ПСИХОЛОГИЯ ВНИМАНИЯ

Дормашев Ю.Б., Романов В.Я.

ПСИХОЛОГИЯ ВНИМАНИЯ

Дормашев Ю.Б., Романов В.Я. Психология внимания. - М.: Тривола, 1995. - 347 с.: схем. - (Прогр. "Обновление гуманит. образования в России"). - Библиогр.: с. 317-331. Имен. указ.: с. 332-347

 

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА 1. ЯВЛЕНИЯ И ПРОБЛЕМА ВНИМАНИЯ

ГЛАВА 2. ВНИМАНИЕ И ОТБОР

2.1. Теории ранней селекции

2.2. Теории поздней селекции

2.3. Теории гибкой и множественной селекции

 

ГЛАВА 3. ВНИМАНИЕ И РЕСУРСЫ

 

3.1. Внимание как умственное усилие

3.2. Ресурсы и селекция

3.3. Теории составных ресурсов

ГЛАВА 4. ВНИМАНИЕ И ДЕЙСТВИЕ

4.1. Внимание как перцептивное действие

4.2. Внимание и моторное действие

4.3. Внимание как управление действием

 

ГЛАВА 5. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ВНИМАНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЯ

1. Виды и свойства внимания (

2. Поглощенность деятельностью

3. Ошибки рассеянности

4. Внимание при шизофрении

5. Внимание и бдительность

6. Метавнимание

7. Внимательность

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ (проф. В.П. Зинченко

ЛИТЕРАТУРА

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

 

Иероним Босх. Поле имеет глаза, алее имеет уши, и я услышу, ес­ли буду молчать и слушать.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Проблема внимания традиционно считается одной из самых важных и сложных проблем научной психологии. От ее решения зависит развитие всей системы психологического знания — как фундаментального, так и прикладного характера. Высокую оценку внимания на уровне мировоз­зрения и в этическом аспекте можно найти у многих авторов. Наиболее ярко она представлена у одного из классиков психологии сознания, О. Кюльпе:

"Обстоятельства не правят нами — это мы, сталкиваясь лицом к лицу с обстоятельствами, руководим, выбираем и упорядочиваем. Наша душа не арена слепого случая, и соот­ветственно мере той силы, которой мы располагаем и кото­рая проявляет себя во внимании, мы можем выйти за преде­лы, накладываемые нашим организмом, и участвовать в по­строении мира, выдвигая и реализуя идеальные цели. Мы не стоим в сплошном потоке событий как индифферентные проводники механических процессов, а утверждаем нашу независимость и свободу путем рационального испытания и рассмотрения сыплющихся на нас впечатлений, благодаря устойчивой приверженности тем задачам и планам, которые одобряются нашей совестью. Но не следует забывать, что та сила, которая проявляет себя во внимании и делает его от­ражением данной личности в целом, приобретается не по случаю. Образованием, которое мы получили или вырабо­тали себе сами, определяется то, насколько хороши идеи, брошенные на весы внимательного наблюдения и припоми­нания, конструктивной деятельности воображения и пони­мания. Если в душе и ее способностях существует что-либо пластичное, так это, безусловно, внимание, первоначальные изменчивость и неопределенность которого должны быть вышколены в постоянство и твердость, а неограниченная восприимчивость ко всему, что может заинтересовать чело­века, не должна понести

урон, вырождаясь в позорную капитуляцию перед каждым и всяким впечатлением — полезным и вредным, своевремен­ным и несвоевременным, хорошим и плохим. Мы сможем тогда быстро приступить к работе, правильно подготовив апперцепцию. Вооружившись таким образом, мы выйдем победителями из нашей схватки с переменами и случайно­стями, тяготами и соблазнами жизни" (Kuelpe, 1902, с. 68).

Значимость внимания в жизни человека, его определяющая роль в отборе содержаний сознательного опыта, запоминании и научении очевидны. Трудно усомниться также в необходимости всестороннего и детального исследования его феноменов. Как отмечает Ф. Уорден, с точки зрения здравого смысла можно предположить, что "явления внимания играют заметно важную роль в науке о поведении, но, как ни странно, это не так, и з учебниках психологии внимание, как пра­вило, занимает скромную и незаметную позицию" (Worden, 1966, с. 49). Действительно, в опубликованных курсах и пособиях по общей психологии, как ранних так и современных, психология внимания представлена в малом объеме, неравномерно и разрознено. Например, в предметном указателе последнего издания вводного курса психоло­гии Э. Крайдера и др. можно найти всего 4 ссылки на внимание (Crider et al., 1993). При этом в основном тексте собственно вниманию уделено от силы 3 страницы. Для сравнения отметим, что там же дано более 50 ссылок на память, которой посвящена особая глава в 40 страниц. В специальной учебной литературе область психологии внимания отражена скудно или выборочно, с опорой на отдельные источники, вышедшие в период, ограниченный началом 70-х годов*. Между тем, удельный вес исследований, прямо направленных на ре­шение проблемы внимания или проводимых под рубрикой "Внима­ние" довольно высок и продолжает стремительно увеличиваться. Особенно динамично, ярко и драматично это происходит в зарубеж­ной когнитивной психологии. К настоящему времени здесь собран огромный эмпирический материал, активно обсуждаются различные теории внимания, разработан ряд оригинальных и остроумных мето­дов его исследования. Вопросы психологии внимания поднимаются в контексте изучения восприятия, памяти, сознания и деятельности че­ловека. По-прежнему остро они ставятся в работах

*Хрестоматия по вниманию / Под ред. Л.Н. Леонтьева и др. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976; Нейрофизиологические механизмы внимания /Под ред. Е.Д. Хомской. М: Изд-во Моск. ун-та, 1979; Норман Д. Память и внимание // Зрительные образы; феноменология и экспе­римент. Часть 2 / Под ред. В.П. Зинченко и др. Душанбе, 1973, с. 100-140; Norman D.A. Memory and Attention: An Introduction to Hu­man Information Processing. 2nded. N.Y.: Wiley, 1976.

психологов-практиков разных ориентации. Поэтому психология внимания занимает важное место в программах общих и специальных курсов университетской подготовки психологов. Однако, преподавание этого раздела осложняется вышеуказанным дефицитом соответст­вующей учебной литературы. В нашей стране такое положение дел усугубляется недоступностью для большинства студентов и препода­вателей специальных иностранных журналов, сборников и моногра­фий, посвященных психологии внимания. В то же время книжный рынок уже наводнен литературой эзотерического и псевдонаучного характера, в которой внимание представлено не только широко (хотя и в своеобразном описании), но и служит нередко в качестве объяснительного понятия эффектов практик изменения сознания и по­ведения.

Данное пособие, раскрывающее содержание текущего этапа разви­тия психологии внимания, нацелено на то, чтобы хоть в какой-то мере восполнить обозначенный пробел учебной литературы. Вместе с тем, оно задумано как часть полного систематического курса психологии внимания, включающего в себя изложение и анализ не только совре­менного состояния проблемы, но и основных вопросов и достиже­ний классической, зарубежной и отечественной психологии сознания и внимания. Первая глава носит характер введения и содержит сведения и факты из области феноменологии внимания, истории его изучения и постановки проблемы внимания. Основную часть книги образуют три следующие главы. Вторая глава посвящена исследованиям направ­ленности и фокусировки внимания, а его интенсивности и распределе­ния — глава третья. Здесь представлены важнейшие методы и резуль­таты исследований, а также модели внимания, в определенном смысле дополняющие друг друга. Альтернативные взгляды на природу внима­ния и модели интегрального характера, пытающиеся примирить проти­воречия предшествующих теорий, приведены в четвертой главе. В том же русле, но с других, отличающихся от когнитивной психологии, по­зиций проблема внимания ставится на обсуждение в главе пятой. Ос­новная цель этой заключительной главы, частично опубликованной ав­торами ранее в виде статьи*, состоит в указании иной перспективы ре­шения проблемы внимания, а не в подведении итогов и критике ис­следований, проводимых в рамках когнитивной психологии. Часть разнообразного и обширного материала, полученного, так сказать, на поверхности основного ядра психологии внимания приведена в прило­жениях к основному тексту пособия. Они служат дополнениями и ил­люстрациями, необходимы-

* Романов В.Я., Дормашев Ю.Б. Постановка проблемы внимания с позиций теории деятельности // Вести. Моск. ун-та. Сер. 14 "Психология". 1993, N. 2, с. 51-62.

ми для полного понимания принципиальных положении и следствии представленных теорий внимания, а также знакомят учащихся с линиями прикладных исследований, результаты которых могут по­влиять на разработку новых гипотез о сути внимания. Приложения могут быть использованы при подготовке дискуссий и докладов к семинарским занятиям по курсу общей психологии.

В данном пособии мало затрагивается проблема физиологических механизмов внимания, а также методы и результаты их исследова­ния*. Не изложены также представления о развитии внимания, спосо­бах его коррекции и диагностики индивидуальных особенностей. В ми­нимальном объеме приведены данные о нарушениях и аномалиях вни­мания. Соответствующие темы обычно включают в программы под­готовки психологов на прикладных кафедрах. Место же этого посо­бия авторы видят в курсе общей психологии, читаемом с целью фун­даментального образования психологов всех специализаций. Мы не старались подать данную область исследований в виде законченного и лакированного продукта. Реальная психология внимания, несмотря на ряд достижений, полна трудностей и противоречий. Она ждет прито­ка молодых сил, и авторы надеются, что настоящее учебное пособие будет способствовать тому, чтобы эти ожидания не оказались напрас­ными.

В заключение, хотелось бы выразить признательность фонду "Культурная инициатива" и лично господину Дж. Соросу за матери­альную поддержку; рецензентам и оппонентам за высказанные заме­чания и пожелания, особенно, проф. В.П. Зинченко — главному ини­циатору и вдохновителю этой работы; декану факультета психологии МГУ проф. Е.А. Климову за доброжелательное отношение и создание благоприятных условий, а также студентке того же факультета А.П. Фонаревой за помощь в подготовке рукописи. Мы благодарим студен­тов и аспирантов, которые посещали соответствующие семинары и активно участвовали в обсуждении вопросов психологии внимания, писали курсовые работы и выполняли дипломные и диссертационные исследования по данной тематике. Мы также признательны авторам рисунков и схем, приведенных в данном пособии. Мы заранее благода­рим тех читателей, которые выскажут или пришлют любые пожелания и замечания по структуре и содержанию настоящего учебного посо­бия, поскольку надеемся продолжить работу над ним.

Ю.Б. Дормашев, В. Я. Романов 9 августа 1995 г.

* В настоящее время подготовлен к печати и скоро выйдет в свет перевод моногра­фии Р. Наатанена, в которой эти вопросы разбираются подробно и на самом современ­ном уровне (R. Naatanen Attention and Brain Function. Hillsdale, N.J.: Lawrence Erlbaum, 1992,494 р.)

 

ГЛАВА 1

ЯВЛЕНИЯ И ПРОБЛЕМА ВНИМАНИЯ

Описание круга явлений изучаемой действительности — первый шаг и необходимая предпосылка любого научного исследования. Знание явлений внимания и невнимания, умение правильно их выделять и раз­личать необходимы каждому психологу, независимо от его научных интересов или практической специализации. Описательная характе­ристика внимания образует исходную основу, наиболее устойчивое ядро данной области общей психологии. А.Ф. Лазурский завершает обзор различных теоретических представлений о внимании следую­щими, актуальными и в настоящее время, словами: "Едва ли мы, одна­ко, ошибемся, если скажем, что все эти разногласия относятся ис­ключительно к объяснению того сложного явления, которое мы назы­ваем процессом внимания, а никак не к его описанию. Что же касается собственно описательной стороны, то здесь мы почти не встречаем противоречий. Во всяком, более или менее полном описании мы находим всякий раз одни и те же элементы. Разногласие появляется лишь тогда, когда возникает вопрос, какие из этих элементов надо считать главными и какие побочными" (Лазурский, 1917/1995, с. 122, курсив автора). Историки психологии считают, что задача опи­сания явлений внимания к концу 17 века была решена в основном, а в 18 столетии детально и полностью (Braunschweiger, 1899; Neumann, 1971). При этом они ссылаются на философские труды Августина, Фомы Аквинского, Ш. Бонне, X. Вольфа, Р. Декарта, И. Канта, Г. Лейбница, Н. Мальбранша, Э. Платнера и других философов, врачей и натуралистов. Важные наблюдения, практические наставления и любопытные описания явлений внимания и

рассеянности можно также найти в художественной и, особенно часто и в большом объеме, религиозной литературе. В области научной пси­хологии она решалась, главным образом, в работах классиков пси­хологии сознания: В. Вундта, Т. Рибо, Э. Титченера, Г. Фехнера и др. До сих пор непревзойденным мастером изображения душевного мира и поведения человека считают У. Джеймса. Многие современные психо­логи признают его описания внимания стилистически превосходными, точными и вполне достаточными. В данной главе дается краткий обзор основных явлений и ранних представлений о внимании, рассматрива­ется прошлый и настоящий научный контекст постановки и решения проблемы внимания.

Субъективно, состояние внимания характеризуется разделением текущего опыта на две части. Единицы фокальной области устойчивы, осознаются ясно и отчетливо, ярко и живо, а содержания периферии сознания — смутно и как бы сливаются в пульсирующее облако неопре­деленной формы. Такая структура сознания возможна не только при восприятии внешних объектов, но и в процессе размышления, когда ясно, отчетливо и с пониманием переживаются какая-либо мысль, образ-представление или их последовательности. О ясности сложных, целостных образов восприятия и памяти говорят в тех случаях, когда в них различимы. Детали, и об отчетливости, если эти образы резко выделяются среди прочих содержаний сознания. Так, при внима­тельном наблюдении мы ясно видим летящий в сумерках, на низкой высоте самолет, различая кабину пилотов, иллюминаторы, опознава­тельные знаки и выпущенные шасси; восприятие самолета будет в то же время отчетливым, если его контуры не теряются во мгле, не замаскированы дымкой или туманом. При беглом, невнимательном восприятии древесного листа мы едва замечаем его овальную форму и зеленый цвет. Пристальный и длительный взгляд на тот же лист обна­руживает желтизну его поверхности, прожилки и темные пятнышки; мы видим, что на самом деле его форма несколько асимметрична и более напоминает треугольник нежели овал, а края зубчатые. Отчет­ливость какой-либо идеи предполагает ее выделение среди других сходных мыслей. Мы говорим: "Нет, не то. Я имею в виду совершенно другое", когда некто пытается сформулировать нашу мысль. О ясно­сти идеи можно судить по тому, насколько точно удается ее пере­дача посредством речи. Поэтому учителя литературы нередко говорят в назидание нерадивым ученикам: "Кто ясно мыслит, тот ясно излага­ет".

Поле восприятия обычно распадается на фигуру и фон. Живость фигуры, занимающей фокус сознания, иногда воспринимается бук­вально, иллюзорным образом; так, в случае пристального внимания к неподвижному зрительному объекту, последний выступает вперед,

начинает дрожать и пульсировать на фоне мертвого и как бы покрыто­го пленкой окружения. При внимательном наблюдении Луны на фо­не движущихся облаков кажется, что двигается она, а облака стоят на месте. Сосредоточение внимания на представлении какого-то предмета увеличивает живость, как бы приближая его к образу вос­приятия.

Еще одной характеристикой внимаемых содержаний сознания явля­ется их острота и действенность. Мысли и образы, которые благодаря вниманию вошли в фокальную область сознания и задержались в ней, как правило, хорошо запоминаются, глубоко проникая в толщу про­шлого опыта человека. "Истинное искусство памяти — это искусст­во внимания",— писал С. Джонсон (пит. по Lorayne, 1990, с. 32). Действенность объекта внимания проявляется как в плане мышле­ния, так и в движениях. Он вызывает ряд соответствующих ассоциа­ций, определяя ход, содержание и направление умственной деятель­ности. Человек может долго и пристально читать железнодорожное расписание, вспоминая при этом места, в которых он бывал и проис­шедшие там события. Вид ножа или щетки наводит на мысль об их использовании. "Во время разговора, я вдруг замечаю булавку на полу или пыль на моем рукаве, и вот, не прерывая речи, я смахиваю пыль или поднимаю булавку",— пишет У. Джеймс (1902, с. 335). Бо­лельщик на трибуне или в кресле перед телевизором иногда непроиз­вольно повторяет движения игрока, за которым внимательно следит. Представление или образ восприятия, находящиеся в фокусе внима­ния, господствуют в сознании, обеспечивая единство и связь всех осоз­наваемых процессов. Классики психологии характеризовали поэтому состояние внимания как монархический строй сознания.

Для иллюстрации явления разделения сознания на фокальную и периферическую области читатель может повторить наблюдения по­добные тем, которые описаны в работе О. Кюльпе (Kuelpe, 1902). Если сесть лицом к стене, оклеенной пестрыми обоями или завешанной ковром с мелким узором, и направить взор на какую-нибудь де­таль, то при расстоянии до стены в 1 м. мы увидим ясно и отчетливо только небольшую, окружающую точку фиксации зону, диаметром около 6 см. Внутри этой области мы хорошо осознаем контуры и разли­чия в цвете и яркости отдельных деталей изображения. Более при­стальное всматривание может вызвать иллюзорное дрожание (по­дергивание) элементов фокальной области или привести к восприятию новых фигур; например, вместо растительного орнамента мы неожи­данно увидим уродливое лицо или фантастическое животное. В по­следних случаях уже внутри центральной области указанные фигу­ры как бы выступают на передний план. После небольшой трс-

нировки в удержании неподвижной линии взора можно заметить, что за пределами этой области сначала постепенно, а затем все быстрее, де­тали изображения смазываются и картина переходит в тусклый и од­нообразный фон. "Если бы я не знал, что этими обоями оклеена вся сте­на,— пишет О. Кюльпе,— я мог бы предположить, что для оклейки вы­брана бумага с рисунком все более незаметным, чем далее он отстоит от фиксируемой точки, вплоть до того, что вся картина и цвет теряются в неразличимой пелене" (Kuelpe, 1902, с. 38).

Многие авторы считали само собой разумеющимся, что различия в ясности и отчетливости образов зрительного восприятия зависят от объективных факторов: оптических характеристик среды, удаленности, интенсивности и пространственной организации стимулов. К группе субъективных факторов они относят, прежде всего, периферические процессы и механизмы органов чувств: напр., строение сетчатки, аккомодацию хрусталика, вергентные и фиксационные движения глаз. Но, как свидетельствуют явления пустого взора, о котором бу­дет сказано ниже, и непрямого видения, только влиянием указанных групп факторов объяснить изменения ясности и отчетливости воспри­ятия внешних объектов невозможно. О фактах непрямого видения У. Джеймс пишет:

"... приспособление органа чувств вовсе не является суще­ственным процессом в работе даже чувственного внимания; это второстепенный результат, который возможно и не допус­тить до проявления, как показывают наблюдения. Обык­новенно, совершенно правильно замечалось, что никакой предмет, лежащий на окраинах нашего поля зрения, не мо­жет остановить на себе внимания, если одновременно не привлечет к себе и нашего взгляда. ... Практика однако же при усилии может научить нас схватывать вниманием предметы, лежащие на окраине нашего поля зрения, тогда как глаза остаются в полной неподвижности. При подобных условиях предмет никогда не может быть воспринят нами отчетливо, так как самое место, где на глазную сетчатку падает изображение предмета, делает невозможным такую отчетливость, и, однако,— как может убедиться каждый из опыта,— в этом случае мы все же получим о предмете более ясное сознание, чем когда этого вынужденного усилия внима­ния сделано не было. Таким именно образом, напр., учителя в классе следят за воспитанниками, на которых как будто и не смотрят вовсе. В общем, женщины гораздо более мужчин изощряются в умении пользоваться периферическим зри­тельным вниманием" (Джемс, 1902, с. 180-181).

