родового понятия. Единство всех фигур отступает на задний план перед отдельными геометрическими формами. Положение дел изменяется в Новое время. Декарт усматривает научность в геометрии именно в возможности выведения всех возможных фигур из первоначальных элементов по одному общему правилу. Каждая отдельная фигура утрачивает самостоятельность, становится модификацией общей идеи, членом полного ряда, и не более. Главное – не свойства отдельных фигур (окружности, эллипса, параболы и т.д.), а их порядок и связь. Эта простая мысль составляет основу знаменитого «Рассуждения о методе». Все предметы геометрического рассмотрения не «даны» просто, разрозненно, а могут быть построены, сконструированы по общему единообразному правилу. Эта идея делает необходимым применение в геометрии понятие числа, синтез числа и пространства. Необходимо логически полностью овладеть пространством. Понятие пространственной формы (зрительно-наглядное) трансформируется в понятие числового ряда, «сущность» уступает место принципу (правилу). Создание аналитической геометрии – настоящая революция в способе мышления, имеющая философское основание[50]. Трансформация геометрического мышления не случайно была связана и с революцией в логике. Родовое понятие связано с идеей устойчивой вещи, фигуры, формы. А Декарт вводит понятие движения, которое разрушает эту неизменную устойчивую определённость, не схватывается родовым понятием. Декартовское «движение» есть наглядное изображение, чувственный образ непрерывного числового ряда, поскольку в этом движении речь идёт о синтезе последовательных положений математической точки. Точка на плоскости задаётся парой чисел (координат), траектория – закон связи, отношение, последовательность чисел. Движение точки разрушает устойчивость формы: исчезают «субстанции», остаются функции. Кажущаяся самостоятельной форма геометрического «объекта» размывается, делается «текучей», чтобы заново получить, «сконструировать», «породить» её по одному универсальному закону в единстве со всеми другими возможными фигурами. Все пространственно-геометрические понятия превращаются в понятия о числовых рядах.

Для того, чтобы логически овладеть всем геометрическим материалом и математическим движением точки, нужна были новые аналитические средства – так возник анализ «бесконечно-малых». Дифференциальные уравнения, задающие кривую, - тоже принципы ряда. Они задают порядок, закон перехода от одной точки к другой. «Скорость» – это соответствие двух числовых рядов – точек пространства и моментов времени. Скорость в науке – не «свойство вещи», тем более «самой по себе», а взаимное отношение идеальных многообразий, их зависимость, их связь. Речь в науке идёт вовсе не о «реальном движении» некоего «действительного тела», о его реальных «местах», но об идеальном конструировании мыслимой «траектории» как закона соответствия точек пространства и моментов времени. Все отдельные положения на этой траектории даны только идеально-мысленно, и никогда – в эмпирическом восприятии.

Важно понимать, что то движение тел, которое описывает наука, происходит не в перцептуальном пространстве, а в концептуальном, которое качественно отлично от пространства чувственного восприятия. Эмпирически воспринимаемое пространство всегда имеет качественную «окраску», содержательно заполнено, неотделимо от различия ощущений. Все «места» в нём качественно-содержательно различны. В пространстве геометрии все места (точки) совершенны однородны и получают определённость (или различие) исключительно через отношение друг к другу. Непрерывность и бесконечность геометрического пространства также не могут предметом эмпирического восприятия. Ни в каком «опыте» они не даны. Иначе говоря, пространство Евклида не воспринимается, оно мыслится, представляет собой продукт мышления, выражает собою деятельность мышления, а не чувствования, чувственного восприятия. Ещё более очевидно это стало при расширении понятия геометрии, в результате создания проективной и неевклидовой геометрии, в которых априорно-логический характер геометрических построений стал совершенно очевидным.

