Этические основы использования отдельных видов доказательств

Доказательственное право, претерпевая эволюцию в соот­ветствии с развитием всего права и нравственной эволюцией общества, гуманизируется как в принципиальных основах, так и в части использования отдельных видов доказательств. Дока­зательства разыскивают, проверяют и оценивают люди, а сами доказательства исходят от других людей, которые или являют­ся "источниками" сведений об обстоятельствах, существенных для дела, или привлекаются к их исследованию. Отсюда ясно, какую важную роль играют нравственные качества тех, кто оперирует доказательствами, и тех, от кого их получают, а так­же нравственные начала законодательства, регламентирующе­го получение и использование доказательств различных видов.

Показания обвиняемого в инквизиционном процессе счита­лись наиболее совершенным средством установления истины. Особое значение придавалось признанию обвиняемым своей вины в совершении преступления, которое считалось "лучшим сви­детельством всего света". А для получения этого "совершенно­го" доказательства законным средством являлась пытка.

Рецидивы придания показаниям обвиняемого, признающе­го себя виновным, особого доказательственного значения, встре­чались и встречаются до последнего времени. В советский пе­риод Вышинский пропагандировал идею преобладающей роли показаний обвиняемых, признавших себя виновными. В прак­тической деятельности в качестве государственного обвините­ля на громких политических процессах, где штамповались фаль­сифицированные обвинения, он демонстрировал способы ее реа­лизации, настаивая на осуждении невиновных. УПК 1960 г. впер­вые включил норму: "Признание обвиняемым своей вины мо­жет быть положено в основу обвинения лишь при подтвержде­нии признания совокупностью имеющихся доказательств по делу" (ч. 2 ст. 77). Однако ориентирование расследования глав­ным образом на получение признания обвиняемого — очень жи­вучее явление.

Современный уголовной процесс исходит из принципиаль­ного запрета принуждать человека свидетельствовать против самого себя. Из этого следует, что никто не вправе принуждать подозреваемого, обвиняемого вообще давать показания, а так­же домогаться от него признания себя виновным. Нравственное содержание этого запрета состоит в том, что обвинение (или подозрение) человека в преступлении должно быть доказано тем, кто обвиняет. Каждый считается невиновным до соответ­ствующего юридически значимого решения. Требовать от чело­века изобличать самого себя — значит вступать в противоре­чие с презумпцией невиновности. Если же обвинение адресова­но невиновному, на которого ошибочно пало подозрение, то оно унижает достоинство честного человека. Обвиняемый и подоз­реваемый должны быть свободны в принятии решения о том, давать ли им показания и какие именно.

Обвиняемый не несет уголовной ответственности за заве­домо ложные показания, в отличие от свидетелей и потерпев­ших. Поэтому, естественно, возникает вопрос о том, имеет ли обвиняемый "право на ложь".

Ложные показания обвиняемого могут быть даны в разных ситуациях: тот, кто действительно совершил преступление, от­рицает свою вину и, защищаясь от обвинения, пытается лож­ными показаниями уйти от ответственности; виновный стре­мится переложить ответственность за собственное преступле­ние на других, ложно их оговаривая; виновный в тяжком пре­ступлении дает ложные показания о совершении менее тяжко­го преступления. Наконец, невиновный (а такие случаи встре­чаются в жизни) по важным для него причинам дает ложные показания, признаваясь в преступлении, совершенном другим или вообще не имевшем места.

Отсутствие уголовной ответственности обвиняемого за за­ведомо ложные показания и "право на ложь" — разные вещи. Отсутствие обязанности говорить правду под угрозой юридиче­ской ответственности нельзя смешивать с правом лгать.

М. С. Строгович писал, что "если бы обвиняемый и подоз­реваемый имели право давать заведомо ложные показания, сле­дователь и суд были бы обязаны не только разъяснять им это право, но и содействовать, помогать им в его осуществлении. Речь идет, очевидно, не о праве на ложь, а об отсутствии уго­ловной ответственности за ложные показания, что, конечно, не одно и то же" *.

* Проблемы судебной этики. С. 138—139.

