Больше всех нравился Репину бурлак по имени Канин. Репин чувствовал, что перед ним необыкновенный человек. Канин будто знал что-то, чего не знали другие. Он мало говорил, не обижался на товарищей за их шутки, не спорил с ними. "Только брови его все выше поднимались да выцветшие серые глаза детски отражали небо",- вспоминал Репин. Видно было, что этот человек много думал в жизни и многое понял. Он умел отличать главное от мелкого и случайного.
Все в Канине привлекало художника - и его душевная сила, и лицо, и движения.
Канин шагал, тяжело ступая, запряженный в привязанную к длинному канату бечеве, потемневшую от пота кожаную петлю. Репин шагал с ним в ногу, не спуская с него восторженного взгляда.
"Как дивно у него повязана тряпицей голова, как закурчавились волосы к шее..."-думал он, прибавляя ходу, чтобы не отстать. И вот у Репина праздник: он пишет этюд с Канина. Бурлак влез грудью в лямку и повис в ней, опустив руки. Репин, спеша, мазок за мазком клал краски на холст, стараясь передать и глубину его светлых глаз, и большой умный лоб, и теплый цвет его покрытой загаром кожи.
Несколько зрителей, таких же бурлаков, стояли за спиной художника.
А третий, который учился когда-то у иконописца, объяснял товарищам, кивая на Репина:
- Ты думаешь, это легко!.. Ведь душа-то из него чуть не вылететь хочет... Туда, на холст...