Особое место в истории науки занимает научная революция XVII в. Эта революция началась с Н. Коперника(в 1543 г. был опубликован его труд “Об обращении небесных кругов”, где были изложены новые взгляды на мир) и получила свое классическое выражение у Г. Галилея (1632) и И. Ньютона (1687).* “Познание получило свою научную форму”, — отмечает Ф, Энгельс.11 Прогрессивные философы не только не чужды были революционным изменениям, происходившим в естествознании, но, напротив, дали этому процессу истинную оценку, раскрыли философский смысл и во многом стимулировали эти преобразования.
История науки и философии свидетельствует, что мыслители начиная с Николая Коперника и Джордано Бруно высоко и по существу оценили роль исходных теоретических начал, играющих значительную роль в формировании способов научного познания, в частности метода научной гипотезы. Это началось с пересмотра представлений о Вселенной, необходимости разрешения противоречий между принципами птолемеевой системы и новыми астрономическими фактами.
Н. Коперник ввел в свой метод научную гипотезу, которая есть результат обобщения опытов и “включает в себя нечто новое, что непосредственно не содержится в каждом конкретном опыте”.12 Аргументация Коперника носит преимущественно абстрактно-логический характер. Он выдвигает свою систему как научную гипотезу, обосновывая ее логически и указывая на ее методологи-
* Взяты исторически первые даты, то есть произведения, в которых впервые утверждались новые компоненты научного познания.
ческую плодотворность (легко, без излишних искусственных конструкций объясняет движения небесных тел). “Гипотезы, — пишет Спасский, — дают возможность вывести строго математическим и логическим путем определенные следствия, предсказать некоторые новые факты. Эти факты можно проверить на опыте. Проверка следствий и подтверждает гипотезу — превращает ее в физический закон”.13
Метод гипотезы укореняется, становится необходимым компонентом научного познания, а начиная с Ньютона систематически применяется. В своих “Математических началах натуральной философии” (1687) И. Ньютон “показал себя блестящим мастером гипотез”14. “Вывести два или три общих начала движения из явлений, — говорит Ньютон, — и после этого изложить, каким образом свойства и действия всех телесных вещей вытекают из этих явных начал, — было бы очень важным шагом в философии, хотя бы причины этих начал и не были еще открыты”.15
Устремляя свою теоретическую мысль на выработку научных абстракций, философы исходили из необходимости “разделения и разложения тел” (Ф. Бэкон). Разложение и разделение природы должны осуществляться до ее основания, до получения “простых природ” (Бэкон), “вещей простейших в каждом ряде” (Р. Декарт), основных элементов (Т. Гоббс). К этим простейшим и ясным вещам Декарт относит всеобщее, единое, равное, подобное, прямое, независимое и т.п. Это не части самой вещи, а “части ее природы” (Гоббс), все те акциденции, совокупность которых составляет природу вещи, но не саму отдельную вещь. Если, отмечает Декарт, “мы рассмотрим какое-нибудь тело, обладающее протяжением и фигурой, то мы без труда признаем, что оно само по себе есть нечто единое и простое, и в этом смысле нельзя считать составленным из телесности, протяжения и фигуры как частей, которые реально никогда не существуют в отдельности. Но по отношению к нашему интеллекту мы считаем данное тело составленным из этих естеств, ибо мы мыслим каждое из них в отдельности прежде, чем будем иметь возможность говорить о том, что они все находятся в одной и той же вещи”.16 “Простые природы”, до которых добирается аналитическая мысль, — это абстрактно-общие признаки вещей, по которым устанавливается абстрактное тождество или различие вещей или классов в том или ином отношении.
Авторы учения о методе не останавливаются на достижении разумом предельно простых свойств сущности вещей. Они ставят вопрос о синтезе простейших и ясных вещей в целое, о восхождении к единству. Они исходят из признания связи всеобщего и единого; указывают путь нахождения всеобщего в едином и определяют единичное через всеобщее. Однако эта тысячелетняя пробле-
ма, методологически очень важная, рассматривается философами XVII-XVIII вв. только на уровне абстрактно-всеобщего. Абстрактно-всеобщее, в отличие от всеобщего, не включает в себя богатство особенного, индивидуального, отдельного. Всеобщее у философов Нового времени существует наряду с отдельным. В науке всеобщее возведено в ранг количественного закона, выражающего мерные отношения. Заслуга Г. Галилея и И. Кеплера заключается в том, отмечает Гегель, что они заставили исчезнуть эмпирические определения количества и возвели их во всеобщую форму количественных определений, а прежние эмпирические количества стали моментами всеобщего закона.
