Образ власти и монарха

Образ власти и монарха. Невозможно выразить, до какого предела дошел во второй половине XVIII в. упадок испанской аристократии.

У нас нет умов уже указывал граф-герцог и в официальном документе, и то же самое повторял Филипп IV, когда, удалив графа-герцога, взял на себя всю полноту власти. В Письма иезуитов, относящиеся к этим годам, поражает, с какою ясностью тогдашние испанцы отдавали себе отчет в никчемности своей знати. Она утратила всякую творческую силу. Она оказалась беспомощной не только в политике, управлении страной и военном деле, но даже не способна была обновлять или хотя бы с изяществом поддерживать правила повседневного существования.

Таким образом, она перестала исполнять основную функцию любой аристократии - перестала служить примером. А без образцов, подсказок и наставлений, исходящих сверху, народ почувствовал себя лишенным опоры, оставленным на произвол судьбы. И тогда в очередной раз проявляется редкая способность самого низкого испанского простонародья - fare da se, жить само по себе, питаясь своими собственными соками, своим собственным вдохновением.

С 1670 года испанское простонародье начинает жить, обратившись внутрь самого себя. Вместо того чтобы искать правила вовне, оно понемногу воспитывает и стилизует свои собственные, традиционные не исключено, что тот или иной элемент заимствуется у знати, но и он переиначивается согласно собственно народному стилю правила. Знать не могла уже служить примером - такие примеры стали поставлять театральные подмостки. И кто может сомневаться говорит тот же Саманьего что подобным образцам театральным мы обязаны тем, что следы низкопробного молодечества, махизма обнаруживаются и в самых просвещенных и высокопоставленных особах в их шутовских нарядах и ужимках. Изменился и весь строй испанской жизни, в этом не столько был виноват пример, шедший из Франции, сколько перемена в характере придворных нравов, являющихся до тех пор образцовым выразителем культурного состояния страны.

Разврат и пороки существовали и раньше при испанском дворе, как и повсюду во все времена, но разврат и пороки эти не были лишены известной величественности и были облечены в тот строгий стиль, благодаря которому двор и придворные не переставали быть своего рода неприступными для простых смертных.

Однако царствование Карла IV, Марии-Луизы и Годоя в существе нарушили эту своеобразную гармонию. Маска была легкомысленно сброшена, и все вдруг увидели на престоле не богоподобных монархов, для которых общий закон не писан, а самых обыкновенных и очень ничтожных людей с пошлыми и уродливыми пороками.

Испанская аристократия, всегда проявлявшая склонность к независимости, перестала чувствовать над собой железную руку абсолютизма и сейчас подняла голову, тем самым помогая разрушить то, что составляло венец государственного строя Испании. Распущенность при дворе получила циничный характер, и неуважение к королевской чете стало выражаться открыто. Скандальные хроники Мадридского двора сохранили память об одной аристократке, которая при всяком случае публично оскорбляла королеву, а знаменитая подруга и покровительница Гойи дукеса де Альба должна была поплатиться временным изгнанием за свою слишком бесцеремонную откровенность.