Живое словесное общение – это наука и искусство. Они представляют собой две стороны медали. И только во взаимодействии, в соединении того и другого возможно процветание той части культуры, которая называется ораторским искусством. Богатый запас активной лексики, прекрасный голос, бойкая речь еще не означают, что человек владеет техникой выступления. «Умеет говорить человек тот, – подчеркивал А.В. Луначарский, сам прекрасный оратор, – кто может высказать свои мысли с полной ясностью, выбрать те аргументы, которые особенно подходящи в данном месте или для данного лица, придать им тот эмоциональный характер, который был бы в данном случае убедителен и уместен» [9, 15]. И далее: «Человек, который умеет говорить, то есть который умеет в максимальной степени передать свои переживания ближнему, убедить его, если нужно, выдвинуть аргументы или рассеять его предрассудки и заблуждения, наконец, повлиять непосредственно на весь его организм путем возбуждения в нем соответственных чувств, этот человек обладает в полной мере речью» [9, 15].
Как видим, в основе действенной речи лежат ясные аргументы . И не просто аргументы, а такие, выбор которых мотивирован ситуацией общения и составом аудитории. Эти аргументы должны действовать не только логически, но и эмоционально. Только тогда они могут быть убедительными.
Известный исследователь языка В.В. Виноградов считал, что «ораторская речь – синкретический жанр. Она – одновременно и литературное произведение, и сценическое представление. Необходимо отделить задачи исполнительского, «театрального» изучения от литературно-стилистического. Ораторская речь – особая форма драматического монолога, приспособленного к обстановке общественно-бытового или гражданского «действа» [3, 120]. Он подчеркивал, что ораторская речь – это подготовленная речь, подготовленное литературное произведение, имеющее определенные стилистические характеристики, а поскольку она предназначена для сценического представления (термин, конечно, здесь весьма условный), то она имеет художественную и эстетическую направленность. «Особенный интерес представляют формы ораторской речи, обращенные к многолюдной аудитории или, по крайней мере, рассчитанные на нее, такие, как публичные лекции, религиозные проповеди, речи политические и судебные. В соответствии с обстановкой в них своеобразно деформирована интонационная структура, которая являет сложную ориентировку повествовательных срорм эмоционально-напряженными обращениями, вопросами и увещаниями, отрешенными от привычных форм говорения, хотя ориентирующимися на них» [3, 120].
Ораторская речь – речь подготовленная . И готовится она, естественно, по книжно-письменным источникам, которые оказывают прямое и непосредственное влияние на структуру речи.
Стили, выделяемые в соответствии с основными функциями языка, связаны с той или иной сферой и условиями человеческой деятельности. Они отличаются системой языковых средств. Именно эти средства образуют определенную стилевую окраску, отличающую данный стиль от всех других. Официально-деловой стиль обслулсивает сферу официальных деловых отношений; основная его функция – информативная (передача информации); для него характерно наличие речевых клише, общепринятой формы изложения, стандартного расположения материала, широкое использование терминологии и номенклатурных наименований, наличие сложносокращенных слов, аббревиатур, отглагольных существительных, отыменных предлогов, преобладание прямого порядка слов и т. д. Научный стиль обслуживает сферу научного знания; основная его функция – сообщение информации, а также доказательство ее истинности; для него характерно наличие терминов, общенаучных слов, абстрактной лексики; в нем преобладает имя существительное, немало отвлеченных и вещественных существительных, синтаксис логизированный, книжный, фраза отличается грамматической и логической полнотой и т.д. Публицистический стиль обслуживает сферу общественно-экономических, социально-культурных и других общественных отношений; основные его функции – сообщение «л воздействие; в этом стиле используются все языковые средства; для него характерна экономия языковых средств, лаконичность и популярность изложения при информативной насыщенности; широко используются общественно-политическая лексика, стилистически окрашенные средства, метафоры с оценочным значением, разговорные и просторечные фразеологизмы и лексика; нередко часть лексики актуализируется, приобретает новые смысловые оттенки; используются средства экспрессивного синтаксиса, элементы разговорной речи и т.д. Художественно-беллетристический стиль имеет функцию воздействия и эстетическую; в нем наиболее полно и ярко отражается литературный и, шире, общенародный язык во всем его многообразии и богатстве, становясь явлением искусства, средством создания художественной образности; в этом стиле наиболее широко представлены все структурные стороны языка: словарный состав во всем его семантическом богатстве, со всеми прямыми и переносными значениями слов; грамматический строй со сложной и разветвленной системой морфологических форм и синтаксических типов.