Опытный наблюдатель способен увидеть двоение образов объектов, расположенных на периферии поля зрения. Г. Гельмгольц пишет: "Когда внимание человека впервые обращают на двоение бинокуляр­ных образов, он удивляется, что не замечал этого прежде. Осо­бенно его поражает, что в течение всей жизни он воспринимал оди­нарными лишь незначительное число объектов, находящихся при­мерно на том же расстоянии, что и фиксируемая точка, подавляющее же большинство остальных объектов, в том числе более удаленных и более близких, воспринималось как двойные" (Гельмгольц, 1975, с. 66-67). Применительно к этим феноменам стало общепринятым гово­рить о внимании как о центральном, внутреннем факторе изменения ясности и отчетливости. Поэтому аналогия сознания со зрительным полем получила столь широкое распространение и признание. Она казалась справедливой и удобной для описания как внешнего вос­приятия в других модальностях, так и рефлексии "внутренним зрени­ем" процессов и продуктов памяти, воображения и мышления.

Следующая характеристика содержания фокальной области соз­нания, которую некоторые авторы рассматривают как следствие непроизвольной или послепроизвольнои задержки внимания, состоит в его эмоционально теплой окраске и, в пределе, как бы одухотворении и даже слиянии с ним. Длительное, добровольное и охотное внимание к любому объекту служит условием и вместе с тем вызывается и под­держивается благодаря особому процессу идентификации, при кото­ром данный объект (другой человек, вещь, мысль, часть тела, собст­венное имя, литературный персонаж и все что угодно) становится дорог субъекту. Ч. Тарт объясняет этот феномен следующим образом: "Как только мы идентифицируемся с каким-то объектом, мы уделяем ему преимущественное внимание и гораздо большую психологиче­скую энергию, чем просто вещам или информации. Эта энергия может ограничиться энергией внимания, расходуемой на безусильную фик­сацию этого объекта, но она может быть также связана, сознательно или бессознательно, с базисными эмоциями самосохранения, так что угроза объекту идентификации становится сильной угрозой по отно­шению ко "мне" (Tart, 1989, с. 122). В подтверждение своих слов автор рассказывает о демонстрационном эксперименте, который он провел среди своих сотрудников в обеденный перерыв рабочего дня. Ч. Тарт поставил на стол посередине комнаты пустую сумку (подойдет также, как отмечает автор, и любая коробка или пакет из-под молока). Затем попросил всех присутствующих сосредоточить внимание на этой сумке и попытаться идентифицировать себя с ней, думая как о своей любимой сумке, о кото-рои следует заботиться также, как о самом себе. Спустя всего лишь

пару минут, он неожиданно шагнул вперед и сильным ударом ноги сбил сумку. Это событие вызвало у всех участников опыта мощный аффект. Они вскакивали с перекошенными от гнева и возмущения лицами. Некоторые восклицали, обвиняя экспериментатора в жестоко­сти. Позже, многие из них говорили, что во время удара почувствовали боль в своем теле, как будто Ч. Тарт ударил их, а не сумку.

Философ X. Ортега-и-Гассет находит в фиксации внимания на одном объекте общую причину и суть состояний влюбленности, гипно­за, одержимости и мистического экстаза. Различие содержаний фо­куса и периферии сознания он описывает следующим образом: "То, что привлекло наше внимание, наделено для нас ipso facto* боль­шей реальностью, бытием более полноценным, чем то, что не при­влекло,— нечто почти иллюзорное и безжизненное, дремлющее на подступах к нашему сознанию. Вполне понятно, что, обладая большей реальностью, оно оказывается более весомым, более цен­ным, более значительным и заменяет собой затененную часть мира" (Ортега-и-Гассет, 1991, с. 377-378).

Различные состояния внимания специфицируются особыми со­держаниями сознания — напряженностью, усилием, интересом, удивлением, чувствами активности и поглощенности деятельностью. Динамика и наличие этих переживаний в каждом отдельном случае образуют особые, смутно улавливаемые гештальты видов, свойств и актов внимания — отвлечений и переключений, колебаний, изменений объема и степени (см. Приложение 1). Однонаправленность, высо­кая степень и узкий объем внимания характеризуют состояния кон­центрации и абсорбции. Дж. Куорик поясняет различие между ними следующим образом:

"Термины концентрация и абсорбция зачастую использу­ют взаимозаменяемо, равнозначно подразумевая участие интенсивного внимания, но забывают при этом о различии соответствующих психологических состояний. Концентра­ция является сознанием будничным; абсорбция же — необыкновенным. Концентрация — это работа; абсорбция — игра и развлечение. Концентрация включает в себя ин­тенсивную умственную деятельность: когнитивную перера­ботку, анализ и размышление. Абсорбция означает времен­ное прекращение любой внутренне инициируемой деятель­ности. Концентрация подразумевает взаимодействие, уча­стие эго и усилие; она нацелена на получение прак-

^! лат.— самим фактом, само по себе

тических результатов. Абсорбция же реактивна, внушаема, снимает напряжение и растворяет эго, гармонично захваты­вает посредством какого-то очарования. Концентрация сви­детельствует о двустороннем управлении вниманием в си­туации взаимодействия организма с окружением; здесь на­лицо строгое разделение субъекта и объекта — чувство "моего", противопоставленного чему-то внешнему. Абсорб­ция же — это единый контроль внимания, приводящий к глобальному недифференцированному состоянию тотально­го внимания; это переживание слияния с внешним объек­том. Мы концентрируемся, когда чем-то обеспокоены, пы­таемся починить заглохший двигатель или заполняем ве­домость подоходного налога. Мы поглощены, когда наслаж­даемся кинофильмом, музыкой, сексом и другими развлече­ниями" (Quarrick, 1989, с. 19, курсив автора).

В последние годы развернулось широкое исследование еще одного состояния максимального внимания, названное "опытом потока" (Csikszentmihalyi, 1990). В этом состоянии субъект активен и в то же время забывает о себе. Не прилагая усилий, он остается чрезвычайно внимателен, ясно и четко осознает цели и результаты своих действий и без расчета на вознаграждение испытывает наслаждение от самого процесса деятельности. Человек счастлив только потому, что в трудной ситуации успешно действует на пределе своих возможностей (см. При­ложение 2).

Внимание субъективно понимается как некоторый ограниченный капитал, которым можно распорядиться по собственному усмотре­нию. Поэтому выражение благодарности за внимание слушателей — не простая формула этикета вежливости оратора или лектора. Мы мо­жем обращать, удерживать, направлять и концентрировать свое внимание. Вклад внимания, как правило, окупается увеличением продуктивности и качества деятельности. Внимание необходимо для приобретения действительных знаний и выработки навыков. Особо внимательными мы должны быть в критических и опасных ситуациях. Нередко еще до наступления таких обстоятельств следует быть на­стороже или начеку, а в задачах длительного наблюдения - постоянно бдительными (см. Приложение 5). Но мы также знаем, что в опре­деленных случаях внимание как бы выходит из повиновения и может прерываться, проваливаться, отвлекаться внешними стимулами или навязчивыми мыслями, блуждать, рассеиваться и уходить. Также из­вестно, что внимание эффективно не во всех ситуациях, а иногда оно может быть даже вредно. В качестве примера отрицательного эффекта активного исполнительного внимания часто приводят ухудшение или полный развал сложной, хорошо отработанной и

2-4037

автоматизированной деятельности, вспоминая при этом известную притчу о задумавшейся сороконожке.

Давно описан и затем тщательно и всесторонне исследован еще один негативный эффект пристального внимания, названный феноме­ном смыслового или семантического пресыщения. Он заключается в том, что при непрерывной зрительной фиксации, многократном произнесении, письменном или мысленном воспроизведении одного и того же слова, фразы или текста, их смысл довольно быстро испаряет­ся. "Пусть читатель проверит это на любом слове предлежащей стра­ницы,— предлагает У. Джеймс,— скоро он начнет удивляться тому, как было возможно, что он такое слово употреблял всю жизнь в та­ком-то смысле. Оно будет смотреть на него со страницы, как стек­лянный глаз, не имеющий никакого выражения мысли. Его тело оста­лось прежним, но его душа отлетела. Этим путем оно приводится к сво­ей чистой, голой чувственной форме" (Джемс, 1902, с. 248). Доба­вим, что затем само тело слова распадается на чуждые, ничего не зна­чащие обломки, и человек испытывает особое переживание пустоты сознания (Don, Weld, 1924). Подобное разрушение предметности вос­приятия считалось необходимым условием эффективного использо­вания метода аналитической интроспекции. При соблюдении опреде­ленных условий по сути те же приемы непрестанного повторения мантры в практике трансцендентальной медитации и слов Иисусо­вой молитвы приносят сверх того новые и неожиданные плоды. "Стеклянный глаз" слова превращается здесь, если можно так выра­зиться, в око всевидящего Бога.

Негативным следствием произвольного, требующего усилий внима­ния может быть значительное утомление. В связи с этим Г. Мюн-стерберг пишет: "В конце концов, невнимание не всегда является недостатком ума; оно служит и желательным предохранительным клапаном" (Мюнстерберг, 1910, с. 170). Известно, что решение сложных проблем может придти как бы само собой в моменты отвлече­ния или отдыха, когда субъект невольно или нарочно прекращает дли­тельную и бесплодную концентрацию на задаче. Так же давно заме­чено, что специальное внимание к своим телесным процессам может привести к тому, что "настоящая болезнь присоединяется к вообра­жаемым недугам лиц, которые, за недостатком здоровой работы для ума, поглощены разбором собственных ощущений..." (Кар-пентер, 1877, с. 125). У. Де Лоренс собрал целую коллекцию газетных выре­зок о случаях смерти врачей-специалистов именно от тех болезней, которые они пристально изучали. Концентрация, по его мнению, лежит вне морали; эта сила может как помочь выздороветь, так и поро­дить заболевание. Она совершенно безразлична к своему результату. "К счастью, как справедливо указывают, число людей, способных концентрироваться, сравнительно невелико, что лишь

подчеркивает опасность и реальность этой великой силы души" (De Laur­ence, 1938, с. 62).

Вред пассивного внимания может осознаваться в случаях манипуляции нашим поведением рекламой и деятелями шоу-бизнеса. Непроизвольное внимание может стать помехой общению. В связи с этим И. Канг пишет следующее:

"Многие люди несчастны от того, что не способны отвлечь­ся. Жених мог бы сделать хорошую партию, если бы мог не за­мечать бородавки на лице своей возлюбленной или отсутствие у нее зуба Между тем неприятная особенность нашей способно­сти внимания состоит в том, что мы совершенно непроизвольно обращаем внимание на недостатки других: на отсутствующую пуговицу сюртука, недостающий зуб или привычную ошибку в речи; этим мы смущаем других и одновременно портим себе настроение. — Если главное хорошо, то не только правиль­но, но и умно не замечать недостатки других, и даже недос­татки в нашем собственном благополучии. Но эта способность абстрагироваться есть сила души, обрести которую можно толь­ко упражнением" (Кант, 1994, с. 147-148, курсив автора).

К явлениям невнимания относятся, прежде всего, состояния рассеян­ности. Они различаются как по своему характеру, так и по причинам, ко­торые, предположительно, их вызывают. Рассеянность первого вида может быть результатом усталости, бессонницы, головной боли, монотон­ной и однообразной деятельности. Превосходное описание этого состояния дает У. Джеймс:

"Большинство людей ежедневно испытывает и не раз ни­жеследующее состояние: глаза устремляются в пространст­во, звуки, доносясь извне, сливаются в однообразный смутный гул, внимание рассеивается настолько, что все тело ощущается как бы сразу, а передний план сознания переполняется как бы чем-то, каким-то печальным чувством подчинения бесплодно проходящему времени. На заднем фоне мышления мы смутно представляем себе, что должны что-то сделать: встать, одеться, ответить лицу, говорившему с нами перед этим,— словом, сде­лать следующий шаг в нашем размышлении. Но почему-то мы не можем сдвинуться. La pensee de derrieie la tete (мысль, копоша­щаяся где-то как бы на заднем плане нашего ума) еще не может прорваться через оболочку летаргии, которая сковывает на­ше душевное состояние. Каждое мгновение ожидаем мы, что эта оболочка, наконец, разорвется, ибо не сознаем никаких причин, почему такое состояние могло бы длиться. А

между тем, оно продолжается мгновение за мгновением, и по-прежнему мы куда-то плывем, но вдруг — без всякой по­нятной нам причины — откуда-то является толчок энергии, что-то невидимое сообщает нам способность подтянуться, сосре­доточиться, мы начинаем мигать глазами, встряхиваем голо­вой, идеи, которые таились где-то на задах сознания, приходят в действие — и колесо жизни начинает по-прежнему вращаться" (Джемс, 1902, с. 170).

Нередко такое состояние сопровождается скукой, определяемой как "тягостное чувство от косного, праздного, недеятельного состояния души; томление бездействия"*. При этом виде рассеянности соз­нание затопляется случайными неконтролируемыми восприятиями и воспоминаниями обрывочного характера. Субъект как бы отключен от тех аспектов внешнего окружения, которые могут иметь значение для выполнения каких-либо планов или намерений. Более того, сами эти намерения у него в данный момент отсутствуют. Дж. Селли назы­вает подобное состояние сонливостью или отупением и отмечает: "Ха­рактерными признаками истинного невнимания или умственного без­различия служит уменьшение напряжения и появление, вместо преоб­ладания известных восприятий или представлений, неясного ряда смутных ощущений и мыслей" (Селли, 1912, с. 123). В другом месте он упоминает о попытках произвольного вызывания такого состояния, которые удавались ему и некоторым другим психологам перед засыпанием (Sully, 1892). У. Джеймс пишет, что такое "удиви­тельное состояние торможения" может быть вызвано на мгновение произвольно, путем фиксации глаз в пустоту и что это состояние не следует путать или сравнивать со сном. Скорее оно напоминает гипно­тический транс, после которого субъекты на вопрос: "Думали ли вы о чем-нибудь?", отвечают: "Ничего особенного" (James, 1890/1990, с. 261). Теперь известно, что контролируемое погружение в подобное состояние обеспечивают некоторые специальные техники релаксации и медитации.

Равнодушие к значимым аспектам ситуации характерно также для состояния субъективно прямо противоположного рассеянности первого вида. Здесь рассеянность выступает как оборотная сторона медали или негативное следствие глубокой внутренней концентрации. Поэтому такую рассеянность называют мнимой. Иногда, допол-

Даль Вл И Толковый словарь живого великорусского языка В 4-х т Т 4 М Рус яз. 1980, с 212

нительно, различают две ее разновидности — рассеянность поэтиче­скую и рассеянность профессорскую.

О поэтической рассеянности говорят в тех случаях, когда человек находится в состоянии мечтательности или фез наяву. Он пофужен, не замечая ничего вокруг, в неконтролируемый поток приятных мыслей и ярких образов. Английский поэт-романтик С. Колридж с детства от­личался склонностью к мечтам и пофужению в мир воображения. Био-фафы и современники называли поэта "демоническим гением", "бо-гоопьяненным человеком" и "великим пророком фантазии", отмечая при этом, что "фантазия насиловала Колриджа". "Заражая энтузиаз­мом горячие головы слушателей, он держал длинные вдохновенные речи о всевозможных, самых несхожих между собою предметах. В то время его интересовали равно все темы; он способен был увлекать­ся до самозабвения и однажды не заметил, как какой-то шутник обре­зал во время речи длинные полы его "гауна". " Таким он остался и два­дцать лет спустя ", — пишет один из исследователей творчества С. Кол­риджа*. Слушатели, и тогда и позже, зачастую не понимали поэта, хотя и были очарованы прихотливым течением его слов и мыслей. Диалог быстро превращался в монолог С. Колриджа, и он терпеть не мог, когда его прерывали. Его близкий друг, тоже поэт и литератор, Ч. Лэм предпочитал поэтому вести с ним переписку, нежели вступать в какие-либо споры по ходу "разговора", а его выступления характери­зовал как проповеди. О рассеянности С. Колриджа можно судить по одному из случаев, который Ч. Лэм, вспоминая, описывает следую­щим образом:

"Однажды утром я торопливо, поскольку опаздывал, шел из дома в Инфилде в Индиахаус, когда встретил Кол­риджа, направлявшегося ко мне с визитом; он был переполнен какой-то новой идеей и, несмотря на мои заверения в недос­татке времени, затащил меня через ворота пустынного сада на боковую аллею и там, укрывшись от наблюдения за изгородью вечнозеленых кустов, схватил меня за пуговицу пальто и, за­крыв глаза, начал красноречивое рассуждение, плавно разма­хивая правой рукой в соответствии с мелодичной речью, лившейся непрерывным потоком из его уст. Я завороженно слушал, однако бой церковных часов пробудил во мне чувст­во долга. Я понимал, что все попытки вырваться будут безус­пешными, и решил сьпрать на его

Жерлицын М Кольридж и английский романтизм Одесса "Экономическая" тип, 1914,с 91

поглощенности предметом размышления. Перочинным но­жом я потихоньку срезал пуговицу моего пальто и удрал. Пять часов спустя, возвращаясь домой мимо того же сада, я услышал голос Колриджа и обнаружил его на том же месте, с закрытыми глазами, с пуговицей, зажатой между пальцами и грациозно покачивающего правой рукой — точно таким я его оставил. Кольридж не заметил моего отсутствия"*.

Рассеянность поэта была следствием творческого воображения и потому с лихвой окупалась результатами его философской и поэтиче­ской деятельности, казалась простительной чертой и причудой ге­ния. Иную оценку такого рода рассеянности уже применительно к бо­лее обыкновенным и распространенным случаям подобного состояния дает И. Кант:

"Одна из душевных слабостей состоит в том, что репро­дуктивное воображение останавливается на одном пред­ставлении и обращает на него большое или продолжительное внимание и не может оторваться от этого представления, т.е. снова сделать свое течение свободным. Если эта дурная привычка становится постоянной и направляется на один и тот же предмет, то это может довести до помешательства. Быть рассеянным в обществе невежливо, а иногда и смешно. Женщины обычно не впадают в такое состояние; разве толь­ко когда они занимаются науками. У слуги, если он, прислу­живая за столом, рассеян, обычно на уме что-то дурное: либо он что-то замышляет, либо опасается последствия чего-то ... у человека, подверженного этому злу, всегда какой-то сонный вид, а в компании он бесполезен, так как слепо сле­дует свободной игре своего воображения, не регулируемого разумом. — Чтение романов не только приводит часто в дурное настроение духа, но и делает рассеянность привыч­ной" (Кант, 1994, с. 233-235, курсив автора).

