В предшествующем изложении в качестве одной из существенных черт соборности называлось ее сверхвременность. В соборном единстве прошлое не исчезает, а продолжает жить и действовать в настоящем, и эта непрерывность, обоснованная в сверхвременности, обеспечивает устойчивость и жизненность общественного целого. Эта сверхвременность пронизывает своими силами живую изменчивость, временное течение общественной жизни. Сущность всякой жизни состоит в неразрывном единстве присутствующих в ней сверхвременности и временного течения, и потому это же единство определяет и существо общественной жизни, а консерватизм (традиция) и творчество являются ее основными началами.
В последних глубинах духовной жизни сверхвременность и временное течение живут и действуют в гармоническом, неразрывном единстве. В глубине соборной исторической жизни человечества совместно неустранимо соучаствуют и традиции, сохраняющие силы прошлого в настоящем и передающие их будущему, и творческая энергия духовной активности, устремленная к будущему и рождающая новое. Но в эмпирическом, наружном слое общественности эти два момента выступают обособленно и часто вступают в противоборство между собой. Если изнутри, в глубинном слое духовного бытия, они одинаково объемлют и пронизывают и коллективную, и индивидуальную человеческую жизнь, то вовне, в эмпирической оболочке общественной жизни, они как бы отлагаются по двум ее основным измерениям. Носителем традиции, начала устойчивости и непрерывности общественного бытия является общественное единство, общество, как целое. Носителем временной изменчивости, творческой активности становится отдельная личность в лице ее индивидуальной свободы. Силы прошлого, как они выражаются в сложившемся бытии, привычных нравах, нравственных воззрениях, в устойчивости правовых форм, политических и социальных отношений, как бы хранятся и взращиваются в лоне коллективного бытия, в единстве совместной жизни. Отдельная личность врастает в них с самого своего рождения, впитывает их в себя "с молоком матери", вдыхает их в атмосфере семьи и проч. Напротив, фермент новизны, творческая устремленность к будущему заложены в глубине индивидуального духа; все новое, определяющее общественную изменчивость, временное развитие общества, зачинается как бы из ничего в глубочайшем центре личности, который мы зовем ее свободой, и лишь постепенно оформившись в глубине индивидуального духа, в творческой личной инициативе, новое проникает в общественную среду и в ней утверждается.
Из онтологического единства начал консерватизма и творчества, которые в эмпирическом слое общественного бытия часто противоборствуют между собой, следует нормативное требование необходимости их постоянного примирения. Там, где принцип охранения старого, блюдения установившихся традиций начинает поглощать и подавлять свободу личной инициативы и творческого созидания, там начинает замирать сама первооснова общественности, ее онтологический субстрат - духовная жизнь. Ведь жизнь по своему существу есть неустанный поток становления, творческий прилив в эмпирию бытия новых сил и содержаний. С другой стороны, там, где принцип творческой инициативы не созревает спокойно в лоне давних традиций, не напоен их силами, он остается бессильным, лишенным начала подлинного творчества, которое всегда предполагает рождение из глубоких исконных недр бытия. Всякий радикальный отрыв от предания есть отрыв зачинающегося ростка от питающей его почвы. Здесь может оставаться видимость новизны, но чем больше эта жажда нового принимает характер не творческого положительного созидания, а чистого отрицания старого, тем более она духовно обращена в самом этом отрицании на старое и прикована к нему. Консерватизм, ставший реакцией, стремлением сохранить не жизнь, а безжизненные окостеневшие формы, по самому своему существу разрушителен; радикализм, ставший бунтарством, революцией, по самому существу своему реакционен, ибо, разрушая, не ведет жизнь вперед, а через ее ослабление отталкивает ее назад, на низший уровень.
Из этой общей взаимосвязанности двух начал следует, что охранение и свобода творческой инициативы суть не две разные задачи общественной политики, а лишь две стороны одной органической целостной задачи. Охранение должно быть направлено не на старое, как таковое, не на готовые, уже воплощенные формы и отношения, а на непрерывность и устойчивость самого творческого развития, самой жизненной активности; охранение же самих форм общественных отношений, быта, нравов имеет всегда лишь относительное значение, поскольку оно оправдано, как охранение адекватного, удобного своей привычностью и потому нестеснительного традиционного русла духовного потока.
С другой стороны, начало героической активности, создание нового должно быть пропитано заботой о сохранении жизненности и прочности самой духовной непрерывности общественного бытия, должно быть раскрытием, развитием, усовершенствованием старого. Истинная, онтологически обоснованная политика по самому существу своему всегда есть политика духовно свободного, не скованного предубеждениями и омертвевшими привычками консерватизма или - что то же самое - политика новаторства, черпающего свои творческие силы из благовейного уважения к живому содержанию прошлой, уже воплощенной духовной жизни.