УНИВерСаЛЬНЫЙ, ИЗвеЧНЫЙ И неОДОЛИМЫЙ ЗаКОІІ ЧГЛІНП-чІ І І Іч.І , , til.

ствования. И этот шаг был сделан на рубеже XIX -— Ч ш и щ

Особенно показательны в этом отношении гнклгдмін ричиш Анатоля Франса («Остров пингвинов», «Боги жаждуі», -Нин i.um< ангелов») с их концепцией круговорота истории и бс.пыдглчиц пі всякой попытки качественного обновления мира. В сущінн ні, ми последующие реалистические произведения XX века, поки.шп.пп щие практическую несостоятельность человеческих стремлении к лучшей жизни, представляют собой лишь различные формы конкрг тизации тех колоссальных художественно-философских обобще­ний, которые сделаны Франсом в этих романах.

Традиции обоих направлений классической реалистической ли­тературы — «социально-критического» и «психологически-утверж-дающего» — и их сочетание в виде «неореализма» достаточно определенно прослеживаются в русской литературе XX века, при­том не только начала XX века, например, в творчестве Бунина и Куприна, но и после 1917 года вплоть до наших дней. Особое значе­ние продолжение этих традиций имеет в русской литературе на ма­териале послереволюционной действительности и дальнейшей судьбы российского общества.

«Социально-критическое» и «психологически-утверждающее» направления в реализме возникают всякий раз, когда существуют общественные условия, враждебные личной самоценности человека, и когда возникает необходимость в защите личности. После 1917 года в нашей стране такие условия складывались постоянно и в са­мых ужасающих проявлениях. Поэтому на протяжении всей исто­рии советского общества существовала такая литература и давала высочайшие образцы художественного творчества, несмотря на ее запреты и жесточайшие преследования ее авторов. Наиболее значи­тельные ее представители — Е.Замятин, М.Булгаков, А.Платонов. А.Солженицын.

Первым крупным произведением «социально-критического» реа­лизма, созданным на материале послереволюционной действитель­ности, явился роман-антиутопия Е.Замятина «Мы» (1920). Роман представляет собой художественную актуализацию и абсолютиза-

246 Реализм

цию практики военного коммунизма — физического подавления противников революции, предельной мобилизации сил социализма, максимальной централизации политической власти, политизации всей жизни страны. Это художественная проекция такого обще­ственно-преобразовательного опыта в будущее с позиций «социаль­но-критического» реализма. К чему может привести такая обще­ственная практика, и показано в образе «Единого государства». Ус­ловия жизни, созданные здесь, подвергают людей полной нивели­ровке, личная самоценность человека подавлена до предела: нет ни фамилий, ни имен; люди различаются по «нумерам», едят все в одно и то же время, одну и ту же, искусственную пищу; ложатся спать по сигналу, встают одновременно, думают (стараются думать) одина­ково, интимные встречи между мужчинами и женщинами допуска­ются только по спецталонам.

По форме «Единое государство» демократическое: здесь ежегодно проводятся выборы главы государства — одного и того же Благодете­ля и всегда единогласно. Это считается высшим политическим до­стижением, идеальной политической системой.

Всякое отклонение от этих порядков в общественной и личной жизни оценивается как пережиток далекого прошлого и нещадно карается. Каждый обязан доносить на другого, если заметил у него какое-нибудь отклонение, и в соответствующих учреждениях — очереди доносчиков.

Пережитком считается и душа, чувственное влечение людей друг к другу, любовь. Но все же, несмотря на всю систему крайнего по­давления человека, и его душа, и его способность любить сохраняют­ся, сохраняется поэтому и личная самоценность. Наиболее ярким носителем этой самоценности, как и у классиков русской реалисти­ческой литературы, представлена женщина (нумер 1-330). Она и одета оригинально, и питается иначе, и не бичует себя за пережит­ки, а, напротив, гордится ими, и на казнь идет с сознанием и видом своего человеческого достоинства, а не с радостным сознанием своей вины, как это положено в «Едином государстве».