В состоянии профессорской рассеянности контролируемый и эмо­ционально нейтральный ход мыслей логически упорядочен и строго направлен на достижение идеальной и отдаленной цели или на поиск решения сложной задачи. Гротескное описание наружности и поведе­ния рассеянных людей этого типа дал Дж. Свифт в образе высшего

* Циг. по Coleridge the Talker / R.W. Amour, R.F. Howels (Eds.) N. Y., L.: Johnson Repr. Corp, 1969. p. 279-280.

сословия лапутян, занятых исключительно и непрерывно либо музы­кой, либо математикой. Гулливер рассказывает:

"... никогда еще мне не приходилось видеть смертных, которые вызывали бы такое удивление своей фигурой, одеждой и выражением лиц. У всех головы были скошены направо и налево; один глаз косил внутрь, а другой глядел прямо вверх. . . Поодаль я заметил несколько человек в одежде слуг. В руках они держали небольшие палки. К палкам были привязаны надутые воздухом пузыри. Как мне сказали потом, в пузыри было насыпано немного сухого гороха или мелких камешков. Время от времени слуги хлопа­ли этими пузырями по губам и ушам лиц, стоявших подле. Я долго не мог уразуметь, для чего это делается. По-видимому эти люди так погружены в глубокомысленнейшие размыш­ления, что почти не способны ни слушать речи собеседников, ни отвечать на них. Чтобы побудить их к этому, необходимо какое-нибудь внешнее, чисто физическое воздействие на ор­ганы речи и слуха. . . Обязанность хлопальщика заключается в том, чтобы при встрече нескольких лиц слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху тех, кто слушает. На прогулках хлопальщик должен время от времени похлопывать своего господина по глазам, ибо в про­тивном случае тот на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму, или стукнуться головой о столб, или же столкнуться с другими прохожими" *.

Действительные примеры профессорской рассеянности обычно находят в жизнеописаниях великих философов, изобретателей и ученых. В этом смысле особенно не повезло лауреату Нобелевской премии, математику Д. Гильберту. Из одной публикации в другую кочует следующая история. Однажды вечером, накануне прихода гостей, госпожа Гильберт заметила, что супруг надел неподходящий галстук и послала его в спальню, наказав заменить этот галстук на другой. Гильберт пошел и не вернулся. Когда, обеспокоелная долгим отсутствием мужа, она поднялась в спальню, то нашла знаменитого ученого в кровати, раздетого и почти спящего. Такого типа ошибки, когда из-за нашей рассеянности правильно начатая последователь­ность действий сбивается в привычную, но в данной ситуации неверную колею, могут быть известны читателю по собственному опыту.

* Д. Свифт Путешествия Лемюэля Гулливера. М.: Детгиз, 1955, с. 221-

222.

Так, вместо набора нового телефонного номера мы набираем привычный номер, начинающийся теми же двумя или тремя цифрами, и неожи­данно услышав знакомый голос в полной растерянности понимаем, что позвонили не туда куда следовало. Говорят, что И. Ньютон, отслежи­вая по часам, варил куриные яйца. Однажды, задумавшись, он поло­жил в воду карманные часы и сварил их, глядя при этом на яйцо. По­скольку за достоверность этого эпизода авторы не ручаются, приведем пример из своего опыта. Бывает, что вместо зубной пасты, перепутав тюбики, мы выдавливаем на щетку крем для бритья и замечаем свою оплошность лишь тогда, когда рот заполняется мыльной пеной.

Как видно из вышеописанных случаев, мнимая рассеянность может проявляться в так называемых ошибках невнимания, возникающих по ходу привычной, автоматизированной деятельности. В Приложении 3 приведен ряд действительных примеров, а также классификация и теория ошибок рассеянности, предложенная Дж. Ризоном (Reason, 1990). Ошибочные действия такого рода входят, по 3. Фрейду, в широ­кий класс отбросов феноменального мира или явлений психопато­логии обыденной жизни (Фрейд, 1989). Специальное исследование сбоев привычных действий показало, что они происходят и довольно часто у всех людей — в среднем три раза в неделю (Reason, 1984а). В обычных условиях бытового поведения эти промашки вы­глядят довольно безобидно и в худшем случае приводят к незначи­тельным травмам, а чаще всего вызывают только раздражение или смех. "Мы смеемся над рассеянностью как над простым фактом",— пишет А. Бергсон (1992, с. 16). Однако, в определенных ситуациях и видах профессиональной деятельности последствия ошибок невни­мания могут быть печальными и даже катастрофическими. "Любой из нас, если он совершенно поглощен чем-либо, становится рассеянным. Воры-карманники, например, пользуются этим, занимаясь своим ремеслом в толпе зрителей циркового представления или уличного шествия",— пишет Дж. Джастроу (Jastrow, 1928, с. 170). В ином, мо­рально-личностном плане предлагает рассматривать невнимание и его последствия Ю.А. Шрейдер: "Совесть требует от нас быть вниматель­ными к людям и ситуациям. В некотором смысле совесть — это обо­стренная внимательность, позволяющая усмотреть в этически без­различной, на первый взгляд, ситуации необходимость четкой мораль­ной оценки. Когда человек оставил открытым водопроводный кран и не заметил, что в раковине лежит оставленная для мытья миска, через которую вода перельется потом на пол и протечет через потолок ниж­них соседей, он не делал дурной выбор, т.е. не предпочитал зло добру. Он просто был невнимательным. Совесть напоминает о том, что нужно обращать внимание на

целый ряд вещей, и это может уберечь от дурного поступка. Внима­тельность важна и в большом, и в малом"*. Укоры совести как одно из возможных следствий ошибки невнимания могут показаться расплатой слишком незначительной в тех случаях, если в результате рассеян­ности пострадает сам субъект и/или другие люди. "На кухне ошибка "по рассеянности" может быть всего лишь комичной, но та же ошибка в кабине пилотов пассажирского авиалайнера может привести к катаст­рофе... Отличие заключается не в природе этой ошибки, а в той мере, в какой данные обстоятельства накажут за нее",— подчеркивает Дж. Ризон (Reason, 1979, с. 68). В настоящее время феномены и послед­ствия невнимательности и внимательности как стилей деятельности человека изучают не только инженерные, но и социальные и клиниче­ские психологи (см. Приложение 7).

В качестве особого примера мнимой рассеянности можно привести знакомое всем явление пустого взора, на которое указывал уже Авгу­стин. Г. Стаут описывает его следующим образом: "Случается, что, пробуждаясь из состояния задумчивости или мечтания, мы ловим себя на том, что пристально глядим на предмет или лицо, стоящее перед нами. Мы смотрим, не видя. Более разительный пример, который легче проверить, встречается часто при чтении. Конвергенция глаз, аккомо­дация хрусталика и проч., постоянно происходят, когда мы перехо­дим от буквы к букве, от слова к слову. Но опытный читатель не обра­щает обыкновенно внимания на буквы или слова; его мысли заняты смыслом. Порою случается, что читая вслух, читатель позволяет своей мысли блуждать, так что чтение становится автоматическим про­цессом. Зрительные приспособления столь же необходимы как и раньше, хотя внимание уже не обращено ни на слова, ни на смысл" (Стаут, 1923, с. 270). Действительно, иногда, читая книгу, мы ловим себя на том, что взгляд привычно скользит по строкам, и рука листает страницы при полном игнорировании смысла текста. Мы встряхиваем головой и замечаем, что думали о чем-то постороннем или наболев­шем и затем, довольно точно, возвращаемся на несколько абзацев и даже страниц выше, чтобы возобновить и продолжить вдумчивое чте­ние. Таким же пустым взором мы нередко смотрим телевизионные пе­редачи и пустым ухом слушаем лектора или собеседника, не понимая смысла увиденного или сказанного. Такая рассеянность замечается нами и окружающими редко, возможно потому, что она, как правило, не приводит к непосредственным ошибкам. К более серьезным и даже плачевным результатам

*Шрейдер Ю. Л. Лекции по этике. М.: МИРОС, 1994, с. 80-81, курсив автора.

может привести пустой взор оператора пульта наведения зенитно-ракетного комплекса или атомной электростанции, шофера, летчика и хирурга. В литературе описан еще один, родственный пустому взо­ру феномен, получивший название временного провала или дорожно­го гипноза. Он заключается в том, что после выполнения какой-то ру­тинной задачи, длительной прогулки или ведения машины человек не может вспомнить, что делал, когда и какие места прошел или проехал (Reed, 1974).

Третий вид рассеянности выступает как следствие чрезвычайной подвижности и отвлекаемости внимания. Буквальное значение слова "рассеянность" наиболее адекватно для определения этого состояния. Здесь внимание непроизвольно и хаотически перемещается с одного внешнего объекта на другой, как бы порхает, не задерживаясь длитель­но ни на одном из них. Рассеянность такого рода характерна для так называемых подвижных помехонеустойчивых детей; поэтому ее ино­гда называют ученической. Кроме того, она встречается в случаях психопатологии, например, у параноиков. Более обычная ислабая форма этой рассеянности возникает и наблюдается в ситуациях, когда человек вынужден заниматься трудным или малоинтересным делом.

К расстройствам внимания, получившим название старческой рассеянности относят его "плохую переключаемость в сочетании с недостаточно активной концентрацией" (Баскакова, 1989, с. 15). Здесь, в отличие от ученической рассеянности, внимание человека как бы залипает на одном предмете, деятельности или теме размышле­ния, но при этом, в отличие от рассеянности профессорской, его сте­пень невелика и потому такое сосредоточение неэффективно. Здесь можно вспомнить расхожий образ ворчливой и неряшливой старуш­ки, теряющей и закладывающей вещи домашнего обихода; так она может долго искать очки, которые находятся у нее на лбу. Сходное явление рассеянности наблюдается в состояниях депрессии и тревоги, сопровождаемых так называемой умственной жвачкой, когда мыш­ление человека долго и непрерывно занято одними и теми же, повто­ряющимися и бесплодными мыслями и образами.

Если при характеристике рассеянности подразумевают глобальное невнимание к большей части содержаний сознательного опыта, то в случаях направленного невнимания речь идет об игнорировании спе­цифических действий, восприятий, мыслей и чувств. Так, отмечается известная трудность в произвольном сосредоточении внимания на эмоциональных и даже аффективных (напр., гнев, но не страх) процессах. По мнению некоторых авторов, подтверждаемому данны­ми экспериментальных исследований, намеренное внимание к чувст­вам приводит к их ослаблению или разрушению. "Если попы-

таться это сделать, удовольствие или недовольство фазу же ускольза­ют от нас и пропадают, а мы обнаруживаем себя внимающими ка­кому-нибудь назойливому ощущению или идее, наблюдать которые вовсе не собирались",— пишет Э. Титченер и приводит следующее вы­сказывание О. Кюльпе: "Широко известен факт, что созерцание, специ­альное внимание к эмоциям снижают их силу и предотвращают их естественное проявление. Такое уменьшение интенсивности. .. как проявление тенденции к полному исчезновению аффективных содер­жаний, прокладывает дорогу к состоянию безразличия... Следова­тельно, внимание враждебно чувствам, если оно софедоточено прямо на них" (Titchener, 1908, с. 69). Примерно о том же говорит Н.Н. Лан-ге: "... существенное различие чувств и ощущений состоит в том, что ощущения становятся яснее и отчетливее, когда на них мы обращаем наше внимание, чувству же всегда присуща неясность или расплывча­тость, и, софедоточивая на нем внимание, мы не столько делаем его яснее, сколько ослабляем и даже совсем уничтожаем" (Ланге, 1914, с. 263). Добавим, что данная закономерность давно учитывается и ис­пользуется во многих видах религиозной практики и психотерапии.

Существует также обширный класс феноменов избирательного невнимания в когнитивной и моторной сферах. Привычное невнимание распространяется на повторяющиеся события. Мы не замечаем тика­ния часов, деталей домашней обстановки, давления одежды и обуви, бликов на стеклах очков, биений своего сердца, дыхания, движе­ний языка и глаз. Отсутствие восприятия подобных обстоятельств, событий и процессов понятно и вполне оправдано. Для кого-то невни­мание окружающих к своей персоне может оказаться не только полезным, но и необходимым. Так, в отличие от политика, франта и кокетки, детектив и солдат на фронте, рэкетир, вор и шпион, да и просто застенчивый человек не хотят быть замеченными. Индивидуаль­ные и общие зоны невнимания встречаются и в области умственной деятельности. У. Джеймс пишет: "У каждого из нас есть такие темы, от которых мы сторонимся не хуже пугливой лошади, избегая даже о них задумываться" (Джемс, 1902, с. 1.76). Мысли о предстоящей смерти, собственной ущербности, последствиях ядерной войны и мно­гие другие идеи, так или иначе связанные с основами существования, личностью и самооценкой субъекта, редко попадают и с трудом удер­живаются в фокусе сознания большинства людей. Столь же трудно сосредоточиться на хорошо известном учебном материале, чьих-то не­однократно слышанных словах и банальных мыслях, не представляю­щих для нас ни малейшего интереса. "Из действий и речей, хорошо усвоенных и часто повторяемых, не только внимание, но и сознание улетучиваются, и они совершаются и произносятся по привычке, т.е. совершенно механически без сопровож-

дения сознания. Быть внимательным к пустому анекдоту, рассказы­ваемому в десятый раз, выслушивать повествование о крайне мелоч­ных и вполне ничтожных событиях и обстоятельствах, в высшей степени трудно, потому что это значит сосредоточивать свое внимание почти ни на чем",— пишет П.Ф. Каптерев (1889, с. 38). В моторной сфере постепенный уход внимания характеризует процессы стихийного и специального формирования любых навыков и умений.

Не менее разнообразны и внешние проявления внимания. Особенно­сти позы, мимики и взгляда человека позволяют судить о степени и направленности его внимания. Богатым материалом для анализа объективной картины внимания служат произведения искусства фото­графии, сюжетной и портретной живописи. Определенным умением различать состояния внимания других людей обладает каждый из нас, поскольку оно необходимо для успешного взаимодействия и обще­ния. Мы достаточно уверенно схватываем внешние проявления разных видов чувственного внимания — зрительного, слухового, осяза­тельного и органического. Специфические картины образуют также внешние признаки интеллектуального внимания в состояниях спокой­ного размышления, припоминания, напряженной мысли, глубокой ду­мы и экстаза. Различия в характере и степени внимания фиксиру­ются десятками эпитетов. Например, внимание может быть исключи­тельным и рассеянным, широким и узким, напряженным и ослаблен­ным, ленивым и жадным, досужим и заинтересованным, ледяным и восторженным. На разницу пассивного и активного внимания указы­вают оттенки значений глагольных форм описания восприятия. Можно, соответственно, видеть и смотреть, слышать и слушать, чувствовать запах и нюхать, чувствовать вкус и смаковать.

Точные и яркие описания внимательного и рассеянного поведения встречаются в работах Ч. Дарвина (1896), Н.Н. Ланге (1893), Т. Рибо (1890), И.А. Сикорского (1904). "Прислушивающийся приостанавли­вает свои шаги, поворачивает в сторону звука то свое ухо, которое у него лучше слышит, прикладывает при этом к уху руку, увеличи­вая тем самым ушную раковину и собирая благодаря этому большее количество звуковых волн; дыхание его при этом задерживается. . . Увидевшая дичь охотничья собака переживает как бы судорогу вни­мания, вся замирая в "стойке" и "пожирая глазами" предмет своего внимания. С другой стороны, педагог в большинстве случаев не ошиба­ется, когда упрекает в невнимательности к его рассказу школьника, то и дело смотрящего в классе по сторонам и болтающего ногами и рука­ми",— пишет СВ. Кравков (1925, с. 75).

Большинство движений при сенсорном или перцептивном внимании имеют явно приспособительный характер, выполняя функцию на­стройки органов чувств. Роль же и происхождение некоторых других движений понять нелегко. В процессе сильной концентрации,

например, продевая нить в игольное ушко, многие непроизвольно высовывают кончик языка. Особое значение могут иметь задержки дыхания. Установлено, что в ситуациях длительного сосредоточения дыхание становится поверхностным, а временами прекращается вооб­ще. Если студент на трудной лекции зевает, то не всегда потому, что ему скучно или хочется спать — зевота может быть неизбежным след­ствием предшествующей задержки дыхания. При жалобах учителей и родителей на невнимательность детей, специалисты, прежде всего, спрашивают о состоянии носоглотки ребенка (хронический на­сморк, аденоиды, гланды и т.п.).

Массивные задержки движений наблюдаются и в случаях интел­лектуального внимания — в процессах размышления или припомина­ния. В состоянии глубокой задумчивости человек обычно направляет свой взор в бесконечность или закатывает, прищуривает и закрывает глаза; иногда затыкает уши, а во время прогулки замедляет шаги и останавливается. Целесообразность таких движений очевидно заклю­чается в отгораживании и перекрытии внешних, отвлекающих источ­ников стимуляции. О "мудреце из Кенигсберга" рассказывают сле­дующее: "Стараясь углубиться в свои размышления, Кант часто во время сумерек устремлял взор на какой-либо отдаленный предмет, большей частью на Лёбенихтскую башню. С течением времени перед башнею выросли тополи в саду соседа, настолько высокие, что листья их прикрыли башню. Эта перемена стала беспокоить Канта, и он до тех пор упрашивал соседа, пока тот не приказал обрубить верхуш­ки своих тополей"*. Более разнообразны, но менее понятны, сопро­вождающие умственное усилие движения типа наморщивания лба, нахмуривания бровей, почесывания затылка, кусания губ или ногтей, верчения пуговицы или цепочки, игры карандашом или ключами, на-певания или насвистывания.

Явления внимания и невнимания, как субъективные, так и объек­тивные, выступают наиболее ярко и выпукло в условиях дефицита времени, зашумленности и перегрузки необходимой информацией. Типовая ситуация такого рода, определившая особое направление экспериментальной психологии внимания, требует от субъекта одно­временного выполнения двух задач. Житейский опыт говорит о том, что люди могут одновременно делать два дела, например, вести авто­мобиль и разговаривать с попутчиком. Правда, если ситуация на до­роге ухудшается или беседа принимает серьезный оборот наступает приостановка одной из деятельностей.

*Филиппов М. М. Эм. Кант. Его жизнь и философская деятельность. СПб.: Изд. Ф. Павленкова, 1893, с. 48.

Яркой иллюстрацией к данному примеру может послужить следую­щих фрагмент воспоминаний Н. Малкольма о философе Л. Витген­штейне:

"В 1939 году я довольно часто сопровождал Витгенштейна на прогулках... Прогулка с Витгенштейном была делом не­легким. О чем бы мы ни говорили, он начинал думать с та­кой серьезностью и интенсивностью, что от меня требова­лось большое напряжение, чтобы следить за ходом его мысли. Витгенштейн обычно ходил рывками, иногда оста­навливался, чтобы сказать что-то особенно важное, и при этом смотрел на меня своим пронизывающим взглядом. Затем он срывался с места, но через несколько ярдов замедлял шаг, чтобы потом его ускорить или остановиться, и так до бесконечности. И это неравномерное продвижение вперед сопровождалось наисложнейшим разговором! "*.