Отношение геометрических представлений к действительности характеризуется не понятием «отражения» или «соответствия-несоответствия», а понятием применения. С наивно-материалистической точки зрения можно спрашивать о том, какая именно из геометрий (Евклида, Лобачевского, Римана) «истинна», то есть описывает геометрию реального пространства. Но суть дела в том, что никакую геометрическую теорию невозможно «проверить на опыте», сопоставить с «самой действительностью». Опыт не противостоит теориям как нейтральный, независимый от теории материал. Для того, чтобы опыт что-нибудь «сказал» нам, он должен быть осмысленным, то есть – логически обработанным. Сопоставляются не понятия с одной стороны и факты – с другой, а одна логическая система, связавшая данные чувств в «факты опыта», с другой логической системой. Это верно даже в простейших случаях обыденного опыта. Если я хочу проверить истинность предположения, что «на улице идёт дождь», я выхожу на улицу и смотрю. Сопоставляю ли я в этом случае идею о дожде с «самой действительностью»? Нет, я сопоставляют свою идею (мысль) с данными своего же чувственного восприятия, предполагающего понимание того, что происходит, что я, собственно, вижу или чувствую. Тем более это справедливо применительно к науке. Всякий научный факт имеет логические предпосылки как геометрического свойства (идею «пространства»), так и физического (о «физических» свойствах «тел»). Кроме того, известно, со времени возникновения теории относитеьности, что в случае несоответствия теоретического предсказания экспериментальному факту можно изменить либо математическую, либо физическую часть: проверяется лишь целое, их сумма. Философам это было известно и раньше. Пуанкаре объяснил всем своим коллегам: в опыте нет никаких геометрических объектов; физические объекты – совершенно иного рода; поэтому опыт ничего не говорит о геометрии. Если хотите, вы всегда можете сохранить евклидову геометрию и считать именно её «истинной геометрией реального пространства»[51]. Но дело не в истинности. Евклидова геометрия 1) проще всех остальных; 2) лежит в основе всех остальных; 3) для любой неевклидовой геометрии можно найти наглядную модель в евклидовой. Евклидова геометрия, несомненно, занимает привилегированное место. Но ничто не мешает применять в физике и неевклидовы геометрии. При этом физический характер объектов изменяется. Но эти объекты – такие же теоретические конструкции, как и объекты, существующие в евклидовом пространстве классической физики. Даже эмпирики-физики признают, что опыт как таковой, и один лишь опыт, никогда не может заставить нас отказаться от евклидового пространства! Поэтому появление неевклидовых геометрий – дополнительный аргумент в пользу признания неэмпирического, априорного, «логического» характера геометрических понятий[52].

Поскольку современная наука о природе имеет математический характер, изложенные соображения можно применить и к ней. Однако если математика имеет характер свободного творчества «на кончике пера», так что все свойства её объектов вытекают из правил их конструирования, то в есествознании всё же научное понятие должно схватывать само бытие, саму действительность, существующую независимо от нас. Поэтому философское истолкование науки о природе сталкивается с дополнительными проблемами.

Казалось бы, в познании природы теория родового понятия, в отличие от математики, дожна работать. Как бы там ни было, но познание природы без чувственного восприятия реального мира невозможно. Кажется, что здесь понятия мышления как раз и «сокращают» чувственно данное многообразие. Здесь нет места свободе: чем меньше свободы, то есть того, что идёт «от нас», тем больше идёт от самого предмета – тем понятие объективнее. Понятие должно быть копией данного, или абстракцией от реального. Наука, в отличие от всяких «спекуляций», должна точно описывать то, что дано в опыте. Научные понятия (атом, энергия и т.д.) – символы для обозначения чувственно данного. «Вся современная философия физики, - писал Кассирер в 1912 г., - кажется на первый взгляд всё более строгим и последовательным проведением этой основной идеи[53]».

Однако соответствует ли этот идеал действительной науке? Наука фактически такова, или это – априорное требование «философии науки» и её «методологов»? Действительно ли физика только описывает данное в опыте? Ведь первый отличительный признак научного познания природы, в отличие от обыденного – его математическая форма. Для того, чтобы получить пригодные для построения научной теории факты, необходимо как минимум уметь считать и измерять. Но ведь математика свободно конструирует, а не описывает. Не искажает ли она своей свободой конструкции чистоту «эмпирически данного»? Без использования чисел невозможно зафиксировать сам первичный факт: ни положение, ни перемещение тел, ни их физические свойства. Дальше – «хуже»: доля логически-конструктивной компоненты в составе физического знания лишь увеличивается.