В процессе подготовки и произнесения постоянно возникает внутреннее противоречие между книжной речью, поскольку выступление тщательно готовится, и устным воплощением, на которое влияет разговорная речь, точнее – литературно-разговорный подстиль. Такие выступления являются частично или полностью своеобразной подготовленной импровизацией (если, конечно, речь не читается) и выражением спонтанной устной речи, с импровизационной, спонтанной манерой изложения. Уже сама
работа над речью и с речью приводит к отходу от строгой книжности. Степень книжности или разговорности зависит от индивидуальных навыков оратора.
Стремление оратора воздействовать на психику слушателей также влияет на речь. Представляет интерес высказывание А.В. Луначарского: «... Каждое слово после того, как оно было произнесено, вступает в особый мир, в психику другого человека через его органы чувств, оно вновь одевается в те же, как будто, одежды и превращается в эмоцию и идею внутреннего мира того ближнего, к которому я обращался с речью. Но у нас нет никаких гарантий того, что слово, как объективное явление в субъекте людей, к которым мы обращаемся, вызывает правильные результаты, что оно находит именно тот резонанс, которого мы хотим... Следовательно, нам нужно приучить человека понимать внимающих ему и окружающих его, приучить прослеживать судьбу слова не только в воздухе, но и в душе тех, к кому слово обращено» [9, 14]. Замечательные слова. Речь влияет на слушателей интеллектуально и эмоционально. Но влияет лишь в том случае, если выступающий хорошо знает психологию аудитории и учитывает ее. Искусство речи глубоко психологично и глубоко социально. И многое зависит от того, каким языком мы говорим. Конечно, сухая книжная речь обладает незначительной силой воздействия. Именно «устность» речи и делает ее доходчивой, оказывает положительное влияние на слушателей. Вот мнение по этому поводу известного лингвиста А.М. Пешковского: «Говорить литературно, то есть в полном согласии с законами письменной речи, и в то же время с учетом особенностей устной речи и отличия психики слушателей от психики читателей, не менее трудно, чем говорить просто литературно. Это особый вид собственно литературной речи – вид, который я бы назвал подделкой письменной речи под устную. Такая подделка действительно необходима в той или иной степени во всех публичных выступлениях, но она ничего общего не имеет с тем случаем, когда оратор не умеет справиться со стихией устной речи или не умеет ориентироваться в должной мере на письменную» [24, 165]. Действительно, оратор постоянно находится между Сциллой и Харибдой, между двумя враждебными силами, в положении, когда опасность угрожает и с той, и с другой стороны. Книжность и разговорность – вот те опасности, которые постоянно подстерегают оратора. Сильная книжность сушит речь. Разговорность может опустить ее до бытового уровня. И оратор должен постоянно балансировать, выбирая оптимальный стиль речи. Кстати, установлено, что при восприятии письменной речи человек воспроизводит потом лишь 50% полученного сообщения. При восприятии того же сообщения, построенного по законам устного изложения мысли, воспроизводится уже 90% содержания.
Так что же такое разговорный стиль? Он противопоставлен книжным стилям, обслуживает сферу бытовых и профессиональных (но только неподготовленных, неофициальных) отношений;
основная его функция – общение; проявляется в устной форме; имеет две разновидности: литературно-разговорную и обиходно-бытовую речь. Его лексика и фразеология характеризуется наличием большого пласта общеупотребительных, нейтральных слов, разговорных слов, имеющих эмоционально-экспрессивную и оценочную окраску, разговорной фразеологии. Синтаксис – преобладанием простых предложений, сложносочиненных и бессоюзных, экспрессивных: восклицательных, побудительных, вопросительных и т.д. В ораторской речи происходит своеобразная контаминация этих стилей, книжных и разговорного.
Интересны наблюдения над стилем лекций И.П. Павлова. Эти лекции, естественно, обладают всеми чертами, присущими научному стилю: логической строгостью, объективностью, последовательностью в изложении мысли, точностью формулировок, использованием научных синтаксических стандартов. Некоторые части речи ученого построены строго научно: «Основным исходным понятием у нас является декартовское понятие, понятие рефлекса. Конечно, оно вполне научно, так как явление, им обозначаемое, строго детерминируется. Это значит, что в тот или другой рецепторный нервный прибор ударяет тот или другой агент внешнего мира или внутреннего мира организма. Этот удар трансформируется в нервный процесс, в явление нервного возбуждения» [23, 157].