Непосредственным объектом мощного сатирического изобличе­ния в творчестве Платонова, гениально продолжившего сатириче­скую традицию Салтыкова-Щедрина, явилась общественно-пре­образовательная практика конца 20-х — начала 30-х годов в услови­ях партийно-государственной системы подавления человека, лише­ния его всего необходимого для нормального существования и

________________________________________________________ 247

массового уничтожения людей во имя абстракции идеального обще­ственного устройства (конкретнее об этом в разделе «Ирония и сати­ра»),

В творчестве М.Булгакова с одинаковой силой получили свое продолжение и «социально-критическая» и «психологически-утвер-ждающая» разновидности классического русского реализма: первая разновидность наиболее результативно в повестях «Собачье сердце» и «Роковые яйца», вторая — особенно мощно в романах «Белая гвар­дия» и «Мастер и Маргарита».

Сатира М.Булгакова не просто против сопутствующих негатив­ных явлений вновь сложившейся общественной системы, как ее трактуют некоторые литературоведы¹, а против господствующих в этой системе невежества и грубого насилия. А глубоко концептуаль­ный роман «Белая гвардия» отнюдь не только об исторической несо­стоятельности белогвардейского движения, как о нем у нас писали², но и о трагедии непреходящих ценностей человеческого бытия.

Центральные герои романа, сестра и братья Турбины, оберегают нравственные ценности своих предков, у них все сохраняется так, как было при жизни их родителей и родителей их родителей: взаим­ное доверие, дружба, уважительное отношение к своим близким, вообще гуманное отношение к людям. В этом они видят смысл своей жизни и жизни вообще, и поэтому они воспринимают революцию как катастрофу, гибель для подлинно человеческого существования людей. Именно поэтому, с целью сохранения сложившихся ценно­стей человеческой жизни, братья Турбины идут в белую гвардию. Но белая гвардия оказалась слабой, деморализованной, командиры предают ее.

Однако это отнюдь не означает дискредитации тех нравственных ценностей, носителями которых являются Турбины. Это лишь усу­губляет их трагедию — не только как представителей старого мира, но и их трагедию как хранителей нравственных ценностей человече­ства ,э целом, ставя их в совершенно безвыходное положение, в бес­перспективно трагическое состояние.

¹ Например, в предисловии к изданию: Булгаков М. Избранное (М.:
Художественная литература, 1982. — С. 4) утверждается, что сатира Булгакова
была направлена против новоявленных буржуа, порожденных нэпом, и
высмеивается «авантюризм и бескультурье руководящих граждан, примазавшихся к
советской власти».

² См., например, предисловие к изданию: Булгаков М. Мастер и Маргарита
(М Художественная литература, 1988. — С. 8).

248 Реализм

Надежда видится в романе лишь где-то далеко, и связана она не с историческим процессом, не с преобразованиями общественной жизни, а с тем, что люди когда-нибудь образумятся и соединятся с естественным, со всесветским смыслом бытия:

«Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчез­нет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останет­ся на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?» Так заканчивается роман.

В «Мастере и Маргарите» художественный мир Булгакова пред­стает во всем богатстве своего содержания и формы. В романе — удивительное сочетание конкретно-исторических и условных, фан­тастических форм, причудливая композиция, поразительная ем­кость художественного мира с явным стремлением охватить, вобрать в себя, художественно сконцентрировать всю историю христианско­го мира. Но в этом мире есть свой центр, к которому сходится все остальное, — судьба талантливой личности, гуманизма и самого со­кровенного человеческого чувства — любви, их судьба в наше вре­мя, судьба Мастера и Маргариты в условиях господства сил, поправших христианство, отказавшихся от него, еще раз распявших Христа — через две тысячи лет после первого распятия. Мастер — тот же Христос, и судьба его та же. Такова же судьба и всех лучших людей всех времен по художественной концепции сути бытия в ро­мане Булгакова: все было — и Христос, и Понтий Пилат, и распятие Христа — и все осталось, сохранилось и повторяется вновь и вновь, свидетельством этому является сам профессор Воланд, который был и при распятии Христа, и пребывает в советской Москве 20—30-х годов XX века. И сам Воланд каким был, таков и есть, и творит все, что может творить добрый Дьявол, то есть все, что в его власти и что во власти кого-то вообще. Все дело в том, что эта власть имеет свои пределы, она не может затронуть сути бытия. Она, эта суть, посто­янна.