Настоящая проблема философии науки здесь и возникает: как осуществляется это «перенесение» чисто идеальных конструкций в сферу фактов опыта? Как происходит своеобразное «переплетение» чувственного и логического, реального и идеального, «действительного» и мыслимого? Ведь как только мы спросили о сущности, связи, «законе» реально происходящего, мы в ту же секунду обращаемся к мысленной системе отношений. Самое начало научного исследования природы, то есть точное фиксирование фактов, тотчас заменяет действительность числами, физическими «величинами».

Природа как «механизм», как совокупность частиц, движущихся по известным траекториям под действием известных сил – это не предмет чувственного восприятия. «Объяснить» природу – значит свести её к системе таких движений. Но это движение тех физических объектов, которые описывает наука, происходит в том «времени» и «пространстве», которые представляют собой математические объекты, но никак не в пространстве психологического восприятия. Ньютон говорит о движении тела в непрерывном, однородном, бесконечном пространстве – пространстве чистой геометрии. Иначе его было бы невозможно описать математически и установить «закон движения». То «движение», которое описывает физик, чувствами не воспринимается. Воспринимаем мы лишь изменение ощущений, но никак не «объективное движение тела в пространстве». Это последнее «существует» лишь в понятии и для мышления. Ни в каких астрономических наблюдениях Марса не видно никакой «орбиты», никакой «траектории» или «линии» его движения в мировом пространстве. Есть лишь отдельные восприятия светлого пятнышка. Понятие «орбиты» связывает эти отдельные восприятия и дополняет пробелы в них. Математическое понятие эллипса преобразует агрегат светящихся точек на небе в систему: мы даже не замечаем, что лишь благодаря мысленному представлению этой системы отдельные светящиеся точки мы называем «наблюдаемым положением Марса». Себетождественность «Марса» в этом движении – также продукт мышления. Тот «Марс», который остаётся тем же самым во всех этих движениях, - не то пятнышко, что мы непосредственно видим. Понятие орбиты содержит в себе непрерывность движения и бесконечное множество положений, которые в чувственном восприятии не только отсутствуют, но и в принципе не могут быть даны. Они «набрасываются», «проектируются», «антиципируются» умом, как и однозначное соответствие «моментов времени» и «положений в пространстве». Движение Марса – мысленная конструкция.

Первый же подход к механике как науке показывает, что она далеко выходит за пределы чувственного восприятия. В ней происходит не отображение, абстрагирование и т.п., а творческое преобразование «данного». Это преобразование и составляет первоначальную проблему теории научного познания, «философии науки»: образование понятий «движения», «материальной точки», «ускорения», «равномерности» и т.д.

Что, собственно, движется в механике? Лишь на первый взгляд она описывает воспринимаемое чувствами движение «данного» нам в восприятии «т

– Конец работы –

Эта тема принадлежит разделу:

Лекции по истории и философии науки. Начиная изучение какой-либо дисциплины

Лекции по истории и философии науки... Уч г... Тема Идея философии науки е цель и основные проблемы...

Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Позитивизм в философии науки

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Все темы данного раздела:

Тема 3. Возникновение науки
  1. Предпосылки возникновения науки. Можно, конечно, объяснять возникновение науки появлением пришельцев из Космоса и утверждать, что уже древние египтяне в

Наука Древнего Востока.
Общая характеристика.В древневосточных цивилизациях были заложены основы для будущего развития прежде всего арифметики, геометрии и астрономии. Общее место в трудах по истории наук

Структура научного знания на Древнем Востоке.
В текстах, созданных в древневосточных культурах, мы уже находим различение между областями знания, направленными на те или иные предметы. И если брать понятие «науки» в самом широком смысле, то мо

Астрономия Древнего Востока.
Астрономия – древнейшая из естественных наук. Жрецы Древнего Египта и Древнего Вавилона со специальных площадок в храмах вели систематические наблюдения за «небом». Этому способствовала преимуществ