Успешное сочетание сложных осмысленных действий удается не­часто. Русская пословица гласит: "За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь". Навряд ли есть пословица, утверждающая обратное. Поэтому в эстрадных и цирковых программах так называе­мых психологических опытов одновременное выполнение нескольких дел вызывает неизменный интерес и восхищение зрителей. Об одном из таких номеров писал М. Горький: "Научиться можно всему, надобно только захотеть. Вот, в Берлине, одна дама показывает фокусы: обеи­ми руками в одно время пишет на разных языках — английском, не­мецком, французском — разные фразы. Даже так делает: в руки берет по два карандаша, в зубы — пятый и одновременно пишет пять раз­личных слов на пяти языках. Это совершенно изумительный фокус, и, конечно, он требовал огромного напряжения сил, а вот достиг же че­ловек такой гибкости. Значит — человек может сделать все, что хо­чет, нужно только волевое, длительное усилие"**. Большинству же не удается, например, одновременно слушать радио и читать книгу, бесе­довать и решать задачу, играть на музыкальном инструменте и смот­реть телевизор без ущерба хотя бы для одной из пары деятельностей. Затруднительным иногда оказывается совместное выполнение даже простых действий. Убедиться в этом можно, если попробовать круго­выми движениями одной руки поглаживать живот и, одновременно, другой рукой, похлопывать себя по затылку.

*Малкольм Н. Людвиг Витгенштейн: воспоминания // Людвиг Вит­генштейн: человек и мыслитель. / В. П. Руднева (Сост.). М.: Изд. группа "Прогресс" "Культура", 1993, с. 38-39. **Горький М. Собрание сочинений в 30 тт. М., 1955. Т. 30, с. 66.

Конечно, мы нередко думаем об одном, делая при этом другое. На­пример, мы можем по дороге на работу размышлять о предстоящем разговоре с коллегой, перебирать бумаги на столе и мечтать об отпуске, умываться или чистить зубы, припоминая подробности футбольного матча. В подобных случаях акты нашего поведения проходят как бы автоматически или, как говорят профессионалы, на автопилоте; они не требуют фокального осознания и, следовательно, одинакового рас­пределения внимания на внешнюю и умственную деятельности. Ха­рактеристики личности, прямо связанные с вниманием, определяют положительно как наблюдательность, собранность, внимательность, чуткость и негативно как рассеянность, халатность, черствость и рав­нодушие. Более отдаленную, но все же несомненную связь с разви­тием внимания имеют такие положительные черты характера челове­ка, как усердие и настойчивость, старательность и прилежание, терпение и заботливость, аккуратность и ответственность. Раньше в табелях и дневниках гимназистов и школьников даже ставили спе­циальную оценку за внимание. К негативным чертам этого рода отно­сят ветренность, легкомыслие, непредусмотрительность, неряшли­вость, тревожность и подозрительность. "Духовная жизнь человека внимательного, вообще, способного от природы и вследствие упражне­ния к сильному сосредоточению внимания, при равных других услови­ях, всегда отличается большей организованностью, чем у человека, ли­шенного этой способности или обладающего ею в слабой степени; первые также несравненно более способны к развитию и совершенст­вованию, чем последние", — говорит в своих лекциях В. А. Снегирев (1893, с. 236). Исключительная способность концентрации внимания может быть воспитана и даже становится свойством национального характера. Русский поэт К.Д. Бальмонт в письмах из Японии востор­женно отзывался о японках, называя их "воплощением изящной внимательности"*. По наблюдениям СЮ. Юрского, работавшего в Японии в качестве режиссера-постановщика, отсутствие рассеянности — главная, бросающаяся в глаза особенность поведения японцев; она проявляется в том, как японцы слушают собеседника, в слаженном и несуетливом труде строителей, в нечувствительности актеров к отвле­чениям**. Негативным образом выглядит картина внимания в опи­саниях русского характера. Возможно поэтому русская и затем со­ветская педагогика, следуя заветам К.Д. Ушинского, ставила задачу воспитания внимания на

Азадовский К. М., Дьяконова Е. М Бальмонт и Япония. М: Наука,

ГРВД1991.С.75.

Юрский С. Кто держит паузу. М.: Искусство, 1989. 320 с.

одно из первых мест и лелеяла надежду на предохранение нашей молодежи от таких специфических зол в душевной организации русско­го человека, как рассеянность, неравномерность внимания, бедность произвольного внимания" (Столица, 1915, с. 5). "Народ, у которого общественное воспитание давало бы дарование определенному числу граждан, а здравый смысл почти всем, был бы, бесспорно, первым наро­дом в мире. Единственное надежное! средство добиться такого ре­зультата — это с ранних лет "приучать детей к работе внима­ния",— пишет К. Гельвеции (1974, с. 176). Т. Рибо обоснованно ут­верждает, что произвольное внимание "служит одновременно следст­вием и причиной цивилизации" (Рибо, 1890, с. 43). В связи с этим можно привести следующие слова К. Юнга:

"Сознание требует для своего поддержания значительно­го усилия. Человек устает от пребывания в сознательном со­стоянии. Он истощается усилием". В качестве примера он ссылается на наблюдения за представителями "первобытных племен", которые избегают малейшего раздражения, выво­дящего их из состояния дремоты. Они "могут сидеть часами неподвижно, когда же их спрашиваешь: "А что вы делаете? О чем думаете?" — они обижаются и говорят: "Только сумасшедшие думают — они держат мысли в своей голове. Мы не думаем". Если же они вообще думают, то, скорее, животом или сердцем. Некоторые негритянские племена уверяют, что мысли находятся в желудке, потому что они осознают только те мысли, которые действительно беспоко­ят: печень, почки, кишки или желудок. Другими словами, они осознают только эмоциональные мысли" (Юнг, 1994, с. 16).

Сравнительно с другими психическими явлениями и процессами феноменология внимания располагает рядом специфических черт. Первая из них — отсутствие четких границ области явлений внима­ния. Внимание, на первый взгляд, нигде и никогда не выступает изолированно от других феноменов, переплетается и сливается с ними в единое целое. Вторая особенность заключается в смутности. Субъективные явления внимания как бы уходят на периферию созна­ния, проявления объективные нередко замаскированы элементами це­ленаправленного поведения, которому онс- служит. "Внимание, по­добно пищеварению, обычно находится за пределами нашей созна­тельной осведомленности",— пишет Р. Дженнингз (Jennings, 1986, с. 269). О том же, но более развернуто говорит Дж. Зубин: "У здорового бодрствующего индивида внимание не осознается. И только тогда, ко­гда задача предъявляет субъекту особые требования, например, при обнаружении самолетов во время войны; когда ему не

удается уделить внимание чему-то важному из окружения или когда он что-нибудь забыл, чем-то занят или психически заболел, тогда вни­мание становится проблемой. Оно подобно окружающему нас воз­духу, мы осознаем его присутствие только в тех случаях, когда по­дует ветер или возникает вакуум. Именно поэтому научное исследова­ние внимания столь долго откладывалось" (Zubin, 1975, с. 139). Вопро­сы о том, в какой степени и насколько адекватно субъект (ребенок и взрослый) осознает процессы своего внимания, знает его особенно­сти, возможности и ограничения, были специально поставлены и при­няты к эмпирическому рассмотрению сравнительно недавно в русле работ по метапознанию (см. Приложение 6). Третья особенность фе­номенологии внимания заключается в пестроте и разнородности вхо­дящих в нее явлений. Разнообразие явлений внимания подчеркива­лось еще У. Джеймсом (James, 1890). Смешение столь разнород­ных явлений под общей шапкой "внимание" Д. Берлайн считает наи­более серьезным препятствием на пути его изучения. Он утверждает, что эти феномены совершенно различны, поскольку возникают неза­висимо друг от друга и подчиняются разным факторам и закономерно­стям (Berlyne, 1970).

В связи с разнообразием явлений и множеством свойств внимания возникает особая проблема их систематики. Задачи описания свойств и классификации видов внимания решались различными исследователя­ми по-разному (см. Приложение 1). Так, У. Джеймс, классифицируя виды внимания, опирался на данные житейского опыта и самонаблю­дения, и наиболее существенной считал функцию отбора (Джемс, 1902). Другие авторы закладывали в основание своих классификаций оригинальные концепции внимания. Центральным моментом систе­матики в этих случаях становится различение процессов и результа­тов внимания. Результат специфицировал внимание как таковое, а особенности процесса наводили на видовую классификацию (Вундт, 1912; Ланге, 1893; Рибо, 1890; Титченер, 1914).

Исследования внимания начались уже на этапе становления науч­ной психологии, а в определенном смысле даже предшествовали ему и составляли его главное содержание. Фактор внимания существенно влиял на результаты физиологических экспериментов. Опыты и на­блюдения Г. Гельмгольца, У. Карпентера, И. Мюллера и Г. Фехнера подготовили почву и возбудили широкий интерес к исследованиям феноменов внимания, в частности у ассистента Г. Гельмгольца, молодо­го врача и физиолога В. Вундта. Ему, безусловно, принадлежат права автора первой научной системы психологии и, одновременно, осно­вателя психологии внимания. Примечательно, что одно из самых ран­них исследований В. Вундта было направлено на изучение эффектов внимания в опытах с регистрацией времени реакции на зрительный и слуховой стимулы при условии их совпадения.

3-4037 33

Э. Титченер, обсуждая эту работу, писал: "В истории эксперимен­тальной психологии не было более впечатляющего случая, чем по­пытка Вундта при помощи простого критического эксперимента опро­кинуть всю психологию Гербарта" (цит. по Blumenthal, 1976, с. 22). Учение о внимании как процессе апперцепции вошло в основное ядро вундтовской концепции сознания. "Процессы апперцепции и пер­цепции, взятые вместе, образуют целое нашей душевной жизни" (Вундт, 1912, с. 37). О. Кюльпе писал: "Один из вкладов Вундта в со­временную психологию состоит в том, что он осознал и отразил в своем учении об апперцепции уникальную природу и фундаментальную важ­ность внимания. Английская ассоциативная психология и ее после­дователи в Германии и Франции сводили все феномены сознательной психической жизни к механике идей и ощущений и практически полно­стью игнорировали состояние внимания. Вундт понял, что обладание идеей не совпадает с ее внимательным переживанием и условия вни­мания не заданы внутренней и внешней стимуляцией, которые мы рассматриваем в качестве физических двойников периферических и центрально вызванных ощущений" (цит. по Blumenthal, 1976, с. 25, курсив автора). Следует отметить, что позднее Т. Рибо разработал собственную концепцию внимания, которая рассматривалась им как необходимое дополнение к общей теории ассоциаций (Рибо, 1890). Благодаря работам В. Вундта и его учеников исследование внимания длительное время, вплоть до двадцатых годов нашего столетия, зани­мало центральное место в экспериментальной и теоретической психо­логии.

Э. Титченер считал открытие внимания одним из главных достиже­ний научной психологии. Под открытием он подразумевал четкую формулировку проблемы внимания, признание ее особого статуса и фундаментальной важности. В частности, Э. Титченер утверждал, что "доктрина внимания является нервом любой целостной психоло­гической системы, и перед общим судом психологии эта система бу­дет оцениваться по тому, как решается данная проблема". Но тут же он признавал, что "открытие внимания не привело к какому-то не­медленному триумфу экспериментального метода: как будто нашли осиное гнездо, и первое же прикосновение к нему вызвало целый рой настоятельных проблем" (Titehener, 1908, с. 173). Г. Эббингауз писал:

"Вопрос о внимании — вопрос очень трудный в психоло­гии. У большинства английских сторонников ассоционной психологии, да и во многих новых подробных описаниях душевной жизни, вопрос этот совершенно не затрагивается, в других он втискивается в систему самым поразительным, по­рой самым беспомощным, можно сказать, образом. Нет,

поэтому, ничего удивительного в том, что в более подробных указаниях и ближайших описаниях сущности внимания мы встречаем большое разногласие. Огромное большинство опре­делений слишком узко в сравнении с тем, что вполне целесооб­разно рассматривается как внимание, как ввиду существующего словоупотребления, так и на основании внутренней связи вещей; в них обыкновенно слишком выдвигается одна какая-нибудь сторона дела или же то, что имеет место при особых услови­ях" (Эббингауз, 1912, с. 162-163).

Трудности, с которыми сталкивалась психология внимания, объясняли отсутствием адекватных методов его исследования. Способность внимания лежит в основе научного наблюдения вообще и метода самонаблюдения, в частности. Возможно поэтому исследование внимания в психологии соз-нания-оказалось в целом безуспешным. "Интроспекция не обнаружила во внимании ничего действительно нового; ничего, что охарактеризо­вало бы этот процесс как таковой",— считал О. Кюльпе и отмечал, что "выявление надежного показателя внимания одна из важнейших про­блем, ждущих своего решения в экспериментальной психологии бу­дущего" (пит. по: Hamlin, 1896, с. 32; Titchener, 1908, с. 276, соответ­ственно). Как показало дальнейшее развитие экспериментальной психоло­гии, изучение внимания тормозила и не столько бедность чисто методи­ческих средств, сколько узость и односторонность общепсихологических концепций, лежащих в основе его исследований.

Психология сознания поставила проблему внимания, но к оконча­тельному и общепризнанному ее решению не пришла. В работах В. Вундта, У. Джеймса, Э. Титченера и Т. Рибо были сформулированы фун­даментальные понятия психологии внимания и предложены основные парадигмы его экспериментального исследования. Каждая из множества теорий внимания обладала своеобразием и выглядела достаточно убеди­тельно. У. Пилсбери писал: "Проявления внимания многочисленны и раз­нообразны, и поэтому у компетентных крупных специалистов мы находим его определения как состояния мускульного сокращения и приспособле­ния, как чистой умственной деятельности, как некой эмоции или пережи­вания и как изменения ясности идей. Любое из этих определений под­тверждается фактами, если мы поставим ударение на соответствующем аспекте различных выражений внимания" (Pillsbury, 1908/1973, с. 1). Н.Н. Ланге выделил восемь основных взглядов на природу внимания (Ланге, 1893). "Сейчас каждый мало-мальски самостоятельный психолог имеет обыкновение по-своему определять происхождение и суть внимания",— жаловался О. Кюльпе (пит. по: Hofler, 1894, с. 99). По словам К. Грос-

ca, на вопрос о сути внимания "не только отсутствует общепризнан­ный ответ, но и направления различных попыток его решения расхо­дятся самым тревожным образом" (пит. по: Berlyne, 1974, с. 123). В дальнейшем экспериментальная психология не сокращала, а скорее приумножала число возможных трактовок внимания. Так, Э.Титченер в своих исследованиях пришел к выводам, по сути об­ратным положениям В. Вундта (Titchener, 1908). Возвышение психо­логии внимания стало напоминать, по меткому сравнению Ч.Спирмена, вавилонское столпотворение, когда строители заговори­ли на разных языках; значения термина "внимание" расплодились настолько, что исследователи перестали понимать друг друга. В связи с этим он сочувственно цитирует заявление М. Фуко: "Нам следует намеренно отказаться от любого использования понятия внимания и даже от произнесения этого слова" (Spearman, 1937, с. 140). В то же время в теориях восприятия и работах прикладного характера по­нятие внимания нередко выполняло объяснительную функцию, вы­ступая в качестве Madchen fur alles*. Внимание в этих исследованиях превратилось, по словам В. Метцгера, "в магический принцип, кото­рый может делать все и не объяснять ничего" (Metzger, 1974, с. 114). Эта тенденция вызвала резкую критику со стороны гештальтпсихо-логов и других, близких к ним по позиции, исследователей сознания. "Слово "внимание" является в большинстве случаев излишним и вред­ным. Когда, например, некто Майер смотрит в свою тетрадь, то псевдо­научно это можно выразить так: "Майер направил свое внимание на тетрадь",— говорил Э. Рубин (1926/1976, с. 145). Особый протест вы­звало титченеровское определение внимание как свойства любого психического процесса. Гештальтпсихологи подчеркивали активный характер внимания, называя его эго-объектной силой, призывали к специальным исследованиям эффектов внимания и проводили их на материале решения перцептивных задач. Проблему внимания не могли обойти и другие, более радикально настроенные, направления психологической мысли. В иных терминах она ставилась и разраба­тывалась в рамках бихевиоризма и в школе психоанализа. Однако, в этот, как иногда говорят, ледниковый период ментализма понятия сознания, воли, намерения и внимания исчезли со страниц престиж­ных психологических изданий практически полностью.

Длительное время психология внимания в открытой форме развива­лась в области чисто эмпирических исследований с ярко выражен-

готов на всевозможные услуги.

ной прикладной направленностью. Именно здесь, в связи с решением вопросов эксплуатации сложной военной техники, в середине пятиде­сятых годов произошел новый взлет теоретической мысли и поворот к фундаментальному изучению природы внимания. Примечательно, что эта, вторая волна исследований внимания поднялась не в связи с противоречиями внутри научной ситуации, а благодаря прямому запросу со стороны практики. Экспериментальные исследования К. Черри и Д. Бродбента вернули внимание в фокус психологической науки. С работ этих авторов начинается современный этап развития психологии внимания. Отметим, что единой и общепринятой теории внимания до сих пор не создано. По мнению Д. Берлайна, ситуация ва­вилонского столпотворения, о которой говорил Ч. Спирмен, ухудши­лась, так как исследователи внимания зачастую не понимают, что говорят на разных языках (Berlyne, 1974). Слова Э. Титченера о будущем суде над психологическими системами (см. с. 33) он оцени­вает как зловещее предзнаменование.

Ранние представления о внимании в наше время снова вызывают интерес, обсуждаются и разрабатываются. Недавно, Г. Бёймлер провел анализ учебной и справочной психологической литературы (глав­ным образом современной) и выделил 35 различных определений вни­мания, которые ему не без труда удалось разбить на 6 основных клас­сов (Baumler, 1991). Старые и новые взгляды на внимание он приво­дит рядоположенно, как будто время в истории психологии внимания остановилось. Проблемную ситуацию в данной области можно изо­бразить на мотив известной суфийской притчи, в которой незрячие люди ощупывают разные части слона, высказывая различные мнения о доселе неизвестном им животном. Конечно, слово "незрячие" здесь следует поставить в кавычки, поскольку вниманием занимались многие, в том числе самые проницательные умы психологической нау­ки. На рис. 1.1 приведено лишь несколько, по одному ключевому слову на каждое, суждений о природе внимания. Для полноты картины мож­но вообразить, что эти слова произносятся на разных языках.