Из всех дьяволов в мировой литературе Воланд ближе всего к Сатане из романа Анатоля Франса «Восстание ангелов». Читаешь роман Булгакова и ловишь себя на мысли, что Воланд — это Сатана, прочитавший роман А.Франса и убедившийся, что ни он и никто изменить жизнь, по существу, не может. Воланд может лишь разоб­лачить порок и наказать носителей порока, он может сочувствовать добру, добрым людям, их любви друг к другу, их трагическойГсудьбе,

_______________________________________________________ 249

но изменить их судьбу реально не может. Он может поддержать их в сознании их действительной ценности и вселить в них надежду, что подлинно человеческие ценности когда-нибудь воцарятся в мире.

Воланд — то же, что и писатель типа Булгакова. Писатель, кото­рый нещадно разоблачает условия жизни, враждебные человеческой личности, художественно утверждает богатейшие субъективные возможности человека, но вынужден показать, что для реализации этих возможностей объективная действительность условий в себе не заключает, а заключает в себе, напротив, силы подавления и унич­тожения человека, всего действительно ценного в нем.

В этом же русле сложилось позднее и в основном продолжает развиваться художественное творчество А.Солженицына. Пафос его произведений в утверждении способности людей сохранять свое че­ловеческое достоинство в неблагоприятных для этого обстоятельст­вах, причем самые неблагоприятные из них — условия тюремной жизни и в лагере заключенных — предстают в его творчестве как крайний вариант условий ограничения и подавления человека, ха­рактеризующих жизнь в целом (см. об этом в разделе «Творческий метод»). Это вполне органично подключает творчество А.Солжени­цына к классической реалистической литературе — и к «социально-критической», и «психологически-утверждающей» ее разновид­ностям.

Из последних произведений современной литературы, непосред­ственно продолжающих традицию классической русской реалисти­ческой литературы, заслуживает особого внимания роман А.Битова «Пушкинский дом».

Писатель в причудливой форме, с виртуозным применением все­возможных способов повествования изображает, как представители старой, русской аристократии выжили во время Октябрьской рево­люции и гражданской войны и как они приспособились к новым условиям. Старшее поколение еще пыталось как-то сохранить свое человеческое достоинство. Это яркие человеческие индивидуально­сти. Дед в 20-е годы был выдающимся лингвистом, дядя — талантли­вым военачальником. Но в конце концов оба они оказались вне своего дела, вообще без дела. Оба раскрывают себя как незаурядные личности только в состоянии опьянения.

Младший из Одоевцевых совсем растворился в обстоятельствах, стал заурядным, посредственным сотрудником «Пушкинского дома» в Ленинграде. Обстоятельства в романе полностью подавляют чело-

250 Реализм

веческую личность, формируют ее характер, определяют нормы по­ведения, нравственный облик героя. Это типичное произведение классического реализма с социально-критической направленно­стью.