Развитие количественных методов стимулировалось массовидной потребностью становящегося способа производства. И не только развитием техники и применением машин, которое в XVII в. было “спорадическим” (Маркс) и само расширялось по мере капиталистической организации производства. Всеобщим основанием рождения этой массовидной потребности в развитии количественных методов является становление всемирно-исторических связей, мирового рынка, процесса мануфактурного разделения труда. Мануфактура, во-первых, превращает рабочего в вещь, в орган совокупного общественного механизма; во-вторых, будучи механизмом, мануфактура “создает прочные математические пропорции для количественных размеров этих органов... развивает количественные нормы и пропорции общественного разделения труда”.17
На структуру науки и научного познания, на выработку количественных методов особое воздействие оказали Р. Декарт и Г. Лейбниц. Критикуя схоластику Средних веков, Декарт стоит у начала создания целостной системы гносеологических воззрений рационализма. Он попытался создать “всеобщую математику”, которая благодаря “достоверности и очевидности ее доводов” может служить всем наукам в достижении очевидности результатов познания.18 Его произведение “Рассуждение о методе для хорошего направления разума и отыскивания истины в науках” содержит правила мышления, названные Декартом “истинной дедукцией”. То есть здесь выражено единство логики и теории познания, соотнесенной с действительностью, что не было присуще схоластическому дедуцированию. Основные положения “истинной дедукции” конкретизируются в следующих правилах:
“Первое: не принимать за истинное что бы то ни было, прежде чем не признал это несомненно истинным, т.е. старательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму так ясно и отчетливо...
Второе: делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, на сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.
Третье: руководить ходом своих мыслей, начиная с предметов простейших и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном порядке вещей не предшествуют друг другу.
И последнее: делать всюду не только полные перечни, но такие общие обзоры, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено”.19
Перечисленные “правила” Декарт считал универсальными, поскольку вся природа связана причинно-следственными зависимостями и представляет собой единый механизм. Главным способом установления очевидности, по Декарту, является интуиция — непосредственное усмотрение достоверности утверждений, относящихся к порядку и мере, то есть математических утверждений. Это “усмотрение” аналогично ощущению собственного существования.
Из рационалистов XVII в. сильнейшее влияние на будущее научной методологии оказал знаменитый философ, создатель математического анализа Г. Лейбниц. Исторически он выступил в конце XVII в. и выполнил систематизаторскую функцию, отобрав из предшествующей философии наиболее рациональные моменты. Теоретически —предвосхитил ряд диалектических идей классической немецкой философии. К таким положениям относятся: принцип единообразия законов природы, или всеобщей взаимосвязи; принцип всеобщего изменения и развития, закон непрерывности.
В своей монадологии Лейбниц развивает идеи во многом альтернативные современной ему механической картине мира, а именно — диалектические. Среди ученых новейшего времени существует мнение, что концепция монадности соответствует такому уровню исследования субстанции, когда понятие “элементарности” целесообразно толковать не как нечто бесструктурное, а как несущее на себе свойства мира в целом. Лейбниц выдвинул методологические требования к научному познанию, важнейшим из которых является универсальность и строгость философских рассуждений. Инструментом выполнения указанных требований выступают априорные принципы бытия, логические законы, к которым философ относил такие, как непротиворечивость всякого мыслимого бытия; логический примат возможного перед действительным; достаточное основание факта существования
именно данного мира, именно данного события; совершенство данного мира как достаточное условие его существования.
Лейбниц первым сформулировал закон достаточного основания. Но главные идеи философа в области логики связаны с поиском технологии уподобления философских и научных рассуждений математическим, в придании этим рассуждениям ясности, однозначности и наглядности. О значении лейбницевского вклада в развитие логики хорошо сказал Н. Винер: “Философия Лейбница концентрируется вокруг двух основных идей, тесно связанных между собой: идеи универсальной символики и идеи логического исчисления. Из этих двух идей возникли современный математический анализ и современная символическая логика. И как в арифметическом исчислении была заложена возможность развития его механизации от абака и арифмометра до современных сверхбыстрых вычислительных машин, так и в calculus ratiocinator Лейбница содержится в зародыше machina rationatrix — думающая машина. Сам Лейбниц, подобно своему предшественнику Паскалю, интересовался созданием вычислительных машин в металле. Поэтому совсем не удивительно, что тот же самый умственный толчок, который привел к развитию математической логики, одновременно привел к гипотетической или действительной механизации процессов мышления”.20
Учение Лейбница не только оказало влияние на науку XVII-XVIII столетий, но и лет на двести вперед определило одну из линий развития научного познания, а именно механизацию информационных процессов.
Следует отметить тот факт, что рационалисты Нового времени не только не отбрасывали онтологическую проблематику обоснования науки, а, напротив, подчеркивая единство природных процессов, фактически ликвидировали различие естественного и искусственного. Причем Лейбниц — не нарушая принципа их качественного разнообразия.