Изучение внимания в нашей стране проводилось в основном с целью тестирования его свойств у лиц различных категорий. Особую группу образуют исследования психофизиологических показателей внимания. Не отрицая их необходимость и значение, следует подчерк­нуть, что для понимания психологической природы внимания, безотно­сительно к частным и практическим целям, такого рода работы оказы­ваются, как правило, малопродуктивными. Ярким и многообещающим исключением среди них являются психофизиологические исследова­ния Е.Н. Соколова (1969 и др.), а также нейропсихологи-ческие рабо­ты А.Р. Лурии (1973 и др.) и Е.Д Хомской (1972 и др.),

направленные на изучение механизмов регуляции как непроизвольного, так и, в особенности, произвольного внимания. К авторам, работы ко­торых имеют, на наш взгляд, фундаментальное значение, относятся Л.С. Выготский, П.Я. Гальперин, Н.Ф. Добрынин и Д.Н. Узнадзе. Примечательно, что они исследовали внимание с разных общепсихологи­ческих позиций.

Грузинская школа психологии установки отводит вниманию чрезвычай­но важную роль (Узнадзе, 1961; 1966). Внимание — необходимая предпо­сылка юзникновения и развития мышления и воли человека, фактор акти­визации процессов восприятия и памяти. Деятельность субъекта всегда опосредствована установкой — целостным неосознаваемым отражением действительности как ситуации удовлет-

Рис. 1.1. К постановке проблемы внимания (адапт. Licker, 1987, Fig. 6-2, p. 171)

ворения актуальной потребности. Отбор впечатлений, концентрация психической энергии на них и, как следствие, ясность и отчетливость соответствующих содержаний психики обусловлены установкой, а не процессом внимания. Согласно Д.Н. Узнадзе, "деятельность внимания характеризуется всюду одним и тем же, а именно более или менее продолжительной задержкой нашей активности на предмете, большей или меньшей продолжительностью фиксирования наших познава­тельных сил на нем" (Узнадзе, 1945, с. 8, курсив автора). Поведение человека может проходить в двух принципиально различных планах. В импульсивном плане, например, в случаях привычной деятельности, внимание не требуется. Процесс импульсивного поведения происходит безостановочно и всецело определяется стимулами внешней и внутрен­ней среды организма. Второй, специфически человеческий план возни­кает и разворачивается при усложнении ситуации. Переход в него про­исходит благодаря особому акту, объектом которого является звено импульсивного поведения при затруднении или сбое деятельности. Он объективирует слабое звено импульсивного поведения, переводя его в сознание в качестве предмета познавательной активности человека. Этот процесс, названный актом объективации, Д.Н. Узнадзе отожде­ствлял с вниманием, подчеркивая, что только таким образом внима­ние впервые получает не формальную, а содержательную характери­стику. В процессе интенсивной познавательной деятельности путем волевых актов изменяется старая установка или вырабатывается новая. Итак, психология установки определяет внимание как специфически человеческий, особый и содержательный процесс, служащий необ­ходимой предпосылкой трансформации установок импульсивного поведения*.

Проблема внимания находилась в центре научных интересов Н.Ф. Добрынина на протяжении десятилетий. Главные положения подхода к ее решению были сформулированы в конце двадцатых и тридцатые годы. Уже тогда при объяснении феноменов внимания Н.Ф. Добрынин использует категории личности и деятельности. "Необходимо на основе марксистского понимания личности и ее актив­ности подчеркнуть основные ведущие черты в определении внимания, дать точное и исчерпывающее описание его проявлений, выяснить причины его возникновения и протекания" (Добрынин, 1938, с. 113, курсив автора). Там же он дает определение внимания как

*В своей последней незавершенной работе Д.Н. Узнадзе вновь об­ращается к проблеме внимания, указывая на необходимость разли­чения объективации и внимания (Узнадзе, 1961, с. 196-197).

направленности и сосредоточенности психической деятельности и поясняет: "Под направленностью мы понимаем выбор деятельности и поддержание этого выбора. Под сосредоточенностью мы понимаем уг­лубление в данную деятельность и отстранение, отвлечение от вся­кой другой деятельности" (с. 118, курсив автора). Первая часть оп­ределения характеризует внимание как явление, выступающее в виде двух характеристик психической деятельности — направленности и сосредоточенности. Эта часть носит описательный характер, хорошо согласуется со здравым смыслом, но не раскрывает содержание внима­ния как процесса, представляющего собой, по Н.Ф. Добрынину, одну из форм активности личности. Основная смысловая нагрузка падает по­этому на вторую часть определения, где говорится о выборе деятель­ности, его поддержании, углублении в данную деятельность и отстра­нении от других. Здесь, по сути, речь идет о целой группе процессов, объектом которых является сама деятельность, а функцией — на­правление и удержание ее в определенном русле. Н.Ф. Добрынин в дальнейшем неоднократно пояснял свое определение, предостерегая от неправильных толкований, либо устраняющих специфику внимания, либо отделяющих внимание от деятельности. Он подчеркивал, что "внимание есть особый вид психической деятельности, выражаю­щийся в выборе и поддержании тех или иных процессов этой дея­тельности. Этот выбор сопровождается сосредоточением внимания, делающим ясной и отчетливой избранную деятельность" (Добры­нин, 1975, с. 79). В одной из последних работ Н.Ф. Добрынин пи­сал: "Сплошь и рядом внимание определяют как направленность и сосредоточенность сознания на каком-нибудь объекте. Мы считаем более правильным определять внимание как направленность и сосре­доточенность гознанияш деятельность с объектами" (Добрынин, 1977, с. 93). Причинное объяснение процессов внимания и различий их деятельностных проявлений Н.Ф. Добрынин искал в аффективно-волевой сфере психики, используя понятия интереса, волевого усилия и потребности. Высший слой детерминации этих образующих лично­сти он находил в структуре общественных отношений. Н.Ф. Добрынин выстраивает феноменологию внимания по линии классификации его видов, различающихся количественно по степени активности личности и качественно — по характеру этой активности. Степень активности определяется развитием потребностной сферы, которое происходит в конкретных исторических условиях благодаря специально организо­ванному обучению и воспитанию. Последовательное проведение личностного подхода к анализу явлений внимания привело автора к дифференцированной классификации его видов. Более того, ему уда­ется отчетливо выде-

лить как проявление высшей степени активности личности особый, названный послепроизвольным, вид внимания (см. Приложение 1).

П.Я. Гальперин определяет внимание как идеальное, свернутое и автоматизированное действие контроля (Гальперин, 1958). Учение о внимании как функции контроля — составная часть теории поэтапного формирования умственных действий. Последняя представляет собой общепсихологическую концепцию, основанную на своеобразном по­нимании предмета психологии, роли психики в поведении и особом методе исследования психических процессов (формирующем экспери­менте). Внимание — продукт развития внешней, предметной и раз­вернутой деятельности контроля в форму внутреннюю. Средства и способы контроля субъект находит в окружающей действительности. В зависимости от специфики этого развития получаются различные виды внимания. Непроизвольное внимание складывается стихийно, здесь маршрут и средства контроля диктуются объектом и текущими состоя­ниями субъекта Внимание произвольное формируется тогда и в той ме­ре, в какой процесс его развития становится планомерным. Произволь­ное внимание — результат обучения, в котором поставлена специаль­ная задача и даны общественно выработанные образцы, средства и спо­собы контроля данного вида деятельности. Общие умения и навыки внимания в каждом отдельном случае должны быть конкретизированы, детализированы и отработаны применительно к определенному виду деятельности. Обучение вниманию в разных видах деятельности от­крывает возможность формирования обобщенного контроля или вни­мательности вообще. Решающим доказательством своей теории вни­мания ПЯ. Гальперин считал итоги экспериментального исследования С.Л. Кабыльницкой. В этой работе проводилось поэтапное формирова­ние контроля за поиском и исправлением ошибок невнимания (про­пусков и замен букв, слогов и слов письменного текста) у школьни­ков. Результаты обобщения сформированного контроля в различных ситуациях и на материале разных задач свидетельствуют, по мне­нию авторов, о том, что "в своей заключительной'идеальной и со­кращенной форме контроль за любым производительным действием ни по виду, ни по результату не отличается от того, что называется вниманием (при выполнении этого действия),— от его внимательного выполнения. Почему же не считать его вниманием? На тех, кто станет утверждать, что внимание есть что-либо иное, ложится обязанность это доказать" (Гальперин, Кабыльницкая, 1974, с. 84-85).

Все крупные психологические направления неизбежно выходили на проблему внимания, пытались раскрыть, разработать или закрыть ее. Следуя избранному пути, различные психологические школы

давали свои варианты постановки и решения этой проблемы. Просчеты в методологии приводили к однобоким и потому уязвимым для крити­ки решениям. Основное препятствие, с которым сталкивалась психо­логия внимания на протяжении всей истории своего развития, заклю­чается в том, что исследователи никак не могли прийти к единому мнению относительно первичного эффекта или продукта внимания. П.Я. Гальперин делает два вывода относительно причин трудности исследования внимания. Во-первых, про себя и внешнему наблюдению внимание представляется как бессодержательный процесс; во-вторых, у внимания нет собственного продукта (Гальперин, 1958). Внимание про­является, как уже говорилось, вместе или сопряженно с другими психи­ческими процессами. Ряд этих явлений столь разнороден, а связи меж­ду ними столь скрыты, что предположение об их общей основе выгля­дит сомнительным. Среди них трудно выделить явления, которые ха­рактеризуют внимание как особый процесс, и явления, указывающие на его продукт. Поэтому ставится под сомнение специфика внимания как особого психического процесса и снимается вопрос о его содержа­нии. Там, где указывается продукт или эффект внимания, редуциру­ется специфическое содержание процесса, и наоборот, когда раскры­вается содержание, исчезает продукт. В итоге, вниманию чаще всего отводилась роль описания иных психических процессов, сознания или деятельности. Многим казалось, что построение единой концепции внимания, которая смогла бы непротиворечивым образом объяснить все явления сосредоточенности и рассеянности человека, означало бы создание глобальной общепсихологической теории. Поэтому психо­логию внимания следует рассматривать либо как психологию in nuce*, либо, что по сути то же самое, вообще не считать самостоятельным раз­делом психологической науки.

Трудность исследования внимания давно осознана психологами, пытавшимися разобраться в его феноменах, определить его специфику или, наоборот, редуцировать к другим психическим процессам. Так, У. Джеймс разделил все концепции внимания на причинные теории и теории эффекта (James, 1890). Первые рассматривают внимание как причину, приводящую к какому-либо результату. Вторые считают явления внимания эффектами, то есть следствиями других психиче­ских процессов. У. Джеймс полагал, что научные данные склоняют чашу весов в пользу теорий эффекта, но по философским

*лат. — в орехе; сжато, вкратце.

соображениям отдавал предпочтение причинным теориям. Схема постановки и решения проблемы внимания, предложенная У. Джейм­сом, сохранила свое значение вплоть до настоящего времени, Ф.У орден пишет: "Взявшись за вопрос, является ли внимание эф­фектом или причиной, он [У. Джеймс ] проложил тот путь, по которо­му идем и мы, когда пришел к выводу, что возможные ответы в большей степени метафизические, чем научные" (Worden, 1966, с. 56).

Известные решения проблемы внимания распадаются на два ос­новных и один промежуточный класс. Теории первого класса так или иначе отрицают специфику внимания, единую сущность его явлений, рассматривают внимание как побочный продукт или характеристику других психических процессов. Теории второго класса, напротив, при­знают суверенитет внимания, считают его особым и самостоятельным процессом, играющим существенную роль в познании и поведении. Здесь внимание как бы включено в деятельность, является ее сущест­венным компонентом или особым процессом, несущим определенную функциональную нагрузку. Теории третьего, промежуточного класса рассматривают внимание как условие познания, поведения или дея­тельности. Каждая из таких теорий может одновременно содержать черты двух вышеуказанных классов, не являясь при этом варианта­ми компромисса, примиряющего полярные точки зрения основных теорий. По существу, они могут находится в отношении дополнитель­ности к решениям проблемы внимания в концепциях первого и второ­го вида.

Большинство современных исследований внимания проводится в рамках зарубежной когнитивной психологии, которая начиналась с анализа внимания и памяти. На первом этапе своего развития она находилась под мощным влиянием геппальтпсихологии, кибернетики и методологических установок необихевиоризма. Область когнитивной психологии определяют как исследование процессов приема, хранения, воспроизведения и использования информации (Neisser, 1967). В от­личие от различных вариантов бихевиоризма здесь утверждается и под­черкивается внутренняя активность субъекта. В то же время когни­тивная психология старается придерживаться строго научного подхода к изучению познавательной деятельности человека. Это выражается в высоком статусе и тщательном планировании лабораторных экспе­риментов, обязательном применении процедур статистической об­работки результатов, в недоверии к метафорическому языку описа­ния психологических механизмов и явлений, в стремлении к ясным дефинициям и устранению любого рода двусмысленностей на всех этапах научной работы. Многие когнитивные психологи считают, что при определении каких-либо понятий для

пользы дела лучше быть ошибочно точными, чем правыми смутно. Несмотря на экстенсивное развитие этого направления, выходящее за рамки исследования собственно познавательных процессов, внимание всегда оставалось "в сердцевине когнитивной психологии" (Keele, Neill, 1978, с. 3). Более того, как сетует А. Оллпорт, внимание служит для современной экспериментальной психологии "кодовым наимено­ванием сознания" (Allport, 19806, с. ИЗ). М. Познер предпочитает ис­пользовать понятие внимания в качестве общего наименования поля исследований механизмов осознания событий (Posner, 1986).

Связь когнитивной психологии с классической психологией созна­ния постоянно поддерживается благодаря "Принципам психологии" У. Джеймса (James, 1890). Участники симпозиума, посвященного столе­тию выхода в свет этой "библии" американских психологов, чрезвы­чайно высоко оценивают вклад У. Джеймса в целый ряд разделов со­временной психологии, в том числе и особенно, в психологию внима­ния. Д. Лаберж считает, что в последние тридцать лет происходила лишь разработка тех положений и идей, которые ясно сформулировал У. Джеймс (La Berge, 1990). Исследования когнитивных психологов обогатили эмпирическую область психологии внимания как в плане получения новых надежных данных, так и в плане разработки изо­щренных методик и процедур лабораторного эксперимента В то же время они ставят под сомнение любые попытки теоретического объяс­нения природы внимания. Модельные представления внимания в системах переработки информации сменяют друг друга с калейдоско­пической быстротой. Сравнительно недавно, В. Дарк и У. Джонстон провели исчерпывающий аналитический обзор результатов многочис­ленных исследований селективного внимания.

Авторы отмечают три особенности рассматриваемой области. Во-первых, массовый уход от определения того, что такое внимание. Во-вторых, легкость, с которой различные конкурирующие теории могут согласовываться с одними и теми же эмпирическими данными. В-третьих, постоянное привлечение для объяснения явлений внимания некоторой умственной силы или агента. Они указьшают на причинную взаимозависимость этих моментов, поскольку "трудно построить тео­рию процесса, который плохо определен, и трудно опровергнуть рас­плывчатую теорию, особенно в том случае, если она основана на представлении о гомункулусе" (Johnston, Dark, 1986, с. 43).

При оценке теорий селективного внимания авторы используют схему У. Джеймса (см. с. 42-43) и приходят к тем же выводам — большую часть экспериментальных данных лучше объясняют теории

эффекта, и, в то же время, полностью опровергнуть альтернативные теории только на эмпирической основе не удается. Тем не менее, они намерены продолжать усилия в плане упорной экспериментальной разработки теорий эффекта, поскольку все причинные теории страда­ют от одного изъяна — явного или неявного допущения существования гомункулуса переработки информации. В. Дарк и У. Джон-стон за­вершают свой обзор следующими словами: "И все же накатывает тяже­лое, обескураживающее чувство, когда подумаешь, что У. Джеймс был намного умнее нас и в конечном счете вообще оставил психоло­гию" (Johnston, Dark, 1986).

Все большее число психологов приходит к выводу, что найти ответ на вопрос о сущности внимания путем проведения исключительно экс­периментальных исследований в настоящее время невозможно. Не­обходимы постановка и серьезное обсуждение этой проблемы на более широкой базе данных и твердом методологическом основании, реше­ние комплекса теоретических вопросов, недоступных прямой эмпи­рической разработке и экспериментальной проверке. Понятие внима­ния, как и прежде, привлекает тех психологов, которые прямо пробле­мой внимания не занимаются, поскольку оно обеспечивает простое и согласованное объяснение широкого круга разнообразных феноменов. Поэтому, наряду с возражениями против объяснения темного путем ссылок на еще более темное, иногда раздаются призывы обратного ха­рактера. "Внимание не доступно прямому наблюдению. Однако, теоре­тический конструкт внимания упрощает множество наблюдаемых взаимодействий. Он схватывает общие эффекты многих разнородных классов наблюдаемых операций — таких как направляющие инст­рукции, награды за хорошее выполнение, время суток, наркотики, и любых других факторов, которые могут повлиять на внимание" (Bower, Clapper, 1989, с. 250). В качестве примера широкого исполь­зования объяснительной силы понятия внимания можно привести исследования М. Чиксентмихайи и Дж. Гамильтон (см. Приложение

2).

Трудности, с которыми сталкивается когнитивная .психология, обусловлены, прежде всего особенностями метатеоретического и мето­дологического характера (см., напр., Зинченко, Мамардашвили, 1977; Величковский, Зинченко, 1979). Кроме вышеупомянутой про­блемы гомункулуса, решающими недостатками здесь являются, во-первых, квалификация субъекта как организма, погруженного в сти­хию физической стимуляции; во-вторых, редукция к физиологиче­ским механизмам; в-третьих, методизм, или фельдшеризм проводимых исследований. Дополнительно следует отметить, что во многих рабо­тах этого направления отсутствует обоснованная постановка про­блемы внимания. Функция внимания здесь априорно задана. На-

пример, в структурных моделях вниманию сразу отводится роль отбора информации. Таким образом, в эмпирическом плане исследуется избирательность слухового или зрительного восприятия. Видимо по­этому, в обзоре 1982 года Д. Бродбент намеренно избегает слова "вни­мание" и предпочитает ему термин "избирательность" (Broad-bent, 1982). Представление о внимании не разрабатывается, а как бы вписывается в модели системы переработки информации. В области эмпирических исследований обсуждение этих моделей все-таки ока­зывается плодотворным. Они не только объясняют определенную группу лабораторных данных, но и выполняют функцию средства исследования, прокладывая дорогу для поиска и получения новых фактов и постановки новых вопросов. Теория в этом смысле для мно­гих когнитивных психологов играет лишь вспомогательную роль. Продуктивный анализ силы теоретической концепции заключается в ее характеристике и оценке как определенного пути поиска в про­странстве проблемы. В сложной проблеме данный путь не является ис­черпывающим и, будучи пройден до конца, должен быть оставлен, чтобы двигаться дальше. "Верша нужна — чтобы поймать рыбу: ко­гда рыба поймана, про вершу забывают. Ловушка нужна — чтоб пой­мать зайца: когда заяц пойман, про ловушку забывают"*.