Данный отрывок отличается четкими синтаксическими построениями, наличием терминологической и абстрактной лексики, множеством готовых, устойчивых словосочетаний (типа: подвергнуть эксперименту, врачебные мероприятия), лекторского «мы», небольшой экспрессивной окрашенностью, использованием в первую очередь логических средств воздействия и убеждения, объективным подходом к изложению и т.д.
И.П. Павлов очень старательно готовился, к своим лекциям, тщательно отрабатывал их. Профессор Н.А. Рожанский вспоминает: «Публично, устно и в печати Павлов выступал только после тщательной проверки. Всякую свою речь он предварительно так отделывал, что после выступления ее можно было сразу сдавать в печать. Я помню его выступление в Москве в 1913 г. в Обществе научного института. В то время я работал в Московском университете. Узнав о его приезде, я днем зашел к нему... Как всегда, он был приветлив, просил меня прочесть вслух его собственную речь, которую он должен был сказать вечером. Когда я читал, он с вниманием следил за каждым словом, стараясь представить, как эту речь будут воспринимать слушатели. Вечером свою речь Павлов не читал, а говорил, однако, как мне показалось, почти слово в слово то, что я днем прочел в его написанной речи» [10, 45-46].
Ученый стремился быть понятным слушателям, стремился донести до них в наиболее популярной, доступной и действенной форме свои мысли. Профессор Е.А. Нейц, ученик И.П. Павлова, пишет: «Речь Ивана Петровича была удивительно простой... Это
была обычная разговорная речь, поэтому и лекция имела скорее характер беседы. Очень часто, как бы самому себе, он ставил вопрос и тотчас же отвечал на него...» [10, 24]. В лекциях ученый широко пользовался средствами разговорного языка. Именно разговорная речь придает лекциям И.П. Павлова яркость, образность, убедительность. Его выступления для широкой аудитории не только доказательны, но и обладают эмоционально-экспрессивной окраской, которая вносит в научную лекцию особый контраст. При перенесении разговорных элементов в научное изложение их стилистическая окрашенность выступает с наибольшей отчетливостью, они резко выделяются в научном стиле, создавая определенную эмоционально-экспрессивную тональность выступления.
Наиболее часто использует И.П. Павлов в своих лекциях разговорную лексику и фразеологию. Сюда входят слова и фразеологизмы, употребляющиеся в непринужденном разговоре, придающие речи неофициальное звучание. Эти слова могут иметь положительную или отрицательную эмоциональную окраску, которая используется для усиления лекции или создания эффекта непринужденности, задушевности. Например: «Немудрено поэтому, что диететика если не в своих общих эмпирических основах, то в объяснениях и частностях представляет наиболее спутанный отдел терапии»; «Итак, еще одна беда обойдена, а окончательная цель все еще не достигнута»; «Понятно, для человека, чувствующего голод, экстренные меры не нужны и достаточно приятно само по себе удовлетворение голода; недаром говорится, что голод – лучший повар»; «Теперь пришлось бы основываться на науке, которая своим совершенством сравнительно с физиологией похвалиться не может».
Особенно образно и эмоционально звучит разговорно-просторечная лексика и фразеология в тех местах лекций, где И.П. Павлов вступает в дискуссии со своими научными оппонентами: «Невролог, всю жизнь проевший зубы на этом деле, до сих пор не уверен, имеет ли мозг какое-либо отношение к уму»; «Закрыть глаза на эту деятельность обезьяны, которая проходит перед вашими глазами, смысл которой совершенно очевиден... – это чепуха, это ни на что не похоже».