«Социально-утверждающий» реализм

Под этим терминологическим обозначением имеется в виду твор­чество таких писателей, как М.Горький, В.Маяковский, А.Веселый, М.Шолохов, А.Твардовский, Л.Арагон, И.Бехер, Б.Бехер. Обычно в советском литературоведении такая литература называлась «социа­листическим реализмом». В последние годы (особенно в 1988— 1989 гг.) этот термин подвергся резкой критике, главным образом потому, что советское литературоведение, особенно в 30—50-е годы, называло социалистическим реализмом широко распространявшие­ся в то время у нас произведения отнюдь не реалистические, а нор­мативные, схематичные, парадно-культовые, лакированные, угодные господствовавшему в то время административно-командно­му партийному и государственному руководству¹. Это придало нега­тивное значение понятию «социалистический реализм». Поэтому, чтобы отделить позитивное значение этого понятия от негативного, здесь предлагается рабочее терминологическое обозначение литера­туры, которая действительно явилась в XX веке существенно новой разновидностью реалистической литературы. Суть новизны заклю­чена в соединении субъективных стремлений личности к самоутвер­ждению с реальной объективно-исторической возможностью, само­утверждения личности в интересах общества или, в более узком, но более конкретном смысле, в художественной актуализации и абсо­лютизации созидательно-творческих возможностей человека. На такой художественно-творческой основе эта литература возродила в мировой литературе народный героический эпос (например, «Рос­сия, кровью умытая» А.Веселого, «^слезный поток» А.Серафимо­вича) , по-новому художественно освоила сложнейшие драмати­ческие и трагические жизненные ситуации (с особой силой в «Тихом доне» М.Шолохова), создала новую разновидность реалистической

¹ Выступления в печати и дискуссии по этому вопросу опубликованы в сб.: С разных точек зрения: Социалистический реализм сегодня. — M., 1990.

________________________________________________________ 251

сатиры (например, «Баня» и «Клоп» В.Маяковского, «Теркин на том свете» А.Твардовского).

Нагляднее всего особенности этой, «социально-утверждающей», разновидности реалистической литературы по сравнению с класси­ческой реалистической литературой прослеживаются при сопоста­вительном анализе произведений, созданных в одно время, «кон­гениальными» авторами, критически направленных против одних и тех же негативных явлений общественной жизни и одновременно утверждающих созидательно-творческие ценности людей. Напри­мер, «Баня» В.Маяковского и «Мастер и Маргарита» М.Булгакова.

В «Бане» Маяковского есть тоже Мастер своего дела, гениальный конструктор Чудаков, создавший машину времени, способную уп­лотнить время и ускорить общественно-исторический процесс. У Чудакова, как и у Мастера, есть свои противники и не менее силь­ные, чем у Мастера,— это те, кто доволен тем, что есть, прежде всего главный сатирический персонаж пьесы главначпупс Победрносиков, воплощение бюрократии, только что утвердившейся у нас власти административно-государственного аппарата, тупой, грубой и само­уверенной. Он — главный начальник по управлению согласованием, ему неважно, чем управлять и что согласовывать, главное — управ­лять и согласовывать и тем самым тормозить и подавлять созида­тельно-творческую деятельность людей.

По логике художественного творчества «социально-утверждаю­щего» реализма главначпупс Победоносиков должен быть преодо­лен, но Маяковский уже понимал, что реально, в его время это было исторически невозможно, так как победоносиковы еще только наби­рали силу и были уверены в своем будущем. Тогда писатель, как и Булгаков, обращается к другой, отдаленной эпохе, но не к прошлой, а к будущей, когда, по убеждению писателя, главначпупсы исчезнут из общественной жизни. Он вводит фантастический образ «Фосфо­рической женщины», которая в структуре пьесы играет роль, анало­гичную роли Воланда в «Мастере и Маргарите»: устанавливает непосредственную связь отдаленных времен и активно участвует в делах настоящего времени. Но характер этого участия существенно отличается от того, что/делает Воланд. Он разоблачает пороки и наказывает их носителей, но по существу жизнь изменить не в си­лах. Фосфорическая женщина нейтрализует действия главначпуп-са, «машина времени» Чудакова приходит в действие, начинается ускоренный общественно-исторический процесс, в ходе которого об-

252 Реализм

щество на определенном этапе движения освобождается от главнач-пупса и его приспешников. Тем самым художественно, духовно ад­министративно-командная система управления была преодолена уже в конце 20-х годов. Хотя реально она еще долго господствовала в нашей стране и только теперь, с большим трудом начинает преодо­леваться, в результате чего, опять-таки с большим трудом, начина­ют освобождаться созидательно-творческие силы народа.

