Сюжеты древнерусской живописи. В течение долгих веков древнерусская живопись несла людям, необычайно ярко и полно воплощая их в образы, духовные истины христианства. Именно в глубоком раскрытии этих истин обретала живопись византийского мира, в том числе и живопись Древней Руси, созданные ею фрески, мозаики, миниатюры, иконы, необычайную, невиданную, неповторимую красоту.
Красота иконы. Чтобы полностью оценить ее, нам следует вникнуть в глубинную сущность, в основное задание иконописи. Таинственная загадочная красота иконы восхищала и увлекала, ее художественный язык, столь отличный от языка европейского искусства становиться предметом изучения и исследования специалистов. Но народ, все мы, к кому вернулась древняя икона, оказались теперь в двойной изоляции от своей расчищенной, сохраненной, сияющей красками живописи. Если Людям начала XX века был нов художественный мир иконы, то лежащее в ее основе слово, Евангелие, Библия, вся христианская традиция были им хорошо известны. Мы, также как и они, привыкли с детства к европейской живописи потому что европейской по типу является и русская живопись XVIII-XIX веков, и нам тоже труден и непривычен художественный язык иконописи.
Но, кроме того, нам - нам в широком смысле слова - плохо известно Священное Писание, неведомы жития святых, церковные песнопения, закрыто и то слово, которое лежит в основе древнерусской живописи.
Начавшееся возвращение к нему идет трудно и медленно. Сюжет иконы религиозно-христианский, но не всякое живописное произведение на религиозно-христианскую тему является иконой. В искусство иконописи органически входили образность и чувственность, в нем отразилось мироощущение русских мастеров, светлой радостью и жизнелюбием утепливших музыкальную живописность иконы. И потому русская икона так неотразимо привлекательна для ценителей искусства, вне зависимости от ее религиозно-надзирательного содержания.
Человеческие же образы, написанные наподобие живых, являлись отрицанием самого принципа иконописи, стремящейся через чувственное восприятие возвысится до некоего блаженного созерцания, при котором, как в пушкинском Пророке, открывается мир невидимый, неслышимый и неосязаемый и горний ангелов полет и дальней лозы прозябанье. Ясно, что в идеальные выразители такой созерцательной устремленности не годился представительный муж или юноша даже с самым благостным взором, но с лицом, а не ликом, вполне реальным в своем телесном обличии, будь он толст учинен или худощав, весь яко нелечин или типичный русак.
Тут дело не в типаже и даже не в степени выразительности определенного образа. В иконе выразительность полагалась иная, чем в картине, раз к выражаемой идее художник мог лишь приблизится, а не точно запечатлеть ее в каком-то единичном образе или явлении. 6.