Г. Айзенк утверждает, что неприятие теории стало аксиомой со­временного психологического мышления (Eysenck, 1987). По мнению М. Познера, большинство экспериментальных работ направлены на проверку частных теорий внимания. Эти теории сформулированы де­тальным образом, и эксперимент, как правило, направлен на выбор альтернативных следствий конкурирующих гипотез. На самом же деле они принципиально не отличаются друг от друга. Более адекват­ным он считает подход, предполагающий выдвижение общих гипотез без детального их обсуждения в физиологических и количественных терминах. Оптимальная стратегия исследования заключается в том, чтобы задавать такие вопросы, ответы на которые сокращали бы коли­чество теорий вдвое (Posner, 1982). Возможность практического приме­нения является для когнитивных психологов важнейшим критерием оценки теории. Б. Кантовиц отмечает, что у теорий должна быть хотя бы минимальная чувствительность к нуждам практики, и "теоретики, игнорирующие существование пользователей теории, занимаются нарциссической, не заслуживающей общественной поддержки дея­тельностью" (Kantowitz, 1987, с. 86). Предполагается, что каждая мо­дель или их сочетание могут быть исполь-

*Чжуан-цзы //Из книг мудрецов. М.: Худ. лит-ра, 1987, с. 104.

зованы для объяснения и предсказания поведения лиц определенных кате­горий или в определенных ситуациях. Так, можно считать удачным ис­пользование модели Д. Бродбеша для интерпретации данных клиническо­го исследования нарушений внимания больных шизофренией (см. При­ложение 4). Конкретные модели могут располагать собственными зонами экологической валидности.

В последние годы наметилась тенденция к построению глобальных, сформулированных в общих терминах теорий познавательной и исполни­тельной деятельности человека Дж. Ризон провел сравнение теорий но­вого (каркасные) и старого (локальные) типа (см. табл. 1.1).

Табл. 1.1

Сопоставление принципиальных характеристик локальных и каркасных теорий (Reason, 1990, табл. 2.1, с. 49).

Локальные теории	Каркасные теории
Анализируют	Синтезируют
Предсказывают	Описывают
Опровергаются	Подчиняются смене парадигм
Подчеркивают теоретические различия	Сосредоточены на соглашении между теориями
Основаны на лабораторных ис­следованиях	Производны от настоящей исто­рии и клинических наблюдений
В традиции естественной науки	В прикладной и клинической традиции
Используют экспериментальные методики для установления при­чинных связей	Совершают широкие естествен­ные наблюдения для извлечения полезных рабочих приближений
Стратегия исследований: поста­новка экспериментов для провер­ки соперничающих теорий	Стратегия исследований: прово­дят исследования для определения условий, ограничивающих обоб­щения

Как видно из табл. 1.1, каркасные теории резко отличаются от ло­кальных как по своим истокам, так и по уровню обобщения. Они не отри­цают прежний способ теоретизирования, а скорее дополняют его на более высоком метатеоретическом уровне. К общим каркасным положениям различных теорий внимания, разрабатываемых в современной когнитив­ной психологии, можно отнести понятия ин-

формации, переработки информации и структуры системы этой перера­ботки. Понятие информации в настоящее время уже не используется в строгом смысле теории связи. Понятие переработки включает в себя ряд процессов, организованно протекающих в системе переработки информа­ции. Структуру системы обычно представляют в виде взаимосвязанных блоков, расположенных последовательным или параллельным образом. Каждый из блоков характеризуется по функции, емкости и форме коди­рования информации. Одни теории формулируются в виде определенных моделей структуры системы; в других же акцент ставится не на блоках, а на процессах. Общим для тех и других теорий остается положение о том, что возможности систем приема, переработки и использования ин­формации ограничены. Как мы увидим в следующих главах, различия представлений о внимании во многом определяются тем, как именно раскрывается данное положение.

ГЛАВА 2

ВНИМАНИЕ И ОТБОР

Многие интересные и продуктивные направления психологических исследований начинались с анализа обыденных и привычных ситуа­ций, не вызывающих, как правило, никаких вопросов у человека, ко­торый попадает и действует в них. В области исследований мотива­ции здесь достаточно упомянуть 3. Фрейда, впервые обратившегося к анализу ошибочных действий (оговорок, описок и т.п.) человека и других мелочей повседневной жизни, лежавших за пределами науч­ных интересов его современников (Фрейд; 1989). В исследованиях па­мяти можно назвать ситуацию распространения слухов, сплетен или игры в испорченный телефон. Последняя в Англии называлась рус­ским скандалом и была положена Ф. Бартлеттом, по совету Н. Винера, в основу плодотворного метода последовательных репродукций (Bart-lett, 1932; 1958). Для Л.С. Выготского анализ таких несерьезных форм поведения как бросание жребия, завязывание узелка на память и счет на пальцах послужил отправным пунктом разработки концепции раз­вития и метода исследования высших психических функций (Выгот­ский, 1983).

В психологии внимания такого рода ситуация сравнительно не­давно получила специальное название застольной беседы или, в бук­вальном переводе с английского, вечеринки с коктейлем. Впрочем, ее описание как существенной именно для изучения внимания человека встречается уже в работах У. Джеймса*. "Все формы усилий внима­ния были бы пущены в ход тем лицом, которое мы представим себе за обедом со своими гостями, настойчиво слушающим соседа, который дает ему нелепый и неприятный совет, в то время как все окружаю­щие гости весело смеются и разговаривают об интересных и возбуж­дающих предметах" (Джемс, 1902, с. 175). В другом месте он использу­ет подобный пример в качестве иллюстрации функциональной сути внимания как процесса отбора и, более того, действия его механиз­мов. У. Джеймс пишет: "Мы знаем, что можем быть внимательными к голосу собеседника среди гвалта других разговоров, незамечаемых на­ми, хотя они объективно намного громче, чем та речь, к которой мы прислушиваемся. Каждое слово пробуждается дважды, и не столько благодаря чтению по губам говорящего, сколько уже до того, внутри, благодаря иррадиации прежде водпринятых слов и туманному возбу­ждению со стороны всех процессов, связанных с "предметом бесе­ды" (James, 1890/1990, с. 292, курсив автора). Еще одним примером избирательности внимания может быть восприятие содержания и смысла трудной, интересной лекции. Если вы софедоточены на словах лектора, то не замечаете уличных шумов и звуков, доносящихся из ко­ридора, жужжания ламп дневного света, шорохов и покашливания присутствующих, духоты или, напротив, сквозняков в аудитории и что приходится сидеть в неудобной позе на краешке стула.

Идеи У. Джеймса легли в основу современных теорий внимания, а вечеринка с коктейлем стала исходной для постановки исследователь­ских задач и создания новых методов изучения избирательности вос­приятия. При анализе этой ситуации можно выделить два важ-

*Гораздо раньше и вполне определенным образом о факте успешного вос­приятия одного из двух сообщений писал И. Мюллер в "Учебнике физиологии человека", первое издание которого вышло в 1833 году. К.Д. Ушинский, ссы­лаясь на эту работу, отмечает: "Мюллер утверждает, что из двух одновремен­но шепчущих нам на ухо людей мы можем слышать того, кого захотим" (Ушинский, 1990, с. 79). После У. Джеймса, но задолго до когнитивной пси­хологии, по-видимому, предпринимались и попытки экспериментального ис­следования этой проблемы. Так, Э. Рубин в знаменитых тезисах на междуна­родном психологическом конгрессе, состоявшемся в 1925 году, сообщал о фактах, обнаруженных при исследовании одновременного воздействия двух голосов (Рубин, 1976).

нейших для когнитивных психологов аспекта внимания. Во-первых, человеку легко удается отобрать интересующий его разговор и непре­рывно слушать его, не отвлекаясь на все остальное. Работа внимания в этом смысле представлена как аспект его избирательности или со-федоточенности, а изучение соответствующих механизмов получило название исследований селективного или фокусированного внима­ния. Во-вторых, неотобранные голоса остаются потенциально доступ­ными восприятию субъекта и какая-то информация может быть замечена за пределами выбранного направления внимания. Так, если в компании произносят его имя или начинают рассказывать анекдот, он невольно осознает эти события. Это означает, что вни­мание в какой-то степени распределено на все, что происходит во­круг. Известно также, что чем больше мы увлечены беседой, т.е. чем больше интенсивность нашего внимания в одном направлении, тем меньше вероятность отвлечения и степень внимания по всем дру­гим направлениям. Изучение этого интенсивностного аспекта про­водится по линии исследований распределения внимания. В ситуации вечеринки он отступает на второй план в силу непроизвольности и, как следствие, скрытости работы соответствующих механизмов. В спе­циальной литературе такая работа внимания получила название мо­ниторинга, то есть непрерывного и непреднамеренного контроля и обнаружения определенных событий, происходящих во внешней и внутренней федах организма. К ситуациям распределения внимания в строгом смысле относят такие, когда человек намеренно пытается уде­лить внимание двум и более источникам информации; например, при­слушиваться к речи собеседника и, одновременно, следить за ком­ментарием и показом футбольного матча по телевизору.

В лабораторных условиях указанные существенные моменты вече­ринки были воспроизведены и тщательно исследованы английским ин­женером-акустиком Колином Черри, работавшим в то время по спе­циальному заказу в Массачусетском Технологическом Институте (Cherry, 1953). Анализ ситуации привел К. Черри к предположению о возможных характеристиках стимуляции, используемых перцептивной системой для выделения и удержания какого-то одного сообщения в потоке других. Сообщения могут различаться по направлению ис­точника звука, особенностям голоса (громкости, высоте, тембру), тем­пу, синтаксису, теме или содержанию. Кроме того, слушатель может использовать зрительную информацию о жестах и мимике говорящего. Первая задача исследования заключалась в проверке этого предполо­жения. Необходимо было ответить на три вопроса: действительно ли перечисленные характеристики значимы для

4* 51

процесса отбора интересующей информации; в какой степени значима каж­дая из них; сколь полон этот перечень. Таким образом, независимо от це­лей самого К. Черри, соответствующее экспериментальное исследование оказалось направленным на изучение аспекта селективности внимания. Вторая задача заключалась в анализе судьбы неотобранных сообщений. К. Черри поставил вопрос: отвергаются ли эти разговоры полностью, и если нет, то в какой степени они воспринимаются слушателями, полностью со­средоточенными на восприятии одного, отобранного сообщения. Следова­тельно, здесь его работа попадает в русло изучения интенсивностного аспекта внимания, а точнее—мониторинга

Для решения указанных задач К. Черри разработал методику, ставшую образцовой для экспериментальных исследований селективно­го внимания. Испытуемому одновременно предъявляют два сообщения. Основные варианты предъявления показаны на рис. 2.1.

a) 6)

Рис. 2.1. Варианты предъявления стимуляции в методике избиратель­ного слушания: а—бинауральное; б - дихотическое.

При бинауральном предъявлении (рис. 2.1а) оба сообщения (А и Б), записанные на разные дорожки магнитофона, подаются одновре­менно в правое и левое ухо. При дихотическом предъявлении (рис 2.16) первое сообщение (А) подается в правое ухо, а второе (Б) — в левое ухо испытуемого. В зависимости от цели эксперимента это могут быть записи текстов, списков слов, цифр или отдельных звуковых сигналов. Также может варьироваться инструкция. Испытуемый дол­жен прислушиваться только к одному (А или Б), релевантному, задан­ному каким-то отличительным признаком сообщению с целью его без­отлагательного вторения, обнаружения целевых слов, последующего буквального воспроизведения или ответа на вопросы

по его содержанию. Он отчитывается об услышанном после каждого предъявления или непрерывно повторяет вслух все элементы реле­вантного сообщения по ходу предъявления. Последняя версия извест­на в литературе под названием методики вторения (shadowing)*.

При решении первой задачи своего исследования К. Черри ис­пользовал вариант бинаурального, то есть смешанного предъявления. Релевантное и нерелевантное сообщения представляли собой про­заические отрывки разного содержания, прочитанные и записанные на магнитофон одним и тем же диктором. Записи уравнивались по гром­кости. Отсюда видно, что К. Черри сохранил в лабораторных условиях только одну группу различительных характеристик релевантной и нерелевантной стимуляции, а именно, вероятности перехода от одно­го элемента к другому, обусловленные содержанием, грамматиче­ской структурой и темпом высказываний. Голоса же были идентичны, их направления совпадали, а зрительная информация исключалась полностью. От испытуемого требовали подробного отчета о содержа­нии релевантного сообщения, которое подавалось чуть раньше нереле­вантного. Ему разрешалось прокручивать одну и ту же запись столько раз, сколько понадобится для полного и безошибочного отчета. Общее количество проб или время прослушивания одной записи служили по­казателями успешности селекции релевантного сообщения. Оказа­лось, что восприятие релевантного текста при этих условиях хотя и возможно, но, в отличие от обычной ситуации, происходит с большим трудом. Так, чтобы лучше сосредоточиться, испытуемые часто закрывали глаза. Полное разделение сообщений достигалось лишь путем многократного (от 20 до 25 раз) прослушивания. Интерес­но и то, что решение задачи облегчалось, если испытуемым давали возможность по ходу опыта делать и использовать записи.

Итак, в данном эксперименте была показана важная роль физиче­ских признаков стимуляции (направления, интенсивности, высоты звука) в процессах ее селекции. При разделении сообщений испы­туемые, по-видимому, опирались на вероятности перехода от одного элемента сообщения к последующему. Под вероятностью перехода обычно имеют ввиду частоту следования какого-то слова за другим словом. Эта частота определяется грамматикой и синтаксисом данного языка, устойчивостью употребления определенных сло-

*В русском издании книги У. Найссера "Познание и реальность" этот термин и назва­ние соответствующей процедуры переведены, хотя и буквально, но, на наш взгляд, не­удачно как "затенение" (Найссер, 1981, с. 99).

восочетаний. Возможность отбора на основании вероятности перехода была устранена в дополнительной серии проб с предъявлением сообщений, составленных из газетных штампов. Примером сообщения, состоящего из словесных клише такого рода, может быть следующий огрыюк речи на митинге: "Дорогие друзья! Я счастлив встретиться с вами здесь и сейчас, чтобы выразить огромную обеспокоенность текущим положением в стране и решительный протест против внутренней и внешней политики, направ­ленной на развал экономики и государства. Товарищи, хватит ходить вокруг да около — мы находимся на грани разорения. Поставлены на кар­ту жизнь и благополучие всего трудового народа. Коррумпированные круги правительственной администрации вкупе с мафиозными структура­ми рыночной экономики безнаказанно воруют и вывозят награбленное за пределы нашего многострадального отечества". Вероятность перехода меж­ду словами внутри штампа очень велика, тогда как между штампами она резко падает. Содержание релевантного сообщения здесь всегда, не­зависимо от числа повторных прослушиваний, перемешивалось с содер­жанием нерелевантного. Испытуемый как бы выхватывал словосочета­ния то из релевантного, то из нерелевантного сообщения. Отсюда следует не только то, что вероятности перехода по праву вошли в исходный список характеристик, значимых для решения задачи селекции, но и то, что этот перечень был полным.

Исследование восприятия нерелевантного сообщения (вторая задача, поставленная К. Черри) проводилось с помощью процедуры вторения в условиях дихотического предъявления. Инструкция на вторение дава­лась в данном случае для контроля непрерывности внимания испытуе­мого к релевантному источнику. По релевантному каналу, например, с правого наушника подавался обычный текст, который нужно было от­четливо повторять вслух с отставанием не более чем на 2-3 слова. Нере­левантное сообщение, идущее с другого наушника, также начиналось с какого-то текста, но могло без предупреждения измениться по своему характеру. Где-то в середине, вместо текста подавали звуковой тон или меняли голос диктора с мужского на женский; запись прокручивали в обратную сторону или читали текст на иностранном (немецком) языке. Затем продолжали подачу первоначального текста. После эксперимента неожиданно для испытуемого задавали вопросы относительно нерелевант­ного канала.

Наблюдение и регистрация ответов показали, что инструкция вто­рения, т.е. непрерывного отслеживания релевантной стимуляции выполня­ется довольно легко. После небольшой тренировки в предварительных опы­тах испытуемые вторили без промедления и безошибочно (правда, бес­цветным и монотонным голосом). Эти результаты

еще раз подтвердили решающее, для успеха селекции, значение фи­зического признака стимуляции, в данном случае пространственной на­правленности. Испытуемые эффективно отбирали релевантное сообще­ние. Вместе с тем, как следовало из отчетов, нерелевантная информация не отвергалась полностью. В частности, они замечали звуковой тон и смену голоса В то же время, они ничего не могли сообщить о содержании текстов нерелевантного канала и, как правило, не замечали смену языка и поряд­ка воспроизведения. Иногда, после обратного предъявления текстов, испытуемые сообщали, что слышали какую-то речь, в которой было что-то странное. На основании этих данных К. Черри пришел к выюду, что вос­приятие нерелевантных сообщений ограничивается грубыми физическими характеристиками.

Несмотря на то, что общая цель работ К. Черри лежала за пределами психологии, его вклад в становление нового направления психологии, позже названного когнитивным, оценивается очень высоко. Наиболее весо­мым он оказался для психологии внимания. Методики, созданные К. Черри, полученные им факты и выводы легли в основу многих исследований, поток которых не прекращается и по сей день. Работы К. Черри были за­мечены и использованы Д. Бродбентом и, особенно, Э. Трейсман, при разработке первых в истории когнитивной психологии моделей переработ­ки информации вообще и моделей вниманий, в частности.

ТЕОРИИ РАННЕЙ СЕЛЕКЦИИ

В то же время понятия и методы психологии внимания широко ис­пользовались в прикладных работах. Во время Второй мировой войны и сразу после нее… еще раз подтвердили решающее, для успеха селекции, значение фи­зического… Несмотря на то, что общая цель работ К. Черри лежала за пределами психологии, его вклад в становление нового…

ТЕОРИИ РАННЕЙ СЕЛЕКЦИИ

В то же время понятия и методы психологии внимания широко ис­пользовались в прикладных работах. Во время Второй мировой войны и сразу после нее… усиливает слабый сигнал на фоне помех и сообщений других станций, без потерь… Исходным положением модели является идея, что центральная нервная система человека представляет собой канал передачи…

70.

Кроме того, расширяется представление о процессе селекции в целом. Дополнительно к фильтрации вводятся процессы классифика­ции и категоризации. Процесс классификации происходит на выходе канала ограниченной емкости. Он заключается в настройке систе­мы в пользу определенных ответов. Третий, и последний, процесс се­лекции Д. Бродбент называет категоризацией. Он включает в себя как настройку входа системы, так и ее выхода. Настройка выхода, подобно процессу классификации, означает увеличение склонности к ответу или группе ответов определенного вида. Настройка входа заключа­ется в сокращении количества различаемых признаков. Экономия, то есть разгрузка канала ограниченной емкости, получается при действии любого из трех указанных механизмов селекции. Более всего эффективна стратегия фильтрации. Процессы же классификации и особенно категоризации менее эффективны, но зато чаще использу­ются в повседневных ситуациях. Общая стратегия переработки ин­формации может включать в себя комбинацию фильтрации и, на­пример, классификации.