В XVII в. возникал относительно самостоятельный (относительно философии и эмпирического познания) теоретический базис науки в форме научной (физической) картины мира. Физическая картина мира формировалась под непосредственным воздействием представлений о материи, движении, пространстве и времени. Громадное влияние на процесс выработки физических понятий оказали философские идеи атомизма и других учений. Первоначально в основе “картины” лежали еще разные толкования атрибутивных свойств материи (движения, пространства, времени). Отсюда различие, например, научной картины мира у Декарта и Ньютона. Эти две картины мира образно описал Вольтер:
“... Француз, приехавший в Лондон, оставил мир полным, а нахо-
дит его пустым. В Париже видят вселенную состоящей из вихрей тонкой материи, в Лондоне ничего подобного не находят. У нас причина приливов — давление Луны, а у англичан, наоборот, море тяготеет к луне. У картезианцев все производится натиском, что едва ли понятно. У господина Ньютона — притяжением, причина которого столь же неясна. В Париже вы представляете Землю в форме дыни, в Лондоне она сплющена с двух сторон. Для картезианцев свет существует в воздухе, для ньютонианцев он приходит от Солнца в шесть с половиною минут”.21 Но, несмотря на различие картезианской и ньютоновской картин мира, они едины в том, что им свойственны принципы механицизма, которые в XVIII в. определят основу более последовательного научного мировоззрения.
Трансформация принципов античной онтологии в теоретический базис научного познания была бы невозможной без разработки новой методологии, о которой говорилось выше; без осмысления связи учения Аристотеля с потребностями и данными новейшей науки. Разумеется, революционный период включает множество крупных открытий, относящихся к различным областям научного знания. Так, к XVII в. относится создание основ гидродинамики (Б. Паскаль); определена скорость света (О. Ремер); обнаружена ячеистая структура растительных тканей, описана интерференция света (Р. Гук); открыто кровообращение (У. Гарвей); сделаны важные открытия в области микроскопического строения организмов (А. Левенгук); отмечено становление химического анализа (Р. Бойль).
Знаковое место занимают открытия И. Ньютона. Он создал дифференциальные и интегральные исчисления как адекватный язык описания физической реальности. В оптике описал дисперсию света. В его основном труде “Математические начала натуральной философии” сформулированы понятия и законы классической механики, дана математическая формулировка закона всемирного тяготения, теоретически обоснованы законы И. Кеплера и с единой точки зрения объяснён значительный объем опытных данных. Механика Ньютона явила собой классический образец научной теории дедуктивного типа и образец научной теории вообще.
Существенно изменился эмпирический уровень науки. Ведущей формой эмпирических исследований становится направленный систематический эксперимент. Высоко оценивая роль общих теоретических начал в научном познании, прогрессивные философы не могли не осмыслить роль эксперимента в познавательном процессе, его значение в развитии науки. Причем значение эксперимента в структуре научного познания было понято философами раньше, чем он стал систематически применяться. Так, “Новый Органон” Ф. Бэкона, где засвидетельствовано это
понимание, был опубликован в 1620 г., а начало систематического применения эксперимента в науке датируется историками естествознания 1632 г. — с “Диалога о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой” Г. Галилея. Это говорит о прогностической силе философских идей, о плодотворности философского, рационального познания. Бэкон, эмпирик по убеждению, пристрастный сторонник опытного естествознания, характеризует состояние современного ему эксперимента посредством образа “развязанной метлы” (т.е. неразберихи, путаницы). Это “хождение ощупью, как ходят ночью, трогая все, что попадается навстречу”.22 Истинный метод опыта, по Бэкону, отличается ясной целью, упорядоченностью и систематичностью, носит исторический характер. Истинный метод опыта “сначала зажигает свет, потом указывает светом дорогу” .23 Нетрудно догадаться, что только тот эксперимент является подлинно научным и возможен только в том случае, если исследователь видит значение исходных аксиом.
Таким образом, философское обоснование необходимости такого эксперимента принадлежит Ф. Бэкону, а реализация этой необходимости в научной практике — Г. Галилею. Критикуя схоластику, отстаивая позиции сенсуализма и эмпиризма, Ф. Бэкон особое внимание направил на обоснование специфической связи теоретического и эмпирического уровней познания. Теоретические идеи дают свет, направление и организацию экспериментальной деятельности, которая не должна осуществляться методом “проб и ошибок”. С высоты теории лучше виден гипотетический результат предпринимаемого действия. А эксперимент, в свою очередь, должен быть систематическим, входить в систему научного поиска. В этот период появились первые экспериментальные средства научного познания — телескоп и микроскоп.
Все это сменило структуру научного познания. В античной науке процесс познания выглядел согласно схеме: наблюдение — правила логического вывода — результативное умозаключение, или, наоборот: абстрактные философские принципы — правила дедуктивного умозаключения — конкретный факт. Начиная с XVII в. структура процесса стала иной. На основе наблюдения, опыта, с учетом принципов физической картины мира, выдвигалась гипотеза, которая определяла цели и условия проверочного эксперимента, а после подтверждения превращалась в научную теорию и способ (технологию) получения новых фактов.
Научный метод, разработанный новаторами XVII в., основан на признании единства онтологии, логики и теории познания. Он предполагает соответствующие действительности исходные положения, универсален и сохраняет истинность исходных положений.