Резюмируя свою позицию по рассматриваемому вопросу, Л. Д. Кокорев резонно утверждает: "Закон не установил в от­ношении обвиняемого и подозреваемого уголовную ответственность не только за отказ от дачи показаний, но и за ложные показания. Однако это вовсе не означает, что за ними признано право на ложь. Правдивость — нравственный принцип, и ника­кого исключения для уголовного процесса закон не делает и не может делать, так как это означало бы поощрение аморальных действий".*

* Кокорев Л. Д., Котов Д.П. Указ. соч. С. 88.

Иногда то обстоятельство, что обвиняемый не желает да­вать показания или дал ложные показания, пытаются исполь­зовать в качестве одного из доказательств его виновности. Од­нако такая практика, основанная на игнорирований права обви­няемого свободно определять свою позицию по отношению к обвинению, в настоящее время приходит в противоречие с конституционным положением, запрещающим принуждать чело­века к самоизобличению. Она противозаконна и не соответству­ет этическим нормам.

Переоценка признания обвиняемого и стремление получить его и "закрепить" имеют довольно широкое распространение. Методы, которые при этом применяются, не всегда соответст­вуют как закону, так и нравственным нормам. Так, например, для его получения используется положение закона о чистосер­дечном раскаянии как обстоятельстве, смягчающем ответствен­ность, которое подменяется признанием вины; принимаются меры, препятствующие свободе обвиняемого в определении своей позиции по отношению к обвинению и в связи с этим к "закре­плению" признания, предпринимаются попытки возлагать на обвиняемого обязанность доказывать свою невиновность и т. п.

Показания обвиняемого, отрицающего свою вину, могут иметь разные нравственные оценки, как и действия и решения в связи с такими показаниями должностных лиц, ведущих про­изводство по делу.

Если обвиняемый отрицает свою вину, то эта его позиция обязывает обвинителя опровергнуть ее достаточными доказа­тельствами или же убедиться в невиновности обвиняемого. При этом одно лишь утверждение о невиновности при отсутствии сколько-нибудь развернутых показаний обвиняемого по суще­ству имеет и юридическое, и психологическое, и нравственное значение. Версия обвиняемого, отрицающего свою вину, подле­жит проверке и может быть отвергнута лишь при достаточных к тому доказательствах.

Разный подход к оценке доказательственного значения по­казаний обвиняемого в зависимости от отношения его к обвине­нию логически и этически не оправдан.

А. С. Пушкин в "Капитанской дочке" писал: "Думали, что собственное признание преступника необходимо для его пол­ного изобличения — мысль не только не основательная, но даже и совершенно противная здравому смыслу, ибо если отрицание подсудимого не приемлется в доказательство его невинности, то признание его и того менее должно быть дока­зательством его виновности".

Установленная уголовно-процессуальным законом обязан­ность следователя и суда выяснять отношение обвиняемого к предъявленному ему обвинению обусловлена нравственно. Сле­дователь и суд обязаны спросить обвиняемого на этапных мо­ментах производства по делу (после предъявления обвинения при допросе на предварительном следствии и перед началом судебного следствия) о том, признает ли он себя виновным в предъявленном ему обвинении. Это вызвано не только сообра­жениями, связанными с определением более рационального по­рядка дальнейших действий следователя и суда. Не менее важ­но, что это правило отражает внимание к обвиняемому как че­ловеку, чья судьба зависит от исхода дела, нравственную обя­занность выяснить его позицию и нравственное право обвиняе­мого на ее высказывание и учет.

Показания обвиняемого во всех случаях подлежат объек­тивной проверке. Если они противоречат обвинительной вер­сии, то могут быть отвергнуты лишь при их опровержении дос­таточными доказательствами. При этом действует общее пра­вило о толковании сомнений в пользу обвиняемого.

Показания свидетелей и показания потерпевших относят­ся к числу наиболее распространенных доказательств. Среди других этических вопросов, возникающих при использовании показаний свидетелей, заслуживает внимания широко распро­страненная практика допросов в качестве свидетелей будущих обвиняемых, фактически подозреваемых в совершении престу­плений, но официально в соответствии с нормами действующе­го УПК не считающихся подозреваемыми. Допрос этих "свиде­телей" по поводу их собственных действий, направленный на изобличение их самих в совершении преступлений, с постанов­кой соответствующих вопросов по сути своей аморален. Такого "свидетеля" допрашивают с предупреждением об уголовной ответственности за отказ давать показания и за заведомо лож­ные показания. Но привлечь его к ответственности невозможно, как в случае, если он потом станет обвиняемым, так и при оши­бочности подозрения. Таким образом, допрос в приведенных ситуациях сопровождается фактически обманом со стороны допрашивающего. Аморальность рассматриваемой практики состоит и в том, что человека принуждают свидетельствовать против самого себя. В настоящее время это приходит в прямое противоречие с конституционным запретом требовать самоизо­бличения.