Данные исследований, противоречащие его ранним представлени­ям, Д. Бродбент объясняет важным, но ранее не учитываемым раз­личием экспериментальных инструкций. В опытах на перцептивную селекцию фильтрацию можно рассматривать как установку субъ­екта на стимул, а процессы классификации и категоризации — как установку на ответ. Конкретно, установка на стимул возникает при инструкции типа: "Слушайте женский голос и повторяйте все, что будет сказано этим голосом, несмотря на любые другие звуки, кото­рые вы услышите". Установка на ответ может быть задана инструкци­ей: "Слушайте эту разноголосицу и повторяйте каждую из услы­шанных цифр". Первая инструкция указывает источник стимуляции, определяющий ответы, но не их класс или категорию. Вторая же инст­рукция указывает на класс или словарь возможных ответов, но не оп­ределяет конкретный источник. Развитие своей концепции Д. Брод­бент видел в привлечении аппарата теории обнаружения сигналов с це­лью построения количественной, математической модели процессов селекции.

2.2. ТЕОРИИ ПОЗДНЕЙ СЕЛЕКЦИИ

Параллельно и в полемике с теориями раннего отбора в когнитивной психологии возникает и разрабатывается альтернативный взгляд на место селекции в последовательности процессов переработки инфор­мации. В 1963 году вышла статья, авторы которой, английские пси­хологи Диана Дойч и Антони Дойч выступили самым решительным и определенным образом против теорий ранней селекции Д. Брод-бента и выдвинули свою, альтернативную гипотезу позднего

70.

отбора информации (Deutsch, Deutsch, 1963). Эта гипотеза основыва­лась на тех же экспериментальных фактах, что и модель Э. Трей-сман, а также на результатах исследования эффектов общей, неспеци­фической активации, в частности, явлений привыкания.

Привыканием называют постепенное уменьшение и исчезновение первоначального ответа при многократном предъявлении стимула, вызывающего этот ответ. Данные исследований привыкания и ориен­тировочной реакции говорят о том, что механизм фильтрации мо­жет работать на основании продуктов сложной переработки стимуля­ции вплоть до уровня значения. Авторы ссылаются на эксперименты Е.Н. Соколова, в которых наблюдалось привыкание к группам слов, сходных по значению, но различающихся по звучанию, а в ответ на последующее предъявление слов с другим значением возникала ориен­тировочная реакция. Отметим, что нейрофизиологиче-ская модель привыкания, предложенная Е.Н. Соколовым, имеет более широкие объяснительные возможности. В соответствии с этой теорией, по мере воздействия стимуляции в нервной системе формируется ее нейрофи­зиологическая копия (нервная модель) в виде характерного паттерна нервных импульсов, которые, при взаимодействии с актуальной сти­муляцией приводят к ослаблению активации ретикулярной форма­ции. Ретикулярная формация активируется при разбалансировке стимула и его нервной модели (Соколов, 1958; 1969). Активация же ретикулярной формации, по общему мнению, является одним из ос­новных компонентов физиологического механизма внимания. Внима­ние должно усиливаться в ответ на любую новизну в релевантном и нерелевантном канале. Под активацией (arousal) обычно имеют вви­ду состояние возбуждения центральной нервной системы в целом. В контексте обсуждения особенностей восприятия собственного имени авторы гипотезы поздней селекции ссылаются на исследование, обна­ружившее специфическую реакцию испытуемого на свое имя в со­стоянии сна, то есть при низком уровне общей активации, и считают этот факт проявлением работы того же механизма селекции, что и в эксперименте Н. Морея, но при других условиях.

Д. Дойч и А. Дойч, поставили под сомнение существование меха­низма ранней фильтрации. По их мнению, ограничения в системе переработки лежат гораздо ближе к выходу, а именно — на стадии осознания, принятия решения и ответа. Селекция происходит после семантического анализа всех знакомых стимулов. В целом, модель Дойчей напоминает модель Э. Трейсман (рис. 2.5), если исключить из нес аттенюатор и провести входные линии прямо к словарю. Однако работу словаря или сам процесс опознания они описывают иначе. Каж­дый сигнал или канал перерабатывается полностью по всем

признакам, независимо от того, было или не было на него направлено внимание. Комбинация определенных признаков активирует соответ­ствующую единицу словаря. Решающее значение для последующего отбора имеет степень этой активации. Диана и Антони Дойч предпо­лагают, что она пропорциональна важности данного стимула для орга­низма Оценка происходит автоматичЬски на основе прошлого опыта. Кроме того, в определенный момент времени степень активации опре­деляется инструкцией, контекстом и другими факторами, подобными тем, которые рассматривались в модели Э. Трейсман.

Проблема заключается не в восприятии стимуляции, а в оперативном и быстром отборе наиболее значимых сигналов. Выбор единицы, самой важной среди множества других, может проводиться путем попарно­го сравнения по параметру важности. Однако, такой способ селекции выглядит громоздким, неэкономичным и потому маловероятен. Пояс­няя это и предлагая свое решение проблемы, Д. Дойч и А. Дойч про­водят следующую аналогию. Предположим, что перед нами постав­лена задача определения самого высокого из группы мальчиков. Мы отводим в сторону двоих, ставим рядом и сравниваем рост, опуская на головы горизонтальную планку. Мальчика, получившего оценку "выше", мы таким же образом сравниваем по росту со следующим чле­ном группы, и снова выбираем из этой пары того, кто получил оценку "выше". Так мы действуем до тех пор, пока все дети не пройдут под планкой. В итоге самым высоким в группе будет признан мальчик, ни разу не получивший оценки "ниже". Второй возможный способ от­бора заключается в измерении роста каждого ребенка обычным обра­зом, т.е. при помощи вертикальной стойки с делениями. После опре­деления абсолютных числовых оценок роста всех мальчиков и срав­нения этих оценок, отбирается максимальная. Этот способ, по мнению авторов, не менее трудоемок, чем предыдущий. Поэтому они предла­гают третий способ. Нужно поставить всех детей под одной горизон­тальной планкой и, медленно опуская ее, сразу определить мальчи­ка, голова которого соприкоснется с этой планкой. О контакте он скажет сам. Если этого ребенка вывести из строя, то планка опустит­ся на самого высокого среди оставшихся. Если поставить в строй новую группу детей, где окажется более высокий мальчик, то план­ка поднимется. При такой процедуре касаться доски будет только самый высокий и, чувствуя контакт, он скажет: "Выбери меня".

Подобный механизм селекции действует, по мнению авторов, на выходе системы опознания. Текущее состояние единиц распознаю­щего устройства они изображают в виде модели, приведенной на рис. 2.6. Как видно из рисунка, рядоположенно, но в различной степе­ни, может быть активировано несколько единиц (а, Ь, с, d). Соглас-

Рис. 2.6. Модель селекции А. Дойч и Д. Дойч (Deutsch and Deutsch, 1963, Fig. 1, p. 85).

но Дойчам, отбирается наиболее важная единица b. Уровень ее актива­ции задает порог (пунктирная линия 1) для всех других, одновремен­ных с Ь, сигналов. Переход отобранного стимула на следующую ста­дию переработки зависит от уровня общей активации центральной нервной системы. Три таких уровня показаны в виде сплошных гори­зонтальных линий: X — для состояния сна, Y — для состояния дрёмы и Z — для состояния настороженного бодрствования. Эти линии не следует прямо соотносить с осью специфической активации, на кото­рой откладывается значение сообщений. Для правильного прочте­ния диаграммы сплошные линии лучше представить как последний барьер на пути уже отобранного сообщения к системам долговременной памяти, осознания и ответа. В состоянии бодрствования (линия Z), как видно из рисунка, этот барьер перешагивают все наличные сооб­щения, а в состоянии дремы (линия Y) его достигают три из четырех. Отобрано же и передано на дальнейшую переработку при этих условиях будет только одно сообщение (b). В состоянии сна (линия X) это сооб­щение хотя и отбирается, но далее не передается. Если среди текущих сообщений появятся сигналы более важные, то они смогут перейти на стадию ответа и в состоянии сна. Так происходит, например, в случаях восприятия спящим собственного имени или когда мать просыпается при тихом плаче своего ребенка. В заключение стоитртметить, что по­сле отбора, согласно Дойчам, наступает качественно новый этап осоз­нания поступающей информации. Именно поэтому авторы называют свою модель селекции теорией внимания.

Гипотеза Дойчей легла в основу ряда исследований, направленных на проверку предположения о полной переработке нерелевантных со­общений. Вскоре появились новые данные, говорящие в ее пользу и, со временем, их число стало неуклонно расти. О некоторых, наиболее важных фактах такого рода, будет сказано ниже, в следующем разде­ле данной главы. Здесь же стоит привести результаты одной из пер­вых, проведенных Э. Лоссон, работ этого направления (Lawson, 1966а).

Эксперименты Э. Лоссон выглядят поучительными, поскольку дают представление о тех трудностях, с которыми сталкивается исследова­тель, попытавшийся разрешить альтернативу ранней и поздней селек­ции. Рабочая гипотеза автора опиралась на общий момент моделей Э. Трейсман и Дойчей — предположение о существовании хранилища словарных единиц, активируемых входной стимуляцией. Тот же словарь участвует не только в восприятии речи, но и в ситуации сво­бодного порождения высказываний. В первой части исследования ис­пытуемого просили в течение 1 мин. непрерывно, с привычной ско­ростью, говорить на любую выбранную им тему или же, если ему "не хватало пороха", на темы, заданные карикатурными рисунками. Па­раллельно, в качестве нерелевантного источника, моноурально предъ­являли отрывки прозы или последовательности слов на английском или датском языке. Этот материал был записан и воспроизводился одним и тем же диктором, монотонным голосом, в одном темпе и, на­сколько это возможно, с одинаковой интенсивностью. В опытах участ­вовали трое испытуемых, одинаково хорошо владевшие англий­ским и датским языком. Следовательно, у них было как бы два сло­варя. Ожидалось, что скорость порождения речевых высказываний (число слов, произнесенных за 1 мин.) будет зависеть от типа (со­держания и языка) нерелевантного материала и, более того, среди про­изнесенных слов появятся слова нерелевантного слухового входа. По характеру этой зависимости Э. Лоссон надеялась выяснить, на каком этапе отвергается или ослабляется нерелевантный источник инфор­мации. Однако, вариации темпа речевой продукции при разных усло­виях систематических тенденций не обнаружили; вторжения слов не­релевантного слухового входа не было вообще, и никто из испытуе­мых не осознавал, что именно и на каком языке им подавали на слух. Эти данные, казалось бы, говорили в пользу теории ранней селекции — активация словарных единиц, соответствующих нере­левантному входу, либо отсутствовала, либо была незначительной.

Э. Лоссон продолжила исследование, используя в качестве нереле­вантного материала списки эмоционально значимых слов. На первой минуте испытуемому предъявляли отрывок из романа Дж. Кон-

рада "Счастливчик Джим" (условие 1); на второй минуте прокручива­ли последовательность слов "нежный и милый и счастливый ласкать и обнимать и" непрерывно вплоть до 60 с (условие 2); на третьей минуте — последовательность слов "злобный и жестокий с яростью и ужас и гнев" (условие 3). В контрольной серии опытов, проведенной с другой группой испытуемых вслед за обычной прозой (условие 1к) также в те­чение 1 мин. прокручивалась последовательность эмоционально ней­тральных слов "большой и пустой и маленький петь и ходить и" (ус­ловие 2к). При всех условиях испытуемые, как и в первой части исследования, свободно говорили на темы, заданные картинками. После каждой пробы проводился тест на узнавание слов, в кото­ром последовательно предъявляли ряд, состоящий из случайно ото­бранных и перемешанных 4 произнесенных слов, 4 слов, поданных на слух, и 4 слов, не появлявшихся в данной пробе. Испытуемого просили припомнить и дать ответ прозвучало или нет каждое из слов этого ряда в предшествующей экспериментальной пробе. Оказалось, что общее число произнесенных слов от условий не зависело; вторжений слов нерелевантного входа, как и раньше не было. Однако, тест на узнава­ние показал, что испытуемые припоминают эмоционально значимый материал гораздо чаще, чем нейтральный, и почти с тем же успехом, что и произнесенные слова. Так, они опознали в качестве бывших в эксперименте для условий 1 (проза), 2 (эмоционально положительные слова) и 3 (эмоционально отрицательные слова) соответственно 20, 19 и 18 произнесенных слов; 4,18 и 16 слов, поданных на слух; 3, 5 и 0 не появлявшихся слов. Можно подумать, что эффект лучшего припоми­нания эмоционально значимого материала обусловлен его многократ­ным повторением. Но данные контрольных опытов не подтвердили это предположение. Число узнанных произнесенных слов составило здесь 20 и 23, поданных на слух — 1 и 3, и не появлявшихся — 1 и 0 для ус­ловий 1 к (проза) и 2к (эмоционально нейтральные слова) соответст­венно. В заключении Э. Лоссон пишет, что хотя полученные ре­зультаты не позволяют сделать каких-либо выводов относительно места селекции в системе переработки информации, в целом они скло­няют чашу весов в сторону теории позднего отбора.

Основные идеи Д. Дойч и А. Дойч использовал американский психо­лог Дональд Норман в своей теории внимания, которую также от­носят к моделям поздней селекции (Norman, 1968). Он по-своему раз­рабатывает положение о решающей роли прошлого опыта в оценке зна­чимости всей поступающей информации и последующем отборе на ста­дию внимательной переработки. С другой стороны, он придает особое значение эффектам установки механизма селекции согласно данным текущей переработки в канале ограниченной емко-

сти, на которых подробно останавливались Э. Трейсман и Д. Брод-бент. В плане общей методологии Д. Норман неоднократно подчер­кивал, что изучение внимания неразрывно связано с исследованием других когнитивных процессов. Так, уже с античных времен, особен­но часто указывают на тесную связь внимания с памятью. Главной областью интересов Д. Нормана была память, и именно в ней он нашел основу объединения различных взглядов на природу селек­ции. Структура памяти занимает центральное положение в его мо­дели селекции и внимания, представленной на рис. 2.7.

Согласно этой модели, вся стимуляция, попадающая в органы чувств (Сенсорные входы), проходит стадию первичной автоматиче­ской переработки. Сначала физические сигналы переводятся (пере­кодируются) в физиологическую форму. На второй фазе путем раз­личных операций и трансформаций извлекаются специальные, чис­то сенсорные признаки всех сигналов. Эту часть первичного анализа Д. Норман называет физиологической и на схеме обозначает блоком "Переработка". Выходы с этого блока представляют собой сырые

Сенсорные входы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

						Переработка
t Память
j-------------------------1 Я:
Умес	ткость			j}
	Яд			j L
			ч	^д
					-
Селекция
V__	Внимание

Рис. 2.7. Модель селекции и внимания Д. Нормана (адапт Norman, 1968, Fig. I, p. 526).

сенсорные образы поступающих сигналов. Собственно психологиче­ские процессы их интерпретации начинаются на третьей фазе стадии автоматического анализа. Каждый из сенсорных выходов (Oj, Oj, Ok) автоматически находит соответствующую ему репрезентацию (i, j, k) в системе "Память". Д. Норман описывает этот процесс, сравнивая его с поиском значения иностранного слова в словаре. Мы знаем, как пи­шется это слово, и по начальным буквам сначала приблизительно, а затем точно определяем его место в словаре, то есть страницу, стол­бец и строку. Продолжая эту аналогию, можно пояснить следующий существенный момент данной модели. Каждое слово, указанное в словаре, обычно имеет несколько возможных переводов. Выбор того или иного варианта требует дополнительной информации. При пере­воде мы, как правило, опираемся на контекст, в котором встретили неизвестное слово. В модели Д. Нормана этот дополнительный вход в словарь обеспечивается работой особого блока "Уместность". Как видно из рисунка, несколько репрезентаций (i, h, g) памяти получают входы (щ, Ль, Лц) с этого блока, но последние сходятся с сенсорными входами только в случае репрезентации слова i (заштриховано). На фи­зиологическом языке говорят, что репрезентация с таким комбиниро­ванным входом будет активирована больше, чем остальные. На сле­дующем этапе (Селекция) происходит отбор сигнала с максималь­ной активацией его репрезентации в системе памяти. Стрелками пока­зано, что каналы информации с отдельных, возбужденных в данный момент репрезентаций поступают в блок селекции, после которого остается только один канал. Он поступает на дальнейшую переработку в механизм ограниченной емкости (Внимание). До этого механизма про­исходит извлечение информации о "простом значении" элементов всей поступающей стимуляции. Анализ в контексте уже воспринятого и понятого требует более сложной переработки, то есть выделения до­полнительных нюансов и смыслов сообщения, поступающего из ото­бранного источника. Один из выходов этого механизма прямо подклю­чен к бл оку "Уместность". Этот блок определяет текущие изменения входов уместности на репрезентации слов в системе памяти. Еще до поступления сенсорных сигналов в системе памяти могут быть акти­вированы единицы наиболее вероятные в данном грамматическом и семантическом контексте. Кроме этих, подвижных и преходящих входов уместности, существуют постоянные входы к определенным репрезен­тациям, например, собственного имени.

Главное достоинство своей модели Д. Норман видел в гибкости настройки предполагаемого механизма селекции. По его мнению, модель уместности легко объясняет все, полученные к моменту ее создания данные лабораторных исследований селективного внима-

ния. Кроме того, она согласуется с более широким кругом известных явлений внимания. Так, если при разговоре с кем-нибудь мы на какое-то время отвлеклись, но затем спохватываемся и спрашиваем: "Что вы сказали?", то, нередко, еще не получив ответа, ясно осознаем последние слова собеседника. По Д. Норману, это можно объяснить кратковременной активацией единиц памяти сенсорными входами этих слов. Если такие единицы получат входы уместности до своего полного затухания, то они будут отобраны и переданы в систему соз­нания и ответа. Д. Норман провел экспериментальное исследование, в котором неожиданно прерывал вторение сообщения, идущего по релевантному каналу (например, через правый наушник), и просил испытуемого дать немедленный отчет о содержании нерелевантного канала, предъявляемого через левый наушник. Оказалось, что испы­туемые, как правило, могут сообщить нерелевантные слова, получен­ные накануне момента прерывания.

Д. Норман останавливается также на одном из наблюдений класси­ческой психологии внимания, к которому, заметим, современные ког­нитивные психологи обращаются редко. Речь идет о традиционном различении перцептивного и интеллектуального внимания, и о том, что произвольное сосредоточение при последнем происходит с гораздо большим трудом, чем при первом. Недавно М. Айзенк выразил сожа­ление в том, что большинство современных исследований ограни­чивается изучением перцептивного внимания (Eysenck, 1993). Причина этого заключается, по его мнению, в возможности экспе­риментального контроля внешних входов в ситуациях исследования внимания перцептивного и отсутствии такой возможности для внут­ренних входов (мыслей, знаний и воспоминаний) при исследованиях интеллектуального внимания. По Д. Норману, основное различие ме­жду этими видами внимания заключается в отсутствии адекватных сенсорных входов в случае внимания интеллектуального. Длительное сосредоточение на какой-то линии мысли обеспечивают только соот­ветствующие входы уместности, которые могут флуктуировать в силу особенностей организации долговременной памяти.