Общая характеристика античной науки
Понятием «античная наука» охватывается совокупность научно-философских идей, возникших в период с VI в. до Р.Х. до начала VI в. после Р.Х., от возникновения первых философских учений «о природе вещ

Социальные предпосылки античной науки
Материально-технический уровень древнегреческой цивилизации не отличается качественно от уровня древневосточных цивилизаций. Поэтому в поисках причин подъёма науки на совершенно новый уровень необх

Научное значение ранней греческой натурфилософии. Становление теоретического мышления
Учения о природе первых греческих философов VI-V вв. до Р.Х. нередко рассматривались как наивные донаучные построения. Это мнение антиисторично и совершенно ошибочно. Для того, чтобы понять их знач

Атомистическая парадигма
Это направление научной мысли, которое ищет первую причину всего существующего и происходящего в материи, элементах, частицах и силах, достигает вершины в первый тысячелетний период развития западн

Пифагорейско-платоновская парадигма: математическое конструирование Космоса
В античных школах элейцев и пифагорейцев начинается формирование нового теоретического принципа. Если рассмотренные ранее школы видели высший принцип объяснения в материи, то здесь мы видим постепе

Теория познания Платона
Платон впервые создал систематическое, детально проработанное учение о знании, провёл различие между видами знания и задумался об особенностях того вида знания, которое мы сегодня называем научным.

Теория науки Аристотеля
Аристотель вслед за Платоном проводит различие между видами знания, между ремеслом, искусством и наукой, систематически выявляет особенности научного знания. Наиболее фундаментальное различие между

Общая характеристика.
Средневековая европейская наука в целом имеет своей духовной основой религиозное мировоззрение. Она удовлетворяет преимущественно религиозные потребности, служит прежде всего христ

Раннее христианство и наука. Вера и знание. Становление христианской теологии
Главный (если не единственный) предмет размышлений любого средневекового мыслителя – Бог. Главная научная проблема – познание Бога. В поздней античности, в первые века нашей

Средневековое естествознание
Общий взгляд на природу(мир, космос), отношение к миру в целом определялось ветхозаветным рассказом о сотворении мира Богом за шесть дней. Суть и смысл природы сос

Средневековая арабо-мусульманская наука.
Дальнейшее развитие средневековой науки в Европе невозможно понять без учёта влияния арабской, мусульманской культуры. В VII в. возник ислам – третья мировая религия, образо

Тема 6. Наука эпохи Возрождения
  Общая характеристика.В это время в Европе происходит общая научная революция, коренное, качественное преобразование всех областей знания. Оно было

Философия науки Ф.Бэкона
Современная философия науки выросла из классической философии науки XVII-XVIII вв. Без сопоставления идей современных «философов науки» с основными идеями творцов Новой философии и классической нау

Общая характеристика и основные научные достижения
Формирование и утверждение «классической рациональности» в науке относят обычно к эпохе становления буржуазного общества в Европе, эпохе ранних буржуазных революций и начала промышленного переворот

Дисциплинарная структура науки Нового времени
XVII-XVIII вв. – время формирования внутренней дисциплинарной структуры физики (естествознания), в основе которой лежало представление о различных материях и силах (субстратно-атрибутивная классифи

Критика науки с позиций философского иррационализма
Иррационалистическая трактовка науки впервые даётся А.Шопенгауэром в контексте общего перехода от классической - к «неклассической» философии. Этот переход начинается с критики систем немецкого иде

Критический рационализм и фальсификационизм К.Поппера
Принцип верификации подразумевает, что теорию можно проверить на истинность посредством сопоставления с экспериментальными фактами. Поэтому в науке не может быть «революций», может

Хотите получать на электронную почту самые свежие новости?
Education Insider Sample
Подпишитесь на Нашу рассылку
Наша политика приватности обеспечивает 100% безопасность и анонимность Ваших E-Mail
Реклама
Соответствующий теме материал
  • Похожее
  • Популярное
  • Облако тегов
  • Здесь
  • Временно
  • Пусто
Теги