Привлечение к уголовной ответственности за лжесвиде­тельство сопряжено с решением определенных нравственных вопросов. Лжесвидетельство, как и все другие преступления, аморально. Но нравственные оценки его в общественном созна­нии различаются в зависимости от того, каково содержание заведомо ложных показаний. Если свидетель дает заведомо лож­ные показания с целью обвинить в преступлении невиновного, то такие действия однозначно признаются аморальными, низ­кими. Но в случаях, когда ложные показания направлены на освобождение от ответственности виновного, оценки могут раз­личаться. Здесь приобретает значение мотив, которым руко­водствовался свидетель (жалость к виновному, особые с ним от­ношения, угроза со стороны мафиозных структур, подкуп и т. п.). Обобщение практики привлечения к ответственности за лже­свидетельство показывает, что в преобладающем большинстве случаев оно имеет место с целью избавить от ответственности действительно виновных. Это приводит к тому, что такие пре­ступления все чаще остаются безнаказанными. Между тем по­добная практика способствует распространению в нравствен­ном сознании не только безразличного, но едва ли не положи­тельного отношения ко лжи, которую гражданин сообщает пред­ставителям власти, будучи обязан по закону говорить правду. В конечном счете это может повлиять и на оценку в обществе такого нравственного качества, как правдивость, честность во­обще.

До последнего времени в законодательстве и практике про­изводства по уголовным делам не получали должного решения вопросы свидетельского иммунитета. Действовавшее длитель­ное время законодательство исходило из приоритета интересов установления истины и изобличения виновного перед охраной нравственных ценностей. Запрет допроса в качестве свидетеля распространялся только на защитника обвиняемого, причем лишь по поводу обстоятельств дела, которые стали ему известны в связи с выполнением обязанностей защитника.

Многие ученые длительное время доказывали необходи­мость расширения круга лиц, не подлежащих допросу в каче­стве свидетелей, именно вследствие этических соображений, когда обязанность свидетельствования на следствии и суде для определенных категорий людей может оказаться сопряженной с попранием моральных ценностей. К настоящему времени в законодательном порядке приняты принципиально верные ре­шения: никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников; охраняется тайна ис­поведи; расширены пределы адвокатской тайны. Предстоит об­лечь в конкретные процессуальные формы на уровне УПК Рос­сии процедуру реализации этих важных положений, как и ох­рану врачебной тайны, тайны личной жизни и других нравст­венных ценностей при производстве по уголовным делам.

При использовании показаний потерпевшего следует учи­тывать нравственную сторону его процессуального положения и специфику отношений его с обвиняемым. Потерпевший впра­ве дать показания, но одновременно обязан дать показания, причем правдивые. Он находится не только в процессуальных, но и в нравственных отношениях с обвиняемым. Потерпевший при общении с подозреваемым, обвиняемым может испытывать дополнительные стрессовые ситуации во время очных ставок, допросов на суде и при иных следственных и судебных дейст­виях. Потерпевший может быть тем, кто своим поведением оп­ределенным образом спровоцировал преступление. Показания потерпевшего могут содержать преувеличения и неточности, естественные для человека, ставшего жертвой преступления. Потерпевший нередко в первую очередь подвергается неглас­ному воздействию со стороны преступников и их окружения.

Все эти обстоятельства обязывают при получении, иссле­довании и оценке показаний потерпевшего проявлять особую чуткость к нему как человеку, оберегать потерпевшего от до­полнительных нравственных страданий, не допускать униже­ния его достоинства с чьей бы то ни было стороны, проявлять разумную снисходительность при возможных заблуждениях и ошибках потерпевшего, дающего показания.

Вопрос о нравственных аспектах использования других видов доказательств (заключения экспертов, вещественные до­казательства, документы) здесь рассматриваться не будет, хотя в дальнейшем определенные сведения на этот счет будут изло­жены применительно к анализу конкретных процессуальных действий.