Модель Д. Нормана также легко объясняет случаи иллюзорного восприятия в ситуации напряженного ожидания определенного объек­та. Бывает, например, что при томительном ожидании на остановке, мы принимаем за рейсовый автобус показавшийся вдали грузовик. Отбор и опознание вида грузовика как автобуса обусловлены высоким уровнем входа уместности, компенсирующим недостаточный сенсор­ный вход к единице хранения "автобус".

Модель Д. Нормана завершает второй этап на пути развития пред­ставлений о внимании в русле когнитивной психологии. На данном

этапе царила атмосфера энтузиазма и радостного предвкушения близкого решения проблемы внимания. Новую стратегию изучения внимания и ее отличие от исследований, проведенных в прошлом с позиций классической психологии сознания, Э. Трейсман характери­зует следующим образом:

"Вместо напряженных поисков подхода к некой таинст­венной сущности или способности, именуемой вниманием, мы можем исследовать как таковое множество форм поведе­ния, обычно определяемых как внимательные, большая часть которого свободно поддается эксперименту. Чтобы сделать это, нам необходимо использовать теоретическое описание нового типа. На субъективные выражения, такие как "возросшая ясность" или "фокусировка сознания", на­ложен запрет, так как самонаблюдение уже не служит осно­вой объяснения, а дает лишь один вид данных среди многих других. Взамен его мы используем данные наших объектив­ных экспериментов, чтобы разметить те функциональные стадии, на которых головной мозг должен отобрать или от­клонить информацию, поступающую с органов чувств, проанализировать ее и заложить на хранение или органи­зовать для управления поведением. Описательная модель, полученная к настоящему времени, пока еще носит преиму­щественно качественный, а не количественный характер, и используемые при объяснении факты трактуются в терминах деятельностей, а не действительных механизмов их порож­дающих. Мы надеемся, что жизненные вопросы относительно внимания приобретут новый смысл в свете той научной мо­дели, которая предсказывает будущие результаты и обеспе­чивает согласование прошлых сведений" (Treisman, 1966, с. 99).

Отправным пунктом второго этапа послужила гипотеза внимания как фильтра, предложенная Д. Бродбентом. Она же определила осо­бенности данного этапа: специфику постановки проблемы внимания в целом и ее разбивку на ряд частных вопросов, основные направления теоретических и экспериментальных поисков, круг используемых по­нятий и методических приемов, горизонт выдвигаемых гипотез и круго­зор соответствующих теорий. Проблема внимания в целом формулиро­валась в виде вопроса о природе ограничений, накладываемых на пере­работку информации. Само существование таких ограничений в то время казалось бесспорным и не обсуждалось. В ответ на критику сто­ронников поздней селекции Д. Бродбент пишет следующее: "Очевидная полезность системы селекции заключается в экономии механизма. Ес­ли бы полностью анализировались даже игно-

рируемые сообщения, то никакого основания для селекции не было бы вообще" (Broadbent, 1971, с. 147). Другие авторы формулируют эту позицию бол ее определенным и резким образом. Например: "Любые биологические и физиологические устройства или системы обла-даюгверхним пределом своей емкости. Если бы способность умственной деятельности была действительно неограниченной, то термин "вни­мание" и в самом деле стал бы в психологии излишним" (Town-send, 1974, с. 158, курсив автора); или: "Если бы головной мозг обладал неограниченной способностью переработки информации, то не было бы и нужды в механизмах внимания" (Mesulam, 1985, пит. по Allport, 1989, с. 632-633).

Большинство психологов предполагали, что причина ограничений лежит в какой-то центральной структуре, узком месте или, по образно­му выражению Н. Морея, бутылочном горлышке системы переработки информации. Представление о селективной функции внимания следо­вало отсюда автоматически — ни у кого не вызывало сомнения, что вни­мание необходимо для защиты структуры бутылочного горлышка от перегрузки и процесс внимания заключается в отборе одного входа среди многих других. Окончательное решение проблемы внимания в этом смысле требовало ответа на два взаимосвязанных вопроса относи­тельно механизма селекции: где и как происходит этот отбор? Поиски ответа на эти вопросы составили основное содержание работ рассмот­ренного этапа изучения внимания и продолжаются как одна из линий его исследования до сих пор. Теории Д. Бродбента и Э. Трейсман ут­верждали, что селекция происходит преимущественно и наиболее эф­фективно на ранней, сенсорной стадии переработки, а теории Дойчей и Д. Нормана — на стадии более поздней, близкой к принятию реше­ния и ответу (см. рис. 2.8). Итак, на вопрос "где" было получено два разных ответа. Как следствие, давались разные ответы и на вопрос, "как" происходит селекция. Теории

 

Фильтр Бродбента „ ,

Или аттенюатор Фильтр Дойчей Трейсман и Нормана

Стимулы

Принятие

выбор ответа Ответ

ТЕОРИИ ГИБКОЙ И МНОЖЕСТВЕННОЙ СЕЛЕКЦИИ

Решающий эксперимент, данные которого говорили о существова­нии раннего отбора, провели Э. Трейсман и Дж. Геффен (Treis-man, Geffen, 1967). В опытах… что в ранней модели Д. Бродбента она занимала второстепенную позицию хранилища…

ТЕОРИИ ГИБКОЙ И МНОЖЕСТВЕННОЙ СЕЛЕКЦИИ

Решающий эксперимент, данные которого говорили о существова­нии раннего отбора, провели Э. Трейсман и Дж. Геффен (Treis-man, Geffen, 1967). В опытах… Ответы Ответы 2 1 2

T t

I I

I 1

Л

Селекция и

организация ответов

T

Селекция и организация

Ответов

 

Анализ вербального

содержания

Анализ вербального содержания

Перцеш ЯЯфиль-

Цешквкыи

б) Рис. 2.9.Избирательное слушание, предполагающее предел перцептивной мощности… модель предсказывает гораздо лучшее обнаружение целей реле­вантного канала, незначительную интерференцию ответов на…

.

Рис. 2.14.Модели взаимодействия автоматической и внима­тельной переработки информации (Shinrin, 1988, Fig. 11.23, p. 795).

а - автоматические процессы предшествуют процессам, тре­бующим внимания;

б - автоматические процессы и процессы, требующие внимания, происходят параллельно.

со стимульным входом, хотя и достигает своей минимальной стороной ранних уровней. По мере приближения к ответу объем возможной кон­тролируемой переработки постоянно растет, достигая максимальной величины на выходе к ответу. Взаимодействие автоматической и вни­мательной переработки может произойти, как это показано вертикаль­ными стрелками, на любой стадии и в любом направлении: автоматиче­ская переработка может перейти в контролируемую (и наоборот) прак­тически повсюду. Контролируемые процессы могут предшествовать автоматическим, чередоваться с ними, запускать и завершать их или протекать совершенно независимо и параллельно. В каждом конкрет­ном случае получается своеобразная и подвижная организация после­довательных и параллельных операций переработки, и среди факто­ров, ее определяющих, процессам селекции или внимания отводится ведущая роль.

Схема Р. Шиффрина отражает две основные тенденции современных исследований познавательных процессов вообще и процессов селек­ции в частности. Первая тенденция состоит во все большем призна­нии и как следствие расширении исследований активной роли субъекта, его сознания и самосознания в регуляции потока информации. Здесь, наряду с исследованиями собственно внимания, необходимо отметить разработку представлений и методов исследования метапознава-тельных процессов (напр., Forrest-Pressley etal., 1985). В понятие ме-тапознания включают знания субъекта о своих когнитивных процес­сах и возможностях, а также умения контролировать и управлять эти­ми процессами. Данное направление возникло и развивалось в педаго­гической и возрастной психологии и достигло значительных результа­тов в области изучения памяти. Исследования метапознания распро­страняются и на другие виды познавательной деятельности и, в том числе, на процессы метавнимания (см. Приложение 6). Благодаря этим работам предмет психологии внимания расширяется путем включения знаний субъекта о процессах своего внимания, умений, навыков и стратегий использования этого знания.

Вторая тенденция заключается в постепенном переходе от жестких блочных моделей системы переработки информации к описанию под­вижной иерархической организации ее процессов. С целью иллюстра­ции указанных тенденций приведем модифицированную нами схему М. Лоссона (см. рис. 2.15), выделив при этом три уровня переработки и использования информации — автоматические процессы, контроли­руемые процессы (стратегии) и мстапознанис (Lawson, 1980). Каж­дый последующий уровень опирается на результаты работы предшест­вующего уровня (показано сплошными стрелками, иду-

Рис. 2.15. Метапознание как часть системы переработки ин­формации (адапт. Lawson, 1980, Fig. 7.1, p. 147).

тттими снизу вверх), и в то же время контролирует и управляет этой работой (показано пунктирными стрелками, идущими в обратном направлении). Здесь же имплицитно присутствует еще одно, важ­нейшее для современной когнитивной психологии, различение двух видов переработки информации, о котором подробнее будет сказано в следующей главе пособия: переработки "сверху-вниз", ведомой схемами и стратегиями, и переработки "снизу-вверх", определяемой стимулами и ситуацией. Корни этого различения находят в работах вюрцбургской школы, гештальтпсихологов и Ф. Бартлетга, а в более широком, философском смысле здесь просматривается соединение традиций эмпиризма и рационализма (Gardner, 1985).

В целом же складывающееся направление можно назвать уровне-во-деятельностным подходом. Основным предметом теоретических дискуссий и эмпирических исследований в этом плане стало различе­ние автоматических и контролируемых процессов (напр., Logan, 1992). Характеристики этих процессов приведены в табл. 2.1.

Таблица 2.1.

Характеристики автоматических и контролируемых процессов (по Schneider, Dumais, Shifrrin, 1984, Табл. 1.1, с. 21)

Характеристика	Автоматические процессы	Контролируемые процессы
Центральная емкость	Не требуется	Требуется
Управление(кон­троль)	Частичный	Полный
Неделимость	Целостные	Фрагментарные
Практика	Приводит к постепен­ному улучшению	Сказывается незначи­тельно
Модификация	Затруднительна	Легкая
Последовательно-параллельная за­висимость	Параллельно-зависимые	Последовательно-зависимые
Долговременное запоминание	Незначительное или от­сутствует	Значительное
Уровень продук­тивности	Высокий	Низкий, за исключени­ем простых задач
Простота	Нерелевантна	Нерелевантна
Осознание	Низкое	Высокое
Внимание	Не требуется, но мо­жет быть привлечено	Требуется
Усилие	Если и есть, то незна­чительное	Значительное

Как видно из таблицы, контролируемые процессы требуют усилия, подвержены интерференции, более осознаваемы, изменчивы и, главное, подчинены прямому контролю субъекта. Автоматические процессы, напротив, происходят параллельно, нечувствительны к интерференции, обладают постоянными характеристиками, не изменяются при длитель­ной тренировке, т.е. менее вариабельны, требуют меньше когнитивных ресурсов или внимания, их трудно прервать, если они уже начались. Мно­гие авторы дополнительно отмечают, что контролируемые процессы — медленные, а автоматиче-

ские — быстрые. Последние Дж. Мандлер разделяет на два класса (Mandler, 1975). К первому классу относятся те процессы, которые раз­ворачиваются благодаря функционированию врожденных, или пред-программных структур. Результаты и ход таких процессов если и осоз­наются, то в незначительной степени и с большим трудом. Автоматиче­ские процессы второго класса изначально осознаваемы и контролируе­мы, но благодаря длительной тренировке или научению становятся бес­сознательными и автоматическими. В отличие от автоматической пере­работки первого вида, они могут быть легко перенесены в план созна­тельной регуляции, а значит и переделаны в соответствии с конкретной целью и ситуацией.

Авторы вышеприведенной таблицы С. Дюмэ, Р. Шиффрин и У. Шнайдер подчеркивают, что ни одна из указанных характеристик не явля­ется необходимым и достаточным основанием различения двух видов переработки, хотя наиболее предпочтительньгми среди них в этом смысле являются управление, внимание и требования к ресурсам (цен­тральная емкость и усилие). Поскольку, согласно этим же авторам, селек­тивное внимание может быть как автоматическим, так и контролируемым процессом, для него список надежных критериев различения сокращается. Мы не можем сказать, что внимание может требовать и не требовать внимания. Если же отождествить внимание с ресурсами центральной емкости или с усилием, как это происходит в теориях и исследованиях, которым будет посвящена следующая глава, то этот список сократится в еще большей степени.

ГЛАВА 3

ВНИМАНИЕ И РЕСУРСЫ

Наряду с аспектом избирательности переживание процесса внимания включает в себя аспект интенсивности. Выбрав какое-то направление деятельности или объект внимания, мы можем быть заняты этой деятель­ностью или быть внимательными к данному объекту в различной степени. Иллюстрацию аспекта интенсивности внимания можно дать на том же примере вечеринки с коктейлем, который использовался при обсуждении аспекта селекции. Представим себе человека, который пришел в гости первым. В комнате пока никого нет, и для светской беседы с хозяйкой ему не придется прикладывать каких-либо усилий. Умственное усилие пона­добится в том случае, если гость иностранец и слабо владеет родным язы­ком собеседницы. Еще большее усилие иностранцу потребуется позже, когда соберутся все приглашенные и наша пара будет окружена множест­вом других разговаривающих людей, в том числе соотечественников. Если же этот гость будет слушать хозяйку и одновременно попытается прислушиваться к тому, что говорят соседи, то его умственное усилие может увеличиться до крайней степени.

Углубление в деятельность, иногда доходящее до уровня полной по­глощенности, отстранение от внешних и внутренних помех, попытки схватить вниманием несколько объектов или действовать сразу в несколь­ких направлениях сопровождается особым чувством активности, эмоцио­нальная окраска которого может быть как положительной, так и отрица­тельной (интерес и даже наслаждение или, напротив, тягостное и даже мучительное напряжение). Это переживание может быть большим или меньшим, приятным или неприят-

ным, но так или иначе, оно свидетельствует о какой-то работе, до­полнительной к основному потоку желанной или вынужденной дея­тельности. Внимание в этом смысле хорошо описывает метафора умственной или психической энергии, расходуемой нами в различной степени. Одни задачи требуют значительного внимания или умствен­ной энергии, другие же решаются легко, без усилия и не требуют ее затрат.

Наблюдение и субъективный опыт говорят также о том, что общий объем усилий внимания, которым мы располагаем и распоряжаемся по собственному усмотрению, ограничен. Мы можем увеличивать свое внимание лишь до определенного предела. Особенно ярко ограни­ченность внимания проявляется в ситуациях одновременного выпол­нения двух и более действий. Если внимания требуют две задачи, то одновременно они решаются хуже, чем по отдельности. Поэтому вни­мание представляет собой как бы личный, имеющийся у каждого чело­века определенный капитал, который следует расходовать бережно и эффективно. Еще один факт житейской психологии заключается в том, что сумма усилий, затрачиваемых на выполнение какой-то но­вой и сложной деятельности, уменьшается по ходу практики или тре­нировки практически до нуля.

Указанные особенности субъективного опыта и поведения человека выступили на первый план в исследованиях деятельности операторов сложных технических систем. Контроль и управление такими систе­мами предъявляют жесткие требования уже не к исполнительным мо­торным звеньям и механизмам сенсорной периферии, а к операци­ям внутренней, центральной переработки информации. Если возмож­ности переработки ограничены, то завышенные требования могут привести к ошибочным действиям, а значит к авариям и даже катаст­рофам. Столь же негативные последствия может иметь и недогрузка оператора. Скучающий человек легко отвлекается от выполнения сво­их обязанностей и даже засыпает. Проектировщики систем управ­ления транспдртными средствами, энергетическими комплексами, производственными технологическими линиями и боевой техникой вынуждены поэтому обращаться к психологам с вопросом: "Насколько будет занят оператор данной технической системы и как эта занятость скажется на работе системы в целом?". Поиски ответа на этот во­прос оформились в особое направление инженерной психологии, получившее название исследований умственной нагрузки оператора. Проблемы измерения нагрузки, изучения факторов, ее определяю­щих, и анализа ее динамики по ходу деятельности не могли быть решены без соответствующих теоретических моделей переработки ин­формации вообще и внимания в особенности. Столь сильный и настоя­тельный запрос со стороны прак-

тики подтолкнул к специальному, более глубокому теоретическому обсуждению и экспериментальному исследованию возможностей чело­веческой системы переработки информации или, на языке когнитив­ной психологии, ее мощности (capacity).

Если в моделях селекции главную роль играли представления о структуре этой системы, то здесь принципиальное значение придают представлениям об энергетическом обеспечении ее работы. На смену и в дополнение метафоре бутылочного горлышка как узкого места структуры переработки информации пришла метафора ресурсов пере­работки. Понятие ресурсов и первая модель их распределения были представлены работавшим в Израиле, Англии и позже в США пси­хологом Дэниелом Канеманом в виде теории внимания как умственно­го усилия.

ВНИМАНИЕ КАК УМСТВЕННОЕ УСИЛИЕ

тики подтолкнул к специальному, более глубокому теоретическому обсуждению и экспериментальному исследованию возможностей чело­веческой системы… Если в моделях селекции главную роль играли представления о структуре этой…

ВНИМАНИЕ КАК УМСТВЕННОЕ УСИЛИЕ

Рис. 3.1. Модель распределения умственного усилия Д. Канемана (Kahneman, 1973, Fig. 1-2, p. 10). Описание модели распределения умственного усилия лучше начи­нать с блока… Внимание или умственное усилие, необходимое для эффективной работы данной структуры, определяется ее организацией.…

РЕСУРСЫ И СЕЛЕКЦИЯ

Дж. Ризон пишет: "Взгляд на внимание как на ограниченные, но весьма подвижные ресурсы… гадочных и фантастических произведений в мировом искусстве. Авто­ры не сомневаются, что ключ к разумному объяснению…

РЕСУРСЫ И СЕЛЕКЦИЯ

Дж. Ризон пишет: "Взгляд на внимание как на ограниченные, но весьма подвижные ресурсы… Если обратиться к названию настоящей главы "Внимание и ресурсы", то вместо нейтрального союза "и",…

ВНИМАНИЕ КАК ПЕРЦЕПТИВНОЕ ДЕЙСТВИЕ

"По моему мнению, важнейшими для зрения когнитив­ными структурами являются предвосхищающие схемы, подготавливающие индивида к принятию… Описанный процесс автор называет перцептивным циклом и пред­ставляет его в… Отбор и селективное использование информации обусловлены не существованием каких-то пределов внутри схемы, а…

МОТОРНОЕ ДЕЙСТВИЕ И ВНИМАНИЕ

А. Оллпорт выступил с критикой теории общецелевого центрально­го процессора довольно рано (Allportetal., 1972). Он предположил, что центральная… Эмпирическое обоснование своей гипотезы автор находит, прежде всего, среди… с. 287). Работы У. Найссера оказали сильное влияние на теоретиче­скую психологию, расширив современный контекст…

МОТОРНОЕ ДЕЙСТВИЕ И ВНИМАНИЕ

А. Оллпорт выступил с критикой теории общецелевого центрально­го процессора довольно рано (Allportetal., 1972). Он предположил, что центральная… Эмпирическое обоснование своей гипотезы автор находит, прежде всего, среди… одновременного выполнения двух задач обратно пропорциональны количеству структур, участвующих в той и другой…