«Универсальный» реализм

Под этим условным терминологическим обозначением имеется в виду разновидность реалистической литературы, которая утверди­лась в русской литературе в последние три десятилетия. Это прежде всего так называемая «деревенская проза» в лице таких талантли­вых писателей, как В.Астафьев, В.Белов, В.Распутин. Кроме ряда других своих особенностей, эта литература выделилась тем, что ста­ла существенно по-новому художественно осваивать связь настоя­щего с прошлым и будущим. До этого в советской литературе преобладало критическое отношение к прошлому, а положительное в жизни представлялось заключенным в движении от настоящего к будущему. «Деревенская проза» обратила внимание на то, что про­шлое — носитель непреходящих человеческих ценностей, художе­ственно актуализировала нравственные ценности трудящегося народа, приобретенные веками его духовно-практического опыта. Уже это придает такому творчеству основательность, емкость, на­полняет произведения глубинным сущностным содержанием бытия, причем не только общественного бытия человека, но и его естествен­ного бытия.

«Деревенская проза» существенно расширяет художественное ос­воение связей человека с миром за счет естественных условий чело­веческого бытия и в этих связях ищет разгадку таких свойств, поступков человека, таких его «вывертов», которые только обще­ственными условиями объяснить не удается.

Нельзя сказать, что обращение к естественной природе человека с целью выявления его сущности является исключительным достоя­нием «деревенской прозы». Из естественной природы человека по-разному выводили его сущность и гуманисты Возрождения» и сентименталисты, и натуралисты. «Деревенская проза» продолжает эту традицию в качественно новом виде. Она раскрывает сущность

_____________________________ -______________________ 253

человеческой жизни как постоянно живую, органическую взаимо­связь человека с человеком и природой, как их взаимообогащение, взаимопроникновение, взаимопереход. «...Словно что-то вошло в него (в героя Распутина из рассказа «Век живи, век люби») и что-то из него вышло, чтобы, поменявшись местами, сообщаться затем без помехи».

В целом же не только в творчестве писателей «деревенской про­зы», но и ряда других современных писателей (у нас и за рубежом) вполне определенно обнаруживается новый тип художественной мо­тивировки сущности бытия и человеческого характера — не просто социальной и психологической мотивировки, свойственной прежне­му реализму, но и родовой человеческой и, так сказать, экологиче­ской мотивировки. Эта литература стремится проникнуть через социально-бытовую, общественно-официальную оболочку человека в его родовую человеческую и естественную сущность и художест­венно реализует возможности самоутверждения человеческой лич­ности как родового и естественного существа, как представителя человеческого рода и его естественной среды — природы, того, что составляет непременное условие существования человеческого рода.

В этом русле к настоящему времени уже создано много значи­тельных художественных произведений. Из последних публикаций это и «Третья правда» Л.Бородина, и «Стоянка человека» Ф.Искан­дера, и «Семь дней творения» В.Максимова.

В первой главе романа «Семь дней творения», в первом дне творе­ния под названием «понедельник», Максимов берет целиком зафор-мализованного социально-политическими обстоятельствами совет­ского служащего, для которого, как для чеховского «человека в фут­ляре», все в жизни точно расписано на то, что можно и чего нельзя, но который вдруг, по воле писателя, сначала чисто случайно, а по­том все более и более по существу, уже под конец своей жизни, начинает открывать в окружающих его людях и в себе подлинное, глубинное содержание человеческого бытия и поразительно нагляд­но, зримо превращается в духовно богатую личность, способную са­моутверждаться и пробуждать родовую человеческую сущность в других людях. Свершилось художественное чудо — сотворение че­ловека как родового существа.

Скорее всего, именно за такой литературой утверждается наибо­лее перспективное и художественно результативное развитие совре­менной и будущей реалистической литературы.

-454