Приведем в качестве примера еще один отрывок, который иллюстрирует органическую и характерную связь в лекциях И.П. Павлова элементов разговорной и научной речи: «Где общая схема высшей нервной деятельности? Где общие правила этой деятельности? Перед этими законнейшими вопросами современные физиологи стоят поистине с пустыми руками. Почему же объект так сложен конструктивно, так обилен функциями, а рядом с этим исследование его для физиолога уперлось как бы в угол, а не представляется почти безграничным, как можно было бы ожидать?». Какова же специфика этого фрагмента лекции? Отметим в нем обилие вопросительных предложений, которые создают экспрессию речи, наличие разговорной фразеологии (с пустыми руками, т.е. ничего не
получив; упереться в угол, т.е. не получить дальнейшего развития), синтаксического повтора (так... так), экспрессивной формы превосходной степени (законнейший), книжных слов и терминов (функция, объект, безграничный, высшая нервная деятельность). Такой сплав научных и разговорных элементов создает экспрессию речи, привлекает большое внимание слушателей.
Широко используются И.П. Павловым в лекциях и разговорные синтаксические конструкции. Назовем наиболее важные и часто встречающиеся. Прежде всего, в лекциях наблюдается большое количество вопросительных предложений, что отметил профессор Е.А. Нейц. Благодаря этим вопросам удается обратить внимание слушателей на изложение и сконцентрировать его на определенной мысли. Ученый ставит вопросы перед слушателями, а затем отвечает на них: «Множество вопросов остаются нерешенными или даже вовсе не поставленными. Почему реактивы изливаются на сырой материал в таком, а не в ином порядке? Почему свойства отдельных реактивов повторяются и комбинируются в других? Колеблется ли, как, почему, когда каждый реактив?..» Эта серия вопросов придает повествованию динамику, позволяет не только легко зафиксировать вопросы в памяти, но и конспективно записать их, что очень важно для слушателей.
Стремление передать экспрессивные интонации разговорной речи приводит ученого к использованию в лекциях различного типа присоединительных конструкций, т.е. таких, которые представляют собой расчлененный на отдельные части синтаксически связанный текст. Например: «Следовательно, физиолог должен идти своим путем. И этот путь намечен уже давно»; «В прежнее время поступали так, что в отдельной комнате около собаки позволялось находиться только экспериментатору. Но потом оказалось, что и этого недостаточно»; «Сплошь и рядом, когда задача у «Рафаэля» путается, то он действительно отведет глаза в сторону или вбок, а потом повернется снова и сделает. И это очень просто». Иногда для усиления речи И.П. Павлов пользуется инверсией (обратным порядком слов), которая также вносит в речь разговорные интонации: «Она к еде стремится. От разрушительных раздражений отстраняется».
Сложные синтаксически конструкции, характерные для книжной речи, чередуются в лекциях с простыми конструкциями, характерными для разговорной речи. Это также вносит в речь разговорные интонации. Например: «Может быть, вопрос надо решить так, что физиолог должен запастись психологическими методами, знаниями и затем уже приступить к изучению деятельности больших полушарий. Но здесь есть существенное осложнение. Понятно, что физиологии постоянно... приходится опираться на более точные, совершенные науки: на механику, физику и химию. Но в этом случае – совсем другое».
И.П Павлов часто использует в речи указательные местоимения этот, тот и указательно-восклицательные частицы вот, личные
местоимения мы, вы и глаголы повелительного наклонения, которые приглашают слушателей что-либо сделать или подумать над тем, что сообщается. «Возьмем самый простой пример, с которого мы начали свои исследования...»; «Возьмем еще важный случай оборонительного рефлекса...»; «Следовательно, если вы не примете никаких мер против этих влияний... то вы ни в чем не разберетесь, перед вами все перепутается»; «Вот животное, которое приготовлено так, как я вам описал. Как видите, пока на него не действует специальный агент, слюнная железа его находится в покое, слюны нет. А вот сейчас мы начнем действовать на ухо собаки ударами метронома. Вы видите...». Благодаря этим приемам лектор входит в контакт со слушателями, делая их непосредственными участниками своего сообщения, постоянно пробуждая в них интерес к лекции.
Нередко лекции ученого переходили в живой диалог, так как слушателям разрешалось перебивать лектора, задавать ему вопросы, выяснять то, что оставалось непонятным, и даже вступать с ним в дискуссию. Лекция, собственно, превращалась в беседу. Всем слушателям не только разрешалось, но и рекомендовалось перебивать Ивана Петровича и задавать вопросы, если что-нибудь было неясно. И здесь И.П. Павлов проявлял себя находчивым, остроумным, умеющим быстро ответить на самые неожиданные вопросы. Переход от обычной лекции к беседе еще более стимулировал интерес слушателей, делал доходчивее изложение.
