Разум и божество. В древности разум традиционно связывался с благом и божеством. После того, как Аристотель (определивший Божество, как самомышление) и стоики (учившие о мировом разуме) признали за разумным мышлением абсолютную ценность, скептическая реакция разрешилась в неоплатонизме, ставившем разум и умственную деятельность на второй план и признававшем высшее значение со стороны объективной — за сверхразумным Благом или безразличным Единством, а со стороны субъекта — за умоисступленным восторгом.
Христианская традиция не связывает разум с божеством, требуя для приближения к божеству не разума, а избежание греха, определенное и умеренное выражение. Такая точка зрения получила в общепризнанном средневековом различении (схоластика) между разумом, как светом естественным и божественным, высшим или благодатным просвещением. С точки зрения Владимира Соловьева, «когда это различение переходит в прямое и враждебное противоположение, оно ставится логически нелепым, потому что божественное просвещение для принимающих его дано в душевных действительных состояниях, наполняющих сознание определенным содержанием, тогда, как разум (вопреки Гегелю) не есть источник действительного содержания для нашего мышления, а дает лишь общую форму для всякого возможного содержания, какова бы ни была его существенная ценность.
Поэтому противополагать высшее просвещение разуму, как чему-то ложному, так же бессмысленно, как противополагать высший сорт вина сосуду вообще».