В лекциях рельефно выступает личность ученого, борца за материалистическое направление в науке. С какой экспрессией, напряженностью звучат слова, направленные против ученого-идеалиста: «Если бы он сколько-нибудь думал, он должен был бы сказать следующее. Я положил письмо в карман. Я нес это письмо. Я задумался. Я позабыл об этом письме и прошел мимо ящика. Потом я увидел ящик, который попал мне на глаза, тогда мысли совпали и я положил письмо в ящик. Вот настоящая ассоциация. А он все перепутал. Это черт знает что такое! Вот такие господа анализируют высшую психологическую деятельность. Далеко они пойдут!» [23, 504]. Особенно сильно, как мы видим, звучат те места выступлений И.П. Павлова, где он защищает свои взгляды, результаты своей экспериментальной работы. Его речь в таких случаях скупа, острополемична, насыщена экспрессией, направлена против субъективизма в науке.
Сравним несколько фрагментов из речей. А.В. Луначарский (из вступительного слова, произнесенного 8 февраля 1922 г. в Москве в Доме Союзов на вечере, посвященном 85-й годовщине со дня смерти А.С. Пушкина): «Пушкин был русской весной, Пушкин был русским утром <...>. Что делали в Италии Данте и Петрарка, во Франции – великаны XVII века, в Германии – Лессинг, Шиллер и Гете, – то сделал для нас Пушкин <...>. Он много страдал, потому что его чудесный, пламенный, благоуханный гений расцвел в суровой, почти зимней, почти ночной еще России, но зато имел «фору»
перед всеми другими русскими писателями. Он первый пришел и по праву первого захвата овладел самыми великими сокровищами всей литературной позиции» [20, 35].
Г.В. Чичерин (из речи на первом пленарном заседании Генуэзской конференции): «Идя навстречу потребностям мирового хозяйства и развития его производительных сил, Российское правительство сознательно и добровольно готово открыть свои границы для международных транзитных путей, предоставить под обработку миллионы десятин плодороднейшей земли, богатейшие лесные, каменноугольные и рудные концессии, особенно в Сибири, а также ряд ряд других концессий, особенно в Сибири <...>. Более подробный проект плана всеобщего восстановления мог бы быть представлен российской делегацией во время конференции; о полной возможности его осуществления с финансово-экономической точки зрения говорит тот факт, что капиталы, которые должны быть ежегодно вложены в это дело, обеспечивающее будущее европейской промышленности, равнялись бы лишь небольшой части ежегодных расходов на армию и флот стран Европы и Америки.
Делая эти предложения, российская делегация принимает к сведению и признает в принципе положения каннской резолюции, сохраняя за собой право внесения как своих дополнительных пунктов, так и поправок к существующим» [31, 209-210].
П.А. Александров (из речи по делу Веры Засулич): «Месть стремится нанести возможно больше зла противнику; Засулич, стрелявшая в генерал-адъютанта Трепова, сознается, что для нее безразличны были те или другие последствия выстрелов. Наконец, месть старается достигнуть удовлетворения возможно дешевою ценой, месть действует скрытно с возможно меньшими пожертвованиями. В поступке Засулич, как бы ни обсуждать его, нельзя не видеть самого беззаветного, но и самого нерасчетливого самопожертвования <...>« [25, 26-27].
Итак, можно отметить стилистическую полифонию ораторской речи. Эта полифония возникает в результате воздействия на ораторскую речь, с одной стороны, различных функциональных стилей, с другой стороны, элементов различной стилистической окраски. Скажем, юбилейные речи включают лексику, несущую в себе положительную оценку, имеющую высокую стилистическую окраску. Разобранные примеры показывают, как влияют на речь функциональные стили. Так, отдельные речи Г.В. Чичерина подвержены значительному воздействию официально-делового стиля, некоторые речи И.П. Павлова – научного стиля – в научных лекциях, разговорного – в научно-популярных лекциях, в приведенных отрывках из речей А.В. Луначарского и П.А. Александрова ощущается влияние литературно-художественного стиля. Агитаторские и пропагандистские речи находятся под воздействием публицистического стиля, поскольку нередко пропагандист готовится к выступлению
по материалам газет. Происходит весьма сложный синтез стилистических элементов, использование которых зависит от вида, темы и целей речи.